Юлий Чепурин

Тяжело было покидать друзей, с которыми прожил столь трудное время, деля горе и маленькие радости пополам. Но приказ есть приказ. Он заставил меня распрощаться с армейской газетой «На врага» и привел в Сталинград во фронтовую «Сталинское знамя».

Редакция, куда я прибыл в начале сентября сорок второго года, находилась на левом берегу Волги, в Средней Ахтубе. Долго там не задержался.

— Поезжайте-ка в Сталинград, в 62-ю армию, — сказал редактор. — На подкрепление к Чепурину.

И я поехал на перекладных на подкрепление к Чепурину. Добрался до поселка Бурковский, а там лесочком вышел к Волге. Была ночь. Увидел пожарища на правом [695] берегу, услышал тарахтение пулеметов, разрывы снарядов. По волжской глади шарили прожекторные лучи. Но я удачно устроился на быстроходный катер, который доставил меня на правый берег. В «корреспондентский блиндаж», врытый в крутой берег реки, привел меня боец-связист, попутчик по катеру.

Хозяин блиндажа не спал. На столе горела гильза, а он, белесый, круглолицый политрук, склонившись над блокнотом, писал. Я представился. Политрук широко улыбнулся и обрадованно произнес:

— Ну молодчина! Вот это здорово!

Я понял, почему он обрадовался: трудно ему одному в сталинградской круговерти. Он подошел ко мне вплотную и, протянув руку для рукопожатия, назвался:

— Чепурин Юлий.

Взглянув в его воспаленные глаза, я спросил:

— Отчего не спите?

— Бессонница, — улыбнулся Чепурин. — Нет, дружище, спать в Сталинграде приходится мало, и то только чуток днем. Видите, пишу. До утра надо написать и успеть на телеграф отнести.

Чепурин взглянул на часы и снова сел за дощатый стол.

— Знаешь что, давай перейдем на «ты». Так легче будет жить.

— Конечно, — согласился я.

— Вот и хорошо. Я попишу, а ты устраивайся. Сооружай себе нары.

С Чепуриным было легко соседствовать. Веселый человек. Артист. Так оно и было: до войны окончил театральное училище, играл на сцене Саратовского драмтеатра. С ним не загрустишь. Он постоянно что-то творил, придумывал. Лишь когда писал, молчал.

В «корреспондентском блиндаже» он редко бывал. То отправлялся в дивизию генерала Родимцева, то на завод «Баррикады» к сибирякам Гуртьева подавался. Где ползком, а где перебежкой, но добирался до батальонов и рот. [696]

— Спрашиваешь, когда успеваю? — удивился Чепурин. — А все ведь рядышком. Метров двести влево отшагал — к гвардейцам Родимцева попал, взял вправо — у морячков Батюка оказался. Тут, браток, расстояния метрами измеряются.

И верно, все было рядом. От блиндажа командарма Чуйкова до самой передовой роты минут пятнадцать ходу. Часто враждующими были дома через улицу, а порой и этажи одного и того же здания. Но как трудно приходилось преодолевать эти метры! В Сталинграде все горело, любой закоулок простреливался, везде рвались снаряды и мины, а пули свистели на каждом шагу. Передвигаться по сталинградским улицам в дневное время почти невозможно было. А надо! В газете «Сталинское знамя» имелась рубрика: «Вчера в Сталинграде». Вот и должен был корреспондент Ю. Чепурин, преодолевая страх и опасность, пробираться туда, куда, казалось, и нет пути.

Это он, Юлий Чепурин, первым из журналистов узнал, что на площади 9 Января, занятой врагом, есть дом, в котором четверо наших храбрецов из 13-й гвардейской дивизии продолжают вести бой. Кто они?

Чепурин добрался до мельницы. Там находился командир роты лейтенант Наумов. Кто был ныне в Волгограде, знает эту мельницу. Она и сегодня сохранилась в том полуразрушенном виде, какой была в дни боев.

В роте Юлий все узнал о «гарнизоне» дома, состоящем из четырех воинов. Можно уже писать! Но нет, надо самому побывать в том доме. И корреспондент, которому не впервой ползать под огнем по-пластунски, отправился на встречу с легендарным «гарнизоном».

Возвратился Чепурин в свой блиндаж ночью. Весь промокший — был дождливый октябрь, усталый, он, стоя у порога, вытащил из полевой сумки блокнот и бережно положил его на стол:

— Здесь запечатлена боевая история Дома Павлова.

— Какого дома? — спросил я. [697]

— Как я сказал? Дома Павлова? А что, правда, неплохой заголовок для очерка.

В ту ночь Чепурин отправился в Среднюю Ахтубу. Очерк о легендарном доме он решил писать в редакции.

Вскоре весь сражающийся Сталинград узнал о подвиге четырех гвардейцев — Павлова, Глущенко, Александрова и Черноголова, героически оборонявших дом на площади 9 Января. О них рассказал на страницах фронтовой газеты политрук Ю. Чепурин. Очерк так и назывался «Дом Павлова». С легкой руки корреспондента весь мир и поныне знает, что в Волгограде есть Дом Павлова.

