Призвание

1

Совсем неожиданно для Федора его направили в школу служебного собаководства. Однако, когда он приехал туда, все овчарки были уже закреплены за курсантами. Пожалуй, это и к лучшему. Откомандируют обратно в отряд и, может, назначат в учебный кавэскадрон.

— Вы где работали до призыва в армию, товарищ Стойбеда? — спросил начальник школы.

— На Горьковском автозаводе бетонщиком.

— Ударник... — читая анкету Федора, удовлетворенно сказал начальник. — Хорошая у вас профессия, упорства требует. А до завода работали на конеферме?.. Не боялись лошадей?

— Не боялся, товарищ майор. Я с детства в колхозе при лошадях был.

Федор обрадовался: может быть, и в самом деле удастся перейти в кавэскадрон.

Но радость оказалась преждевременной.

— Я вам дам щенка, — сказал начальник, — но предупреждаю: щенок хилый, надо выходить.

Значит, школа. Ну что ж, если оставляют, видно, так и надо...

Щенок Джек неподвижно лежал в будке и не залаял на Федора, не заворчал, не завилял хвостом. Глаза его слезились.

— Ничего не получится! — посочувствовали курсанты.

Но что же делать? Придется все равно выхаживать этого заморыша.

Так Джек стал предметом постоянных забот и волнений Федора Стойбеды.

— Ты вроде няньки! — смеялись курсанты, глядя, как Федор бережно промывает Джеку глаза, протирает ваткой раковины ушей, с рвением расчесывает гребешком шерсть и так старательно чистит ее щеткой, а потом приглаживает суконкой, словно это самое увлекательное занятие.

Хуже всего было то, что Джек оказался бестолковым и неспособным к выполнению самых простых заданий. Другой на месте Федора давно бы вышел из себя, а может, не утерпев, дал бы щенку затрещину, но Федор во всем следовал советам и указаниям инструктора и неукоснительно соблюдал правила дрессировки.

Ни разу не ударив, не обругав Джека, он часами проделывал с ним одно и то же упражнение.

Наблюдая, как Стойбеда приучает Джека подниматься на лестницу, показывая ему кусок сахара и повторяя условную команду, начальник школы говорил инструктору:

— Пожалуй, из паренька выйдет неплохой проводник.

«Ко мне!», «Гуляй!», «Стоять!», «Рядом!», «Ползи!». Наконец и Джек стал исполнять все команды не хуже других молодых собак.

Весной Джеку исполнилось одиннадцать месяцев. У него выросли все зубы, и он стал похож на волка. На клинообразной голове торчали острые длинные уши. Прямой нос, темные быстрые глаза придавали морде Джека породистый вид, хотя и было известно, что он метис. Мускулистая шея переходила в широкую грудь. Крепкие лапы со сжатыми в комок когтями свидетельствовали, что Джек отличный бегун.

В школе было много породистых чистокровных собак, но ни длинношерстые шотландки-колли, ни рыжеватые здоровяки эрдель-терьеры, ни выносливые, неприхотливые лайки, ни большие свирепые кавказские и среднеазиатские овчарки не прельщали Федора. Он выходил и вырастил своего Джека, обучил его наконец-то всему, что может постичь собака, и полюбил.

После окончания школы Стойбеду назначили на пограничную заставу.

Он никогда раньше не видел дуба в два с половиной обхвата, а здесь привелось увидеть. О виноградных лозах он знал лишь понаслышке, а тут длинные виноградные плети обвивались вокруг стволов кленов и лип.

Федор с детства привык к сосновым и березовым лесам, к полям родной Горьковской области, а здесь — кругом высоченные сопки, бурные речки, текущие по заболоченным низинам.

Все поражало его в Уссурийском крае: и лес, такой густой, что ни проехать, ни пройти, и пятнистые олени, звонко трубящие во время любовной поры.

С любопытством слушал он рассказы о кабанах весом в двадцать пудов, вступающих в схватку с тигром, о хищных лесных котах, кусающихся китайских черепахах, о красавцах фазанах и о редкостном, чудодейственном корне женьшене, похожем на фигуру человека.

Во всех этих дебрях, в соседстве с кабанами, барсами и гималайскими медведями, ему предстояло отныне ходить с Джеком.

