Атака
Сколько времени продолжался бой? Стукалову казалось, что прошло много часов с тех пор, как первые выстрелы разорвали тишину. Разгоряченный, потный, с блестящими глазами на грязном, запыленном лице, он уже втянулся в боевую работу и чувствовал себя настоящим огневиком. Уши привыкли к грохоту и свисту, руки уверенно хватали очередной снаряд, каждый выстрел своей пушки подгонял, подхлестывал: «Следующий! Слушай!» — и следующий снаряд немедленно исчезал в стволе, чтобы через мгновенье вырваться из дула вместе с огнем. Не только Стукалов, все солдаты работали в таком же темпе, чувствуя себя маленькими, но важными участниками большого боя.
Старший лейтенант Николаев не зря предупреждал артиллеристов, что от них требуется высокая точность. Вслед за разрывами снарядов своей артиллерии движутся танки. Выскочив из траншей, пехота во весь рост бежит за танками в атаку. Огневой вал артиллерии прикрывает свои войска, расчищает им путь, и они движутся почти вплотную за разрывами снарядов, зная, что огневики работают точно, уверенно, не ошибутся, и ни один снаряд не разорвется ближе, чем положено, и не заденет своих.
Наводчики первой батареи по опыту знали, какая ответственность сейчас лежит на них, и вкладывали в свою работу все свое внимание, умение, все мастерство. Командиры орудий еще заранее записали все установки прицела, уровня и угломера. Эти записи были и у сержанта Бакалова, поэтому сейчас он только следил эа сигналами лейтенанта Горохова. Сигналы заменяли команды, так как в сплошном грохоте и реве слов не было слышно.
Горохов подавал сигналы руками и стальным шлемом, который снял с вспотевшей головы. Действовал он четко и понятно для всех командиров орудий. Три взмаха шлемом — меняй установки, переходи на следующий рубеж; взмах рукой в сторону какого-либо орудия — давай очередной выстрел из этого орудия.
Стрельба шла без задержек, И все же старший лейтенант Николаев немного нервничал. Он все время переходил от орудия к орудию, чтобы убедиться в том, что орудие ведет огонь по указанному рубежу, что установки верны и наводка точна. Убедившись, что ошибок нет, офицер удовлетворенно кивал головой и шел дальше, к следующему орудию.
Управляя стрельбой, лейтенант Горохов тоже беспокоился: а не спутал ли кто из командиров сигнал? Правильно ли стреляют? Свои сомнения он разрешал очень быстро. Возле Горохова непрерывно находились два связиста. Время от времени лейтенант посылал одного из них к командиру орудия и проверял, правильно ли расчет принял очередной сигнал.
Минута текла за минутой — и обстановка все время изменялась. Лейтенанту Горохову приходилось все чаще делать по три взмаха своим стальным шлемом: наша пехота с танками продвигалась, как видно, довольно быстро, и артиллеристы должны были прибавлять прицел каждые две — три минуты. Это означало, что еще кусок родной земли отвоеван у врага и снаряды прокладывают пехоте путь все дальше и дальше на запад.
Как удивительно быстро «взрослеет» молодой солдат в бою! До начала боя, накануне его, все кажется мало понятным и немножечко страшным. Но промчались первые минуты боя, и молодой солдат, «нюхнув пороху», уже пообвык, освоился с обстановкой и опасностями, и в нем уже незаметно для него самого зреют качества, которые потом, очень скоро, сделают его обстрелянным, бывалым воином.
Такое «превращение» сейчас происходило и со Стукаловым. Даже больше. Как молодой, энергичный парень, комсомолец, мечтавший о подвигах, он все время нетерпеливо думал: «А что же дальше? Неужели на этом — на стрельбе — и закончится бой?» Вспомнив про Пилипенко и других солдат, ушедших вслед за пехотой, он опять позавидовал им. Как-никак, а они-то уж наверняка увидят самую «гущу» боя... Может быть, сейчас они уже идут по земле, которую только что, полчаса назад, топтал фашистский сапог, и выбирают новую огневую позицию для батареи. Придет приказ, батарея снимется отсюда и «на полном газу» домчится до нового места, чтобы оттуда продолжать стрельбу.
