Глава II.

Последний переход

День начался обычно, как вчера и позавчера. Разбуженные дежурным, солдаты встали в девять часов, помылись у ручья, протекавшего неподалеку, метрах в двухстах от бивака батареи, и приступили к завтраку. После ночного перехода и нескольких часов крепкого сна на свежем воздухе в сосновом лесу все ели с удовольствием. Особенным аппетитом отличался Джумгалиев, что давало повод Рожанскому отпускать в адрес снарядного веселые шутки.

— Ребята, — вдруг сказал Рожанский, не отрываясь от еды, — Юлдаш сегодня в расстроенных чувствах.

— Это отчего же? — спросил Стукалов и поглядел на своего напарника, который невозмутимо ел.

— Говорит, во сне барашка видел и приказал жене плов сделать. А проснулся — ни жены, ни барашка, ни плова... Как же тут не расстроиться?

— Да ну тебя, — недовольно отмахнулся Стукалов. — Болтаешь!

— Товарищи! Рожанский в своем репертуаре! — объявил Кокин. — Прошу продолжать, Жора, смех полезен.

— Правильно! У кого плохой аппетит, — сказал Рожанский, — приходите ко мне на прием, выпишу несколько таблеток смеха. Только прошу не торопиться. Джумгалиева принимаю вне очереди.

Все дружно рассмеялись, в том числе и Джумгалиев. Он никогда не обижался на Рожанского, так как знал, что тот шутит от души и всегда очень рад, если ему удается повеселить товарищей. Незлобивая шутка и веселый смех в походной жизни всегда на пользу.

Закончив завтрак, солдаты принялись за работу. Командир приказал еще раз тщательно осмотреть орудия, снаряды, приборы, имущество связи, очистить все это от дорожной пыли и грязи, где надо — протереть, смазать... Словом, надо было сделать все, чтобы батарея в любой момент была готова к бою.

На войне возможны всякие неожиданности. Враг может внезапно появиться там, где его не ждешь. К встрече с врагом в любом месте, в любых условиях должны быть готовы каждый воин, каждое подразделение. Значит, держи постоянно орудия, снаряды и приборы в полной боевой готовности и сам будь настороже.

Это выработанное фронтовым опытом правило в первой батарее соблюдалось всегда и везде. И командир батареи капитан Кузнецов, и его заместитель старший лейтенант Николаев, и командир взвода лейтенант Горохов никогда не упускали случая напомнить солдатам об этой святой обязанности фронтовика. У всех в памяти сохранялись поучительные примеры того, как невнимание к «мелочам» приводило к неприятным последствиям. В первые дни войны в батарее был случай, когда один орудийный расчет допустил оплошность и поплатился за это.

В ту пору батарея была еще на конной тяге. Теперь солдаты возят свои вещи в кузове тягача, а тогда номерам приходилось носить вещевые мешки за плечами. Однажды на трудном переходе утомленные солдаты сложили вещевые мешки на лафет орудия, а чтобы они не свалились в пути — привязали их веревками. Орудие стало похоже на воз с поклажей. Командир взвода, видя, что солдаты сильно устали, промолчал. Но как на беду, именно на этом переходе произошла внезапная встреча с противником. Пока солдаты отвязывали от лафета свои вещевые мешки, орудие, конечно, не могло открыть огонь, орудийный расчет не помог отразить нападение врага и сам понес потери. Этот случай послужил большим уроком, о нем рассказывали вновь прибывающим молодым солдатам. Да и сама фронтовая обстановка ежедневно, ежечасно подсказывала воинам простую истину: орудия грозны для врага только тогда, когда они полностью готовы к бою, когда каждый винтик, каждая гайка находится на своем месте и действует безотказно.

С большим вниманием и заботой относился к своему орудию сержант Бакалов. Этого же он требовал и от солдат.

