Снова вперед!
Когда пехота и танки атакуют противника, артиллеристы, даже не видя поля боя, чувствуют, что и они, рука об руку, локоть к локтю, вместе со всеми своими товарищами по оружию идут вперед. Пока орудия еще стоят на месте, пока они еще ведут огонь с прежних позиций, а тягачи неподалеку ожидают приказа цеплять своих «малюток» и двигаться вслед за наступающими. Но приказ этот обязательно поступит через минуту, другую... Иначе быть не может. Атака, по всем признакам, развивается успешно, и это радует всех без исключения.
Действительно, огонь артиллерии, почти не задерживаясь, продвигался вперед; установку прицела приходилось увеличивать каждые две — три минуты, и лишь изредка она оставалась неизменной в течение четырех — пяти минут.
Сплошной гул от разрывов снарядов нашей артиллерии все удалялся и удалялся, насколько можно было слышать, по всему фронту. Значит, пехота и танки наступали успешно и равномерно.
Огонь противника совсем ослабел. В районе огневых позиций наших батарей снаряды уже не падали вовсе. Любой солдат понимал, что наша артиллерия добилась на поле боя полного господства над артиллерией противника.
Радовало и то, что не было видно над полем боя самолетов противника. Зато наши штурмовики и бомбардировщики шли волна за волной и непрерывно сбрасывали на врага свой груз. Это означало, что и авиация добилась полного господства в небе.
Вдоль дороги, мимо огневых позиций батарей, к большому лесу на холме двигались новые колонны танков, за ними — пехота на грузовиках. И по этим войскам противник не вел огня, так как, очевидно, уже не видел того, что творится в ближайшем тылу советских войск.
Все эти признаки, или «приметы», понятные фронтовикам, вызывали у огневиков желание поскорее сниматься с места и продолжать бой с нового рубежа.
— Скоро ли? — Этот вопрос волновал каждого.
Наконец лейтенант Горохов, получив по радио приказ капитана Кузнецова быть готовым к переезду вперед, вызвал на огневую позицию тягачи, а снарядным приказал побыстрее уложить в укупорку стреляные гильзы. После того, как гитлеровцы откатились назад, дневной свет больше никого не стеснял. Грузовики с боеприпасами пришли прямо на огневую позицию. С них перегрузили на тягачи новые ящики со снарядами, а порожнюю укупорку и стреляные гильзы сложили в кузовы грузовиков, и те повезли все это в тыл.
Когда к орудиям подошли тягачи, из своей кабины выскочил Рожанский и шумно приветствовал товарищей, которых уже давно не видел.
— Привет, ребята... Все живы-здоровы? Ну, целоваться некогда! — и он бросился помогать Стукалову укладывать стреляные гильзы в деревянные укупорочные ящики. Энергия этого неугомонного парня искала выхода, ему хотелось хоть чем-нибудь помочь своим друзьям по орудийному расчету. Его «шеф» Кокин спокойно поглядывал на суетившегося помощника, а сам не спускал рук с «баранки», ожидая, когда надо будет подавать тягач к орудию и двигаться вперед.
Огонь нашей артиллерии ослабел: теперь бой шел далеко в глубине гитлеровской обороны, и наши батареи вели огонь не непрерывно, а только по вызову, когда появлялись цели.
Все чувства Стукалова обострились, глаза, немного воспаленные от напряжения и дыма, схватывали каждое движение товарищей, память четко фиксировала все команды. Ему невольно запомнилась последняя установка прицела «118». Затем прозвучала команда «Стой!». Потом последовало приказание «Не заряжать!» Прислушиваясь к командам и укладывая гильзы в ящики, Стукалов подсчитывал: «Сто восемнадцать, а начали с шестидесяти четырех... Тридцать шесть да восемнадцать — пятьдесят четыре деления, каждое по пятьдесят метров... Значит, наши уже продвинулись не меньше чем на две тысячи семьсот метров. Неплохо шагнули!..»
У всех орудийных расчетов уже было «дорожное» настроение: поскорее бы прицепить орудие к тягачу и мчаться вперед. Еще много советской земли ждет своих освободителей!
Старший лейтенант Николаев еще раньше разъяснил, что первая батарея скоро снимется и переедет на новую огневую позицию. Но вот батарея готова к переезду, а распоряжения нет. В чем же дело? Что случилось? Лейтенант Горохов нетерпеливо поглядывал на часы, а солдаты недоуменно переглядывались. Время тянулось мучительно медленно.