В первый же день службы на заставе начальник ее, лейтенант Усанов, огласил перед строем список боевого расчета.

Называя очередную фамилию, он поднимал от бумаги глаза и, улыбаясь, оглядывал пограничника. Федор порадовался тому, что попал именно на эту заставу.

Утром Усанов показывал новичкам — вместе с Федором приехали еще семь человек — участок границы, который им предстояло охранять.

— Этой тропой звери ходят на водопой... С этого места лучше всего просматривается сопредельная сторона... Отсюда граница идет по реке, у воды берег подмыт — посмотрите, как там удобно спрятаться... Видите кусты боярышника? Они на сопредельной стороне, значит, в них всего возможней засада... Тут трудно преследовать нарушителя, но легко, забывшись, самому перескочить через линию границы.

Стойбеда со вниманием слушал объяснения Усанова, стараясь удержать все в голове. Но к полудню решил, что и в год не запомнит всех троп и тропинок. А лейтенант ходил по участку, будто в своем саду: кажется, завяжи ему глаза — все равно найдет любое деревце.

«Будьте бдительны, стойки, внимательны, терпеливы, осторожны, решительны, предприимчивы»... Усанов так часто произносил эти слова, что Федору стало казаться, будто всю свою жизнь до этого дня он был рассеян, беспечен и нерешителен.

2

Судебный процесс длился пятый день. Зал был переполнен. Среди публики находились представители иностранных консульств, за столом прессы — корреспонденты советских и зарубежных газет, фоторепортеры.

Слушалось дело агентов харбинской антисоветской организации, созданной несколько лет назад неким Родзаевским из разгромленных Красной Армией белогвардейских шаек барона Унгерна и атамана Семенова. В шайку Родзаевского входили отъявленные бандиты, люди без роду и племени, готовые служить любому хозяину, лишь бы побольше платили.

На скамье подсудимых сидели пять человек: два японца, немец и два русских белогвардейца. Все они были пойманы при попытке тайно перейти через границу.

Главный обвиняемый, грузный мужчина лет за пятьдесят, бывший сотенный атамана Семенова, держался самонадеянно. Он щурил маленькие глаза и, отрицательно отвечая на все вопросы судьи и прокурора, поглядывал на иностранных дипломатов, явно ища у них сочувствия.

По его словам, он никогда не интересовался данными о строительстве советских оборонительных сооружений и не собирался взрывать названные судьей и прокурором мосты; он якобы не получал никаких денег от иностранных разведок — все это недоразумение, не больше. Верно, он и его знакомые попали в руки советских властей, но советские солдаты сами нарушили границу, захватили их силой на сопредельной территории и, угрожая оружием, привели на пограничную заставу. Второй белогвардеец и немец тоже отпирались, пытаясь запутать дело.

Японцы сидели, прикрыв лица ладонями, и отмалчивались.

Пятый день суда начался с допроса свидетелей.

Комендант пригласил в зал совсем молоденького с виду, голубоглазого, веснушчатого пограничника.

Публика не ожидала увидеть среди свидетелей пограничника и с любопытством разглядывала его. Интересно, что скажет этот простодушный с виду солдат в зеленой фуражке!

Подсудимые восприняли появление пограничника по-разному: японцы на мгновение подняли головы, немец стал нервно покусывать губу, белогвардеец явно испугался, а главарь банды шумно вздохнул и вытер клетчатым платком свою лысую голову.

Председатель суда задал пограничнику полагающиеся в таких случаях вопросы о его фамилии, годе рождения и т. д., а затем спросил, что свидетель может сказать по существу дела.

Стойбеда — это был он — оправил гимнастерку, посмотрел на председателя, на прокурора, на членов суда и остановил взгляд на главном обвиняемом. Тот положил руки на живот, прищурившись, усмехнулся.

«Смеешься!» — зло подумал Федор и повернулся к судье:

— Разрешите доложить?

— Да, да, пожалуйста!

Федор снова посмотрел на подсудимых, не торопясь начал:

— Двадцать первого августа текущего, тысяча девятьсот тридцать шестого года, в восемнадцать часов начальник заставы лейтенант Усанов направил нас на охрану участка государственной границы от пограничного знака триста пятнадцать вверх по течению реки Синюхи до Мокрой пади. Все было нормально. Мы подошли...

