Здесь будут огневые...
Лес, лес и лес... Автомобили идут быстро, насколько это возможно в темноте. Фары в машинах не включены, и водители напряженно глядят вперед, опасаясь наскочить на встречную или впереди идущую машину. А медленно ехать нельзя, дорог каждый час; надо возможно быстрее доехать до будущих огневых позиций и приступить к их оборудованию.
Позади осталась небольшая деревня на лесной поляне. Начался спуск к довольно широкой и бурливой речке, через которую уже протянулся понтонный мост. У моста в темноте хлопотали труженики войны — саперы, исправляя и улучшая съезды. На фоне ночного неба виднелись силуэты зенитных пулеметов и малокалиберных зенитных орудий; стояли и сидели стрелки с ручными пулеметами.
Машины с артиллеристами медленно и осторожно проехали по зыбкому мосту, затем съехали на песчаный берег и стали вползать на гору. За горой чернел сосновый лес. Петляя в лесу, машины проезжали мимо небольших полянок, лужаек, переваливали через деревянные настилы — мостики, переброшенные через ручьи. Очевидно, эти мостики только недавно были построены или восстановлены. Даже в темноте смутно белели свежие, еще не успевшие посереть доски настилов. У некоторых мостиков трудились саперы, расширяя настилы, чтобы встречные машины могли, не сталкиваясь кузовами, разъехаться. Иногда у въезда на мостик регулировщик подавал сигнал. Это означало, что надо уменьшить скорость и ехать очень осторожно, так как мостик сколочен «на живую нитку»...
Видя работу саперов и озабоченность регулировщиков, артиллеристы, ехавшие в машинах, понимали, что дорога живет большой напряженной жизнью, что здесь непрерывно трудятся их скромные товарищи — саперы, помогая им, артиллеристам, хорошо выполнить свои боевые задачи.
Где-то впереди часто вспыхивал бледнозеленый свет, отдаленно напоминавший зарницы. Но солдаты, вглядываясь вдаль, понимали, что это не зарницы. Те сверкают и мгновенно пропадают во тьме. А этот отблеск всякий раз трепетно мерцал в течение нескольких секунд; он означал, что гитлеровцы, как всегда в ночное время, нервничают: опасаясь, чтобы наши разведчики не подползли незаметно, вражеские наблюдатели часто бросают ручные осветительные ракеты. Мерцающий холодный свет этих ракет напоминал, что фронт близок.
— Гляди, — сказал Стукалов Джумгалиеву, подталкивая его локтем. — Фронт недалеко.
— Это хорошо, — ответил Джумгалиев. — Рука чешется быстрей Гитлера кончать. Кончаем — домой ехать будем. В колхозе дела много.
Бакалов услыхал слова Джумгалиева и усмехнулся.
— Домой, конечно, не плохо бы, — медленно произнес он. Только не торопись, Юлдаш. Нам еще за границей побывать надо, до гитлеровской берлоги добраться.
— Заграница! — фыркнул Рожанский. — Дома лучше.
— На родной земле всегда лучше, — тихо и задумчиво сказал Дубяк. — Вот гляжу я на эти места — леса, озера, поля, совсем, как у нас... Аж сердце млеет!
Разговор о родных местах всегда сближал солдат, в него охотно включались все: это давало возможность отвести душу, вспомнить ту мирную, трудовую жизнь, от которой их оторвала война, вспомнить родных и близких, нетерпеливо и с волнением ожидающих вестей с фронта.
— На нашей советской земле, — снова сказал Бакалов, — много хороших, красивых мест. Куда ни глянь — душа радуется. Здесь вот лес, сосны высокие... А в моих местах, на Ростовщине, — степь, чернозем. А тоже хорошо. Леса, конечно, немного, разве где в балочке лесок пристроится, да еще в долине, возле речки, или посадки от суховея... А так всё степь да степь...
— Есть хорошая русская песня «Степь да степь кругом...», — мечтательно произнес Стукалов.
— Есть, — ответил Бакалов, — да только та песня про другую степь, про другие, старые времена...
— А мой Казахстан! — воскликнул Джумгалиев. — Кругом — горы. Шапки из снега, пониже — лес, и совсем внизу — вода журчит, тополь растет, яблоко, виноград, хлопок...
