Первая работа солдата Стукалова
Назначение дневальным Петр Стукалов принял со скрытой гордостью. Ему нравилась роль своеобразного «хозяина» огневой позиции: расхаживая взад и вперед, он наблюдал за всем, что здесь происходило, и предавался размышлениям, которые навязчиво лезли в голову.
В это раннее утро молодой, словоохотливый офицер — старший лейтенант Хоменко не отлучался с огневой позиции, и Стукалов имел возможность наблюдать за его действиями. Как ни странно, именно то, что делал офицер, и служило причиной размышлений Стукалова и критического разговора с самим собой.
Хоменко был старшим офицером батареи — главным лицом на огневой позиции. Он хлопотал возле буссоли, находившейся в окопе первого орудия. Это орудие, как обычно, располагалось на правом фланге батареи и называлось «основным». Значение этого термина Стукалову стало известно еще в тылу, в запасной части. Командир, готовивший молодых артиллеристов к отправке на фронт, объяснил им, что основным считается то орудие, точку стояния которого считают точкой стояния батареи. Именно для этого орудия командир батареи рассчитывает установки прицела, уровня и угломера, а остальные орудия, так сказать, «пристраиваются» к основному: их направляют параллельно первому орудию.
Вот это-то обстоятельство вызывало в Стукалове неясное ему самому чувство, похожее на обиду. Ведь он, Стукалов, мечтающий совершить необыкновенные, выдающиеся подвиги, он-то служит в боевом расчете третьего, а не первого, основного орудия. Выходит, что ему не повезло, и он вынужден находиться как бы на втором плане. Приятно, должно быть, расчету первого орудия слушать звучную, раскатистую команду, которая относится только к ним: «Первое — основное! Основному тридцать ноль, наводить в дальнюю веху!»
Конечно, Стукалов сам понимал, что такие мысли — чепуха, мальчишество, что в бою в равной мере участвуют все орудия и служба одинаково почетна в любом расчете. Он отгонял непрошенную «обиду», упрекая себя мысленно за «глупости», и все же эти мысли, как заноза, иногда тревожили его. Во всяком случае ему представлялось, что он, Петр Стукалов, отлично учившийся в сельской школе, отлично трудившийся в колхозе и стремившийся всегда и во всем быть первым, должен был попасть, конечно, в первый, а не во второй взвод, в расчет первого, а не третьего орудия. Его успокаивала только мысль о том, что ребята в третьем расчете все хорошие, боевые, со всеми он сжился, а с Джумгалиевым даже крепко подружился. Неужели же он променяет всех друзей, если бы ему и предложили перейти в расчет первого орудия?..
Стукалов даже повеселел. «Что ж, — подумал он, — постараемся, чтобы третье орудие было первым, если не по счету, то по боевым успехам».
На огневой позиции появилась группа солдат во главе с сержантом. Один из солдат нес на плече треногу, другой держал деревянный ящик с каким-то прибором.
«Что это такое?» — заинтересовался Стукалов, но подойти и спросить не решился. Откуда ему было знать, что в ящике находится теодолит — точный топографический прибор — и что группа солдат — это топографы, которым поручено точно определить положение огневой позиции? За короткий срок службы в артиллерии Стукалову еще не приходилось с ними встречаться. Правда, в той же запасной части обучавший его офицер рассказывал о работе военных топографов, но его рассказ успел выветриться из памяти. Теперь же Стукалов видел топографов перед собой.
Дневальный обязан обходить всю огневую позицию, и Стукалов точно выполнял это правило. Но, проходя мимо окопа первого орудия, он невольно замедлил шаги, чтобы послушать, что будут докладывать пришедшие старшему лейтенанту Хоменко.
Сержант, старший группы, подошел к офицеру и доложил:
— Группа топографов прибыла для привязки огневой позиции.
Хоменко поздоровался с пришедшими и довольным голосом сказал сержанту:
— Добре, что прибыли... Приступайте... Вот точка стояния основного орудия. Привяжите для начала этот колышек и обозначайте вехами основное направление — дирекционный угол сорок семь ноль.