Ну, а как же быть с подвигом? В чем проявить себя так, чтобы о нем и командир батареи, и замполит, и все солдаты сказали: «Вот это да!.. Молодец Стукалов! Герой!» Ну, если и не героем, то хотя бы молодцом, храбрым парнем назвали.
Но наряду с этими мыслями в голове Стукалова возникали и другие. Беседы замполита и парторга, комсомольские собрания и статьи в солдатских газетах и листовках — все это отложило свой след в сознании молодого солдата. Стремясь к подвигу, он в то же время понимал все значение своей обычной работы у орудия. Разве она менее важна? Вот сейчас снаряды артиллерии вместе с бомбами авиации, с гусеницами танков, с пулями стрелков уничтожают врага, заставляют его отступать. А он, Стукалов, подготовляет снаряды. Достаточно ему плохо обтереть снаряд от пыли, или недоглядеть, что в гильзе недовинчена до места капсюльная втулка — затвор не закроется, в стрельбе произойдет задержка, снаряд в нужное время не разорвется у вражеской траншеи... Значит его преданность Родине, его храбрость сейчас должны проявляться здесь, в этой несложной работе. А ну, давай, давай, Стукалов!.. И он еще внимательнее осматривал каждый патрон, быстро вытирал его и передавал Смилгису совершенно исправным и чистым. Серьезный и спокойный, латыш Смилгис, свинчивая колпачок со взрывателя, еще раз внимательно осматривал патрон, прежде чем передать его Дубяку, который теперь работал за заряжающего.
А огонь артиллерии все двигался и двигался вперед. Он начался на прицеле 64 — за 3200 метров от огневой позиции. Последовательно сменялись установки прицела: 66, 68, 70... На прицеле 70 огневой вал задержался подольше. Огневики, не видя, что происходит впереди, начали испытывать беспокойство за пехоту: не задержалось ли ее наступление? Бакалов несколько раз тревожно оглядывался на офицеров. Но подошедший к орудию старший лейтенант Николаев успокоил его: на прицеле 70 — вторая траншея противника; как видно, потребовалось получше обработать ее огнем артиллерии, только и всего!
— Наводите точнее, бьем по второй траншее, там всегда у гитлеровцев больше всего солдат и пулеметов, — предупредил Николаев и пошел к четвертому орудию. Едва дошел он туда и сказал несколько слов, как лейтенант Горохов три раза энергично взмахнул шлемом, и сержант Бакалов, не спускавший глаз с лейтенанта, сейчас же крикнул наводчику:
— Прицел семьдесят два, правее ноль ноль пять!
Значит пехота с танками снова пошла вперед!
Каждый солдат-огневик понимал, что означает записанная в книжке Бакалова команда «Пять секунд выстрел»: батарея должна посылать в минуту 12 снарядов, то есть производить по одному выстрелу в каждые пять секунд. Это означало, что каждое орудие делает один выстрел в двадцать секунд. Норма выдерживалась строго: чуть только стрелка секундомера, который держал в руке лейтенант Горохов, отсчитывала 20 секунд, его рука протягивалась в сторону третьего орудия и затем резко опускалась. В тот же миг Приходчук дергал за спусковой шнур. А ровно через пять секунд лейтенант Горохов уже протягивал руку в сторону четвертого орудия, потом — в сторону первого, потом второго. Гремели выстрелы. Через двадцать секунд снова наступала очередь третьего орудия. К этому времени оно уже было заряжено, наводка исправлена, и Приходчук, зажав в правой руке спусковой шнур, выжидающе смотрел на лейтенанта.
Этот порядок изменялся только тогда, когда огонь переносился вперед, на новый рубеж. После того, как лейтенант Горохов трижды взмахивал шлемом, батарея, изменив установки, делала по два выстрела на орудие беглым огнем, а потом начиналось то же самое: первое; пять секунд промежуток — второе; еще пять секунд — третье; еще пять секунд — четвертое и еще через пять секунд — снова первое и так далее.
Огонь артиллерии продолжал неуклонно ползти вперед; прицел последовательно изменялся: 74, 76, 78... На прицеле 78 огонь снова задержался.
