Под покровом ночи
Короткая августовская ночь кончилась. На востоке посветлело, первые солнечные лучи уже позолотили верхушки деревьев, но утренняя свежесть еще ощущалась в воздухе. Через узкую просеку, протянувшуюся в густом смешанном лесу, перескочил заяц и присел возле большого куста, словно прислушиваясь. Из-за куста шагнул солдат с автоматом в руках и спугнул «косого». Большими прыжками заяц помчался среди деревьев и скрылся с глаз. Солдат поглядел ему вслед, улыбнулся, покачал головой и, отступив за куст, будто исчез, растворился.
Как и зачем появился солдат с автоматом в этом темном глухом лесу? Почему он здесь, возле куста, внимательно оглядывается вокруг? Фронт далеко, где-то идут бои, а здесь, в тылу, не слышно ни грохота орудий, ни взрывов бомб, ни треска автоматов. Все вокруг безмолвно и безлюдно.
Безлюдно ли? Приглядитесь повнимательнее, и вы увидите в лесу много артиллерийских орудий, автомобилей, несколько походных кухонь. Все это тщательно замаскировано, прикрыто ветвями деревьев, зелеными брезентами, пятнистыми сетками. Маскировка сделана настолько тщательно, что на расстоянии нескольких десятков шагов все сливается в одно зеленое пятно, и уже не видно ни стволов орудий, ни кузовов автомобилей, ни труб походных кухонь.
А люди? Возле орудий и машин, на мягкой лесной траве, накрывшись шинелями и плащ-палатками, воины спят крепким, здоровым сном. Бодрствуют только часовые. Невидимые и неслышные, они стоят на своих местах, охраняя покой своих товарищей по оружию.
«Пусть солдаты немного поспят...» — вспомнились ефрейтору Дубяку строки из песни, которую он очень любил. Ефрейтор еще раз посмотрел вслед ускакавшему зайцу и затем оглянулся — не разбудил ли заяц кого-нибудь. Нет, солдаты за ночь крепко утомились, и теперь им все нипочем. Все лежат рядом — друзья-товарищи, боевой расчет третьего орудия.
Вот, прикрывшись шинелью, спит командир орудия сержант Иван Бакалов. Голова его покойно лежит на вещевом мешке, который в походной жизни заменяет воину подушку. Рядом с ним устроился младший сержант Федор Приходчук. Это о нем — метком наводчике, без промаха бьющем по вражеским танкам, — недавно политотдел соединения выпустил листовку. В ней говорилось, что на счету Приходчука уже девятнадцать подбитых танков. Листовка заканчивалась словами: «Уничтожайте гитлеровскую технику так, как славный воин младший сержант Приходчук!» Эту листовку Бакалов бережно хранил рядом с партийным билетом, так как славу комсомольца Приходчука по праву считал славой всего расчета третьего орудия.
Приходчук крепко спит, подложив под щеку ладонь. Голова его сползла с вещевого мешка, пилотка свалилась на траву.
Широко разбросав руки, спит на спине заряжающий Вано Антадзе — отличный спортсмен и танцор. Рядом, под сосной, устроился установщик — рядовой Карл Смилгис, исполнительный, аккуратный солдат, бывший токарь из-под Даугавпилса. Он аккуратен и во сне: ровно лежит на правом боку, все его солдатское хозяйство сложено рядом, правая рука обняла автомат. Пусть только прозвучит команда — и Смилгис, не теряя ни секунды, будет готов к бою.
У соседнего дерева, тесно прижавшись друг к другу, похрапывают снарядные — Петр Стукалов и Юлдаш Джумгалиев. Эта неразлучная пара молодых солдат расстелила на земле одну плащ-палатку, а другой накрылась, как одеялом. Обычно Петр и Юлдаш беззлобно, шутливо переругиваются, «подковыривают» друг друга, но все это так, для видимости. На деле они живут дружно, делятся не только хлебом и табаком, но и личным, сердечным: вслух читают друг другу полученные из дома письма, сообща вспоминают родных и близких, сообща пишут письма в родные колхозы.
Антон Дубяк, что сейчас стоит на посту, в расчете занимает должность замкового, заместителя наводчика. Рослый белорус из-под Орши, спокойный и неутомимый в бою, добродушный с друзьями и «злой на гитлеровца», он дружил с украинцем Приходчуком и работал с ним у орудия быстро, слаженно и точно.
...Откровенно говоря, Антону Дубяку тоже хочется спать, и он с нескрываемой завистью смотрит на товарищей. Но служба есть служба. Он на посту — и должен охранять батарею, пока все отдыхают. Завтра в это же время Дубяк тоже будет спать, а кто-нибудь из его товарищей — то ли Антадзе, то ли Джумгалиев — будет охранять его сон. Таков порядок солдатской походной жизни.