Внезапно поступили команды, которых меньше всего ожидали:
— По пехоте с танками, прицел восемьдесят четыре, восемьдесят шесть, восемьдесят два, уровень тридцать ноль восемь, правее четыре двадцать, веер ноль десять, по десять снарядов беглый, зарядить!
Многие даже вздрогнули от неожиданности. Был прицел 118 и вдруг 84! Это полтора с лишним километра назад... Значит, случилось что-то неладное. В глазах солдат появилось беспокойство. Но раздумывать было некогда, и все бросились исполнять команды.
Как всегда в таких случаях, все разъяснил замполит Николаев. Он подошел к телефону и выяснил на наблюдательном пункте, в чем дело.
— Ничего опасного, товарищи, — громко сказал он, подходя к третьему орудию. — Пехота и танки крепко держат все, что взяли. А вот справа от нас, перед фронтом наших соседей, в руках немцев еще остался Богушинский лес. Там у них резервы, готовятся к контратаке нашим во фланг. Только не бывать ей, этой контратаке. Нас задержали здесь, чтобы дать огонек по Богушинскому лесу. А в основном направлении сейчас до гитлеровцев прицел не меньше ста тридцати. Так что слушайте команды, работайте точнее!
У всех отлегло от сердца. А Стукалов снова начал прикидывать: «А ведь и в самом деле, команда-то правее четыре двадцать, а стрелять больше чем на четыре километра. Одно деление угломера — одна тысячная дальности — четыре с лишним метра... А четыреста двадцать таких делений — это же почти тысяча восемьсот метров в сторону от нашего основного направления...»
Размышления Стукалова прервала короткая команда:
— Огонь!
И снова, как недавно, все вокруг загудело и заревело. Советские батареи дали такой «огонек» по Богушинскому лесу, что буквально через несколько минут лес поредел и оголился. Поредели, конечно, и вражеские резервы.
Выпуская снаряд за снарядом, расчет третьего орудия работал с полной нагрузкой. Солдатам сразу стал ненавистен этот лес, таивший в себе опасность для наших войск. Подавая снаряды. Стукалов перестал считать их и только краешком глаз наблюдал, как Приходчук, сжав губы и нахмурив брови, дергает спусковой шпур.
Гитлеровцы со всех сторон оплели колючей проволокой опушки густого, векового Богушинского леса, заминировали проволочные заграждения. Отступя от опушки вглубь леса метров на 70–100, они построили много прочных дерево-земляных оборонительных сооружений, которые были хорошо замаскированы и совсем не наблюдались ни с земли, ни с воздуха. Для разрушения их потребовалось бы очень много снарядов и времени. Учитывая это, советское командование решило не атаковать в лоб Богушинский лес, а обойти его справа и слева, окружить и затем уничтожить войска противника, находившиеся в лесу.
План этот успешно выполнялся. Наши войска продвинулись вперед и уже готовились сомкнуть кольцо окружения. Поняв угрожающую им опасность, гитлеровцы сосредоточили в этом лесу все наличные резервы и решили контратаковать в правый фланг то соединение, в которое входила батарея капитана Кузнецова. В свою очередь советское командование, предвидевшее такой маневр гитлеровцев, решило не допустить их контратаки, сосредоточив по опушке Богушинского леса огонь большого количества батарей. Батарея капитана Кузнецова оказалась в числе тех, кто получил дополнительную задачу принять участие в массированном огне по южной опушке леса.
Вот что означало все происходившее в этот момент на участке фронта, где действовала первая батарея.
Шквал беглого огня многих десятков батарей прекратился. И сразу же капитан Кузнецов передал по телефону с наблюдательного пункта:
— Уцелевшие гитлеровцы сдаются... выходят из леса с поднятыми руками.
— Правильно делают! — проговорил Бакалов, устало улыбаясь.
— Конечно, — откликнулся Рожанский, — лучше поднять руки, чем протянуть ноги, как выразился однажды наш уважаемый товарищ Пилипенко — шестой номер четвертого орудия. Теперь уж наверно переезжать будем...
После огневого налета советской артиллерии на Богушинский лес наступило относительное затишье. Конечно, многие батареи еще стреляли, но это был уже далеко не тот грозный рев, который перекрывал все звуки боя. Уши солдат отдыхали. И в этой кажущейся тишине звонко прозвучал голос лейтенанта Горохова:
— Отбой!
Орудийные расчеты бросились сводить станины лафетов, надевать на орудия чехлы, собирать гильзы. Рожанский, не любивший сидеть сложа руки, помогал Стукалову укладывать в укупорочные ящики стреляные гильзы, накопившиеся от огневого налета на Богушинский лес.