— Ты думаешь, что все это просто, взял да и выстрелил? — не раз поучал он своих подчиненных. — Нет, друг любезный, орудие — сложная машина, а в машине нет пустяков или какой-нибудь мелочи. Конечно, глянешь на иную деталь, она махонькая, простая, вроде и без нее обойтись можно. Но нет, это далеко не так. Всякому винтику, всякой гаечке — свое место. Ну возьмем, к примеру, шплинт или разводное кольцо. Ты потерял этот шплинт и во-время не заменил запасным. Мелочь! Пустяк! А что этот пустяк за собой тянет? Шплинта на месте нет — значит, обязательно на походе от тряски потеряется гайка, которую этот шплинт удерживал. Потерялась гайка — разболтается и выйдет из строя уже кое-что поважнее, какой-нибудь агрегат. Такое орудие уже не орудие. Из него не выстрелишь.

Солдаты, в особенности молодые, внимательно выслушивали эти короткие «лекции» командира и старались выполнять все его требования. Кроме того, сержант Бакалов строго следил, чтобы его подчиненные всегда, особенно после ночного перехода, тщательно осматривали орудие, тягач и все остальное имущество.

Этот осмотр обычно проходил без сутолоки, работа выполнялась дружно и споро. У каждого из номеров орудийного расчета был свой участок, свои обязанности, каждый солдат отлично знал, что и как он должен делать. По выражению Рожанского, который любил щегольнуть словечком, — все солдаты орудийного расчета, как и матросы на корабле, имели свои «заведывания».

Сразу же после завтрака весь расчет третьего орудия, как и расчеты других орудий, принялся за свои обычные дела. Наводчик Федор Приходчук, чуть прищуривая глаза и насвистывая какую-то украинскую мелодию, осмотрел и почистил прицельные приспособления, проверил исправность подъемного и поворотного механизмов. За это же время замковый Антон Дубяк, засучив рукава гимнастерки, протер тряпкой затвор, затворную часть ствола и щитовое прикрытие. По собственному опыту он знал, что именно эти места надо очистить в первую очередь, чтобы пыль со щита не летела потом на прицельные приспособления и на другие части орудия. Затем сальной тряпкой он протер те места, где стерлась смазка. В обязанности замкового входит проверка по наружному виду и противооткатных устройств. Поэтому Дубяк проверил, целы ли гайки и шплинты, нет ли течи жидкости из цилиндров, не сполз ли со своего места ствол.

Быстро и бесшумно работал заряжающий Вано Антадзе. Он проверил и почистил «люльку» — часть лафета, на которую наложен ствол с противооткатными устройствами. Во время работы Антадзе становился молчаливым и даже не отзывался на шутки.

Установщик Карл Смплгис «заведывал» верхним и нижним станками и станинами лафета. Он тщательно очистил свое хозяйство от пыли и грязи, слегка промасленной тряпкой протер места, где стерлась краска, аккуратно смазал все трущиеся поверхности. Все это он проделал спокойно, движения его были точными, размеренными. Во всем чувствовалась уверенность мастерового человека, привыкшего обращаться с машинами и механизмами.

Не теряли времени и неразлучные друзья — снарядные Петр Стукалов и Юлдаш Джумгалиев. Они успели осмотреть ящики с боеприпасами, удалили с них набившуюся в дороге пыль, а затем, выполняя приказание Бакалова, взялись помогать водителям Кокину и Рожанскому. Кокин решил помыть свою «малютку», поэтому тягач пришлось подвести поближе к берегу ручья. Но перед этим вся его «бригада» нарубила и сложила у берега ручья деревца и ветви на случай, если появится разведывательный самолет противника и нужно будет быстро замаскировать тягач. Мытье машины шло весело, под непрерывный хохот, так как Рожанский не любил во время работы молчать и развлекал не только Кокина и Стукалова, но и обычно равнодушного к шуткам Джумгалиева.

Колеса и подрессоривание, шворневую лапу лафета и прицепной крюк тягача осматривал сам сержант Бакалов. Он знал, что на походе — это важнейшие детали, передоверять кому-нибудь их осмотр командир орудия не хотел.

Сегодня орудийному расчету пришлось особенно много потрудиться. Минувшая ночь была тяжелой; несколько раз батарея переправлялась вброд через реки, и теперь надо было снять колеса и убедиться в том, что грязь и вода не попали внутрь колесных втулок, проверить, не просочилась ли влага в коробки подъемного и поворотного механизмов.