Стукалов, услышав слова старшего лейтенанта, невольно поморщился: опять все внимание первому орудию. Ко многому в военной жизни Стукалов относился еще по-»граждански»; сейчас рядом с ним не было сержанта Бакалова, который объяснил бы ему, что так надо, таков порядок, так полагается по уставу. А все, что требует устав, — закон, и нарушить его никто не имеет права. Бакалов объяснил бы, конечно, ошибку Стукалову, а Приходчук или, скажем, Рожанский — так те бы подняли на смех. Смутно чувствуя, что неправ, Стукалов решил никому не говорить о своей «обиде».
Между тем топографы приступили к делу. Солдат, несший треногу, расставил ее над колышком, обозначавшим место первого орудия в окопе, точнее говоря, место орудийной панорамы — прибора для измерения углов, с помощью которого орудию придают необходимое направление. Другой солдат вынул из деревянного ящика красивый прибор — теодолит, и оба принялись устанавливать прибор на треноге. Потом сержант повернул зрительную трубу прибора в том направлении, откуда они все пришли. Следя за направлением трубы, Стукалов увидел метрах в двухстах еще одного солдата, который суетился вокруг высокой вехи: он утаптывал вокруг вехи землю, добиваясь, чтобы веха стояла строго вертикально.
Сержант записал отсчет прибора, что-то подсчитал, повернул зрительную трубу прибора в другую сторону, туда, где, по представлению Стукалова, находился противник, и доложил старшему лейтенанту:
— Приступаю к провешиванию основного направления.
Старший лейтенант указал сержанту две вешки, лежавшие под кустом возле орудийного окопа. Сержант коротко распорядился:
— Семенов, поставьте дальнюю веху, Ушаков — ближнюю!
Два пришедших с сержантом солдата взяли по вехе и пошли по направлению, которое им указал сержант. По пути они отмеряли пройденное расстояние мерной лентой. Пройдя сорок метров, они слегка воткнули в землю одну веху и пошли дальше. Через восемьдесят метров оба остановились. Один стал лицом к теодолиту, держа перед собой веху, другой вернулся к ближней вехе. Сержант, глядя в зрительную трубу, показывал рукой каждому из них, куда надо подвинуть веху — вправо или влево. Наконец, теодолит и обе вехи оказались строго на одной линии и именно на том направлении, по которому глядел в зрительную трубу командир топографического отделения. Когда места обеих вех окончательно определились, солдаты-топографы попрочнее зарыли вехи в землю. Сержант еще раз проверил, правильно ли стоят вехи, и доложил офицеру:
— Основное направление провешено. Дирекционный угол сорок семь ноль. Координаты огневой позиции будут вам представлены сегодня в восемнадцать часов.
Старший лейтенант поблагодарил топографов. Собрав свое имущество, они пошли в сторону огневой позиции соседней батареи, находившейся неподалеку, в этом же лесу.
Стукалов, который все время с любопытством следил за работой топографов, подошел к Хоменко.
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант... Вопрос есть у меня...
— Спрашивайте!
— Служу я недавно, в настоящем бою еще не был... Не все еще освоил...
— А что вас интересует?
— Да вот, только что солдаты с сержантом приходили... Топографы, как видно...
— Да, топографы.
— Вот вы им говорили про дирекционный угол. Разрешите спросить: что значит дирекционный угол сорок семь ноль?
— Вот что вас интересует... В школе учились?
— Учился.
— А в запасной части и у нас, перед походом, на занятиях были?
— Был, товарищ старший лейтенант, да не все понял... Практики ведь не было...
— Ну, ладно, — согласился Хоменко. — Я вам объясню. Артиллерийский угломер видели?
— А как же!
— Этот угломер имеет шесть тысяч делений, у него шестьдесят «больших» делений, и в каждом из них сто «маленьких». Артиллеристы условились так: направление на север обозначать как ноль больших и ноль маленьких делений. Для удобства мы обычно говорим коротко: ноль-ноль. От этого, северного, направления отсчитываются дирекционные углы, то есть углы каждого заданного направления; отсчет ведется по движению часовой стрелки. Таким образом, получается, что направление на восток будет обозначено пятнадцатью большими делениями — пятнадцать ноль, потому что прямой угол содержит тысячу пятьсот, или пятнадцать больших и ноль маленьких, делений угломера. Направление на юг обозначается, стало быть, делением тридцать ноль, то есть три тысячи делений угломера — тридцать больших и ноль маленьких, а на запад — сорок пять ноль. Ну как, понятно?
