Сапоги

Надо же такому случиться! Факт или эпизод, — как хотите называйте, — с которым я столкнулся много лет назад, вдруг снова ожил...

Ехал я поездом из Свердловска в Ивдель. В вагоне было малолюдно. Занял я место в пустом купе и стал листать свежий номер журнала.

— Здравствуйте, — услышал я вдруг приглушенный голос. В дверях купе стоял рослый худощавый человек с темными густыми бровями на продолговатом смуглом лице.

Он держал в правой руке пухлый портфель, а на согнутой левой руке висел коричневого цвета плащ-дождевик. Мое внимание привлек знак, блестевший на лацкане темно-серого пиджака. У меня тоже есть такой. Его получили все ветераны 62-й, сражавшейся в Сталинграде, армии. Не скрою, я обрадовался однополчанину.

— Понимаете, — продолжал тот, — мое место в соседнем купе. Но там никого нет. Может, пустите на постой, вдвоем веселее будет.

— Конечно, конечно, — сказал я и пригласил гостя располагаться на любом из трех пустовавших в купе мест.

Он, повесив плащ, уселся на нижней полке.

Мы познакомились. Моего соседа звали Борисом Семеновичем.

— Еле успел на поезд, — сказал он. — Час назад прилетел из Минска. Схватил такси — и на вокзал.

Борис Семенович, раскрыв портфель, вытащил целлофановый пакет, в котором лежали хлеб, колбаса и еще кое-что съестное.

— Давайте подкрепимся. Страсть люблю в поезде поесть.

— Спасибо, — сказал я. — Только недавно обедал.

— Не надо отказываться, — настаивал сосед. — У меня кое-что есть и для аппетита.

Пришлось согласиться.

Борис Семенович оказался человеком разговорчивым. Сначала он сообщил мне, что едет в свое родное уральское село, с которым расстался в сорок первом, затем рассказал о Минске, где поселился после войны и живет по сей день. Ну а потом весь разговор пошел о фронте. Сначала о Сталинграде.

Борис Семенович прибыл на Сталинградский фронт в тяжелые дни сентября сорок второго. Младшего лейтенанта Корчака определили в армию генерала Чуйкова.

Из штаба фронта дорога привела его прямо к волжской переправе: ему следовало прибыть в стрелковую дивизию, сражавшуюся на Мамаевом кургане.

Саперы не советовали днем соваться: противник держит реку под прицельным огнем. Сказали, что только ночью перевезут его в Сталинград.

Так и вышло: как только стемнело, катер мигом доставил его на правый берег. Под утро добрался до КП полка.

— Майор спит, — сказали на КП. — Только-только лег. Три атаки отбили. С танками гады лезли... Устал майор. Понял?

Понял, конечно. И он тоже устал. Привалиться бы где-либо.

— Ложись и ты, младшой, — вдруг услышал он голос из темного угла. — Прямо на пол ложись.

Свалился и мертвецки уснул. Проснулся не по собственной воле, подняли.

— Давай-ка, младшой, к майору.

Вскочил на ноги, подтянул потуже ремень, расправил складки на гимнастерке и шагнул к столу, где над картой склонился командир полка.

— Товарищ майор, младший лейтенант Корчак прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

Майор, еще не оторвавшись от карты, переспросил:

— Как фамилия?

— Корчак, товарищ майор.

Командир полка, выпрямившись, взглянул прямо в лицо младшему лейтенанту.

— Борис! — удивленно воскликнул майор. — Откуда ты свалился? Вот чудо.

И впрямь чудо: перед младшим лейтенантом стоял не просто майор, командир полка, а школьный товарищ, его односельчанин Дмитрий Метелев. Почти три года не виделись: в сороковом Дима уехал в Свердловск поступать в военное училище и больше в село не возвратился. Уехал мальчишкой, а вон кем стал — полком командует.

— Значит, в мое распоряжение прибыл? — переспросил майор.

— Так точно! — отчеканил младший лейтенант.

— Это хорошо. Тут, брат, нужны смелые люди. А ты, я вижу, не из робкого десятка, — майор потрогал рукой на груди младшего лейтенанта ордена Красной Звезды. — Где воевал? Откуда прибыл?