Слушая беседу товарищей, молчаливый Смилгис тоже вспомнил свою родину. Да, и в Латвии растут такие же сосны, и речки так же блестят возле чистых дорог, и хлеба колосятся, как везде... Всё свое, родное, близкое. Вот сошлись в орудийном расчете люди из разных концов страны, разных профессий и национальностей, а все вроде из одной семьи, из одного края... Как же иначе, край-то общий, советский!
И, словно выражая мысли Смилгиса вслух, Бакалов задумчиво проговорил:
— Вот и воюем мы, друзья, и за твой Казахстан, Юлдаш, и за твою Белоруссию, Дубяк, и за твою Латвию, Смилгис, и за мою Россию... За Советский Союз воюем, за общий дом наш, за детей наших, за будущее наше.
Эти слова как бы подвели итог беседе.
...Машины продолжали безостановочно двигаться. Было около половины одиннадцатого, когда они свернули с большака на узкую полевую дорогу. Скорость пришлось сбавить; от тряски на ухабах всех стало подбрасывать, и разговор прекратился сам собой. Только кто-то несколько раз чертыхнулся, проклиная плохую дорогу.
Сколько времени еще продолжалась эта поездка — сказать трудно: ночью дорога всегда кажется длиннее, чем на самом деле. Привыкнув к тряске, солдаты начали подремывать. Но вдруг машины, съехав с дороги, остановились. Слева темнел мелкий перелесок, справа на пологом скате холма расстилалось незасеянное поле.
На фоне неба виднелся силуэт высокого стройного человека. Солдаты узнали в нем командира батареи капитана Кузнецова.
С машины на машину полетело распоряжение: орудийным расчетам выгрузить маскировочные сети и шанцевый инструмент и слезать через правый борт; машины орудийных расчетов замаскировать в перелеске слева от дороги; взводу управления следовать дальше.
Быстро и бесшумно выполнили распоряжение привычные ко всему «огневики», как нередко называют офицеров, сержантов и солдат, которые служат в огневых взводах батарей. Машины, которые везли «огневиков», вползли в кусты, а машина с «управленцами» — разведчиками и связистами — двинулась дальше и вскоре исчезла в темноте. Взяв с собой, кроме оружия, маскировочные сети с кольями, шанцевый инструмент, связки маленьких колышков, припасенные еще перед выездом, орудийные расчеты приготовились продолжать путь пешком. Капитан Кузнецов повел их за собой.
Шли перелеском. Капитан ориентировался по еле заметным в темноте зарубкам на стволах молодых деревьев. Иногда на секунду-другую он включал карманный электрический фонарик, отыскивая на земле какие-то одному ему известные признаки. Так прошли метров четыреста.
— Стой! — скомандовал капитан. Орудийные расчеты остановились.
— Здесь место первого орудия, — капитан указал на светлый колышек, вбитый в землю.
При свете карманного фонарика на колышке можно было различить написанную химическим карандашом цифру «1», а под ней букву «К» — первую букву фамилии капитана Кузнецова.
— Вот основное направление, — продолжал капитан, указывая рукой направление на светлую вешку, белевшую впереди.
— Внимание! — снова сказал капитан. — Порядок работы: сначала заготовить маскировочный материал, потом отрыть щели для орудийных расчетов, затем погребки для снарядов — в двадцати метрах за орудиями, после этого — орудийные окопы. Перед рассветом замаскировать все и быть готовыми к отъезду в три сорок. Продолжать работы будем в следующие две ночи.
Капитан дал задание на первую ночь и в заключенно спросил: — Вопросы есть?
Нет, вопросов ни у кого не было. Большинство солдат уже выполняло эти работы не раз.
Потом капитан распорядился:
— Выделить по одному номеру от орудия для поездки за лесным материалом; я покажу, где его брать.
После этого капитан указал места второго, третьего и четвертого орудий. Ему не пришлось подробно рассказывать, как оборудовать огневую позицию: орудиями командовали опытные сержанты, бывавшие в боях.
Оставив расчеты на огневой позиции, капитан взял с собой по одному солдату от каждого расчета и, приказав хорошенько запомнить дорогу, повел их к машине. От третьего орудия сержант Бакалов выделил Дубяка, как самого сильного: предстояла нелегкая работа — грузить бревна и жерди.