— Понятно! — коротко ответил Стукалов.
— Очень хорошо! Слушайте дальше... В одном «большом» делении, то есть в сотне делений артиллерийского угломера, шесть градусов. Значит, сорок семь ноль — это такое направление, которое на два больших деления, то есть на двенадцать градусов, отличается от направления на запад, — на двенадцать градусов севернее, чем строго на запад. Это и есть основное направление стрельбы нашей батареи. Ну, конечно, придется стрелять и правее, и левее этого направления; но это направление — основное, в самую середину района, где расположены цели, по которым будут стрелять наши орудия... Вот и все. Конечно, эта премудрость лучше всего дается на практике. Ну, ничего, повоюете месяц-другой — и все будете знать отлично.
— Спасибо вам, товарищ старший лейтенант.
— А теперь, — заключил Хоменко, — пора за дело. Надо еще подготовить точки наводки — основную, запасную, ночную. Созовите всех, кто остался на огневой.
— Слушаюсь!
Стукалов отправился исполнять приказание. Он шел и раздумывал о том, что артиллерийское дело требует не только желания, но и знаний. Без них далеко не уедешь...
Разве, например, без знания математики усвоишь, что такое дирекционный угол? Хорошо, что в школе налегал на арифметику, алгебру... И на фронте это, оказывается, нужно. Если бы сейчас ему опять встретился дружок Федор Рубцов, Стукалов смог бы объяснить ему эту, как сказал Хоменко, премудрость с дирекционным углом.
Вокруг было тихо, безветренно. Издалека доносился гул артиллерийской стрельбы. Но к этому гулу все настолько привыкли, что не обращали на него внимания. Свободная смена дневальных отдыхала под большим кустом между окопами второго и третьего орудий.
Стукалов разбудил товарищей и передал им приказание офицера. Солдаты вскочили на ноги, привели себя в порядок и пошли вслед за Стукаловым к старшему лейтенанту Хоменко.
— Выспались? — спросил Хоменко, оглядывая подошедших солдат.
— Выспались... Для солдата и минутка — час, — послышались ответы.
В этой короткой фразе «Для солдата и минутка — час» был большой смысл. На фронте часто приходится недосыпать, и солдаты приучаются использовать для отдыха каждую отведенную минуту. Прилег в тени куста, привалился к стволу дерева, приткнулся возле колеса орудия — и спи!.. Ни голоса товарищей, ни гул моторов — ничто не может потревожить этот короткий, но крепкий солдатский сон. Зато голос командира действует словно магически: только сказал, только окликнул командир — и солдат мигом на ногах.
...С помощью солдат, оставшихся на огневой позиции для несения обязанностей дневальных, старший лейтенант Хоменко приступил к подготовке точек наводки. Он подозвал к себе Стукалова и сказал:
— Вот сейчас и попрактикуетесь... Видите заметное дерево среди кустов, слева, позади нас?
— Вижу.
— До него, наверно, метров триста.
— И я так думаю.
— Вершина у дерева не то бурей отломлена, не то снарядом сбита.
— Вижу, — еще раз подтвердил Стукалов.
— Так вот, возьмите топор и химический карандаш... — Офицер передал их Стукалову. — Дойдите до сломанного дерева и сделайте на его стволе зарубку сантиметров в пятьдесят высотой и в двадцать шириной. Да повыше, чтобы она была хорошо видна наводчикам.
— Это и будет основная точка наводки? — спросил Стукалов.
— Да, основная точка. А вы, я вижу, уже кое в чем разбираетесь... В середине зарубки нарисуйте химическим карандашом перекрестие, да потолще, чтобы его было видно в панораму.
Хоменко порылся в полевой сумке, нашел большой гвоздь и протянул его Стукалову.
— Этот гвоздь вбейте в самый центр перекрестия. Стукалов взял гвоздь и повертел его в руках.
— А гвоздь-то к чему, товарищ старший лейтенант? — спросил он.
