На наблюдательном посту
От предутренней свежести спящие солдаты поеживались и покрепче закутывались в шинели. Кончалась еще одна августовская ночь, темная, холодная. Ветер носился по лесу, шумел в кустах, и деревья сердито поскрипывали, чуть раскачиваясь невидимыми в темноте ветвями.
Стукалов, хоть и намаялся ночью — немало пришлось перетаскать ящиков со снарядами, — но спал плохо; несколько раз просыпался и, высунув голову из-под шинели, прислушивался к гудению и завыванию ветра. В короткие промежутки сна он видел то свою деревню, родную и знакомую до мельчайших подробностей, то райком комсомола, где ему вручали комсомольский билет, то затемненный вокзал в ночь отъезда из запасной части на фронт. Во сне все повторялось так, как было в действительности.
Когда Стукалов прибыл в батарею, старший лейтенант Николаев спросил его:
— Комсомолец?
— Так точно.
— Очень хорошо! У нас все комсомольцы — народ боевой... Герои!
В словах офицера звучала гордость, и Стукалов ответил, что постарается не отстать от других.
...Под утро сны потускнели, исчезли, и Стукалов заснул настолько крепко, что не слышал уже ни шума ветра, ни голосов товарищей, ни далеких, глухих взрывов. Проснулся он только тогда, когда ефрейтор Антон Дубяк сильно потряс его за плечо и, наклонившись к самому уху, несколько раз повторил:
— Вставай, Петро, вставай! Ну и здоров ты спать... Забыл, что ли, что тебе на наблюдательном посту дежурить?
Стукалов с трудом открыл глаза.
— А что, уже время? — спросил он.
— Время. Тебе пора заступать на дежурство...
Дубяк сегодня был дежурным на огневой позиции и обязан был следить за своевременной сменой дежурных наблюдателей, дежурных при орудиях и всех остальных дежурных.
Стукалов быстро поднялся, привел себя в порядок, умылся и прополоскал рот водой из походной фляги.
— Я готов, — сказал он Дубяку.
— Повторяю задачу. На дежурство пойдешь вместе с Пилипенко из расчета четвертого орудия. Наблюдайте посменно. Завтракать, обедать и ужинать приходите по очереди.
— Понятно.
— Ты на наблюдательном посту уже дежурил?
— Нет... Первый раз.
— Ну, тогда гляди в оба! — Дубяк одобряюще улыбнулся. — Здесь главное — внимательность да бдительность. Ну, ничего, старшим по посту будет Пилипенко, ты поступаешь в его распоряжение.
— Это почему же? — в голосе Стукалова послышались нотки недоумения и обиды. Пилипенко он знал еще в запасной части. Вместе учились, вместе — в одной партии — прибыли в батарею. Служит он, как и Стукалов, шестым номером, притом у четвертого орудия, ничем вроде пока и не отличился. Почему же он — старший?..
— А чего ты удивляешься? — спросил в свою очередь Дубяк.
— Так Пилипенко такой же солдат, как и я, такой же снарядный, — какой же он старший?
— Что ж с того, — рассудительно ответил Дубяк и пояснил: — В армии, брат, такой порядок: если службу несут два или больше военнослужащих, один из них обязательно назначается старшим. Он отвечает за всех и все обязаны ему подчиняться...
— Это я понимаю, — начал было Стукалов, но Дубяк прервал его:
— Понимаешь, да, видимо, не совсем. На военной службе так не бывает, чтобы каждый сам по себе дело делал.
— Так я не о том, — снова сказал Стукалов. — Почему Пилипенко старший, вот в чем вопрос.
— Потому, что он уже бывал дежурным на наблюдательном посту, значит, опытнее тебя. Командир взвода поэтому и назначил его старшим. Ты обязан его слушаться все время, пока будешь на дежурстве... Ну, думаю, больше говорить об этом нечего, — закончил Дубяк и зашагал в сторону четвертого орудия. Стукалов схватил свой автомат с магазинами, набитыми патронами, и поспешил за ефрейтором.
Пилипенко — рослый, широкоплечий украинец с круглым румяным лицом — был готов. Он дружески улыбнулся Стукалову и козырнул Дубяку. Дубяк молча, в знак ответного приветствия, приложил руку к шлему и повел обоих солдат на наблюдательный пост, который находился недалеко от огневой позиции — в трехстах метрах слева сзади.
— А ну, молодежь, слушай, что говорить буду, — не то шутя, не то серьезно сказал Дубяк, хотя и сам по возрасту недалеко ушел от «молодежи». Но он был уже ефрейтором, бывалым воином и считал своей обязанностью поучать молодых.
Он стал рассказывать им, что наблюдательный пост обычно устанавливается в таком месте, откуда хорошо видны подступы к огневой позиции, главным образом — с флангов и тыла. На посту дежурят посменно наблюдатели из числа номеров орудийных расчетов.
— Я уже третий раз дежурить буду, — сказал Пилипенко.
— А Стукалов первый раз идет, — ответил Дубяк, — так что у него сегодня вроде боевое крещение... Да, так вот... Ваша задача — наблюдать, чтобы танки, пехота или любая группа противника — разведчики или диверсанты — не могли незаметно подобраться к нашей огневой позиции. Вы, как говорится, наши глаза и уши.