Бакалов, Смилгис, Стукалов, Джумгалиев и Рожанский остались в ночном мраке среди перелеска. Шагах в тридцати справа от них, если стать лицом в сторону отблеска гитлеровских ракет, при их частом мерцающем свете еле виднелась такая же группа расчета второго орудия, а на таком же расстоянии слева — группа расчета четвертого орудия. Расчета первого орудия, место которого находилось шагах в шестидесяти справа, не было видно. Иван Бакалов огляделся вокруг. Он стоял возле невысокого отесанного колышка, воткнутого в землю среди травы. На колышке виднелись цифра «3» и буква «К». Впереди был едва заметен при отблеске ракет другой светлый колышек, обозначавший основное направление. Справа, слева и сзади от места, где стоял орудийный расчет, росли молодые деревца; впереди находился кустарник. Там местность слегка понижалась, а дальше снова поднималась; метрах в пятистах темнели очертания леса.
— Хорошее место — легко маскироваться, — заметил Бакалов.
— Первым делом заготовим маскировку и отроем щели для расчета, — сказал сержант и распорядился: — Стукалов, Джумгалиев и Рожанский, отойдите по перелеску метров на двести назад, нарубите и принесите веток; целых деревьев не рубите. Смилгис останется помогать мне.
Когда Стукалов, Джумгалиев и Рожанский, сняв шинели, скрылись в темноте, сержант Бакалов вынул из кармана длинный трассировочный шнур{3}, отмерил от колышка место для орудийного окопа, с помощью Смилгиса забил в землю несколько маленьких колышков из той связки, которую орудийный расчет привез с собой, — обозначил контуры будущего окопа; потом обозначил колышками справа и слева от окопа щели для орудийного расчета.
Сержант выполнял эту работу с привычной быстротой: было видно, что производить разбивку окопа ему приходилось уже много раз. Все размеры окопа он давно знал наизусть.
Отойдя шагов на тридцать назад, Бакалов наметил место для снарядного погребка и там тоже с помощью Смилгиса забил колышки.
Послышался хруст валежника, легкий треск попавших под сапоги сучьев. Из темноты выплыли фигуры Стукалова, Джумгалиева и Рожанского, нагруженных большими охапками нарубленных ветвей. Приказав сложить ветви в нескольких шагах от будущего окопа, Бакалов с помощью солдат растянул над местом работы маскировочную сеть и накинул на нее немного ветвей. Потом общими усилиями солдаты подвесили сеть на привезенных с собой высоких кольях, которые вбили в землю и закрепили веревочными оттяжками, обмотанными вокруг маленьких колышков, тоже привезенных с собой.
Теперь, когда маскировка была готова, можно было приступить к земляным работам.
Приказав Стукалову и Джумгалиеву рыть правый ровик для орудийного расчета, сержант со Смилгисом и Рожанским принялись за левый. Сначала аккуратно срезали дерн с того места, где собирались рыть ровик, и с того, куда предполагали бросать выкопанную землю; дернины сложили стопкой под ближайшим кустом: они еще пригодятся для маскировки.
Потом все четверо дружно принялись рыть большими саперными лопатами мягкую лесную землю; иногда лопата ударялась о корни, их перерубали топором; подчас попадался камень, его выковыривали из земли при помощи кирки и снова брались за лопаты.
У Бакалова, Смилгиса и Рожанского работа спорилась быстрее: их было трое, да и сказывались большой опыт и тренировка сержанта; молодые солдаты Стукалов и Джумгалиев, взявшиеся за работу очень горячо, через короткое время заметно притомились и начали отставать.
— Отдых десять минут, — скомандовал сержант. — Молодежь, мотайте на ус: земляную работу надо выполнять не торопясь, ровным темпом, соразмеряя силы. Поторопишься — быстро вымотаешься, отстанешь от того, кто начал как будто бы и медленно, да сберег силы. Учитесь у нас, смотрите, насколько больше мы вырыли!
После отдыха продолжали работу.