— На гвоздь будем ночью вешать фонарь. Ведь точка наводки может пригодиться и ночью.
Стукалов доложил, что распоряжение офицера понял, и зашагал к сломанному дереву. Он легко, пробуя силу, взмахнул топором и от удовольствия чуть присвистнул. Стукалову было приятно сознавать, что он так быстро усвоил объяснения старшего лейтенанта и может неплохо выполнить поручение. Теперь он отчетливо вспомнил все, что еще в запасной части рассказывал перед отправкой на фронт лейтенант, обучавший «молодняк».
«Большая часть артиллерии, — говорил лейтенант, — в современном бою занимает закрытые огневые позиции. Это означает, что батареи располагаются не открыто — прямо перед противником, лицом к лицу с ним, а за различными укрытиями: за холмом, в лесу, в кустах, за селением. Благодаря этому огневые позиции большей части артиллерии спрятаны, скрыты от глаз противника. Но из-за этого же и люди, которые обслуживают орудия, — орудийные расчеты — сами не видят противника, не видят цели, по которой им надо стрелять. Тысячи снарядов посылают они в расположение врага, но не видят его. Их работа напоминает в этом отношении работу механика или кочегара на корабле: заботясь о движении корабля, механик или кочегар находится у машин и не видит того, что делается на поверхности моря...
Но как же все-таки навести орудие в цель, которая не видна? Пожалуй, может показаться, что в таких случаях вообще невозможно направить орудие в цель? Но такое предположение было бы неверным: орудие можно наводить и не видя цели, как бы «вслепую»; надо только знать, если можно так выразиться, «угловой адрес цели».
— Что такое «угловой адрес цели»? — спрашивал лейтенант, и сам же отвечал:
— Условно я так называю величину угла между направлениями на два предмета. В обыденной жизни вы очень часто пользуетесь таким «угловым адресом». Когда вы, например, говорите своему приятелю, с которым идете по полю: «Видишь, вон там — высокое дерево, а немного левее дерева кто-то идет...» — вы, собственно, указываете соседу «угловой адрес» идущего человека: «немного левее высокого дерева». Но, конечно, такой «угловой адрес» — «немного левее» или «немного правее» — уж слишком приблизителен. Артиллеристу же нужен точный «угловой адрес цели», выраженный числом. Вот тут-то и приходит ему на помощь угломер орудийной панорамы. Предположите, что ствол орудия направлен в цель. Панорама находится при этом в «основном положении»: направление ее оптической оси совпадает с направлением ствола орудия. Тогда на кольце угломера против указателя окажется деление «30», а на кольце барабана — «О». Теперь поверните головку орудийной панорамы и направьте ее сначала, положим, на телеграфный столб, а потом на левый край дома. Когда перекрестие панорамы совпадет со столбом, показание колец угломера и барабана окажется, допустим, 37–35, а когда перекрестие совпадет с левым краем дома, против указателей будут стоять, предположим, деления 46–20. Вот вы и получили сразу несколько «угловых адресов» (рис. на стр. 58). В данном случае «угловой адрес» цели будет такой: 37–35–30–00 = 7–35 правее телеграфного столба или 46–20–30–00 = 16–20 правее края дома; «угловой адрес» телеграфного столба: 7–35 влево от цели или 46–20–37–35 = 8–85 вправо от дома и так далее.
На практике артиллеристу нужнее всего, конечно, «угловой адрес» цели, по которой надо стрелять. Если он известен, наводчик может навести орудие в цель даже и не видя ее. Нужно только, чтобы командир батареи, который во время боя находится на наблюдательном пункте, сообщил наводчику «адрес» цели, то есть угол между направлением на цель и на какой-нибудь видимый от орудия предмет, например, телеграфный столб или тот же край дома. Тогда столб или край дома и будет точкой наводки. И не беда, что наводчик не видит цели: если «адрес» верен — снаряд полетит в направлении на цель»...
Стукалов вспомнил, как некоторые солдаты, выслушав объяснения офицера, усомнились: а может ли командир сделать такие точные расчеты?
— А командир батареи на то и учился в артиллерийском училище, — ответил тогда лейтенант, — чтобы уметь вычислять такие «угловые адреса»; кроме того, ему в этом деле помогают топографы.