— Наше дело — в случае чего сразу же просигналить, — снова сказал Пилипенко.
— Правильно. С наблюдательным постом устанавливается связь зрительными сигналами: флажками и ракетами. Дежурные при орудиях все время в эту сторону глядят, они обязаны следить за сигналами с наблюдательного поста.
— В первую очередь надо сигналить флажками, мне уже приходилось. — Пилипенко не терпелось подчеркнуть, что он все знает.
— Да, в первую очередь флажками, — подтвердил Дубяк и напомнил, какие и как — по наставлению — надо подавать сигналы.
— А если флагов не увидят? — спросил Стукалов.
— Тогда бросайте ракеты. Если к огневой подходят танки противника — давайте красную, если увидели пехоту — зеленую, а если появилась небольшая группа разведчиков или диверсантов — белую.
— Значит, просигналить и все? — опять спросил Стукалов.
— Нет, зачем же, — ответил Дубяк. — Подозрительных одиночных людей задерживайте сами, а меня сразу же предупреждайте сигналом флагами. Ракеты, ракетный пистолет и флаги получите на посту. Кстати, ракет зря не бросайте; а придется, так бросайте невысоко, чтобы фашистам из-за леса не было видно, откуда ракета выпущена. В крайнем случае, если ни флагов, ни ракет мы не увидим, стреляйте в воздух из автоматов, но повыше и только в сторону противника. А когда заметят на огневой позиции, тогда уж сигнальте флагами. Но это — в крайнем случае. Зря патронов не жечь. Помните: задача ваша ответственная, вы оберегаете батарею от всяких неожиданностей. Не зевайте!..
Уже подходя к месту, где располагался наблюдательный пост, Дубяк рассказал несколько известных ему случаев, когда наблюдатели, дежурившие на посту, во-время предупреждали батарею о приближении противника.
— Ну, а если увидите, что немецкие танки, пехота или хоть группа разведчиков прямо на пост идет, — продолжал Дубяк, — подавайте сигналы ракетами, а сами отходите на огневую позицию, но не прямо на орудия, а в сторону метров на сто, чтобы не мешать орудиям стрелять, если понадобится их повернуть в ту сторону. А потом уж с другой стороны выходите к орудиям. Словом, старайтесь не очутиться между орудиями и противником, чтобы не попасть под огонь своих.
Тем временем они подошли к наблюдательному посту. Пост находился в перелеске на пригорке, на перегибе ската, почти у вершины большой пологой высоты. В этом месте с земли ничего не было видно, кроме вершин кустов да деревьев. Но за те дни, пока шла подготовка огневой позиции, на наблюдательном посту успели соорудить некоторое подобие вышки, скрепив жердями четыре березки, росшие по соседству; на эти жерди уложили настил из обрезков жердей, и получилась площадка, приподнятая над землей метров на восемь. Чтобы легче было забираться на эту площадку, к ней приставили лестницу, также сколоченную на скорую руку из жердей и из их обрезков. Ветви деревьев хорошо маскировали это сооружение. На площадке были уложены мешки с песком, чтобы в случае обстрела наблюдатели могли укрываться за ними от мелких осколков снарядов и мин. Внизу под деревьями виднелась щель, где свободный от дежурства наблюдатель мог поместиться в случае сильного обстрела.
Когда Стукалов увидел эту площадку, перед ним неожиданно, на мгновенье, мелькнули воспоминания детства. Когда-то он вместе с другими ребятами из села, затеяв увлекательную игру в отважных путешественников, соорудил в лесу что-то похожее на такую площадку. Ребята забирались сюда и, растянувшись на пахучей траве и ветвях, воображали, что они находятся в далеких, необитаемых краях, где будут строить новые города и села, воздвигать большие и красивые здания...
Но сейчас эта площадка, тоже устланная травой и ветвями, была нужна не для детских игр и забав, а для суровой боевой службы. И Стукалов с бьющимся сердцем осторожно поднялся по лестнице наверх. Он увидел перед собой скат высоты, за ним — седловину и подъем на холм, возвышавшийся за седловиной; этот холм прикрывал огневые позиции батарей от наземного наблюдения противника, а на его скате, обращенном к противнику, в траншеях, как уже знал Стукалов, находились наблюдательные пункты. Стукалов знал и то, что немного дальше начинается рубеж, за которым находится все чужое и таинственное, что обозначается одним словом — «противник». Но даже с вышки расположения противника не было видно.
На наблюдательном посту дежурили два солдата первого взвода — из расчетов первого и второго орудий; Пилипенко и Стукалов сменили их, приняв бинокль, ракетный пистолет, по пяти красных, зеленых и белых ракет и пару флажков — красный и желтый.
— Пока все спокойно, — сказал один из солдат, спускаясь на землю.
Стукалов понимал, что отсюда должна быть видна огневая позиция батареи; по увидеть ее не удавалось: она была хорошо замаскирована и даже с расстояния в триста метров Стукалов так и не сумел ее разглядеть.
