Эпилог

Трудно поверить, что все это происходило с нами — с теми, что сидят сегодня в уютной московской квартире в штатских костюмах и разговаривают отнюдь не о военных, не о партизанских, а о самых что ни на есть мирных делах. Передо мной за столом доктор Цессарский, врач одной из московских клиник и «по совместительству» актер, драматург, человек искусства. Рядом — Валя Довгер, только что приехавшая из Ровно; Владимир Филиппович Соловьев, кандидат геолого-минералогических наук, автор научного труда по океанографии. Звонил Терентий Федорович Новак — собирается прийти. У него большое событие: он окончил Высшую партийную школу... Мы ждем и Лукина — он обещал быть попозже: совещание в министерстве...

Неужели все это происходило с нами? Бесконечные бои и стычки, рискованные операции, тяжелые переходы, подполье...

Теперь все это — дела давно минувших дней.

По всему Советскому Союзу разъехались мои товарищи партизаны. Одни вернулись на свои фабрики и заводы, другие — в колхозы, третьи пошли на учебу. Большинство осталось в тех местах, где они жили до войны и где действовал наш отряд. Все они приобщились к мирному труду, стали участниками великой послевоенной стройки.

С тем же воодушевлением и упорством, с каким они отстаивали свободу и независимость своей Родины, борются они ныне за дело мира. Ибо каждый из нас знает, что оплот мира — это наша Советская держава; укрепляя ее могущество, умножая ее силу, мы тем самым обеспечиваем прочный мир, делаем невозможной новую войну, которую пытаются навязать нам в своем безумии нынешние претенденты на мировое [509] господство. Что ж, их ждет та же участь, тот же бесславный конец, что и их бесноватого предшественника...

Я долго и безрезультатно разыскивал родных Николая Ивановича Кузнецова, пока наконец не отправился сам на Урал в надежде встретить людей, знавших нашего героя. В Свердловске такие люди нашлись. Это были друзья Николая Ивановича, товарищи по учебе и по работе. Ныне уральцы знают о подвигах своего земляка и свято чтут его память. В Талице создан музей Кузнецова, установлены мемориальные доски. Земляки героя возбудили ходатайство перед правительством о переименовании села Зырянка в село Кузнецове, а Талицкого района — в Кузнецовский район.

Родных Николая Ивановича удалось найти не сразу. Оказывается, все они давно разъехались в разные концы Союза. Мне все же посчастливилось добыть адреса сестер Николая Ивановича — Лидии и Агафьи: мы списались. Брат Виктор сам нашел меня после того, как услышал по радио передачу книги «Это было под Ровно». Произошло это весной 1949 года. До этого времени Виктор Иванович ничего не знал о судьбе брата. Последнее письмо от него он получил летом 1942 года. Николай Иванович отправил его брату на фронт перед своим вылетом из Москвы. Виктор Кузнецов прислал мне это письмо. Вот оно:

«Москва, 27 июня 1942 г.

Дорогой братец Витя!

Получил оставленную тобой открытку о переводе в Козельск. Я все еще в Москве, но в ближайшие дни отправляюсь на фронт. Лечу на самолете.

Витя, ты мой любимый брат и боевой товарищ, поэтому я хочу быть с тобой откровенным перед отправкой на выполнение боевого задания. Война за освобождение нашей Родины от фашистской нечисти требует жертв. Неизбежно приходится пролить много своей крови, чтобы наша любимая Отчизна цвела и развивалась и чтобы наш народ жил свободно. Для победы над врагом наш народ не жалеет самого дорогого — своей жизни. Жертвы неизбежны. Я и хочу [510] откровенно сказать тебе, что очень мало шансов на то, чтобы я вернулся живым. Почти сто процентов за то, что придется пойти на самопожертвование. И я совершенно спокойно и сознательно иду на это, так как глубоко сознаю, что отдаю жизнь за святое, правое дело, за настоящее и цветущее будущее нашей Родины. Мы уничтожим фашизм, мы спасем Отечество. Нас вечно будет помнить Россия, счастливые дети будут петь о нас песни, и матери с благодарностью и благословением будут рассказывать детям о том, как в 1942 году мы отдали жизнь за счастье нашей горячо любимой Отчизны. Нас будут чтить освобожденные народы Европы... Нет, никогда наша земля не будет под рабской кабалой фашистов. Не перевелись на Руси патриоты, на смерть пойдем, но уничтожим дракона! Храни это письмо на память, если я погибну, и помни, что мстить — это наш лозунг. За пролитые моря крови невинных детей и стариков — месть фашистским людоедам. Беспощадная месть! Чтоб в веках их потомки наказывали своим внукам не совать своей подлой морды в Россию. Здесь их ждет смерть.

Перед самым отлетом я еще тебе черкну. Будь здоров, братец. Целую крепко.

Твой брат Николай».

Бессмертна память о павших товарищах. Что перед ней время! Ее хранит вся Украина, хранит предание народа, хранит все живое, все сущее на нашей земле. Хранят ее и яблони, некогда посаженные Новаком при оккупантах и ныне плодоносящие для нас... Как часто мы обращаемся мыслями к тем, кого нет с нами сегодня. «Вы с нами! — говорим мы им. — Мы были одним целым, одной великой армией патриотов; одна великая цель вела нас; одни и те же радости были у нас с вами, одни и те же невзгоды печалили нас и не повергали в уныние, а лишь умножали наши силы. Одна судьба предстояла нам и в будущем — нам предназначено сделать его прекрасным. И если вы погибли, а мы остались жить, то не для того ли, чтобы претворить в дела то, что было вашими мечтами...» [511]