...Стукалов быстро сделал на дереве зарубку. На оголенной от коры части ствола он, как научил его старший лейтенант, химическим карандашом нарисовал толстое перекрестие — две прямые линии, пересекающиеся под прямым углом.
Старший лейтенант одобрил эту первую работу Стукалова и подчеркнул, что зарубку он сделал не для учебы, а для настоящего боя.
Другие солдаты, посланные старшим лейтенантом, подготовили в это время еще две запасные точки наводки на тот случай, если основная будет сбита снарядом противника или закрыта дымом: ведь стрельба не должна прекращаться ни на минуту; если нельзя пользоваться основной точкой наводки, надо немедленно воспользоваться одной из запасных. Потом потребовалось сходить в дальние кусты за свежими ветвями, чтобы обновить начавшую засыхать маскировку. В общем, забот хватало, и в этих заботах проходил еще один фронтовой день — день подготовки к бою.
Как всегда, на большой высоте летали «костыли» и «рамы», откуда-то издалека летели и, сотрясая воздух, рвались снаряды. Гитлеровцы вели беспокоящий огонь, наша артиллерия отвечала. Стукалов прислушивался к перестрелке, но уже не испытывал ни напряжения, ни волнения, как в первые дни пребывания на фронте. Эта подмеченная в самом себе черточка радовала Стукалова. так как она делала его похожим на бывалых солдат. А стать бывалым — опытным, закаленным и, конечно, героем! — ему очень хотелось.
Начинало смеркаться. Солдаты, присланные для подготовки огневой позиции, как обычно, собрались возле орудийных окопов. Но работа была уже закончена, теперь оставалось ждать прибытия орудий. Старший лейтенант Хоменко разрешил отдохнуть, никуда не отлучаясь.
Стукалов лег на разостланную на траве шинель возле большого куста. Закинув руки за голову, он смотрел в темное августовское небо и вспоминал день за днем время, проведенное на фронте. В памяти вставал короткий, но уже богатый впечатлениями путь.
В батарею Стукалов прибыл из расположенной в тылу запасной части тогда, когда уже закончился период ожесточенных боев за освобождение Белоруссии от гитлеровских захватчиков. В ожидании переброски на другое направление батарея вместе со всей частью была выведена в тыл и готовилась к походу. Только два дня пожил Стукалов с батареей на месте. Но и эти дни были заполнены учебой и тренировками у орудий. Командиры старались приучить наводчиков к слаженной работе в составе орудийного расчета. Это старался делать и сержант Бакалов, к которому попал Стукалов.
Расчет третьего орудия в последних боях потерял ранеными двух солдат. На смену им прибыло пополнение — Стукалов и Джумгалиев, успевшие подружиться еще за время службы в запасном полку. Друзья были назначены пятым и шестым номерами и быстро освоились со своими обязанностями. Бакалов, приглядывавшийся к «молодняку», несколько раз напоминал о том, что «служить надо по совести».
— Вы у нас новички, — говорил он Стукалову и Джумгалиеву. — Все мы были когда-то новичками. Вот и те, кого мы отправили в тыл, в госпиталь, пришли к нам зелеными, а потом такими молодцами стали — любо-дорого! И вы уж не подкачайте!
Стукалов и Джумгалиев, слушая сержанта, поглядывали друг на друга и понимающе улыбались одними глазами. Конечно, они не подкачают!..
Через два дня после прибытия друзей в батарею начался большой поход: ночью двигались, днем отдыхали в лесах или густых рощах. Потом три ночи были заняты подготовкой огневой позиции. А теперь он, Стукалов, уже выполняет — впервые! — настоящую боевую работу и ждет прибытия своего орудия. Скоро, очень скоро начнется бой — первый бой в его жизни... Думая об этом, Стукалов меньше всего представлял себе опасности и трудности. Зато ему казалось, что в первом же бою удастся отличиться, грудь его украсит медаль или орден, сам командир поздравит его с наградой и прикажет назначить наводчиком... И вскоре он станет самым лучшим, отличным наводчиком...
Ведь Стукалову было всего-навсего девятнадцать лет!..