Перед глазами качались только колеблющиеся от ветра верхушки кустов и молодой поросли, над которой кое-где возвышались отдельные старые деревья. Единственное, что сумел разыскать Стукалов, — это хорошо знакомое ему дерево, на стволе которого он делал зарубку, чтобы превратить ее в точку наводки; отсюда это дерево было совсем близко.
— А как же держать зрительную связь с огневой позицией, когда ее не видно? — спросил Стукалов.
Пилипенко, который успел уже разобраться в секретах маскировки, ответил ему:
— Видишь — вон там, на скате несколько молодых березок? Гляди оттуда влево на три ладони.
— Гляжу — кусты и кусты.
— Да, но тут-то она и есть, наша огневая. Посигналь — и тебе сразу ответят.
Стукалов подал флагом сигнал «Внимание!» И в самом деле, над ровной зеленью кустов, в том направлении, которое указывал Пилипенко, вдруг взметнулся желтый флажок и застыл в воздухе. В бинокль он был виден совершенно отчетливо.
— Дай сигнал «Проверка», — подсказал Дубяк.
Стукалов просигналил. Пилипенко смотрел в бинокль.
— Отвечают: «Вижу вас хорошо», — сказал он.
— Делайте проверку почаще, — напомнил Дубяк.
Стукалов осмотрелся вокруг. Отсюда, с вышки, все было хорошо видно во все стороны, но виднелись главным образом верхушки кустов. Расположение противника закрывал холм, тот самый, на котором находились стрелковые подразделения и наблюдательные пункты. Если стать лицом в ту сторону, то справа за дорогой виднелось непаханное поле; слева тянулась только молодая поросль с отдельными старыми деревьями; позади — та же картина. Вдали, в тылу, над зеленью кустов темнели крыши какой-то деревни, случайно уцелевшей от бомбежек и обстрелов. Справа, на непаханном поле, торчали обугленные развалины другой деревни.
— Ну как? — спросил Дубяк, когда Стукалов и Пилипенко огляделись.
— Ничего, — ответил Стукалов. — Разберемся.
— Ну и хорошо, не скучайте; жаль, Рожанского сюда командир не пустит, а то бы он не дал скучать, — пошутил Дубяк.
Он подробно объяснил наблюдателям, что слева от них, считая по фронту, метрах в четырехстах находится наблюдательный пост от соседней батареи; он устроен на такой же вышке среди деревьев. С ним тоже надо держать связь зрительными сигналами. А впереди и справа, метрах в пятистах, в лесу при дороге расположен наблюдательный пост еще одной батареи; его сигналы также должны быть хорошо видны, потому что между постами только одна седловина. Хуже всего видно вперед, но там ведь находятся наблюдательные пункты батарей. Этих пунктов так много, что между ними не прошмыгнет незамеченной даже и мышь: огневых позиций батарей будет в этом лесу много, их наблюдательные пункты уже заняты, и все они — на скатах одного холма: один — чуть впереди, другой — чуть сзади, но в общем все недалеко один от другого. Наблюдатели просматривают каждый метр перед собой. Значит, главная задача наблюдательных постов в районе огневых позиций — наблюдать подступы с тыла и с флангов.
— Нда-а!.. — протянул Пилипенко. — Наши командиры все обдумали... Сделано неплохо.
— А как же, — согласился Дубяк, — не в игрушки играем — фронт!..
Дубяк проверил связь между постами, потом заставил наблюдателей записать установленные сигналы флагами и ракетами и, пожелав успеха, ушел на огневую позицию.
— Значит, начнем? — сказал Пилипенко, не то спрашивая, не то приказывая.
— Начнем, — ответил Стукалов.
Оба они долго разглядывали местность, чтобы получше познакомиться с ней, и стали постепенно запоминать наиболее характерные деревья, кусты, перегибы ската... Другие ориентиры в поле зрения не попали, так как они были удалены при подготовке района огневых позиций, чтобы их не мог использовать противник. Не было заметно и движения людей или машин: с рассветом всякое движение прекращалось, местность становилась безлюдной. Орудийным расчетам запрещено было отлучаться с огневой позиции; заготовка лесного материала производилась за несколько километров от позиций, в тылу, а подвоз разрешался только в темноте или в тумане. Поэтому Пилипенко и Стукалов, сидя на вышке между деревьями, не видели ровным счетом ничего такого, что могло бы привлечь их внимание.
Уже наступило утро ясного августовского дня. С рассвета, как обычно, летали «костыли» и «рамы», где-то впереди справа и слева стучали минометы; еще дальше впереди по временам слышалась частая дробь автоматной и пулеметной стрельбы. В лесу в утреннем воздухе гулко разносилось эхо отдельных винтовочных выстрелов. Иногда слышался треск и грохот разрывов мин и снарядов: подальше — наших, поближе — неприятельских. Словом, это была обычная «музыка», как выражались фронтовики. Более опытные из них понимали, что такая легкая «музыка» — затишье перед бурей. Обе стороны готовились к наступательным действиям, и вопрос сводился лишь к тому, кто раньше и лучше сумеет подготовиться, чей план будет хитрее, а удар сильнее.