Увлекшись работой, Бакалов и не заметил, как стрелки его часов подошли к двенадцати. Обычно в это время гитлеровцы поднимали в воздух свои разведывательные самолеты, которые наши солдаты именовали «рамой» или «костылем». Эти клички не только отражали верно подмеченное сходство очертаний фашистских самолетов с рамой или костылем; наши бойцы вкладывали в эти слова насмешку и презрение к «стервятникам» и «охотникам за смертью».

К Бакалову подошел командир взвода лейтенант Горохов.

— Объявите перерыв, — сказал он, — замаскируйте орудие и тягач.

Он взглянул на часы и добавил:

— Сейчас надо ждать «гостя».

Разведывательные полеты противник начинал с самого утра. «Костыль» летел сначала вдоль дороги, тянувшейся от фронта к тылу. Пролетев назначенное ему расстояние, он отваливал в сторону и летел вдоль дороги, которая шла параллельно фронту, затем возвращался обратно, просматривал другую дорогу, ведущую к фронту, и уходил восвояси. Если разведчик замечал что-либо подозрительное, он начинал кружиться над дорогой или лесом.

Так повторялось изо дня в день. Так было на каждом участке пути, который проходила, совершая свой марш, первая батарея. С педантичной аккуратностью гитлеровские разведывательные самолеты прилетали почти в одно и то же время. Все офицеры и солдаты знали, когда появятся «гости». Ко времени их пролета все работы, конечно, прекращались, маскировка проверялась и улучшалась.

Иногда солдаты, поглядывая на небо, говорили:

— Эх, ударить бы из зениток, чтобы его в клочья разнесло.

Но нашей зенитной артиллерии было строго запрещено стрелять по «рамам» и «костылям»: ведь там, где есть зенитки, — там, значит, есть и войска. А задача состояла в том, чтобы этих войск гитлеровцы не обнаружили. Вот и приходилось зенитчикам бездействовать и только провожать взглядами вражеские самолеты да иногда посылать им вдогонку соленое словцо.

Открывать огонь разрешено было только в одном случае: если гитлеровские летчики обнаружат замаскированные в лесах колонны советских войск и попытаются большой группой атаковать и бомбить места дневного отдыха.

Но этого обычно не случалось. Вражеские летчики видели пустые дороги, безлюдные леса и реки, полуразрушенные и брошенные селения. Пролетев по всем маршрутам, самолеты поворачивали обратно. Иногда только, на всякий случай, они сбрасывали несколько бомб на какое-нибудь уже давно разрушенное село или обстреливали на бреющем полете из крупнокалиберных пулеметов придорожный лесок.

Наши истребители в этом районе почти не появлялись в небо, что должно было лишний раз убедить гитлеровское командование в том, что здесь советских войск нет, иначе авиация прикрывала бы места сосредоточения и маршруты движения. Все последние дни советские истребители летали вдали от дорог, по которым в ночной темноте двигались наземные войска. «Яки» и «миги» держались поближе к фронту, чтобы у гитлеровских штабов создавалось впечатление, будто истребител прикрывают войска на переднем крае, а не резервы, перебрасываемые по тыловым дорогам на новое направление.

Бывали случаи, когда нашей авиации приходилось нарушать это правило. Как только какой-нибудь фашистский разведчик, привлеченный неосторожно вырвавшимся из-за деревьев дымком походной кухни, начинал кружить над этим местом, наводящая радиостанция сразу же сообщала об этом патрулировавшим в воздухе советским истребителям. И тогда «раме» приходилось спешно удирать, а то и падать на землю в пламени и дыму.

И сегодня «гости», как всегда, появились около двенадцати часов. Едва лишь Приходчук, Дубяк и Антадзе успели закидать орудие ветвями, а Кокин — отвести автомобиль подальше от берега ручья, в лес, как издалека донеслось прерывистое гудение моторов. Вдоль большой дороги, проходившей в трех километрах от места стоянки батареи, летел «костыль», а в нескольких километрах левее по фронту — «рама». «Костыль» вскоре свернул в сторону, а потом и совсем скрылся по направлению к линии фронта. Очевидно, летчик ничего интересного или подозрительного не заметил.