— Тут у гитлеровцев рубеж наблюдательных пунктов, пусть попробуют нашего огонька! — пояснил подошедший к орудию старший лейтенант Николаев.
Стукалов работал и думал: он вспомнил о Пилипенко. Где-то он теперь? Уж он-то наверняка сможет рассказать, как выглядит там, впереди, огневой вал! Он катится вперед и вперед, как морской вал, — неумолимый и грозный... Хорошо бы докатить этот вал до самого Берлина, где в своей берлоге засел Гитлер со всей фашистской сворой...
— Ничего, товарищ Стукалов, дойдем и до Берлина, — сам себе сказал солдат, ощущая прилив сил. — Смилгис! — крикнул он. — Принимай очередной подарок Гитлеру!
Впереди грохотал, клубился, неистовствовал огонь советской артиллерии.
А что происходило в это время впереди? Едва лишь советская артиллерия усилила огонь, командиры стрелковых подразделений, расположенных в первой траншее, подали команду:
— Приготовиться к атаке!
Но за грохотом боя только ближайший к командиру солдат мог расслышать эту команду. Он передал ее следующему, тот — своему соседу.
И вот по всей первой траншее от солдата к солдату понеслись крылатые, электризующие воинов слова:
— Приготовиться к атаке!
Атака!.. В самом этом слове заключено что-то неудержимо стремительное, зовущее вперед, к мощному удару и победе. Атака — решающий период боя, заключающийся в стремительном, безостановочном движении наступающих вперед, на позиции противника, в нанесении ему удара согласованными усилиями всех родов войск, вплоть до рукопашной схватки. Этот самый трудный и напряженный момент боя требует от всех воинов высоких моральных и боевых качеств.
Большинству солдат, готовившихся к атаке, не было, конечно, известно ее теоретическое определение. Но каждый из воинов, ожидавший сигнала и команды, чувствовал и понимал, что сейчас начнется самое главное. Еще минута, другая — и тогда вперед и только вперед!..
Мощная артиллерийская подготовка отлично воодушевила нашу пехоту. Долго бушевал смерч из огня и стали. Земля буквально содрогалась от непрерывных мощных взрывов. Стрелки хорошо видели, как все расположение противника заволокло дымом — плотным, непроницаемым. Поэтому настроение у солдат было приподнятое. И когда, наконец, по всем проводам, по всем радиостанциям раздался условный сигнал, означавший начало атаки, стрелки стремительно выскочили из траншеи на бруствер и быстро двинулись вперед — в атаку. Одни шли быстрым шагом, другие бежали вслед за танками. Выбравшись из лесу, машины безостановочно двигались к позициям гитлеровцев. Лейтенант Попов со своими разведчиками тоже выскочил на бруствер. Рассыпавшись в цепь, как и все стрелки, артиллерийские разведчики и связисты спешили за наступающими.
Старший лейтенант Хоменко со своей группой еще оставался в траншее.
— Дадим нашим уйти метров на триста — четыреста вперед, тогда и мы за ними, — сказал Хоменко, жестом сдерживая своих солдат. — Наше дело — выбрать маршрут для переезда и новую огневую позицию.
Пилипенко увидел, как вслед за атакующими цепями двинулись саперы с миноискателями, щупами и шанцевым инструментом: они спешили подготовить маршрут для переезда вперед артиллерии, автомобилей с боеприпасами и всех остальных машин. В руках саперов находились длинные остроконечные щупы, напоминавшие древние пики, и миноискатели с наушными телефонами.
По мере того, как атакующие продвигались вперед, огневой вал нашей артиллерии отодвигался все дальше и дальше, расчищая им путь и освобождая место.
Немногие уцелевшие батареи противника открыли огонь с опозданием: за сплошным дымом уцелевшие артиллеристы противника не сумели разглядеть начала атаки советских войск, и вражеские снаряды и мины ложились далеко позади атакующих, почти не нанося им потерь. Наблюдательные пункты батарей противника были подавлены, и его артиллерия вела огонь вслепую. Поэтому атака советских войск развивалась успешно и без особых препятствий. Ожившие кое-где пулемет или орудие быстро подавлялись огнем танковых пушек, орудий сопровождения или пулеметов...