В то время, когда артиллеристы и воины всех родов войск, сосредоточенных на этом участке фронта, были заняты подготовкой к боям, в штабах Советской Армии ни днем, ни ночью не прекращалась кропотливая, напряженная работа. Склонившись над картами, схемами, сводками, штабные офицеры изучали чуть ли не каждый метр местности, на которой предстояло действовать, готовили все необходимое для боя и победы.
Советская разведка работала хорошо. Она представила командованию убедительные данные о том, что гитлеровцы готовятся к наступлению, перечислила номера неприятельских дивизий и места их сосредоточения, добыла данные о вооружении и моральном состоянии частей...
Конечно, активно действовала и фашистская разведка. Однако добытые ею сведения были, видимо, очень скупыми, отрывочными. В действиях советских войск гитлеровское командование пока не уловило ничего подозрительного, и это убеждало в том, что «русские» перешли к обороне на достигнутых рубежах, так как у них нет сил для дальнейшего наступления.
Гитлеровская разведка старалась любыми средствами установить положение советских войск, в особенности артиллерийских и минометных батарей, чтобы попытаться подавить их сразу же, как только ставка фюрера даст приказ начать контрнаступление. Но это удавалось плохо. Наша артиллерия стреляла очень осторожно, чтобы противник не заподозрил присутствия в этом районе новых батарей. Маскировка советских батарей была отличной, поэтому фотографирование с воздуха также не давало гитлеровским штабам необходимых им данных. Сколько ни летали «рамы» и «костыли», ничего нового, важного они не доносили. Гитлеровские генералы, готовившие контрнаступление, начинали нервничать. Им надо было, в частности, выяснить, не переменили ли советские батареи, ранее обнаруженные звуковой и воздушной разведкой, свои огневые позиции.
...Всего этого, конечно, ни Стукалов, ни Пилипенко не знали. Оба солдата старательно по очереди наблюдали то в бинокль, а то, как сказал Пилипенко, «своим глазом». Они видели вдалеке дым от разрывов снарядов гитлеровской артиллерии, которая вела наудачу беспокоящий огонь по холму, где расположились наши наблюдательные пункты; ясно различали разрывы снарядов в тылу, у перекрестка Дорог, того самого, который накануне ночью пришлось «проскакивать» поорудийно. Но людей нигде не было видно.
— Никого! — сказал Стукалов, опуская бинокль.
Пилипенко ничего не ответил, видимо, занятый своими мыслями. Стукалов прикрыл на минутку глаза — для отдыха! — и снова стал вглядываться в уже знакомую местность. Теперь он обращал внимание на мелочи, детали, которые сначала будто и не попадались на глаза. Вон там, за дорогой, в конце непаханного поля — небольшой перелесок, а на его опушке — порыжевшая маскировка. Стояла там, наверно, батарея, да ушла, переменив позицию, поэтому никто и не освежает маскировку.
Стукалов присмотрелся получше в бинокль. И в самом деле, на опушке видны четыре пустых орудийных окопа, разбросанные в беспорядке деревца, служившие маскировкой, а теперь пожелтевшие...
В воздухе послышался шум мотора.
— «Костыль», — сказал Стукалов, взглянув в бинокль.
«Костыль» сделал большой круг над непаханным полем. Возле самолета появились черные облачка разрывов снарядов зенитной батареи; «костыль» быстро ушел в свое расположение и, очевидно, оттуда продолжал наблюдение.
Вдруг послышался вой приближающихся снарядов. Они летели в сторону перелеска с порыжевшей маскировкой и разорвались неподалеку от него в поле. Минуты через две последовал второй залп. На этот раз снаряды гитлеровской батареи разорвались за перелеском. Разрывы третьего залпа пришлись посреди группы деревьев. Затем гитлеровская батарея перешла на беглый огонь: темные кусты разрывов взметались внезапно один за другим то в самом перелеске, то возле него, все звуки слились в сплошной грохот и вой. Если бы наши орудия оставались на опушке перелеска, им пришлось бы плохо. А сейчас все снаряды гитлеровцев ложились на пустом месте, рвались на оставленной огневой позиции, которая нечаянно сослужила службу в качестве ложной позиции.
— Смотри, Пилипенко, как кроет по пустому месту, — сказал Стукалов своему напарнику.
Пилипенко взглянул в ту сторону, куда указывал Стукалов, и ответил:
— Он и вчера этому перелеску покоя не давал. И тоже «костыль» летал, как видно, корректировал. Я взялся считать, так больше трехсот снарядов насчитал. Вот и сегодня опять! Настоящих позиций «костыль» не замечает — они хорошо замаскированы, так нашел брошенную. Вали, вали, да побольше! — шутливо заключил Пилипенко.
Пилипенко стал считать разрывы. Конечно, за точность этого счета нельзя было поручиться: гитлеровская батарея, а возможно, две — три батареи одновременно вели беглый огонь, и разрывы возникали в перелеске очень часто. Но приблизительно можно было все же подсчитать: как и вчера, в районе оставленной огневой позиции разорвалось около трехсот снарядов.