«Да, притомились все, — думает Дубяк, оглядывая спящих. — Да и как не притомиться, если уже несколько суток подряд приходится ночью двигаться, а днем маскироваться. Ничего не попишешь, война...»
В этот высокий густой лес батарея пришла под утро, после длинного ночного перехода по дорогам Полесья. Это был уже не первый ночной переход, но сегодняшний оказался наиболее трудным: в пути то и дело попадались поврежденные и взорванные мосты; в густой ночной темноте приходилось переправлять вброд машины и орудия и самим переходить по пояс в холодной воде. Правда, броды еще засветло были разведаны и подготовлены неутомимыми и вездесущими саперами, так что длительных задержек не было, но все же трудностей оказалось немало: то мотор автомобиля-тягача вдруг как назло заглохнет в воде посредине реки, то кто-нибудь оступится, метнется в сторону и с избытком напьется речной воды... А командир торопит: вперед, быстрей!.. В таких случаях приходилось брать тягач на буксир, прицеплять его длинным стальным тросом к гусеничному трактору, предусмотрительно подготовленному саперами для выручки застрявших машин. Солдаты прыгали в холодную воду, тащили конец троса, на ощупь зацепляли его за буфер орудийного тягача. И все это впотьмах и в полной тишине, потому что свет и шум при ночном переходе опасны.
Этой ночью часто попадались песчаные и болотистые участки дороги. Машины, натужно гудя моторами, буксовали. Боевым расчетам орудий приходилось снова и снова вылезать из кузовов автомобилей, рубить деревца, выстроившиеся по обочинам, подкладывать под колеса ветки, заранее припасенные толстые доски, подталкивать плечами машины под негромкий голос командиров: «Дружно!.. Взяли!..»
Да, путь был нелегким, у Дубяка до сих пор ломит в плечах и ноют руки. А Антадзе, так тот совсем было скис и как свалился на траву, так и заснул, как убитый. «После этакой работки не потанцуешь», — шутили солдаты.
Все же, несмотря на многочисленные задержки, батарея прошла за ночь много десятков километров. Приближение рассвета еще только угадывалось по темносерым пятнам на небе, когда батарея уже пришла в назначенное ей место в лесу. Втянувшись в самую чащу, батарея остановилась. Орудийные расчеты уже привыкли действовать в темноте, поэтому все необходимые работы были выполнены очень быстро. На вырубленной делянке, где росли кусты и молодняк, солдаты нарубили ветвей и тщательно замаскировали ими орудия и машины. Вскоре была подана команда отдыхать. Все, кроме дежурных, улеглись и заснули. Когда первый луч солнца осветил вершины сосен, в лесу стояло такое же безмолвие, как и до прихода артиллеристов. Только стал он, этот лес, как будто еще гуще и непроходимее.
Антон Дубяк задумался, вспомнил родные места и начал считать, сколько километров надо проехать, чтобы попасть в Оршу, где прошло его детство, где он учился в школе и где в первые дни войны надел солдатскую шинель. От этих мыслей его отвлек хруст валежника. Проснулся сержант Бакалов. Он открыл глаза, повернулся на спину, и на его гимнастерке чуть звякнули медали и ордена Славы.
Сержант взглянул на часы — стрелки показывали половину седьмого. Спать разрешено до девяти. Значит, можно повернуться на другой бок и снова заснуть. Это так заманчиво после трудной бессонной ночи!
Сержант потянул на себя шинель и начал поудобнее устраиваться. Но сна уже не было. Сразу же нахлынули заботы, которые всегда одолевали сержанта, отличавшегося деловитостью, строгой придирчивостью к малейшим нарушениям порядка и постоянно беспокоившегося о «здоровье» своего орудия. Да и как можно не беспокоиться? Этой ночью на одном из бродов орудие зацепилось то ли за корягу, то ли за камень, скрытый под водой, и накренилось. Весь расчет с трудом сдвинул орудие с места. Не получило ли оно какого-нибудь повреждения? И надо же было случиться так, что уже перед самым концом перехода, когда батарея, свернув с дороги, втягивалась в лес, орудие снова зацепилось. На узкой лесной просеке торчал незаметный в темноте пень. Уж этот проклятый пень, наверное, наделал беды!.. Когда Бакалов впотьмах осматривал орудие, он не заметил неисправности. И теперь, проснувшись, он уже не мог больше уснуть. Сержант встал, сложил шинель и подошел к орудию. Замаскированное ветвями, оно было издали похоже на большой куст. Раздвигая ветви, Бакалов еще раз внимательно осмотрел колеса, ось, станок... К счастью, всё в порядке; небольшая вмятина на диске колеса да поцарапанная в нескольких местах окраска не в счет, это не отразится на стрельбе.