— Кто «мы», гражданин свидетель? — перебил председатель.

— Мы — это я и моя розыскная собака Джек.

Председатель улыбнулся, публика оживилась.

— Мы подошли с Джеком к Безымянному ручью, переждали малость. Дальше тронулись по берегу заливчика, а берег подмытый, с обрывом. Ложусь на край, гляжу, нет ли там кого, и вижу — в одном месте, в кустах под обрывом, у самой воды, лодка спрятана. «Откуда, думаю, она взялась? Не должно быть тут лодки». А Джек сразу заволновался.

— Гражданин свидетель, — опять перебил председатель суда, — вы не можете показать на карте это место?

— Могу. — Стойбеда подошел к столу, на котором секретарь суда развернул карту, и показал пальцем. — Вот, как раз здесь мы были.

— Следовательно, на советской территории, в тылу от границы?

— Да, тут до границы ровно двести семнадцать метров, — ответил Федор.

Председатель суда кивнул:

— Продолжайте показания.

— Осмотрел я лодку. На дне тряпки какие-то; дал их Джеку понюхать, и он взял след. Только недолго он берегом шел — и марш к воде. Это, значит, нарушители след сбить хотели, в воду забрались. Пес мой — его не проведешь! — так и тянет к воде, а там камыши. Ну, я догадался: наверно, кто-то в камышах есть Сел в лодку, там под тряпками весло было. Джек — за мной. Поплыли. Метрах в пяти от берега камыш густой такой. Наклонился, смотрю во все глаза, потому что уж смеркалось. «Что это, думаю, за удивительная камышинка: верх срезанный?» Ну, я весло в лодку, в правой руке наган наготове держу, а левой хвать камышинку — и вытащил...

Стойбеда посмотрел на подсудимых.

Публика внимательно слушала пограничника.

— Ну и что дальше? — спросил председатель.

— А дальше вот что было. Как только я вытащил камышинку, из воды вынырнул вот этот самый господин, — Федор кивнул в сторону одного из японцев, — и поплыл к противоположному берегу. Я командую Джеку: «Фас!» Он в воду — и цап пловца за шиворот. Тот завопил страшным голосом. Джек пригнал его к лодке. Я наганом показываю: залезай, мол! Связал я японца, а он дрожит, все на моего Джека поглядывает. «Сколько вас тут?» — спрашиваю. «Одна люди». Одна так одна. Я взял да в воду два раза наугад выстрелил. Тут и этот господин вынырнул. — Федор кивнул в сторону одного из белогвардейцев. — Ну, этот, видно, плавать не умеет или перепугался сильно, руками за камыш хватается, воду хлебает. Я его схватил и втащил в лодку: «Сколько вас?» А японец за него отвечает: «Два люди».

Публика не могла удержаться от смеха, и председатель был вынужден прибегнуть к колокольчику.

— Ну а я уж стреляный, — невольно улыбнулся и Стойбеда. — Если такие типы на восток дорогу показывают, значит, иди на запад, не ошибешься. Если говорят: все налицо, значит, ищи новых. Тут лодка бортом задела другую камышинку. Так мы и третьего изловили. — Федор кивнул в сторону немца. — Этот еле дышал: воды нахлебался. Вот они самые! — Стойбеда показал на скамью подсудимых. — Все трое тут!

— А глубоко было в том месте? — осведомился прокурор.

— Метра два, не меньше.

— Вы же говорите, что один из обвиняемых не умел плавать: на чем же он тогда в камышах держался? — спросил председатель суда.

— Они все на дне стояли, а дышали через камышинки. Камышинки одни наружу торчали, их и днем-то не сразу различишь, а дышать через них вполне возможно.

Столь же обстоятельно Стойбеда объяснил суду, как вместе с двумя другими пограничниками он задержал второго японца и грузного мужчину, как те отчаянно отстреливались и даже бросали гранаты, только неудачно, и как после поисков удалось найти в кустах пару пистолетов «Маузер № 2», пленочный фотоаппарат «Контакс» с четырьмя кассетами, компас, топографическую карту и блокнот, в котором были набросаны кроки местности, уточняющие карту, а также бумажник с двумя тысячами рублей и прочие вещественные доказательства — те, что лежат сейчас на столе.