Стукалов, не привыкший еще к фронтовой обстановке, невольно поеживался; Пилипенко, который вчера был свидетелем такой же стрельбы, спокойно наблюдал за разрывами.
Когда дым, стлавшийся над перелеском, рассеялся, наблюдатели увидели, как изменилась местность: перелесок поредел, сделался как бы ажурным и стал просвечивать насквозь. Возле одного из орудийных окопов зияла свежая воронка, маскировка разлетелась в стороны. Остальные орудийные окопы уцелели.
— Здорово бил! — иронически сказал Стукалов, чувствуя невольное облегчение от того, что обстрел закончился. — В белый свет, как в копейку!..
— Да, неплохо, — согласился Пилипенко. — Пусть так стреляет почаще: настоящих не видит, а пустые места кроет... Ну, ты понаблюдай, а я пока полежу...
И Пилипенко прилег отдохнуть. Стукалов же снова стал внимательно «обшаривать» глазами верхушки кустов.
Время шло медленно. Тишина после недавнего грохота казалась странной и непривычной. Солнце поднялось высоко над горизонтом, облака рассеялись. Ночной холод сменился теплом, как это часто бывает в августе: ночью холодно, днем пригревает.
Стукалов, отгоняя посторонние мысли, безотрывно смотрел на молодую зелень перелеска, прислушивался к щебетанью и чириканью лесных птиц и удивленно думал: почему же они не улетают, неужели их не напутал обстрел?.. Видно, сильна привязанность к своим гнездам, если птицы продолжают жить здесь...
Неожиданно невдалеке от поста, метрах в двухстах, из-за кустов взметнулась вверх стая птиц и стала кружить в воздухе.
«Почему они вдруг взлетели — все сразу? — подумал Стукалов и начал вглядываться в ту сторону. — Что их напугало?»
Попрежнему вокруг было тихо, безветренно и безлюдно. Но когда Стукалов посмотрел в бинокль, он заметил, как в одном месте заколыхались верхушки двух соседних кустов. Только двух!.. Значит, не ветер, а что-то другое...
Всмотревшись пристальнее, Стукалов увидел осторожно высунувшуюся из-за куста голову в стальном шлеме, таком, какой носят советские солдаты. Стукалов невольно вздрогнул, сердце его гулко заколотилось. Сдерживая волнение, он продолжал наблюдать, сильно сжимая в руках бинокль. Голова неизвестного оставалась неподвижно на месте довольно долго, потом стала медленно поворачиваться то вправо, то влево. Стукалов не выдержал и шепотом позвал Пилипенко:
— Гляди!.. Видишь голову?.. Будто высматривает что-то...
— Где? — Пилипенко мгновенно приподнялся, опершись на локоть. Его крупное розовощекое лицо побледнело от напряжения. — Где? — повторил он, взял у Стукалова бинокль и тут же добавил: — Вижу... вижу...
— Может, это наблюдательный пост соседней батареи?
— Нет, — коротко и уверенно ответил Пилипенко, отдавая Стукалову бинокль. — Ее пост подальше от нас. Если это наши, значит, кто-нибудь заблудился в кустах, не иначе.
— А если не наши? — Стукалова начало охватывать беспокойство, и он пожалел, что рядом с ним нет никого из опытных солдат — ни Дубяка, ни Смилгиса... С ними было бы спокойнее...
— Еще одна, — толкнул он локтем Пилипенко.
Неподалеку от первой головы среди кустов показалась вторая — тоже в шлеме. Вторая голова медленно и осторожно повернулась в профиль, и тогда Стукалов через стекла бинокля увидел, что неизвестный человек в шлеме тоже смотрит в бинокль — в сторону огневой позиции.
— Тут что-то неладно, — проговорил Стукалов, чувствуя, как все сильнее и сильнее колотится сердце. — Если бы свой, зачем ему так высматривать? Шел бы спокойно... Наверное, фашист. Может быть, нашу огневую высматривает?
— Увидать-то он ничего не увидит. Мы с тобой с вышки и то никак не разглядим. А с земли и подавно...
— Что же, так и сидеть будем?
— Погоди, не спеши, убедиться надо, а потом действовать. — И Пилипенко, снова взяв у Стукалова бинокль, прильнул к стеклам.
Различные мысли вихрем проносились в голове Стукалова. Может быть, это гитлеровцы? Не сумев найти наши батареи при помощи воздушной разведки, они выслали разведчиков в тыл? Ведь наши артиллерийские разведчики уже не раз пробирались во вражеский тыл, да еще с радиостанциями, и корректировали огонь наших батарей. Еще в запасной части один бывалый разведчик, попавший туда из госпиталя, где лечился после ранения, рассказывал про свои фронтовые дела.
...Шесть лучших разведчиков и радистов артиллерийского полка под командой офицера перешли передний край противника на болотистом участке, поросшем кустами. Здесь у гитлеровцев только патрули ходили, хлюпая по воде да прыгая с кочки на кочку. Лесом наши разведчики дошли до хутора со смешным названием — оно хорошо запомнилось Стукалову — Бабий остров, а оттуда лесом же добрались до деревни, за которой должны были, по предположениям, находиться огневые позиции батарей противника. Разведчики сумели обнаружить и нанести на карту две гитлеровские гаубичные батареи, минометную батарею, резерв пехоты с танками, а на обратном пути еще две тяжелые гаубичные батареи. Потом наткнулись на пост охраны, состоявший из трех солдат, и, подкравшись к ним, уничтожили всех троих.