Теперь можно перейти к тягачу: он должен быть всегда исправен и действовать безотказно. А сегодня, как только стемнеет, снова предстоит трудный ночной переход.
Рядом с орудием, между стволами двух могучих сосен, стоял орудийный тягач — большой трехосный автомобиль. Впрочем, сейчас об этом можно было только догадываться. Для того, чтобы замаскировать тягач, пришлось срубить несколько молодых сосенок, росших неподалеку, да собрать побольше пушистых ветвей. В этом желто-зеленом убранстве автомобиль даже вблизи казался то ли густым кустарником, то ли горкой бурелома.
Бакалов подошел к тягачу и заглянул в кузов. Здесь находились ящики со снарядами, тоже накрытые зеленью.
Под тягачом, на полотнище походной палатки лежал под шинелью водитель Кокин — в мирной жизни ленинградский шофер первого класса. Бакалов относился к Кокину с уважением и даже гордился, что его расчету достался такой опытный мастер своего дела. Действительно, он безукоризненно водил свою тяжелую машину по дорогам и без дорог, по грязи и воде, а когда приходилось выезжать на огневую позицию, выбранную посреди паханого поля, плыл, как по волнам, прямо по пахоте. В этих случаях Кокин на чем свет стоит клял фашистов, так как по их вине он вынужден был портить пашню. В такие минуты помощник водителя Георгий Рожанский, черноглазый одессит по прозвищу «дядя Жора», весельчак и балагур, замолкал и с опаской поглядывал на своего соседа, сидевшего за рулем.
Рожанский тоже уже проснулся. Он сидел возле спящего Кокина, привалившись спиной к дереву, и перочинным ножиком вырезал узоры на тонкой, гладко оструганной палочке. Увидев подходившего Бакалова, он встал и вопросительно поглядел на командира.
— Почему не спите? — спросил Бакалов.
— А вы почему не спите? — в свою очередь спросил Рожанский и на его маленьком, остроносом лице заиграла смешливая улыбка.
— Уже выспался. Надо поглядеть, все ли в порядке.
— О нашем «вездеходе» не беспокойтесь.
— Всё шуточки? — укоризненно сказал Бакалов. — С самого утра? Давай лучше поглядим машину. Кокина будить жаль — утомился.
— Конечно, пусть спит.
Бакалов вместе с Рожанским осмотрел автомобиль. На кузове, забрызганном грязью, были царапины от осколков снарядов, попавших сюда во время последних боев. Однако никаких неисправностей, к удовлетворению Бакалова, обнаружено не было: отечественная машина служила хорошо, безотказно.
— Когда Кокин проснется, — сказал Бакалов, — передайте ему, что нужно привести тягач в порядок. На помощь пришлю Джумгалиева и Стукалова. Смотрите, к обеду машина должна быть как стеклышко.
— Все вычистим, вытрем, хоть с лупой проверяйте! — сказал Рожанский.
— Ну-ну, расхвастался! — добродушно прервал Бакалов. — А насчет проверки не беспокойтесь, и без лупы проверю.
Рожанский в этом не сомневался. Сержант Бакалов никогда не забывал проверить, как выполняются его приказания. И сам он, получив приказание командира взвода, всегда выполнял его образцово: точно, ревностно, как положено по уставу.
Орудие и тягач в полной исправности. Значит, можно опять прилечь и подремать. Бакалов лег на прежнее место, положил голову на вещевой мешок, но заснуть уже не мог. Небо над деревьями светилось голубизной. Легкий ветерок едва шевелил ветви.
Вдыхая свежий лесной воздух, Бакалов стал неторопливо вспоминать все события последних дней. Мысленно он как бы шел шаг за шагом по следам этих событий, незаметным участником которых был и его орудийный расчет.
Почти полтора месяца шли непрерывные бои за освобождение Белоруссии от гитлеровских захватчиков. Начав наступление 24 июня 1944 года, советские армии сразу в шести местах прорвали оборону немецко-фашистских войск и неудержимым потоком хлынули в прорывы, окружая и уничтожая живую силу и технику врага. Западнее столицы Белоруссии — дотла разрушенного гитлеровцами Минска — сомкнулось стальное кольцо советских армий, и в этом кольце оказались зажатыми и бесславно кончили свое существование более тридцати гитлеровских дивизий — почти вся Центральная группа армий противника. Много, очень много вражеских войск полегло на полях Белоруссии, нескончаемые колонны пленных гитлеровских солдат и офицеров потянулись на восток. В плен попали двадцать четыре генерала!
