Красный Фриц

Ко мне частенько приходят пожилые люди со своими историями. Вот и на этот раз пришел немолодой человек. Поставил у входа в квартиру свою клюшку, снял фуражку и присел у моего стола. Посмотрел на мою пишущую машинку и начал свой рассказ.

— Отстукайте и мою быль, — сказал гость. — Не знаю, как вы, а я свою жизнь не представляю без телевизора.

Тут как-то недавно мой «Горизонт» забарахлил: на экране рябь и никакого звука. Пришлось мастера приглашать. Но он, как водится, не сразу явился — на третий день пришел. А я все эти дни сам не свой ходил: ну чем заняться?

В самом деле, чем заняться, какую работу придумать, когда кругом ажур и порядок. Вот, бывало, когда я жил в своей частной хибаре, дел было невпроворот. Придешь с завода — не знаешь, за что раньше взяться: воды принести надо, дров наколоть тоже требуется, печь растопить...Теперь же на месте моего «особняка» вырос пятиэтажный дом, и я в нем двухкомнатную квартиру получил. Ну чем тут заняться? Вода по трубам течет, печей никаких нет... Первое время пришлось кое-что смастерить: на кухне полочку приладить, вешалку оборудовать, шкафчик для обуви пристроить... Ну, а теперь везде полный порядок. На этот случай телевизор — незаменимая штука. Когда идет передача «Время», меня от телевизора никакой силой не оторвешь. За тридцать минут уйму новостей узнаешь, в разных странах побываешь. Разве можно от такого отказываться? Правда, старуха моя ворчит, когда я к телевизору присаживаюсь.

— Опять в «ящик» уставился.

Это она про меня. А «ящиком» телевизор называет.

— Не ящик это, Лукерья, — говорю я ей, — а окно в мир. Ты лучше сядь-ка рядом и посмотри. Шри-Ланку показывают.

— А это еще что?

— Это государство. Шри-Ланка называется. Ты, Лукерья, какой чай любишь?

— Цейлонский.

— А где он произрастает?

— Раз цейлонский — на Цейлоне, — отвечает.

— Правильно. Только государство это теперь не Цейлоном называется, а Шри-Ланка. Да что толковать, я за этот год больше ста стран посетил. Где только не побывал: и в Австралии, и в Сингапуре, и у пигмеев погостил... Всех стран не перечислишь. Вот что телевизор делает. А она — «ящик!». А артистов сколько перевидал. Артистов и Лукерья любит смотреть, особливо уважает Зыкину и Гнатюка. Все мне наказывает, чтобы я ее кликнул с кухни, когда они будут петь. Любит Лукерья и душевную песню. Ее она может без конца слушать. Как услышит «Где мне взять такую песню?..», сядет в кресло и носовой платочек зажмет в руке... И отчего бы это? И еще к диктору Леонтьевой Лукерья уважение имеет. Я тоже. Вам никогда не приходилось видеть передачу «Умелые руки»? Напрасно. Хотя и детская, но очень увлекательная. А все потому, что Леонтьева ведет...что ни говорите, телевизор — штука великая! Сижу как-то я и смотрю передачу «Орленок» — был ведь когда-то и комсомольцем. Хорошая передача! Частенько к школьникам очень знаменитые люди приходят — герои войны, космонавты, даже маршалы. Оттого и смотрю! На этот раз ребята встречаются с немецким коммунистом, из ГДР приехал. Только было потянулся я за сигаретой, как вдруг слышу вроде бы меня по телевизору разыскивают. Поверите, чуть в кресле не обомлел...

— Лукерья, — кричу, — иди сюда!

— Что, Зыкина поет? — спрашивает.

— Нет, меня по телевизору кличут.

Лукерья кинулась ко мне. Подносит стакан с водой.

— Выпей, полегчает...

— Да не требуется мне вода, — говорю ей. — Ты вот слушай...

Лукерья аж присела, когда услышала мою (и ее, конечно) фамилию по телевизору.

А началось все так.

Немец рассказывал ребятам о своей жизни. Говорил он по-русски, хорошо говорил. Вдруг его спрашивают:

— А вы как и где научились русскому языку?

— Моим первым учителем был русский комсомолец-разведчик, — сказал немец. — Он сначала меня взял в плен, а потом стал обучать русскому языку.

— Где же этот солдат? — интересуются ребята.

— Не знаю. Мы с ним расстались в одна тысяча девятьсот сорок втором году.

— Как его фамилия? — допытываются пионеры.

Задумался немец: видимо, не знает или запамятовал. А потом вдруг улыбнулся и говорит:

— Его фамилию курить можно...

Стали ребята гадать. Называли всякие курительные фамилии — и Табаков, и Папироскин, и Тютюнников, и Самокруткин.

— Махоркин, — выкрикнул мальчишка в очках.

— О, точно, Махоркин, — обрадовался немец.

А Махоркин — это я и есть! И тут мне все припомнилось. Это же мой немец — красный Фриц! Придвинулся я ближе к телевизору, чтобы лучше его разглядеть. Ну да, он, мой немец.