Зато «рама» оказалась более наблюдательной. В том же лесу, где укрылась первая батарея, метрах в пятистах от нее, на опушке поляны разместилось какое-то подразделение. Как видно, солдаты не успели своевременно погасить топку походной кухни, и легкий сизый дымок вился между деревьями и тянулся к поляне. Этот дымок и привлек внимание «рамы». Она начала кружиться над рощей и поляной, высматривая, что там находится.

Только маленькая, тонкая струйка дыма! Совсем небольшая «мелочь»! Но едва нарушил строгие правила и законы походной жизни, проявил малейшую неосторожность — пеняй на себя. «Рама» вызовет сейчас по радио дополнительную воздушную разведку, та заметит присутствие советских войск в лесу у поляны, налетят бомбардировщики и, конечно, начнут бомбить рощу, а заодно и соседний лес. Но может случиться еще хуже: гитлеровская разведка, уцепившись за дымок — малейший признак присутствия войск, начнет тщательно контролировать все дороги и леса, внимательно проверять каждую рощу, каждую ложбину и, возможно, заметит перегруппировку советских войск. И тогда тайна перестанет быть тайной, будет потеряно преимущество задуманной операции — ее внезапность, враг успеет подготовиться к отражению удара советских войск.

Вот какие тяжелые последствия может повлечь за собой случайный дымок, вырвавшийся из топки походной кухня!

Правда, на этот раз удалось быстро «ликвидировать» непрошенного гостя. Наши наблюдатели дали знать куда следует, и через две-три минуты со стороны фронта показалась пара советских истребителей. Увидев их, артиллеристы повеселели.

— Ну, теперь держись! — сказал Бакалов по адресу «рамы».

Он стоял на опушке леса, за большим кустом, и глядел в небо.

Два «яка» стремительно приближались к кружившей над рощей «раме». Гитлеровский наблюдатель, видимо, заметил опасность, так как «рама» сразу же понеслась в сторону фронта, причем самолет стал снижаться, чтобы увеличить скорость и лишить своих преследователей возможности маневрировать по высоте. Но было уже поздно: быстроходные «яки» догнали «раму» и пристроились к ее хвосту. Раздались короткие звучные очереди автоматических самолетных пушек и пулеметов — и «рама» резко пошла вниз. За ней потянулись клубы черного дыма.

— Готова! — спокойно сказал Антон Дубяк.

— Туда ей и дорога! — поддержал Вано Антадзе.

Рожанский откликнулся экспромтом:

— Хотя стишки не очень того... — сказал Бакалов, — но в общем правильно... Ну, полюбовались — и хватит. Пора за работу.

И орудийный расчет снова принялся за свои дела.

* * *

Установленный распорядок дня соблюдался точно. Орудийные расчеты закончили чистку орудий и тягачей, сменили смазку в механизмах, в которые при переправе вброд просочилась вода, возобновили смазку колес. Потом все с наслаждением помылись в ручье, с аппетитом пообедали. Во время обеда Рожанский опять веселил друзей шутками да прибаутками, которых у него был неисчерпаемый запас. После обеда, когда все готовились поспать, Рожанский от удовольствия даже засвистел.

— Как на курорте, — сказал он. — После обеда мертвый час. Только название плохое: почему мертвый? Вот у нас в Одессе, когда я отдыхал в санатории...

Рожанский готов был сочинить очередную смешную историю, но его остановил Кокин:

— Хватит, дай людям отдохнуть. Ночью еще намаемся.

— Умолкаю! — ответил Рожанский и. послушно улегся под сосной.

Под вечер командир батареи капитан Кузнецов собрал солдат и сержантов. Они расселись в круг на земле. Капитан вышел на середину и сказал:

— На этом переходе будьте особенно внимательны, чтобы какой-нибудь неосторожностью не выдать себя противнику, не показать, куда двигаются наши войска. Орудиям точно держать дистанции, не отставать. Когда рассветет, дорога должна быть пустой. Ночью — никаких огней! Полная светомаскировка!..

Капитан сделал два — три шага по кругу, оглядел всех своих подчиненных и продолжал:

— Предупреждаю насчет бдительности. Мы идем по тылам наших войск, но какая-нибудь диверсионная группа всегда может и в тыл просочиться. Не исключено, что в этих местах бродят фашистские разведчики, переодетые в нашу форму. Так что глядите в оба! Ясно?..