На этом участке фронта всё шло, как и на других: ночью летал «костыль» (солдаты научились различать его и ночью по своеобразному звуку мотора), сбрасывал где-то в тылу осветительные бомбы; пролетали бомбардировщики; по временам неподалеку рвались мины, глубже в тыл летели снаряды — противник вел беспокоящий огонь. Но артиллеристы давно уж привыкли к этим обычным фронтовым звукам и не обращали на них внимания.
Светящиеся стрелки на часах сержанта Бакалова показывали десять минут второго, когда в перелеске раздался звук автомобильного мотора, послышались хлесткие удары ветвей о борта машины. Из тьмы выполз автомобиль, доверху нагруженный бревнами и жердями. Машина остановилась возле окопа третьего орудия. С кузова спрыгнул Дубяк и доложил сержанту, что лес доставлен.
— Издалека привезли? — спросил Бакалов.
— Километров за пять отсюда, в тылу, — большой лес, — ответил Дубяк. — Ух, и механизация там: саперы так и режут, так и режут электропилами, своя электростанция у них на автомобиле. Только поспевай грузить! Наверно, еще раз успеем съездить, — предположил Дубяк.
Солдаты быстро сгрузили жерди и бревна, аккуратно уложили их возле будущего окопа, после чего продолжали начатую работу, а Дубяк поехал за новой партией леса.
В половине четвертого автомобиль вторично прибыл с лесом.
— Пора кончать, скоро рассвет, — сказал Бакалов, когда машина была разгружена.
Аккуратно уложив лесной материал под растянутой маскировочной сетью, солдаты забросали его сверху и с боков ветвями; замаскировали и срезанный дерн; особенно тщательно закидали ветвями вырытые ровики и выброшенную из них землю.
Ровно в три сорок из тьмы появился капитан Кузнецов. Результаты первой ночи его радовали: ровики для орудийного расчета полностью готовы; начата отрывка котлована для снарядного погребка...
Оставив дневальными на месте работ по одному солдату от орудия, капитан приказал остальным собраться у дороги, возле машин. От третьего орудия остался Смилгис. Старшим был назначен ефрейтор из расчета первого орудия. Дневальным приказали следить за сохранностью подвезенного лесного материала, за целостью и исправностью маскировки; если требуется, поправлять и освежать ее. По очереди они могли спать до темноты. Разводить костры им было строго-настрого запрещено.
Командир позаботился и о горячей пище для дневальных. В сторожке лесника, затерявшейся в глубине леса, примерно в километре от огневых позиций, расположилась походная кухня. За завтраком, обедом и ужином солдаты могли ходить в две смены, чтобы не оставить без наблюдения место работ. В сторожке и возле нее, где орудовали повара, накинувшие поверх гимнастерок белые халаты, приготовлялась пища на всех солдат части, оставленных дневальными. В обеденное время здесь собиралось довольно много народа. И все же воздушная разведка противника не могла заметить ничего подозрительного, так как место было выбрано очень удачно, узкая тропинка к сторожке тянулась лесом, а солдаты, помня указания командиров, соблюдали все правила маскировки.
К рассвету солдаты, уехавшие с капитаном Кузнецовым, прибыли на место заготовки леса. После отдыха они должны были помочь саперам обрубать с деревьев мелкие сучья и подтаскивать бревна и жерди к штабелям.
Стукалов впервые увидел электропилу; к ней тянулся толстый кабель от автомобильной электростанции, стоявшей неподалеку. Интересно было наблюдать, как быстро и легко электропила вгрызается в ствол дерева. Казалось, сапер только приложит ее к стволу, а дерево, как подсеченное, чуть покачнется и уже валится на землю. Попадались, конечно, и такие деревья, с которыми приходилось повозиться подольше. Но, безусловно, работа шла неизмеримо быстрее, чем вручную.
Солдаты пилили деревья не подряд, стараясь скрыть от авиации противника, что тут идет заготовка лесного материала. Поэтому валили одно дерево из каждых шести-семи, так что лес оставался, только становился немного реже.
Наблюдая за тем, что происходило в лесу, Стукалов подумал, что это похоже на обыкновенные лесные разработки. Во всяком случае, он раньше и не представлял себе, что на фронте, в нескольких километрах от переднего края, накануне боев, люди могут трудиться так спокойно и организованно, будто войны со всеми ее опасностями и неожиданностями и в помине нет.
