Кто знал его?
По проспекту Маркса, мимо гостиницы «Метрополь», шла девушка лет семнадцати. Высокая, стройная, в брючном костюме цвета морской волны. Она шла медленно и вглядывалась в лица встречных так, словно кого-то искала.
Так оно и было. Она вышла на этот московский проспект с одной целью — найти человека, знавшего ее дедушку-фронтовика. Вышла с картонным транспарантом. На него был наклеен портрет молодого человека, в петлицах гимнастерки которого выделялись четыре треугольника. Указан был и адрес: полевая почта 48213-В. Рядом с карточкой было крупно написано: «Кто знал его?».
Это бабушка попросила ее выйти с транспарантом на улицу.
— Сегодня большой праздник, — сказала бабушка. — День Победы. Многие фронтовики ради этого дня в Москву приезжают. Пойди-ка, Катенька, может, кто узнает твоего дедушку.
Катя и сама давно мечтала о розыске. Еще когда училась в пятом классе, принесла в школу пожелтевший листок бумаги, на котором было написано, что старшина Крюков Матвей Поликарпович пал смертью храбрых в боях за Советскую Родину, и попросила пионервожатого помочь ей разузнать о дедушке все-все: как воевал, сколько врагов убил, где похоронен? Пионервожатый помог составить письмо, которое она переписала и разослала по его совету в несколько адресов. Но ответы пришли неутешительные: никто ничего не знал о старшине Крюкове.
И вот она вышла на улицу. Она всматривалась в лица прохожих, особенно тех, у которых на костюмах блестели ордена и медали. Жил бы дедушка, он тоже вышел бы на проспект в нарядном костюме со всеми наградами. Катюша дошла до угла гостиницы «Метрополь» и, нырнув в подземный переход, вскоре оказалась у Малого театра. У ЦУМа пересекла Петровку и вышла к скверу у Большого театра. Это бабушка велела ей прийти сюда.
— В сквере всегда встречаются фронтовики, — говорила бабушка. — Они там находят друг друга. Может, и нам, Катенька, повезет?
Катя шла по аллейкам сквера медленно-медленно. Ей хотелось, чтобы каждый видел портрет деда. Она почему-то была убеждена, что здесь обязательно присутствует его сослуживец. Но где же он? Почему не подходит к ней?
И вдруг она услышала:
— Доченька, ты кого несешь?
Катя вздрогнула, увидев перед собой человека с тросточкой в генеральском мундире. «Нашелся-таки дедушкин друг», — подумала она.
— Кто этот юноша? — спросил снова генерал.
— Мой дедушка, Крюков Матвей Поликарпович, — волнуясь, ответила Катя. — Вы его знали?
— Нет, — покачал головой генерал.
— А я думала...
— Нет, милая, не знал. А ты молодчина, — сказал генерал и, заметно припадая на левую ногу, пошел по аллее.
У Кати настроение испортилось. Ну почему генерал не дедушкин сослуживец! Вот если бы он им был, она повела бы его домой, познакомила бы с бабушкой и с мамой. Как бы все радовались: дедушкин друг — генерал! А может, он плохо разглядел портрет, оттого и не узнал? Или номер полевой почты не заметил?.. Ей вдруг захотелось снова найти затерявшегося в толпе генерала с тросточкой и попросить его хорошенько посмотреть на портрет дедушки. Но Катя не стала искать генерала. Может, он ей еще сам встретится. А пока она решила присесть, ноги устали.
Заметив скамейку, на которой сидела седая женщина, Катя подошла к ней.
— Здесь не занято? — спросила Катя.
— Садитесь, — мягко улыбнувшись, сказала женщина и пристально взглянула на портрет.
Катя села на край скамейки. Женщина, повернувшись к ней, придвинулась поближе. Катя увидела много наград на ее синей кофточке.
— Вы тоже воевали? — спросила Катя и тут же поняла, что вопрос этот не следовало задавать. Само собой разумеется: раз столько наград у женщины, значит, она фронтовичка.
— Пришлось, деточка, — ответила женщина и, в свою очередь, заинтересовалась портретом: — Фронтовик?
— Да. На войну ушел двадцать второго июня сорок первого года. Через шесть месяцев моя бабушка, его жена, получила извещение, что он погиб, — объяснила Катя. — И мы ничего не знаем о нем.
— Понимаю, — сказала женщина и, вынув из сумочки очки, попросила Катю дать ей в руки портрет.
Катя охотно исполнила просьбу. Ей показалось, что именно эта женщина узнает ее дедушку.
Катина соседка внимательно разглядывала молодого старшину.
— Вот его адрес, — Катя ткнула пальцем под портретом, где значилась полевая почта. — Всего одно письмо сохранилось у бабушки...
— Да, я вижу 48213-В, — рассеянно произнесла женщина.
Она сняла очки, взглянула вдаль и стала что-то шептать... Катя прислушалась: женщина раз за разом повторяла номер полевой почты. Катя смотрела ей в лицо и видела, как шевелились ее губы, подергивались брови, как щурились ее глаза. Девушка молчала, она сердцем почуяла, что ее соседка вспоминает что-то далекое, забытое, и поэтому не надо ей мешать.