— А до этого случая, гражданин свидетель, вам приходилось встречать кого-нибудь из подсудимых? — задал председатель новый вопрос. — Подсудимые утверждают, что они никогда не нарушали советскую государственную границу.

— Приходилось, — сказал Стойбеда.

— Кого же именно?

Стойбеда повернулся к скамье подсудимых и показал на сидящего с левой стороны японца:

— Вот с этим господином мы третий раз встречаемся. Первый раз мы с ним встречались за Тигровой падью, у старой мельницы, двадцать третьего сентября прошлого года. Осечка у меня тогда получилась.

— Вы стреляли в подсудимого?

— Он ушел тогда от нас.

— Следовательно, слово «осечка» вы употребляете в том смысле, что двадцать третьего сентября тысяча девятьсот тридцать пятого года подсудимому удалось скрыться от пограничников?

— В этом смысле, — подтвердил Федор, нахмурившись. Он считал прошлогоднюю историю самой неприятной в своей жизни...

Произошло это дело так.

23 сентября 1935 года утром во двор заставы на галопе влетел пограничник Сергей Терентьев. Осадив коня, он соскочил наземь и стремительно вбежал в канцелярию.

Терентьев доложил начальнику, что в Тигровой пади обнаружен след нарушителя границы. След привел к длинному озеру и пропал. Видимо, нарушитель переплыл на ту сторону. Без собаки его не обнаружить.

Не прошло трех минут, как с заставы в сторону Длинного озера ускакали три всадника: Усанов, Терентьев и Стойбеда. Рядом с лошадью Федора бежал Джек.

Всадники спешились у восточного берега озера, где их поджидал старшина заставы Дятлов. За озером начинались такие густые заросли, что нечего было и думать проехать дальше верхом. Оставили лошадей на попечение Терентьева и углубились в кустарник.

На берегу, напротив того места, где пропал след, как и ожидал Усанов, признаков человека обнаружить не удалось. Густой кустарник навис над самой водой. Лодки не оказалось и в устье маленькой речушки: видимо, нарушитель утопил ее. Но зато Джек взял след и побежал вверх по течению. Потом след исчез: нарушитель вошел в воду. Джек остановился было, но пограничники привыкли к вражеским уловкам и пошли вперед. Они не ошиблись в расчете: метров через шестьдесят Джек снова напал на след.

— Далеко ушел, пока мы возились, вот что! — нащупав примятую траву, с досадой проговорил Усанов: примятая трава уже приподнималась.

Прибрежный кустарник уступил место высоким багряно-желтым ильмам, перистолистому пробковому дереву, дубу и липе.

Местность все чаше прорезали пади, все круче подымались сопки.

Километрах в восьми от ручья Джек потерял след и остановился.

Впереди высилась крутая сопка. По одну сторону от нее тянулось болото, по другую зеленели густые заросли.

— Нарушитель спешил, значит, пошел напрямик, — сказал Усанов.

«Все знает!» — изумился Федор, пожалев, что ему это и в голову не пришло.

Не останавливаясь, они вскарабкались на вершину сопки, и здесь Джек снова напал на след.

— Недавно прошел: трава подняться не успела, — на бегу сказал лейтенант.

У Федора ноги подгибались от усталости.

Позади слышалось тяжелое дыхание Усанова и Дятлова. Вскоре они начали отставать. Первым отстал Дятлов, потом Усанов. Федор сбавил было шаг, но лейтенант махнул ему рукой: «Беги, мы тебя догоним».

И Стойбеда побежал.

Часам к двум дня он с трудом уже карабкался на крутые сопки, медленно перебирался через заросшие кустарником пади, часто останавливался, чтобы отдышаться.

След пересек длинную поляну и привел к запруде у старой заброшенной мельницы.

Джек бросился прямо к двери. Федор толкнул ее ногой. Взведя курок нагана и сдерживая Джека за поводок, вошел внутрь мельницы и, быстро оглядевшись, заметил в полу, рядом с обломками жернова, люк в подполье; однако Джек, не обращая внимания на люк, подпрыгивал к потолку. Шерсть на спине пса ощетинилась. В потолке чернел лаз на чердак.