А организация работ и впрямь была отличной. Солдаты трудились, питались и отдыхали по строгому расписанию. Четверть пятого орудийные расчеты во главе с капитаном Кузнецовым прибыли на место. Расположились они в незатронутой заготовками части леса. Здесь для них уже была приготовлена вода для умывания, ждала походная кухня. Солдаты после трудовой ночи поели с особенным удовольствием. Вскоре сюда же прибыли и «управленцы», они также помылись и поели. Затем все улеглись спать. После подъема пошла работа по заготовке леса; потом — обед и снова сон... А после ужина, когда лес погружался в вечернюю темноту, солдаты садились в машины и снова отправлялись на огневые позиции, чтобы всю ночь продолжать работы.
Несмотря на спешную подготовку к боям, солдатам удавалось нормально питаться и отдыхать, а ночное время полностью использовать для оборудования огневых позиций и наблюдательных пунктов.
Стукалов с благодарностью подумал о командирах, о тех, неизвестных ему офицерах, о больших и маленьких начальниках, сумевших так хорошо и четко поставить дело.
— Вот это да! — проговорил даже вслух Стукалов, ощущая приятную бодрость в теле и от свежего лесного воздуха, и от «разминки» с острым топором, к которому был привычен еще с детства, и от сознания того, что и он является членом этого большого коллектива. А все, что ждало впереди, — встреча с злобным и сильным врагом, опасности, бои — все это казалось не таким страшным и представлялось необходимым и неизбежным трудом артиллериста.
Работа занимала в общей сложности около двенадцати часов в сутки: днем на заготовке леса — пять часов, ночью — на огневой позиции — семь. В промежутках солдаты отдыхали: утром — пять часов, под вечер — три. Такой распорядок сберегал силы и в то же время позволял работать быстро и с большим напряжением. Немаловажное значение имело и хорошо налаженное питание. В результате солдаты, несмотря на большую физическую нагрузку, были постоянно бодры и все задания выполняли быстро, в срок.
Вторая ночь, проведенная на огневой позиции, была похожа на первую. Солдаты закончили оборудование щелей для орудийных расчетов, накрыли их жердями, а жерди присыпали землей и сверху уложили дерн; потом построили погребок для боеприпасов и начали рыть орудийный окоп.
В третью — последнюю — ночь была закончена отрывка орудийного окопа, после чего все расчеты дружно вырыли и накрыли жердями щели для старшего офицера батареи, командира второго огневого взвода, дежурного телефониста и радиста.
Ночи были прохладные и постепенно становились холоднее и длиннее. Гитлеровцы все время вели беспокоящий огонь, но он мало тревожил солдат. Несколько снарядов разорвалось и в перелеске, где работали орудийные расчеты батареи: над окопом четвертого орудия с резким визгом пронеслось несколько осколков, но вреда они никому не причинили. Было совершенно очевидно, что гитлеровцы стреляют наугад, на всякий случай, «проутюживая» весь лес.
К утру четвертого дня огневая позиция была готова принять орудия.
Осмотрев орудийные окопы, капитан Кузнецов поблагодарил сержантов и солдат.
— Молодцы, — сказал он, — потрудились на славу. Теперь дело пойдет веселее.
Капитан сообщил, что на следующую ночь прибудут орудия и начнется подвоз боеприпасов. Солдаты хорошо понимали, что это значит: орудия занимают огневые позиции незадолго до начала наступления.
Значит, час нового наступления близок. Слова командира о том, что «дело пойдет веселее», придали солдатам уверенность в успехе. Желание поскорее начать наступление владело всеми. Некоторые, наиболее горячие, проявляли нетерпение, и в минуты отдыха или за обедом над ними даже подшучивали. То и дело раздавались короткие, беззлобные реплики:
— Ну что ты спешишь? Прыткий какой!
— Конечно, прыткий! Спешу поскорее в Берлин попасть.
— Ну, брат, до Берлина еще много шагать надо.
— Вот я и тороплюсь... Дома ведь тоже дела ждут.
— Домой — только после победы.
— Да, а ее, победу, голыми руками не возьмешь. Вон сколько техники у нас, а все мало.
— Техника и у фашиста есть, да человек не тот... Наш солдат, советский, за правое дело бьется... А кто идет в бой за правое дело, тот не может не победить...