Все рассказал командиру полка: как на границе войну встретил, как отходил, как шел на фрицев в атаку...

— А знаешь, куда ты прибыл? — снова спросил майор.

Младший лейтенант улыбнулся: как, мол, не знать!

Майор продолжал:

— Черта с два ты знаешь. Здесь, брат, пекло...

Майор на какое-то мгновение смолк, задумался, затем, встрепенувшись, спросил:

— Штабную работу знаешь?

— Ни в зуб ногой, — ответил младший лейтенант.

— А что же ты умеешь?

— Фашистов бить.

— Это немало, — улыбнулся майор. — И все-таки хочу в своем штабе тебя оставить.

— Не могу в штабе. Не приходилось. Был командиром отделения, помкомвзвода, взводным. Разве в полку не найдется для меня взвода?

— Как не найдется. Тут, брат, взводные больше месяца не держатся. Сколько уж их полегло на этом кургане...

— А я живучий.

Сдался майор: распорядился назначить младшего лейтенанта Корчака командиром стрелкового взвода в 1-й батальон. И попал он на горячую точку, на Мамаев курган.

— Пять месяцев — день в день — держал оборону на кургане.

Тяжелую солдатскую науку прошел тут: ходил врукопашную, бил из пулемета, метал гранаты, рыл окопы. И представьте, ни разу не царапнуло даже.

На кургане старшим лейтенантом стал, вместо взвода роту получил. Наградами тоже отметили — орденом Отечественной войны II степени и медалью «За отвагу»...

Борис Семенович рассказывал так живо, что у меня даже сон пропал. За полночь перевалило, а нам не хотелось спать. Мы лежали на полках и глядели в темноту. Я внимательно слушал соседа, правда, только изредка, по необходимости, вставлял какую-либо фразу или о чем-то спрашивал.

Мой сосед говорил не спеша, он как бы вел меня от одного боевого рубежа к другому. Сталинград, бой в Донских степях, форсирование Дона — все припомнилось Борису Семеновичу. А в районе города Шахты он сделал вроде привала. Вспомнил интересный случай. Здесь он стал капитаном, его повысили в должности.

— Убит комбат Нестеренко, — сообщил ему командир полка, когда он прибыл на КП. — Принимай первый батальон.

В этот момент в командирскую избу вошел лейтенант. Он принес какой-то сверток, молча развернул его и вытащил новенькие хромовые сапоги.

— Примеряйте, — сказал лейтенант, обращаясь к командиру полка.

Подполковник Метелев снял старые, уже изрядно потрепанные сапоги и принялся натягивать новые. Но не смог этого сделать: малы.

— Снимайте, другие принесу, — сказал лейтенант и, когда подполковник снял сапоги, стал их укладывать в сверток.

— Неси другие, — согласился командир полка, — а эти оставь. Комбату Корчаку подойдут.

Лейтенант, как показалось капитану, не очень охотно оставил сапоги. Когда он ушел, подполковник велел Корчаку примерить их.

— Хороши, — сказал капитан, шагая по комнате в новеньких скрипящих хромовых сапогах.

— Вот и ладно. Бери на память.

— Куда мне их? В таких на танцы только ходить, а воевать надо в яловых.

— Бери, бери. Придет время и для танцев. Дойдем до Берлина — парад там учиним. Вот в них, в хромовых-то, и прошагаешь на том параде.

Взял все-таки капитан сапоги. Батальон тоже принял. И, как предсказывал командир полка, до Берлина дошел. Правда, уже с другой частью. В Польше был ранен. По выздоровлении не попал в свой полк — направили в 3-ю Ударную армию. Снова получил батальон, с которым и пришел в Берлин. Стал майором.

— Ну а сапоги? — спросил я.

— Сохранил. Они со мной и в госпитале были. С ними нигде не расставался: лежали себе в вещмешке.

В Берлине сапоги по-прежнему отдыхали. Не надел их и 9 Мая. Но пришел день и вынул хромовые из вещевого мешка, положил в новый фибровый чемодан. Майор Корчак собрался в дорогу.