— Ясно! — раздались голоса. — Не первый раз...

Капитан удовлетворенно кивнул головой.

— Итак, еще раз предупреждаю: перед выступлением все хорошенько осмотреть — и машины, и орудия, в пути не допускать никаких задержек. Строжайшая дисциплина, полная маскировка и бдительность — вот что требуется от всех нас. Противник не должен даже подозревать о нашем присутствии и о направлении нашего движения.

Капитан на секунду замолчал и закончил так:

— А теперь за дело!..

Хозяйство батареи немалое, повторная проверка его заняла не менее часа. Командиры орудий еще раз внимательно осмотрели и проверили всё до мелочей: сколько в баках тягачей бензина, каков уровень масла в картерах, залита ли вода в радиаторы; опробовали моторы. Не забыли они проверить и боевые оси, и колеса орудий, и укладку боеприпасов, и принадлежности, и сцепной крюк тягача, и шворневую лапу орудийного лафета, и увязку шанцевого инструмента. Иван Бакалов, как всегда, потрогал каждую гайку, каждый шплинт и даже пряжку на ремешке, удерживающем чехол. Все, что он считал нужным, приказал закрепить, подтянуть потуже.

В восемь часов вечера солдаты поужинали, помыли котелки, завязали вещевые мешки. Едва село солнце, раздалась команда:

— По местам!..

Когда батарея тронулась с места по лесной дороге, уже темнело. Августовские сумерки быстро сгущались, в воздухе повеяло прохладой. До темноты надо было выбраться на большак, по которому предстояло продолжать движение к фронту.

Орудийные расчеты сидели в кузовах тягачей, офицеры поместились в кабинах, рядом с водителями.

Сержант Иван Бакалов сидел в кузове тягача третьего орудия; место в кабине занял командир взвода лейтенант Горохов. Заряжающий Вано Антадзе внимательно вглядывался в темноту: его назначили наблюдателем за небом и за впереди идущей машиной, которая тянула за собою второе орудие. Петр Стукалов сидел у заднего борта и глядел назад: ему поручено было наблюдать за своим орудием, не оторвется ли оно от тягача, не перевернется ли на ухабе. Он же должен был следить за сзади идущим тягачом четвертого орудия, чтобы доложить, если тот отстанет.

Пройдя лесом километра три, колонна остановилась; её голова подошла к большой дороге, но комендантский пост преградил путь красным фонариком: до назначенного времени оставалось еще три минуты, а движение должно быть совершенно точным — нельзя пройти исходный пункт ни минутой раньше, ни минутой позже. Иначе машины и орудия могут сгрудиться на переправах и стать легкой добычей бомбардировщиков противника.

Но вот погас красный фонарик, тускло блеснул зеленый; регулировщик подал сигнал «налево», и машины, мягко шурша шинами по-крупному песку, начали выходить из леса на большую дорогу. Очередной ночной переход начался.

Вано Антадзе внимательно смотрел то вперед, то вверх. Впереди колыхался еле заметный белый кружок, нарисованный на дульном чехле второго орудия. Такие кружки рисуют на чехлах орудий для того, чтобы водитель тягача не наткнулся впотьмах на впереди идущее орудие. Впрочем, нынешняя ночь выдалась ясная. Ярко светили звезды. За горизонтом угадывалась восходящая ущербная луна.

Первое время все шло хорошо: батарея двигалась по укатанной большой дороге, препятствий на пути не встречалось — их заранее устранили саперы, — никаких задержек не было. Как полагается по уставу, через час батарея остановилась. Эту остановку обычно делают для того, чтобы проверить исправность сцепления орудий с тягачами и правильность крепления деталей орудий по-походному, а заодно осмотреть колеса и оси.

Лейтенант Горохов принял сигнал шедшей впереди машины. Съехав на правую обочину дороги, тягач остановился. Лейтенант выскочил из машины и скомандовал:

— Направо слезай!

Солдаты высыпали на обочину, с удовольствием разминая ноги, начавшие затекать от длительного сидения на месте. Не обошлось, конечно, без мелких инцидентов и дружеских шуток. Над плотной комплекцией Джумгалиева товарищи подшучивали нередко. И на этот раз, когда Джумгалиев, неловко спрыгнув, не устоял на месте и упал на спину, все захохотали. К Джумгалиеву подскочил Антадзе и помог ему подняться.