Вернуться прежним путем не удалось: гитлеровцы, как видно, обнаружили следы, что-то заподозрили и поставили в месте перехода взвод пехоты. Но разведчики были осторожны, бдительны и не попались в расставленную ловушку. Обнаружив признаки присутствия противника, они скрытно отошли в сторону. Дождавшись следующей ночи, благополучно перешли фронт в другом месте, в полутора километрах от прежнего, и возвратились без потерь; в тылу у врага они пробыли три ночи и два дня и, выполнив задачу, вернулись в часть...
Рассказ промелькнул в памяти в одно мгновенье, и от одной мысли, что здесь, рядом, может быть находятся такие же разведчики, только гитлеровские, у Стукалова засосало под ложечкой. Почему так спокоен и медлителен Пилипенко? Ведь он же старший, черт возьми!..
— Чего же ты ждешь, — напомнил он Пилипенко, — надо что-то делать. Наверно, разведка.
— Фашистская?
— Да.
— Может, и так... Но солдаты ведь в нашей форме, шлемы — наши... Как бы ошибки не вышло и зря шуму не наделать.
Но Стукалова уже охватило нетерпение. Не зная точно почему, он был уверен, что не ошибся. А раз не ошибся, надо немедленно действовать.
— Шлемы!.. — раздраженно сказал он. — А долго ли немцам переодеться в нашу форму? Сняли шлем с убитого да надели на своего. А обмундирование... Погоди, а какое у них обмундирование?..
Стукалов попытался разглядеть в бинокль обмундирование неизвестных. Но из-за кустов виднелись только головы, да и те часто скрывались за ветвями. У Стукалова от напряжения зарябило в глазах, и он вынужден был на мгновенье закрыть их. А когда открыл — чуть не вскрикнул и схватил Пилипенко за локоть. Один из неизвестных, решив, видимо, выбрать более удобное для наблюдения место, осторожно, пригибаясь к земле, стал переходить к другому кусту, и Стукалов увидел его фигуру по пояс. Фигура была закрыта маскировочным халатом, и Пилипенко, тоже увидевший неизвестного, с сомнением проговорил:
— Не поймешь... в маскхалате...
— А когда поймешь — может, уже будет поздно, — зло ответил Стукалов. — Ты старший — тебе и решать, что делать... Давай... давай...
В голосе Стукалова Пилипенко уловил настоящую тревогу, да и сам он уже начал понимать, что медлить больше нельзя ни минуты. «Если окажется, что свои, — ну посмеются потом, поругают легонько... А если это — фашисты, а он прозевал, упустил!?» От одной этой мысли вся медлительность исчезла, и Пилипенко, как и Стукалов, часто задышал и покрылся потом.
— Может, из автоматов ударить? — не совсем уверенно сказал он. — А вдруг в своих попадешь?
Стукалов вскинул автомат, но тут же опустил его, так как неизвестные двинулись вперед по склону холма — прямо в сторону огневой позиции. Видимо, разглядеть им ничего не удалось, и они решили поискать другое место для наблюдения. Двигались они очень медленно, осторожно, от одного куста к другому; у каждого куста останавливались и подолгу разглядывали местность в бинокль. Прежде чем двинуться дальше, передний озирался по сторонам, затем поднимал руку и делал шаг, стараясь ступать легко, бесшумно.
Вышка наблюдательного поста, на которой находились Пилипенко и Стукалов, уже осталась позади. Хотя неизвестные и прошли всего лишь метрах в двухстах от нее, они ее не заметили: уж очень хорошо ее закрывала группа молодых березок, да и маскировка была отличной. Конечно, если бы неизвестные услышали или увидели что-либо подозрительное и стали пристально вглядываться в ряды березок, возвышавшихся среди молодой лесной поросли, они бы в конце концов заприметили вышку. Но, к счастью, этого не случилось, внимание их было занято чем-то другим.
Теперь и Пилипенко решил, что это — гитлеровцы. Враг близко, он рядом, и теперь надо действовать быстро, решительно — так, как велит присяга...
Пилипенко повернулся к Стукалову, и тот увидел, что никаких следов добродушия и флегматичности на лице солдата не осталось: глаза потемнели, губы плотно сжались и на щеках вздулись желваки.
— Слушай и исполняй! — тихо, но властно сказал Пилипенко. — Беги на огневую, да осторожно, стороной, чтобы эти не заметили, — он кивнул в сторону разведчиков. — Доложи там, чтобы их задержали. А я буду следить отсюда. Станут уходить — осторожно пойду следом, если надо будет показать направление — брошу ракету... Беги, да поскорее!..