— Здорово, друг, — говорю. — Я тут... Живой...

Но он меня не слышит. Рассказывает ребятам о том, как все было. Правду говорит... Было это на калининской земле, кажется, у деревни Богоявление. Я тогда разведчиком был. Кое-какой опыт уже имел — три «языка» приволок. Пошел за четвертым. Не один, конечно, пошел — с товарищами. Но я был в группе захвата. Операция удалась. Мы ворвались в блиндаж. Только хотели схватить того, кто нам нужен был, а он сам руки вверх тянет: сдается. Метров двести ползли удачно: впереди — мой товарищ, за ним — добровольно сдавшийся, а позади полз я. Но затем вдруг по нам ударил миномет. Мы не остановились, а продолжали ползти. Ползти-то ползли, но уже с большим трудом: ранило меня и немца. Меня в плечо, а ему осколок угодил в ногу. Когда добрались до места, обоих нас отправили в медсанбат. Положили рядом... Тогда-то и началось наше знакомство.

— Эй, фриц, — говорю я, — как зовут тебя?

Он посмотрел на меня и, улыбаясь во весь рот, быстро-быстро пролепетал:

— Яволь! Яволь!

— Во какое мудреное имя, — удивился я.

Но рядом лежавший паренек, молодой еще, встрял в наш разговор.

«Яволь» — значит «так точно», — говорит. — Вы его фрицем назвали. Он и подтвердил, что так и зовут. Поняли?».

Как не понять! Выходит, я угадал.

— Здорово, Фриц! — говорю ему.

Он мне подает руку.

— Слышь, паренек, — обращаюсь к соседу, — а тебя как зовут?

— Сергеем.

— Серега, спроси-ка Фрица, какая у него фамилия?

Серега спросил и сообщил мне: Ротман.

Понимаете, Ротман! Можно и фамилию перевести. «Рот» — красный, «ман» — человек. Красный человек!

— Вот здорово, — сказал я, — выходит, по фамилии он — красный человек! Красный Фриц, выходит!

И с того часа вся наша палата величала немца не иначе, как красный Фриц.

Он и сам привык к новому имени.

— Красный Фриц — хорошо, — говорил немец. Воспитывали мы его всей палатой. Читали ему (через Серегу, конечно), статьи Ильи Эренбурга и еще кое-какие заметки, втолковывали правду про фашизм. Красный Фриц, действительно, становился красным. Помню, однажды, когда Серега прочитал в «Красной звезде» статью о том, как в районе Калинина была разгромлена фашистская дивизия, то он захлопал в ладоши. Не подумайте, что прикидывался, взаправду радовался. Фриц очень старательно изучал наш язык. Утром, бывало, когда откроет глаза, сразу ко мне с просьбой:

— Махоркин, дай махорка!

Мы вместе крутили»козьи ножки». Дней двадцать довелось нам лежать рядом. Я подлечился и снова на передовую. Помню, прощаясь, Фриц сказал мне, по-русски сказал:

— С победой иди домой.

Я его понял. Он желал мне победного возвращения с войны. Так оно и случилось: до рейхстага ихнего дошел и с победой вернулся на родной Урал. Ну, а мой Фриц вон куда добрался — до московского телевидения... Значит, он наш человек!

— Лукерья, — обращаюсь к жене. — Чего молчишь? Надо же гостя в дом звать!

— А я что, против? Конечно, зови. Я мигом стол накрою.

В этом не сомневаюсь. Моя Лукерья умеет гостей принимать. В прошлом году приезжал ко мне начальник разведки нашей дивизии, нынче большой ученый — в Академии наук заседает. Всю заграницу проехал, с разными министрами за одним столом не раз сиживал. А после лукерьиного угощения в восторг пришел, руку ей поцеловал и сказал, что нигде таких вкусных яств не едал... Во как! Пуще всего грибами восхищался. А как не восхищаться? Лукерья всяких грибов на стол поставила: и соленые, и маринованные, и жаренные в сметане, и икру грибную...

Гость сказал: «Спасибо, Лукерья Ивановна, за грибной букет!». Вот какое выражение нашел: грибной букет! Мне и в голову не пришло бы еду букетом называть...

Надоумили меня все те же ребятишки из «Орленка». Один из них, заканчивая передачу, сказал:

— А вас, товарищ Махоркин, если вы нас слышите, просим сообщить нам свой адрес.

Побежал я на почту и отбил в Москву на телевидение «Орленку» телеграмму: так, мол, и так, жив я, приглашаю Фрица Ротмана к себе в гости. И что вы думаете? Быстренько пришел ответ: ко мне едет гость... Я, кажется, увлекся. Мне же на вокзал надо. Вот-вот должен прибыть московский поезд. Надо встретить гостя — товарища Ротмана!

— Ты, Лукерья, накрывай стол по-нашему, по-уральски, — отдаю я последнее распоряжение. И уже за дверьми слышу ответ:

— Слушаюсь, товарищ Махоркин!