И вдруг Катя услышала сорвавшееся с уст седой женщины одно лишь слово:
— Вспомнила!
— Что вы вспомнили? — встрепенулась Катя.
— Слушай меня внимательно, девочка, и не перебивай. Мы с тобой, кажется, нашли того, кто знал твоего дедушку.
Катя пока еще ничего не понимала, но уже сейчас ей хотелось обнять эту добрую седую женщину. Она догадалась, что та вспомнила что-то важное.
— Есть у меня подруга, — начала свой рассказ Катина соседка, — она должна скоро сюда прийти. Мы каждый год в День Победы встречаемся на этой скамейке. Я приезжаю из Воронежа, а она живет под Москвой, в Красногорске. Зовут ее Анастасией Ивановной. Ну а когда мы познакомились, она звалась просто Настенькой.
Их знакомство состоялось в июле сорок первого. В санитарном поезде. Обеим было по девятнадцать лет. Они были медицинскими сестрами.
Вагоны стучали по рельсам. То катились ближе к фронту, то удалялись от него, а они, две подружки, Настенька и Леночка (так в молодости звали седую женщину — Катину знакомую Елену Казимировну), круглыми сутками были на ногах, бежали на каждый стон раненых. Отдыхали урывками. Так продолжалось три месяца. В октябре, когда уже пошли холодные дожди и стало очень сыро, подружки расстались. Лена осталась по-прежнему в санитарном поезде, а Настю отправили в 126-ю стрелковую дивизию. В скором времени она оказалась на самом переднем крае, в стрелковой роте.
Настя не забыла свою подружку: сразу, как прибыла на место, написала Лене письмо. И пошла у них переписка.
— 48213-В — это и есть Настенькина полевая почта, — сказала Елена Казимировна. — Сколько раз по этому адресу я ей отправляла свои письма!
— Так это же дедушкина полевая почта! — радостно воскликнула Катя.
— Правильно! И дедушки твоего, и Настеньки... Вот я и говорю: нашли мы с тобой того, кого ты искала. Анастасия Ивановна должна его знать!
— А скоро она придет? — спросила Катя.
— Обычно в это время она уже приходила. Что-то задерживается.
Катя смотрела по сторонам и, если замечала женщину с наградами, непременно спрашивала Елену Казимировну: не Анастасия Ивановна ли? Но ее все еще не было.
— А какая она из себя? — допытывалась Катя. — Молодая?
— Мы свою молодость на войне оставили. Теперь сединой покрылись, — сказала Елена Казимировна и снова вспомнила далекий сорок первый год и тот день, когда Настенька прибыла в санитарный поезд с Урала, кажется, из Красноуфимска, и их обеих поместили в одно купе. Они стали подружками с первого взгляда. Жили в согласии, все делили пополам — и радость, и беду, и хлеб.
Слушать Елену Казимировну было очень интересно, но Кате все-таки не терпелось скорее увидеть Анастасию Ивановну. А она не появлялась.
— Может, заболела?
— Могло случиться, — произнесла Елена Казимировна и посоветовала Кате идти домой, а завтра они снова встретятся и поедут к Анастасии Ивановне.
...В Красногорск они прибыли в полдень. Сначала ехали на метро до станции «Войковская», затем минут двадцать на электричке. И вот Елена Казимировна нажимает кнопку звонка. Дверь медленно открывается, и на пороге появляется невысокого роста худенькая женщина. Катя поняла, что это и есть та самая фронтовая медсестра Настенька, которая знает ее дедушку.
— Что случилось, Настенька? — еще стоя на пороге, спросила Елена Казимировна.
— Приболела, — услышала Катя звонкий, совсем молодой голос Анастасии Ивановны. — Теперь все позади, выздоравливаю.
Когда все трое прошли в комнату, в центре которой стоял стол с вазой цветов, Елена Казимировна познакомила Анастасию Ивановну с Катей и рассказала о цели их совместного приезда.
— Да, ты, Леночка, не ошиблась: 48213-В — это моя полевая почта, — подтвердила Анастасия Ивановна.
— А этого старшину знаешь? — Елена Казимировна подала портрет Анастасии Ивановне.
Та взглянула на потускневший фронтовой снимок, и ее лицо вдруг как-то сразу посветлело. Анастасия Ивановна молодо выпрямилась.
— Это же Поликарпыч! Командир нашего третьего взвода, Матвей Крюков. Он...
Катя вскочила со своего стула и, обняв Анастасию Ивановну, стала ее крепко-крепко целовать. Потом она почти шепотом сказала:
— Мы вас очень долго искали, Анастасия Ивановна.
— Теперь слушай, девочка, меня. Я все тебе расскажу. Помнишь, Лена, ту осень, когда мы с тобой расстались и я покинула санитарный поезд? Так вот, через три дня я уже была на переднем крае. Шла я из полка в батальон лесной дорогой. Одна-одинешенька. А было это в Карелии.
Вдруг слышу позади себя голос. Обернулась. Вижу — военный машет мне. «Постой, — говорит, — вместе пойдем».