За полтора года, проведенные на заставе, Стойбеда видывал виды, пора бы и привыкнуть! И все-таки ему стало не по себе: ведь там, на чердаке, притаился враг. Может быть, он видит пограничника сквозь какую-нибудь щель и целится в него из пистолета.

Как же попасть на чердак? Лестницы нет: видимо, нарушитель втащил ее следом за собой.

Прежде чем Стойбеда успел принять какое-нибудь решение, сверху грянули подряд два выстрела. Одна из пуль сшибла с головы фуражку, другая вонзилась в пол. Федор инстинктивно пригнулся, тотчас на чердаке раздался шум, потом что-то застучало по крыше и всплеснула вода.

«Проворонил я, проворонил! Он спрыгнул в камыш!» Федор выбежал из мельницы, выстрелил в заросли. Камыш стоял недвижно.

— Шуруй, милый, шуруй! — прошептал Федор Джеку.

Но Джек и так почуял врага и стремительно потянул за собой Федора в камыши. Грунт там вязкий, нарушитель далеко уйти не сможет. Федор прислушался: тихо. С трудом вытаскивая ноги, пошел за Джеком. Чем дальше, тем все более вязким становился грунт.

Стойбеда расстегнул карабин поводка, и пес стремительно скрылся в камышах. И вдруг грянул выстрел, и тотчас завизжал Джек.

Федор побежал, раздвигая руками стебли.

У невидимого противника были неоспоримые преимущества: в обойме его пистолета осталось семь патронов, а у Федора в нагане — пять; противник притаился, а Федор должен был искать его, выдавая себя шорохом стеблей, чавканьем болотной жижи, громким дыханием, которого не в силах был сдержать.

О дальнейшем Стойбеда не любил не только рассказывать, но к вспоминать, хотя это и невозможно было забыть. Сделав несколько шагов, он наткнулся на повизгивающего раненого Джека. В камышах сверкнуло пламя нового выстрела, и Федор почувствовал резкий, обжигающий толчок в левое плечо.

Падая, он увидел черные глаза на маленьком скуластом желтом лице.

Через полчаса Стойбеду и Джека подобрали в камышах подоспевшие Усанов и Дятлов.

Нарушитель границы скрылся, и самые тщательные поиски его не дали никаких результатов.

Так у Федора и произошла «осечка», о которой он рассказывал на суде.

— Может, он еще попадется, — сказал Федор Усанову, который пришел в госпиталь навестить его.

— Может, и попадется, — ответил Усанов, но по его тону чувствовалось, что он не очень-то верит в такую возможность.

И вот попался-таки!

Как рад и горд был Федор сейчас, глядя на бандитов, сидящих на скамье подсудимых, — горд и счастлив тем, что помог изловить их и его показания слушает советский суд. Врагам не уйти теперь от кары.

Сегодня на суде он узнал все подробности о замыслах этих людей, узнал он и что за птица японец, ускользнувший от него в прошлом году у старой мельницы. Оказывается, это не какой-нибудь рядовой диверсант, а матерый японский шпион капитан Араки, уроженец города Кусиро с острова Хоккайдо. В 1930 году он окончил офицерскую школу в Нагасаки и в течение последних шести лет действовал в Маньчжурии, сначала выдавая себя за механика харбинской электростанции, потом работал преподавателем на курсах шоферов, являвшихся фактически школой шпионов, а с 1934 года перешел на службу в разведывательный отдел штаба Квантунской армии.

Что ж, попались «слуги», когда-нибудь сядут на скамью подсудимых и их «хозяева»!..

После суда из Хабаровска до Владивостока Федор ехал поездом; до комендатуры — на автомобиле; в комендатуре его ждала тачанка с заставы.

Глядя на знакомые, ставшие милыми сердцу сопки, он вспомнил, как почти три года назад приехал сюда впервые. «Какой же наивный я был тогда, какой наивный!..»

— Вот мы и дома! — прервал размышления Федора сидевший рядом с ним Усанов. Он сам выехал сегодня встречать Стойбеду.

Дома!.. Федор привстал, чтобы лучше видеть показавшееся среди деревьев здание заставы с ярко-алым флагом на мачте.