— Сцепляй! — снова раздался голос Горохова.
Кокин осторожно подвел тягач задним ходом к самому орудийному окопу. Рожанский уже стоял у сцепного крюка: он, как помощник водителя, отвечал за сцепку орудия с тягачом. Приходчук, Дубяк, Антадзе, Смилгис и Стукалов подхватили станины лафета, приподняли их и начали выкатывать орудие из окопа. Сержант Бакалов бросился помогать им, подталкивая орудие за щит, потому что вверх по аппарели его было трудно тащить. Видя, что орудийному расчету трудно, Рожанский, ухватившись за шворневую лапу, тоже стал тянуть орудие к тягачу. В этот момент подбежал Джумгалиев; комендантский пост, на котором он дежурил, только что был снят, и Юлдаш торопился присоединиться к своим товарищам. Общими усилиями расчета орудие подалось вперед. Кокин еще немного подвинул тягач назад, Рожанский зацепил шворневую лапу за крюк тягача и весело прокричал:
— Готово!
— Вперед! — скомандовал Кокину сержант.
Кокин продвинул поезд на несколько шагов.
Все бросились грузить на тягач принадлежность, деревянные брусья и остальное имущество. Делалось все это быстро, сноровисто: всем хотелось скорее двинуться вперед. Раздается команда «По местам», все быстро занимают места в кузове тягача. Лейтенант Горохов, стоя на подножке кабины первого тягача, подает флажком сигнал к движению, и батарея вытягивается на дорогу. Сюда же вытягиваются и многие другие батареи.
Тягачи с орудиями поднялись по скату холма и поехали лесом. Дорога в лесу была испорчена проходившими танками. Как обычно в лесу, на пути часто попадались корни деревьев, и в машинах изрядно трясло.
Вскоре дорога пошла под гору — по тому скату холма, на котором еще недавно располагались наблюдательные пункты. Орудия подпрыгивали на мостиках через траншеи и быстро катились вниз по скату холма, к ручью. Там уже кипела работа: саперы заканчивали постройку временного моста.
Замедлив движение, батарея перешла на другой берег ручья, который еще недавно был занят гитлеровцами, и двинулась вверх по скату холма, по колонному пути, обозначенному вешками. По мостикам прошли первую и вторую траншеи гитлеровцев, затем спустились в лощину и снова поднялись на холм. Вот и третья траншея, а за ней спуск в лощину с кустарником. На дороге уже стоит Афанасьев и знаками показывает направление. Он вскакивает на подножку кабины первого тягача и показывает лейтенанту, куда двигаться дальше. Орудия подходят к своим местам.
— Стой! Расцепляй! К бою! — громко кричит старший лейтенант Хоменко.
Пока номера исполняют эти команды, Хоменко коротко рассказывает Николаеву и Горохову, что капитан Кузнецов недавно прошел вон на тот холм, что виднеется впереди.
Все дальнейшее на новой огневой позиции происходит быстро. Каждый солдат действует, не теряя ни одной секунды, стремясь поскорее быть готовым к продолжению боя. Недаром замполит Николаев часто говорил:
— Время — союзник смелых да умелых!
Радисты развертывают радиостанцию и устанавливают связь с капитаном Кузнецовым. Телефонисты включаются в уже проложенный кабель: готова и проводная связь.
Старший лейтенант Хоменко, довольный, что орудия уже на месте, размеренно и четко подает команды:
— Первое основное, основному четырнадцать сорок, наводить в черный пень слева по фронту!
И почти без паузы, увидев поднятую руку командира первого орудия, кричит:
— Веер!
Пока наводчики и замковые заняты построением параллельного веера, остальные номера разгружают боеприпасы и принадлежность, укладывают деревянные брусья под сошники станин.
— Веер готов! — передает Хоменко. И так как команды открывать огонь еще нет, он строит веер вторично: так будет вернее и точнее.
Но вот и команды:
— По реперу, гранатой, взрыватель осколочный, заряд уменьшенный, прицел шестьдесят шесть, уровень тридцать ноль четыре, основное направление, правее ноль восемьдесят, веер сосредоточенный, первому один снаряд, огонь!
Орудийные расчеты понимают: пока нет целей, командир батареи решил пристрелять репер — вспомогательную точку, от которой потом ему легко будет рассчитывать перенос огня на любую цель.
После того, как первое орудие пристреляло репер, капитан проверяет одиночными выстрелами остальных орудий правильность построения веера. Вскоре установки по реперу пристреляны и записаны. Теперь батарея уже готова с новой огневой позиции вести огонь по любой цели.