Пилипенко, которому старший лейтенант Хоменко поручил наблюдать за полем боя, вскоре увидел, что наши танки прошли первую траншею противника, находившуюся за ручьем, на обращенном в нашу сторону склоне холма. Теперь уже советская артиллерия перестала обстреливать первую траншею и перенесла огонь на вторую и третью траншеи, которые попрежнему были затянуты дымом. Вслед за танками первую траншею противника прошли и наши стрелки. Лишь некоторым из них приходилось ненадолго задерживаться, чтобы преодолеть сопротивление немногих уцелевших гитлеровцев или направить в тыл тех, кто предусмотрительно поднимал кверху руки.
Огонь уцелевших батарей противника затих.
— Теперь пора и нам! — сказал старший лейтенант Хоменко. Он первым взобрался по лесенке на бруствер и выпрыгнул из траншеи. Воробьев, Пилипенко, Афанасьев и Петров последовали за ним.
Саперы уже начали обозначать вешками очищенный от мин маршрут, и группа Хоменко шла как бы по коридору, образованному этими вешками. Коридор привел к ручью, возле которого хлопотали саперы, спешившие соорудить мостик из бревен и жердей. Перейдя ручей, группа стала подниматься вверх по склону холма. Странный, непривычный вид имела эта местность, вся изрытая воронками, словно израненная. Наиболее крупные воронки на маршруте саперы засыпали и заравнивали. По краям коридора были сложены извлеченные из земли гитлеровские мины, молчаливо напоминавшие: на этой местности не зевай, будь внимателен, а не то — взлетишь на воздух.
Вот и первая траншея, где совсем недавно находились фашисты. Солдаты удовлетворенно переглянулись: большая часть траншеи была завалена. Валялись трупы гитлеровцев, искореженные пулеметы, автоматы, перископы, каски. Через развалины траншеи тянулись следы гусениц советских танков. В некоторых местах видно было, как танк «утюжил» уцелевшее пулеметное гнездо противника, как он кружился на месте, превращая в сплошное месиво и стенки гнезда, и их обшивку из досок или жердей.
— Да, неплохо сработано, — весело сказал Хоменко и скомандовал:
— За мной!..
Но не успела группа отойти от траншеи и нескольких шагов, как послышался рев приближавшихся снарядов: какая-то уцелевшая гитлеровская батарея наудачу открыла огонь по первой траншее своих войск, очевидно, подозревая, что она уже захвачена советскими стрелками.
— Ложись! — крикнул Хоменко.
Едва солдаты прижались к земле, как неподалеку раздался треск, а затем завыли на разные лады осколки. Снаряды разорвались шагах в шестидесяти правее и на таком же расстоянии левее.
— Теперь быстрее, — крикнул Хоменко, — а то они привяжутся к этому месту; надо пройти его до следующей очереди! — И он побежал вперед, а солдаты — за ним. Когда в воздухе послышался вой следующей очереди снарядов, группа уже пробежала опасное место; снаряды взрыхлили землю шагах в двухстах позади, почти на тех же местах, где и в первый раз.
— В таких случаях всегда надо быстрее вперед, — бросил на ходу Хоменко, переходя с бега на шаг: — Они ведь не видят, куда и в кого стреляют.
Вскоре все благополучно дошли до второй траншеи, которая тоже была сильно разрушена огнем советской артиллерии и захвачена нашими стрелками. Вторая траншея находилась у гребня небольшого холма, на расстоянии трехсот метров за первой траншеей. Здесь недавно располагались главные силы гитлеровцев, и поэтому трупов было значительно больше, чем в первой траншее. Здесь же помещалась и часть наблюдательных пунктов гитлеровских батарей. Один из пунктов виднелся в нескольких шагах от обозначенного вешками маршрута. Хоменко, заметив уцелевшую стереотрубу, возле которой лежал убитый гитлеровский наблюдатель, не выдержал и распорядился:
— Зачем добру пропадать? Афанасьев, прихвати-ка с собой, пригодится нашей батарее для передового пункта.
Афанасьев быстро уложил трубу в футляр, треногу — в чехол, взвалил то и другое на плечи и поспешил за своими.
— Поздравляю с трофеями, — сказал Пилипенко.