— Нельзя так много кушать, дорогой, — сказал Антадзе.

— Ничего, Юлдаш, — ободрил его Рожанский. — Этот первый прыжок будем считать пробным. Если убьешься, где мы тогда снарядного найдем?

— Вот если ты убьешься, — ответил Джумгалиев, — другого такого шутника мы не найдем.

— Рожанского всем расчетом беречь надо, — совершенно серьезно сказал Дубяк. Он все время ходил вокруг орудийного поезда{1} и поглядывал на небо. Ему не нравилось, что небо сегодня было слишком звездное, чистое и «удобное» для фашистских самолетов. Услыхав дружескую перебранку Джумгалиева с Рожанским, Дубяк остановился и вступился за Рожанского.

— Его беречь надо, — повторил Дубяк, — потому что в нем веселья, смеху много, а посмеяться в свободную минутку не грех. На душе легче делается, работать и воевать веселее.

Обычно молчаливый Дубяк не очень охотно отзывался на шутки, поэтому его слова прозвучали особенно убедительно. Джумгалиев замолчал, а Рожанский тихо проговорил:

— Спасибо, товарищ Дубяк!..

Тем временем Бакалов внимательно осмотрел сцепной крюк тягача, шворневую лапу орудийного лафета, колеса и ось орудия проверил, не нагрелись ли колпаки колес. Нет, не зря работали орудийные номера во время дневного отдыха в сосновом лесу: все было в порядке, ничто не угрожало задержкой в пути. Чехлы на своих местах, прочно закреплены по-походному подъемный и поворотный механизмы орудия, ступицы колес не нагрелись, сцепной крюк прочно держит в своем стальном объятии шворневую лапу.

Антон Дубяк, приподняв чехол казенной части орудия проверил, не течет ли жидкость из противооткатных устройств и не сполз ли ствол назад по направляющим люльки; потом проверил крепление гаек штоков тормоза отката и накатника. И здесь все было в полной исправности.

Федор Приходчук тревожился: не ослабло ли крепление прицела по-походному? В темноте, на ощупь он проверил крепление и успокоился: все нормально.

Короткие минуты малого привала протекли быстро. Прозвучали команды: «По местам! Заводи!» Капитан Кузнецов, стоя возле головной машины батареи, помахал электрическим фонариком с зеленым глазком, быстро вскочил в кабину — и батарея двинулась дальше.

Еще два часа пути прошли без происшествий. Позади уже осталось много десятков километров. Время приближалось к полуночи. Машины шли по широкой грунтовой дороге, проложенной через лес. Колонна батареи вышла на большую поляну. Справа тянулся перелесок, слева лежало большое поле — заброшенное, непахапное. Вдруг в воздухе послышался рокот мотора. Вано Антадзе прислушался:

— Кажется, летит, товарищ сержант! — сказал он.

Через несколько секунд в этом не было уже никаких сомнений: к дороге со стороны фронта приближался самолет. По характерному глуховатому, словно с хрипотой, прерывистому гудению мотора солдаты единодушно признали:

— Костыль!

О том, что замечен самолет, подали цветным карманным фонариком сигнал на соседние поезда второго и четвертого орудий; оттуда сигнал передали дальше. Вслед за сигналом на каждой машине раздавался возглас:

— Воздух!

Вдруг послышался пронзительный свист.

— Бомба! — воскликнул Вано Антадзе.

Но очень быстро свист прекратился, раздался приглушенный звук, словно огромная пробка выскочила из туго закупоренной бутылки, и высоко в воздухе замерцала колеблющаяся звездочка. Она быстро разгоралась, увеличивалась в размерах и вскоре превратилась в самую яркую звезду. Еще через несколько секунд она затмила все звезды, потом стала ярче луны. Всю окрестность стал заливать бледный голубовато-зеленоватый свет, который делался все ярче; вскоре даже на большом расстоянии можно было различить окружающие предметы: длинную, далеко вытянувшуюся колонну автомобилей с прицепленными к ним орудиями, перелесок справа от дороги...