Остановилась. Подходит. Спрашивает: «Куда топаешь?». Ответила. «А в какую роту?» Сказала, что во вторую.
Он от радости даже руками всплеснул: «Это же здорово. Теперь и у нас будет своя сестра».
Мы познакомились. Он назвался Матвеем Крюковым и сказал, что командует взводом во второй роте. «С каких краев будешь, сестрица?» — спросил он. Я ответила, что с Урала. «Неужто правда?». Я еще раз подтвердила ему, что родилась в Красноуфимске. Тогда он остановился, протянул мне руку и очень торжественно произнес: «Здравствуй, землячка!». И сказал мне старшина Крюков, что он тоже уралец. «Может, знаешь, сестрица, поселок Арти? Моя родина». Я тоже обрадовалась: ну как же, вдали от родного края встретила земляка, можно сказать, соседа: от Красноуфимска до Артей рукой подать. Крюков так и звал меня: «соседушка». Бывало, при встрече — а виделись мы часто — он непременно спрашивал: «Как житье-бытье, соседушка?». Он мне рассказывал про свою гражданскую жизнь, про то, как в малолетстве, оставшись без родителей, попал в детдом, а оттуда в Москву, где выучился на слесаря и работал до самого ухода на войну...
Катя с жадностью слушала Анастасию Ивановну, рассказ которой в мельчайших подробностях рисовал образ ее дедушки. Катя будто увидела его молодым, сильным, смелым.
Особенно потряс ее рассказ о последнем бое.
...Стрелковый взвод Матвея Крюкова держал оборону вблизи реки Свирь. Было это в начале ноября. Стояла золотая осень. В утреннюю тишину вдруг ворвался гул моторов. Высунулся командир из своего окопа и увидел танки: они шли прямо на него. Пять машин ползло. А за ними — пехота.
— Танки! — раздался голос Крюкова, и каждый солдат взвода понял, что надо делать.
На брустверы окопов легли связки гранат и бутылки с горючей жидкостью. Приготовились и станкачи-пулеметчики.
Командир первым поднял над головой связку гранат и, размахнувшись, как не раз уже бывало, швырнул ее прямо под гусеницы ползущего на него танка. Удар был метким: левую гусеницу разнесло. Танк, сильно накренившись, застыл на месте.
Командирский пример окрылил взвод. Солдаты разом ударили по другим фашистским танкам.
Вскоре над полем боя запылало еще два факела. Тут и пулеметы заговорили.
Фашисты отступили. Но не прошло и часа, как они снова атаковали взвод Крюкова. Теперь на его позицию ползло шесть танков. И снова все повторилось: первым ударил по броне врага командир, потом весь взвод вступил в бой. Но на этот раз фашистам удалось ворваться на крюковскую позицию. Так случилось, что один из трех оставшихся вражеских танков накрыл окоп командира. Фашист стал утюжить его, мять гусеницами землю. Бой длился часа три. На помощь взводу подоспели свежие силы — стрелки и артиллеристы. Они, уничтожив все танки врага, заставили его пехоту отступить. Теперь на поле боя, где еще дымились танки противника да стонали раненые, появилась медсестра Настя Пахомова. Где перебежками, а где ползком она пробиралась к каждому, кто нуждался в ее помощи.
Нет, Настя не боялась пуль. Она их просто не слышала. Сестра боялась другого — не опоздать бы к раненому солдату, скорее бы вынести его в безопасное место. И она трудилась до седьмого пота: обрабатывала раны, бинтовала, поила раненых водой... И таскала совсем неподвижных людей на своих хрупких плечах. Самой бы в пору заплакать, а она раненых утешала: «Потерпи чуток, еще метров двадцать — и мы в безопасности...»
Уже всех вынесла с поля боя, а командира, своего земляка, не могла найти. Где же он?
К сестре на помощь подползли двое солдат. Они видели, как танк проутюжил окоп. Стали втроем искать командира взвода. Сестра умоляла: «Скорее копайте! Скорее...»
Крюкова нашли полуживым. Он даже не стонал. Чуть-чуть шевелились губы. Сестра, припав ухом к окровавленной груди, услышала еле уловимые удары сердца.
Не было сил управиться с израненным телом Крюкова. Он был прострочен пулеметной очередью весь — сверху донизу. Настя все сделала, чтобы хоть мало-мальски обезопасить его раны, но спасти не смогла. Крюков скончался...
— Вот так это было, — закончила рассказ Анастасия Ивановна и, глядя в большие Катины глаза, добавила: — Можешь гордиться дедушкой.
Анастасия Ивановна взяла в руки лежавший на столе портрет старшины Крюкова и сказала:
— Давай-ка, Катюша, я напишу тебе на память. Вместо дедушки.
— Спасибо вам. Вы такая добрая.
На обороте старой фронтовой карточки Крюкова Анастасия Ивановна написала: «Катюша! Я знала Матвея Крюкова, твоего деда. Знала молодым и бесстрашным. Будь похожей на него, и тебя все будут любить. Медсестра А. Пахомова».