— И вас также, — шутливо отозвался Афанасьев. — Дело общее! Возьми-ка от меня буссоль, а то тяжело тащить и то и другое.
Отсюда, от второй траншеи, с вершины холма хорошо было видно поле боя. Впереди находилась пологая лощина, местами поросшая низкими кустиками; за ней возвышался еще один холм — несколько повыше того, на котором сейчас стояла группа Хоменко. На этом холме, метрах в восьмистах от второй траншеи, изгибалась третья траншея гитлеровцев. За стеной из огня и дыма ее не было видно: как раз в это время на нее перенесла огонь советская артиллерия.
Наблюдая за этой картиной, Пилипенко невольно вспомнил неоднократно повторявшиеся в солдатской газете слова о том, что артиллерия — бог войны! «Бог-то бог, да и сам не будь плох, — подумал он. — Здорово бьют артиллеристы. Наверно, где-то тут падают снаряды и нашей батареи. Молодцы ребята!»
Советские танки уже выползали из кустарника и начинали двигаться на подъем, по склону второго холма, приближаясь к третьей траншее. За ними виднелись двигавшиеся быстрым шагом стрелки. Совсем недалеко позади стрелков хлопотали саперы, подготовлявшие маршрут для переезда: очищали его от мин, обозначали вешками. Где-то в лощине, между двумя холмами, находился сейчас со своими разведчиками и связистами и лейтенант Попов; но различить его группу Хоменко, как ни старался, не мог.
Над полем боя проносились советские штурмовики и легкие бомбардировщики; далеко в тылу гитлеровцев ухали взрывы авиационных бомб. Над штурмовиками и бомбардировщиками вились стайки наших истребителей. Гитлеровские самолеты не появлялись.
Изредка над землей возникали разрывы снарядов вражеских батарей. Это была стрельба вслепую, наугад. И все же она наносила нашим войскам потери. Навстречу брели раненые, попадались и убитые. К тому же то тут, то там слышалась автоматная очередь: гитлеровский автоматчик, засевший в ямке между траншеями, перед тем, как сдаться, выпускал последние патроны.
Старший лейтенант Хоменко, нагнув голову и слегка размахивая длинными руками, упрямо и быстро шел вперед, изредка оглядываясь на спешивших за ним солдат. Навстречу им попался один из разведчиков лейтенанта Попова.
— Ранен в руку, — доложил он офицеру, показывая на наспех сделанную перевязку. — Шальной осколок...
— Добирайтесь скорее до медсанбата, — сказал Хоменко.
— Доберусь, товарищ старший лейтенант... Только обидно... Вон как наши фашиста погнали, а я — в медсанбат.
— Ничего, если кость не задета, скоро заживет...
— И я так думаю... Разрешите идти?..
Раненый пошел в тыл, осторожно придерживая забинтованную руку.
Вот огонь советской артиллерии начал передвигаться вперед; завеса из дыма и огня поползла за вершину холма, а у его гребня завиднелась освобождающаяся от дыма третья траншея гитлеровцев. Она была разрушена так же основательно, как и первые две. Как только артиллерия перенесла огонь, к этой траншее устремились наши танки. Произошел короткий бой: в третьей траншее у гитлеровцев сохранились кое-какие огневые средства — пулеметы, орудия. Наши танки с коротких остановок открыли по ним огонь; начали стрелять и орудия сопровождения, двигавшиеся в боевых порядках пехоты и располагавшиеся к этому времени в кустарнике и лощине. Все огневые средства гитлеровцев быстро замолчали.
Танки рванулись вперед и начали «утюжить» траншею. Один из танков, не добравшись до траншеи, подорвался на мине и замер на склоне холма. Пилипенко видел, как танкисты вылезали через верхний люк, оставшийся исправным. Остальные танки в это время уже перевалили через холм.
Вслед за танками ворвались в траншею и наши стрелки; они быстро перебежали через гребень холма и скрылись в следующей лощине.
— Ну, теперь, друзья, подходит и наша очередь поработать, — сказал Хоменко своим солдатам. — Там, впереди, за тем холмом, наша новая огневая позиция! — И он указал на холм с третьей траншеей.