— Осветительная бомба!

Едва эта непрошенная «звездочка», повисшая вверху, стала разгораться, как впереди, у машины капитана Кузнецова, заметался красный огонек ручного электрического фонаря, указывая вправо. По этому сигналу все машины быстро и одновременно свернули вправо, в перелесок, где параллельно большой дороге шла узкая лесная дорожка; по ней батарея и продолжала движение, несколько уменьшив скорость.

К тому времени, когда медленно спускавшийся на парашюте факел осветительной бомбы разгорелся, большая дорога опустела. В мерцающем холодном и неприятном свете тягачи и орудия, двигавшиеся теперь по узкой дороге между молодыми сосенками, не были видны противнику.

Гитлеровские разведчики — три самолета, шедшие один за другим, — покружились над дорогой в том месте, где освещение было наиболее ярким; минуты через две — три, когда факел бомбы начал угасать, самолеты полетели дальше. Вскоре где-то вдали мелькнула такая же звездочка, и далеко позади первой батареи начал разгораться над большой дорогой еще один факел, медленно опускавшийся на парашюте.

Между тем первая батарея возвратилась на дорогу и продолжала движение по маршруту.

В ночном небе снова послышался гул моторов — на этот раз более высокого тона. Привычное ухо фронтовиков сразу распознало своих: советские «яки» неслись на перехват гитлеровских разведчиков. Далеко в стороне, на большой высоте, послышались выстрелы. Вновь разгоревшийся было факел осветительной бомбы погас: его погасил меткой пулеметной очередью советский летчик-истребитель. Гуденье гитлеровских самолетов быстро затихло; можно было догадаться, что они убрались восвояси.

Артиллеристы вздохнули с облегчением.

— Молодцы, ребята! — сказал по адресу своих летчиков сидевший в кузове тягача Карл Смилгис. — Быстро управились.

— Действительно, молодцы, — поддержал Смилгпса Стукалов. — Хорошо, что и мы быстро убрались с дороги, а то бы они нас заметили.

Рожанский, взглянув на звездное небо, на этот раз ограничился только одной репликой:

— Иллюминация окончена!

Чем дальше двигалась батарея, тем чаще попадались на пути регулировщики и комендантские посты: батарея приближалась к цели — к конечному пункту похода.

Было три часа утра, — когда на опушке одного из многочисленных в этих местах перелесков колонну остановил красный фонарик очередного регулировщика. От опушки отделился офицер и подошел к головной машине.

— Колонна майора Лозового? — спросил он негромко.

— Да, — коротко ответил голос из кабины.

— Вам сворачивать влево, по этой лесной дороге. Вот ваши квартирьеры, они покажут ваш район.

Из темноты появилось пять фигур. Впереди шел офицер. Он доложил майору Лозовому, что место для бивака находится в лесу, в трех километрах отсюда. Майор предложил офицеру сесть в кабину головной машины и указывать водителю путь. Остальные квартирьеры — сержанты — вышли на дорогу. Каждый дожидался, когда подойдет головная машина подразделения, от которого он был выслан, подавал сигнал, садился в кабину. Движение в темноте продолжалось.

Первая батарея прошла по лесной дороге около трех километров и по указанию своего квартирьера — старшего сержанта Соколина — свернула вправо, прямо в лес. Соколин показал заранее намеченные места для орудий. Чтобы их легче было найти в темноте, квартирьеры обозначили эти места зарубками на деревьях.

Раздались обычные команды. Лейтенант Горохов отдал несколько коротких распоряжений. Тягачи с орудиями и запасная машина вошли поглубже в чащу леса, номера принялись, как всегда, маскировать их молодыми деревцами и ветвями. Вскоре тягачи и орудия превратились в густые кусты.

В чащу леса не въехала только машина взвода управления. В ее кабину сел командир батареи капитан Кузнецов, и машина двинулась дальше.

А солдаты, закончив обычные работы, улеглись спать. Первый луч солнца, облив золотом вершины сосен, застал орудийные расчеты первой батареи спящими. На сей раз крепко спал и Антон Дубяк. Его сменил Стукалов. Прислонившись спиной к дереву, сжав руками автомат, Стукалов охранял покой своих боевых друзей.