Советские подвижные части, присоединяя к себе отряды народных мстителей — белорусских партизан, не давали противнику отдыха ни днем, ни ночью. Они продолжали преследовать остатки разбитых резервных и полицейских дивизий врага, гоня их все дальше и дальше на запад.
Гитлеровское командование стало подтягивать свежие силы, спешно переброшенные из Франции, к району одной из крупных узловых железнодорожных станций.
Эта станция находилась на самом севере Украины, на краю Полесья. Замысел врага разгадать было нетрудно: готовился контрудар во фланг и тыл быстро наступавшим советским войскам. Успеть упредить наступление этой группировки, разгромить ее до того, как она закончит сосредоточение, сорвать замыслы врага — такая задача была поставлена перед крупным соединением советских войск. Маленькую частицу этого соединения составляла артиллерийская батарея, в которой служили Иван Бакалов и его друзья.
И вот начались большие переходы. Совершались они только ночью, чтобы враг ничего не заметил и не заподозрил, что над ним нависает угроза. Ни одно подразделение, ни один человек, ни одна машина не должны были появляться засветло на дорогах, ведущих к новому району сосредоточения советских войск. Днем всюду было пустынно и безлюдно. Но лишь только солнце пряталось за горизонт и темнота опускалась на землю — все оживало. Из рощ и лесов выходили автомобильные колонны; нескончаемым потоком, параллельными маршрутами двигались они по всем дорогам, которые вели на юг. Фары не включались, огни не зажигались, курить открыто было строго запрещено. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность!.. От этого во многом зависел успех задуманного внезапного удара. Солдаты понимали это и строго соблюдали все требования командиров.
Но как только небо начинало сереть на востоке, колонны сворачивали с полевых дорог, уходили на несколько километров в сторону, втягивались в рощи и леса, тщательно маскировались и будто растворялись. К восходу солнца дороги снова пустели и на них даже нельзя было различить следов того, что здесь недавно прошли автомобили и орудия. В хвосте каждой колонны шел гусеничный трактор, он волочил за собой срубленное деревцо с густыми ветвями и листьями. Этой своеобразной метлой заметались следы на проселочной дороге до самого входа в лес, чтобы разведывательный самолет противника не мог обнаружить ничего подозрительного.
Была первая половина августа. Темнело около девяти часов вечера, а светать начинало в четыре тридцать утра. Каждые сутки движение колонн продолжалось не более семи — семи с половиной часов. А задача была поставлена трудная: за пять — шесть суток пройти расстояние во много сотен километров. Поэтому советские войска дорожили каждой минутой темного времени и старались использовать ее для движения.
Так повторялось уже четыре ночи подряд. Четыре перехода!.. После трех переходов полагается суточный отдых, но на сей раз пришлось от него отказаться. Войска ограничивались дневным отдыхом — от рассвета до захода солнца. Зато они быстро приближались к цели.
В батарее, в состав которой входил орудийный расчет сержанта Бакалова, на время ночных переходов был установлен такой порядок. На рассвете, выполнив все необходимые работы по маскировке, солдаты ложились спать; отдых продолжался до девяти часов; после завтрака внимательно осматривали орудия, тягачи, приборы, очищали их от пыли и грязи; если требовалось, мастера, вызванные из мастерской, производили мелкий ремонт, устраняли небольшие неисправности; затем машины заправлялись горючим на очередной ночной переход, а солдаты чистили запылившееся личное оружие — карабины, автоматы.
Если неподалеку от места расположения батареи оказывалась речка или озеро, разрешалось помыться, искупаться. Закончив работы, солдаты по очереди, чтобы не оставить без охраны орудия и не нарушить правил маскировки, шли к воде, освежались, стирали носовые платки, портянки.
Перед обедом агитаторы и политработники зачитывали солдатам свежие сводки Совинформбюро, раздавали газеты и листовки, проводили беседы. Из рук в руки переходил «боевой листок». Иногда на несколько минут командир батареи, его заместитель по политической части или парторг собирали коммунистов и комсомольцев. Получив инструктаж, задание, советы, они возвращались в свои подразделения.
В три часа все обедали, а после обеда отдыхали до семи, чтобы набраться сил на ночь.
Затем начиналась тщательная подготовка к предстоящему ночному переходу. Подходило время ужина. Солдаты ели, похваливая при этом искусство поваров. Около девяти часов вечера, когда начинало темнеть, солдаты по команде офицеров занимали свои места в машинах. Батарея вытягивалась из леса на дорогу, торопясь выйти на маршрут, пока еще не совсем стемнело и можно было ориентироваться без огней. Начинался очередной ночной переход.