— Уже недалеко, — с облегчением проговорил Пилипенко. Он устал от быстрой ходьбы и рукавом вытирал потный лоб; ему уже хотелось получить хотя бы маленькую передышку.
Откуда-то из-за холма стреляли гитлеровские минометы. Проследив, куда падают мины, Хоменко решил обойти этот участок. Но возникла опасность напороться на минное поле, так как для обхода требовалось выйти из коридора, обозначенного вешками. Хоменко послал Пилипенко к саперам, которые совершенствовали маршрут. Командир саперного взвода выделил двух солдат — одного с миноискателем, другого со щупом, и группа Хоменко двинулась в обход, прощупывая дорогу. Минное поле перед третьей траншеей удалось преодолеть без приключений. При этом саперы вынули из земли пять мин, которые и сложили стопкой, и новый проход тоже обозначили вешками.
Вот, наконец, и третья траншея! Наши стрелки еще выволакивали из блиндажей гитлеровцев, очумевших от огня советской артиллерии, когда группа Хоменко, перевалив через холм, стала спускаться в лощину. Хоменко сличил местность с картой и уверенно зашагал вперед, отыскивая место, намеченное заранее на карте в качестве новой огневой позиции первой батареи.
Теперь надо было спешить: уцелевшие фашистские подразделения отходили довольно быстро, стремясь уцепиться за следующий подготовленный к обороне рубеж. Действительно, они цеплялись за каждый бугорок, за каждую группу кустов, пытаясь замедлить продвижение советских войск. Но это мало помогало: бой уходил все дальше на запад.
— Стоп! — сказал Хоменко, когда группа поравнялась с полосой кустов в лощине за вторым холмом: — Вот здесь!
Все остановились, оглядываясь вокруг.
— Но с дороги пока не сходите, — добавил Хоменко, — надо проверить это место.
Снова обратились к саперам; они обследовали место, намеченное для оборудования огневой позиции. Мин здесь не оказалось. Потом Хоменко наметил неподалеку в кустах место для тягачей. Саперы «пошуровали» и там. Через несколько минут съезд с маршрута был обозначен вешками и началась обычная работа по подготовке новой огневой позиции.
Старший лейтенант выбрал на опушке удобное для орудия место.
— Тут будет первое, — сказал он своим спутникам. Затем приказал разведчику Петрунииу и Пилипенко расставить на этом месте буссоль, а Афанасьеву — забить колышек. Придав буссоли основное направление, которое ему заранее указал командир батареи, Хоменко повернул монокуляр буссоли на 90° и, таким образом, направил его вдоль будущего фронта батареи.
— Направление на черный пень на склоне холма, — коротко бросил он Пилипенко. — Отсчитывайте по тридцати шагов и обозначайте колышками места второго, третьего и четвертого орудий.
Пилипенко двинулся в указанном направлении. Пройдя тридцать шагов, он останавливался и забивал колышек. Хоменко следил в монокуляр буссоли, чтобы Пилипенко не сбился в сторону, и поправлял его, подавая знаки рукой.
Вскоре были намечены места для всех четырех орудий.
Не трогая с места буссоль, Хоменко выбрал точку наводки — тот же черный пень на склоне холма слева по фронту, отметился монокуляром буссоли и записал установку угломера. Затем он вынул из полевой сумки несколько аэрофотоснимков с нанесенной на них координатной сеткой, отобрал нужный снимок и сличил его с местностью.
— Тропинка... острый угол кустов... выступ, — произносил отрывисто Хоменко, разглядывая снимок. — А вот и эта яма! — воскликнул он, увидев на снимке темную точку на опушке кустов. — Как раз возле нее — первое орудие. Все в порядке!..
И Хоменко занялся определением по снимку координат точки стояния основного орудия. Через минуту, записав координаты, он взглянул на часы и приказал:
— Товарищ Афанасьев! Выйдите на основной маршрут, обозначенный вешками, навстречу батарее. Когда встретите — покажите дорогу сюда, на огневую.
— Есть, встретить батарею и показать дорогу! — лихо повторил приказание Афанасьев и, поворачиваясь, не по-уставному добавил: — Сейчас приведу, товарищ старший лейтенант!