Стукалов не стал раздумывать. Теперь Пилипенко приказывал, значит, надо без рассуждений выполнять приказание. Стукалов быстро соскользнул с вышки по канату, слегка оцарапав ладони. Этот канат был заранее привязан на случай обстрела; в этом месте ветви густо сплетались, и он не был заметен издали. Если бы понадобилось быстро укрыться в щели, канатом можно было бы воспользоваться вместо лестницы.
Взяв в руки автомат, Стукалов побежал, раздвигая перед собой кусты; но побежал не прямо к огневой позиции, а в сторону, делая крюк. Ему казалось, что гитлеровцы сейчас заметят его, и тогда он не успеет своевременно доложить командиру об опасности.
Между тем Пилипенко продолжал внимательно следить за неизвестными, держа перед собой автомат. Люди в стальных шлемах и маскировочных халатах все так же медленно и осторожно передвигались от одного куста к другому, озираясь по сторонам. Впереди шли двое, несколько поодаль — еще двое, в руках они несли что-то тяжелое, громоздкое, плохо видное издали, между ветвями кустов.
«Может, радиостанция? — подумал Пилипенко, окончательно уверившись, что в наш тыл пробрались фашистские разведчики. — Ничего, ничего, — прошептал он с ненавистью, — сейчас вот вам будет капут... Сейчас вы свое получите...»
Он попробовал на всякий случай прицелиться из автомата в одного из передних разведчиков. Но это оказалось не так-то легко. Как только он откладывал в сторону бинокль, шлемы на головах гитлеровцев сливались с зеленью кустов, и Пилипенко терял их из виду. Тогда он снова брался за бинокль — и ему опять удавалось, но не сразу, разыскать людей по шевелению кустов в том месте, где они передвигались; затем уже глаз находил и шлемы.
Итак, гитлеровцев по крайней мере четверо. Хорошо, что они со Стукаловым не пошли проверять: не быть бы им живыми!
Время тянулось мучительно долго. «Где же Стукалов, неужели не добежал еще?» Пилипенко казалось, что неизвестные вот-вот подойдут вплотную к огневой позиции. И в самом деле, до ближайшего орудия им оставалось уже не больше двухсот метров. И вдруг Пилипенко увидел, что передний поднял руку и все остановились. Затем над кустом заколыхался какой-то штырь; Пилипенко догадался, что это антенна. «Значит, сейчас разведчики врага развернут радиостанцию. Наверное, они заметили какую-нибудь из огневых позиций, потому что подобрались к ней совсем близко. Через несколько минут они передадут в свой штаб донесение и тогда!..» Пилипенко даже вздрогнул от этой мысли. Он понимал, что если фашисты узнают, где находятся наши огневые позиции, они могут начать обстрел, от которого пострадают люди и орудия. Еще более его ужаснула другая мысль: он, Пилипенко, видел, как вражеские разведчики подбирались к батарее, видел, но не подал во-время сигнала, прозевал, упустил врага!..
«Что же делать? — от напряжения у Пилипенко побелели пальцы рук, сжимавшие автомат. — Стрелять? Но как же стрелять, если без бинокля цели не видно, а недалеко свои: возьмешь чуть повыше или пуля пойдет рикошетом, подстрелишь кого-нибудь из своих... Бросить белую ракету? Наблюдатели на огневой сразу же будут знать, что появилась группа диверсантов, но и гитлеровцы поймут, что обнаружены, немедленно скроются и тогда ищи ветра в поле! Но что же все-таки делать? И где запропал этот Стукалов?..»
Пилипенко вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб и тяжело вздохнул. Каждая секунда казалась ему часом, каждый лесной шорох грозил опасностью... «Может быть, спуститься с вышки, подползти к гитлеровцам и, если они попытаются убежать, остановить их огнем из автомата? Нет, это не годится. Лучше всего, пожалуй, оставаться на месте: все-таки сверху хоть головы видны, а если спуститься на землю, сразу же потеряешь их из виду. Да и покидать пост не разрешается».
Как ни прикидывал в эти короткие мгновенья Пилипенко, оставалось одно: ждать и наблюдать.
Но ждать осталось уже недолго. Через минуту-другую Пилипенко увидел, как справа и слева от гитлеровских разведчиков зашевелились кусты и показались головы наших солдат. С разных сторон четыре группы окружали фашистов. А те, ничего пока не замечая, продолжали заниматься своим делом; штырь антенны вражеской радиостанции, немного поколыхавшись, неподвижно замер среди кустов, почти не возвышаясь над ними, а вокруг него четыре головы в шлемах попрежнему поворачивались, как заведенные невидимой пружиной.
Вдруг громкий и резкий окрик пронесся по лесу. Штырь антенны заболтался в воздухе и исчез. Грохнул выстрел, затрещала короткая автоматная очередь. Две фигуры в маскировочных халатах метнулись между кустами и, пригибаясь, быстро побежали назад. Пилипенко поднял правой рукой автомат, а левой продолжал держать у глаз бинокль. Но выстрелить ему не пришлось: он увидел, что гитлеровцы, ничего не замечая, бегут прямо на группу наших солдат, вышедшую им в тыл. Через короткое мгновенье снова далеко по лесу прокатился звук автоматной очереди, и над кустами показались четыре руки. Все было кончено.