— Куда же? — поспешил я узнать.

— В Москву. На Парад Победы.

Да, его, боевого офицера, награжденного пятью орденами и многими медалями, включили в состав участников исторического парада. Сам начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал армии Соколовский, которому офицеры представлялись, лестно отозвался о майоре — гвардеец что надо!

Ехал в Москву санитарным поездом. Войдя в вагон, подумал: теперь-то отосплюсь! Так все считали. Но спали недолго, пожалуй, только до Польши, а там все к окнам прилипли. Соскучились по мирным картинам. И впрямь, совсем по-другому выглядит земля без пожаров и бомб...

Земля еще не успела оправиться от военных ран. В окнах мелькали руины городов, разбитые станции, сиротливо торчащие печные трубы.

Запомнились Борису Семеновичу люди, стоявшие вдоль дороги. Их было очень много: в поле — косари, в селах — ребятишки, старики. Все радостно приветствовали поезд, который вез солдат-победителей. В открытые окна вагонов влетали возгласы: «Дзенькуем! Благодарим!»

Где-то перед Седлецом майор Корчак обратил внимание на босого старика, близко стоявшего у дороги.

Старик размахивал шляпой. Майор подумал: в шляпе, а босой... У меня две пары сапог, а у него ни одной...

Выхватил из вещмешка сапоги и кинул их из вагонного окна старику.

Тот взглянул на сапоги и побежал вдоль вагона за поездом. Спотыкаясь, он что-то кричал майору, затем чертил в воздухе какие-то знаки. Может, он просил бросившего сапоги написать ему? Возможно, Борис Семенович не знает...

Странное чувство охватило меня: я вдруг перестал слышать, о чем дальше говорил мой сосед. Память унесла меня очень далеко, в сознании стало возникать забытое.

И я вспомнил польский город Седлец. Вспомнил старика с сапогами в руках на привокзальной площади. Все вспомнил...

А было вот что. Я ехал из Германии в первый свой послевоенный отпуск. Не я один, нас много ехало. Поезд шел почти следом за тем, который вез в Москву участников Парада Победы. На станции Седлец остановились. Я вышел из вагона, чтобы подышать свежим воздухом.

Увидел толпу: солдаты окружили какого-то старика. Я подошел. Старик, из-под шляпы которого виднелись седые волосы, держал в руках сапоги. Хромовые, новенькие.

— За сколь отдашь? — услышал я голос одного из солдат.

Старик отрицательно качал головой:

— Не, пан жолнеж, не гандлюю{1}.

Я протиснулся вперед и сказал солдату, что старик не торгует, не продает сапоги.

— Так, пан, так, — подтвердил старик и, вплотную подойдя ко мне, стал объяснять, зачем он пришел сюда.

Старик говорил сбивчиво, он волновался, мешал русские слова с польскими. Но я все понял. Вчера старик был в поле. Мимо шел поезд. Он знал, что в поезде советские солдаты, поэтому от души приветствовал их. И вдруг из окна вагона солдат, а может, офицер, бросил ему вот эти сапоги. Старик очень благодарен за подарок. Он учительствует в сельской школе, а живет в Седлеце. Каждый день ходит пешком километров пятнадцать. Теперь у него будет что надеть на ноги... Но вот беда, он не знает имени того, кто сделал ему подарок. Бежал за вагоном, просил написать и бросить записку, но русский воин лишь улыбался и махал рукой. Может, кто из нас узнает имя хозяина сапог, пусть напишет. Старик сообщил нам свой адрес.

Поезд, дав гудок, тронулся. Мы всем вагоном прильнули к окнам. Старик держал в левой руке сапоги, а правой долго-долго махал нам.

...Борису Семеновичу я не успел рассказать о своей встрече на Седлецком вокзале — наш поезд подошел к Ивделю. Мы покидали свой вагон. Борис Семенович на прощание протянул мне листок бумаги с адресом:

— Будете в Минске — заходите.

Не знаю, доведется ли мне быть в Минске, но письмо напишу ему. Расскажу о седлецком старике и сапогах.