И цели вскоре появились. Наши танки подходят к следующему подготовленному для обороны рубежу противника, по которому все это время стреляли батареи, еще не менявшие огневых позиций. У гитлеровцев уцелели отдельные противотанковые орудия и пулеметы, их надо подавлять, и батарея «включается в работу».
В расчете третьего орудия снаряды готовит и подает теперь Юлдаш Джумгалиев. Стукалов «отдыхает», сменив друга на комендантском посту за левым флангом огневой позиции. Он видит, как мимо идут по провешенному{4} маршруту — одна за другой — наши батареи. Он слышит, как усиливается бой: батареи, переехавшие вперед, вступают в общий артиллерийский концерт. Высоко в небе шелестят летящие вдаль невидимые тяжелые снаряды. Они падают в расположении вражеских батарей, штабов, резервов. Время от времени «играют» любимые солдатами «катюши», наводя на гитлеровцев ужас и панику.
«Значит, сейчас будет атака того рубежа, где гитлеровцы норовят задержаться», — соображает Стукалов. Ему становится приятно от сознания, что он уже и сам понимает ход боя.
Скучновато стоять в стороне и наблюдать, чтобы никто не проходил перед дулами орудий батареи, чтобы посторонние лица не попадали на огневую позицию. Правда, руки и поясница ноют от утренней работы: немало патронов пришлось перетаскать, и теперь приятно отдыхать, стоя на комендантском посту. Но время ли думать об отдыхе?
Стукалов вглядывается в даль. Что это там, на бугре? Фашисты стреляют, видны разрывы. Значит, они еще сгрызаются... Но ведь на этом бугре капитан Кузнецов и другие товарищи! Стукалова охватывает беспокойство. Но уже в ту сторону, откуда летят вражеские снаряды, несутся снаряды наших батарей, на гребне холма разрывы начинают появляться реже: вместо четырех — то три, то два разрыва; потом — по одному, и как-то беспорядочно, без какой-либо видимой системы. А вскоре уже не видно ни одного разрыва: батарея противника подавлена.
Мимо Стукалова проходит старший лейтенант Хоменко со своей группой, направляясь к провешенному маршруту. Стукалов видит среди солдат Пилипенко и машет ему рукой.
— Идем вперед, выбирать новую огневую позицию, — на ходу кричит Пилипенко Стукалову.
— Давай, давай, — улыбается Стукалов.
Группа Хомепко быстро уходит вперед.
Огонь нашей артиллерии то усиливается, то ослабевает. Первая батарея то ведет беглый и методический огонь, то молчит: нет целей. Снова подходят машины с боеприпасами. Стукалов показывает им дорогу на огневую позицию, и они исчезают в кустах.
Так проходит около часа. Стукалов закидывает голову и на короткое мгновенье уносится мыслями к родному дому. Но вдруг глаза его замечают самолеты противника, которых не было видно с самого утра. «Это плохо», — думает Стукалов, и ему хочется кричать, стрелять, чтобы дать знать своим об опасности. Но в ту же минуту он облегченно вздыхает: откуда-то стремительно выносятся наши «ястребки». Они кувыркаются, делают петли, стараясь зайти в хвост противнику. В воздухе раздаются короткие очереди автоматических пушек. Минута, другая — и вот уже два неприятельских самолета со свастикой, оставляя длинные густые следы черного дыма, круто пикируют и врезаются в землю, а остальные быстро уходят восвояси.
А на земле все идет своим чередом. Стукалов видит, как по колонному пути торопятся вперед батареи. Одни из них разворачиваются в боевой порядок перед ближним холмом — тем, по которому гитлеровцы недавно вели огонь, а другие переваливают через холм и идут дальше.
В воздухе гудят советские самолеты, надежно охраняя «землю».
— Этот рубеж фашисты бросили, отходят на следующий! — указывая на танки и пехоту, кричит Стукалову знакомый связист. Он пробегает мимо, на бегу проверяя провод.
Возле Стукалова появляется Антадзе. Белая повязка выделяется на его смуглом худощавом лице.
— Пришел за тобой, — говорит он. — Твой пост снимается. Иди на огневую. Помогай грузить боеприпасы.
Стукалов стряхивает с себя полусонное состояние и несется через кусты на огневую позицию. И в самом деле, работа здесь кипит вовсю: уже поданы к орудиям тягачи, идет погрузка оставшихся боеприпасов. Подходят грузовые машины, забирают укупорку и гильзы, передают новенькие ящики с патронами, которые тут же перегружаются в кузовы тягачей.
Стукалов присоединяется к друзьям из своего орудийного расчета.