В лесу снова наступила тишина, и Пилипенко опять стал осматривать местность. Теперь лицо его приняло обычный вид, на щеках появился румянец, в глазах засветилось удовлетворение. Таким спокойным, деловитым он и встретил прибежавшего Стукалова. Задохнувшись от быстрого бега, Стукалов стал поспешно и сбивчиво рассказывать:
— Застукали четверых... Одного убили, одного ранили, а двоих живыми взяли, руки подняли...
— Порядок! — довольным тоном произнес Пилипенко. — А трофеи?
— Трофеи?.. Рация, карты, шифр...
— Здорово... Значит ты добежал во-время?!
— А как же!.. Прибегаю, а замполит на огневой проводит беседу. Докладываю — так, мол, и так... Старший лейтенант сразу же всех поднял... Тут уж не до беседы... Все вскочили, да за автоматы, только у орудий по двое остались. Начали прочесывать лес с разных сторон... Ну и наткнулись на гитлеровцев... Те было схватились за автоматы, да не успели. Старший лейтенант Николаев ихнего старшего в упор уложил, как только тот автомат вскинул. Другой побежал, поскакал, как заяц, только и его пуля догнала. А двое кинулись бежать, да напоролись на наших: старший лейтенант Хоменко с расчетом второго орудия зашел с тыла. Как только он пустил очередь поверху, для испуга, так они сразу же руки подняли.
— Сообразили, — сказал Пилипенко. — Им лучше, конечно, поднять руки, чем протянуть ноги...
Стукалов рассмеялся и, взбираясь на вышку, добавил:
— Командир батареи нам с тобой объявил благодарность... Получай!
Пилипенко, уже совсем развеселившись, хлопнул Стукалова по плечу и сказал:
— Лиха беда начало. Быть тебе, Стукалов, героем!..
Через некоторое время на батарее состоялась, вернее, продолжалась беседа, прерванная появлением и поимкой гитлеровских разведчиков. Заместитель командира старший лейтенант Николаев решил поговорить с личным составом батареи о бдительности, о ее роли и значении в условиях фронта.
Солдаты любили беседы замполита. Говорил он всегда просто, понятно, свои мысли и выводы иллюстрировал интересными, увлекательными примерами. В его словах чувствовалась глубокая убежденность офицера-коммуниста, много повидавшего и перешившего на своем веку, уверенного в правоте и непобедимости дела, которому он служил. Солдаты не только слушали его рассказы, а и сами незаметно для себя втягивались в беседу, задавали вопросы, и беседа превращалась в товарищеский задушевный разговор, который затрагивал и сознание, и сердце фронтовика — воина Советской Армии, патриота своей Родины.
Сегодняшняя беседа о бдительности была весьма кстати, так как большинство солдат участвовало в окружении и поимке фашистских разведчиков, пытавшихся разведать огневые позиции нашей артиллерии. Николаев всматривался в знакомые возбужденные лица артиллеристов и, будто рассуждая вслух, говорил о том, как важно на фронте — в любое время, в любых условиях — быть всегда настороже. Сила — за нами, правда — за нами, победа — не за горами, но ведь какой-нибудь шпион, какая-нибудь мелкая группа диверсантов, разведчиков может многое напортить, навредить. Ну, предположим на минутку, что Пилипенко и Стукалов не заметили эту группу, что бы могло получиться?..
Все невольно повернули головы к «героям дня», а Рожанский издали незаметно вытянул большой палец, что означало высшую похвалу. Пилипенко и Стукалов, уже успевшие смениться с поста, смущенно опустили головы.
— Плохо было бы, — отозвался с места Антадзе.
— Конечно, — поддержал его Дубяк. — Молодцы ребята!
— Да, молодцы! — согласился замполит. — Если бы эти разведчики высмотрели, что у нас здесь не одна батарея, да успели бы об этом передать по радио, гитлеровское командование сразу встревожилось бы. Дело не только в том, что фашисты начали бы нас бомбить и обстреливать — на войне без этого не бывает! Дело в том, что они могли догадаться о планах нашего командования и принять свои меры. Вот в чем главное!..
— Номер не вышел, — сказал кто-то негромко.
— Не вышел, потому что наши наблюдатели глядели в оба и сумели во-время предупредить нас. — Николаев снова посмотрел в сторону Стукалова и Пилипенко. — Командир батареи объявил им обоим благодарность. Вот так же бдительно должны нести службу и все остальные. Прикиньте, для примера. Чтобы выиграть сражение, для этого может потребоваться много войск, несколько корпусов. А для того, чтобы мы это сражение проиграли, достаточно нескольких шпионов. Для того, чтобы построить большой железнодорожный мост, нужны тысячи людей. А чтобы этот мост взорвать — достаточно всего нескольких человек. Помните об этом — и будьте всегда бдительны!..
Беседа продолжалась еще около получаса. Когда старший лейтенант Николаев разрешил разойтись, Стукалова окружили друзья из орудийного расчета. Они жали ему руку, хлопали по плечу. Сержант Бакалов стоял неподалеку и наблюдал за своими подчиненными. На лице командира орудия светилась добрая улыбка.