15 октября 1967 года мне довелось быть в Волгограде на открытии на Мамаевом кургане памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы. В один из дней я пришел на курган вместе с Героем Советского Союза Я. Ф. Павловым. До этого мы побывали в доме, который он защищал во время боев, встретились с жителями. Павлов подробно рассказал о том, как сражался здесь гарнизон дома. На Мамаевом кургане мы подошли к стенам-руинам. На правой стороне начертаны такие слова: «Огонька им, ребята, чтобы не забывали гады, чья эта улица, чей этот дом!.. Сержант Павлов».

Да, это сказал Павлов в сорок втором году. А кто услышал эти слова?

Конечно же, Чепурин, первым открывший сержанта Павлова.

Сегодня мы знаем Юлия Чепурина как одаренного драматурга. А тогда, в Сталинграде, никто не догадывался, что ему уготована такая писательская судьба. Правда, я замечал, как в свободные минуты, если, конечно, такие выпадали, он частенько что-то писал в толстом блокноте.

Мало ли что журналист пишет. Но однажды, когда мы договорились часок соснуть, он лег, но тут же вскочил и снова засел за свой толстый блокнот.

— Ты что, молитвенник сочиняешь?

— Угадал! [698]

— Тогда почитай на сон грядущий.

— Нет, дорогой, читать я пока не буду, но и темнить тоже не стану. Пишу пьесу. Да, пьесу «Сталинградцы». Вот и все... Да что это я ворую у тебя дорогие минуты — спи. Спи, и точка... Нам ведь предстоит восхождение на Мамаев курган. Понял?

Итак, в Сталинграде, в самом пекле боя, рождался драматург. Рождался, я бы сказал, своеобразно. Герои были рядом. Говоря словами Чепурина, метров двести влево отшагал — гвардейцы Родимцева стоят насмерть, взял вправо — моряки Батюка сражаются. Вот тебе и герои. Поспевай только о них писать, В газету — обязательно. Это служебный долг. Ну а у кого силенка да талант имеются, можно замахнуться и на большее.

Юлий Чепурин замахнулся. Причем не откладывая в долгий ящик. Он писал свою пьесу на правом берегу Волги, в горящем Сталинграде. Действующие лица создаваемого драматического произведения сначала шли в атаку, а затем появились в пьесе. Вот так, на мой взгляд, всегда должны сплетаться жизнь и искусство.

События в пьесе развертываются там, где ежедневно бывал их автор. Действие первое — правый берег Волги. Действие второе — у переправы на левом берегу. Действие третье — Сталинградская улица. Действие четвертое — командный пункт комдива, бетонная труба-туннель. Именно здесь, на этих горячих сталинградских точках, создавались Чепуриным-корреспондентом боевые репортажи для «Сталинского знамени».

А потом эти же места стали ареной для большого драматического полотна — пьесы «Сталинградцы».

А как скрупулезно Чепурин лепил своих героев! Помнится мне колоритный образ Захарыча, бакенщика. Так вот этот самый Захарыч вроде бы жил в нашем блиндаже. Чепурин часто изображал старого бакенщика, говорил его языком. А подсмотрел Юлий своего Захарыча среди жителей города, которые по разным причинам остались в Сталинграде и всеми силами помогали [699] воинам. Даже в подвале Дома Павлова были гражданские люди.

А всем известная инициатор создания добровольческих строительных бригад для восстановления разрушенного города Александра Черкасова все двести огненных дней прожила в землянке близ Мамаева кургана. Она перевязывала раненых, пекла им лепешки, поила родниковой водой, одним словом, помогала фронту. Жители города ремонтировали танки, подсобляли саперам на переправах... Вот там и приметил Чепурин Захарыча.

Среди действующих лиц пьесы — люди разных национальностей. Так и было в Сталинграде. В корреспондентском блокноте Юлия Чепурина были записи о подвиге снайпера-нанайца М. Пассара, истребившего более двухсот фашистов, о геройски погибшем пулеметчике-чеченце Ханпаше Нурадилове, о славном испанце командире пулеметной роты Рубене Ибаррури и многих других бесстрашных воинах. Ратные подвиги защитников города на Волге нашли свое достойное место в пьесе.

«Сталинградцы» пробились в Москву. Пьесу первым поставил Центральный театр Красной Армии. Тогда еще шла война. Многие воины, отправляясь на фронт, видели этот спектакль, и, я убежден, что чепуринские герои стали для них примером ратной доблести.

Лично мне довелось встретиться со «Сталинградцами» лишь тридцать лет спустя, 31 января 1973 года. Страна в те дни отмечала великую победу на Волге. В Волгоград приехали тысячи сталинградцев. Город жил воспоминаниями.

Вечером, когда я пришел в театр, меня восхитила публика. В зале сидели герои боев, на костюмах которых в блеске золота сияли ордена и медали. Сталинградцы пришли на свидание со «сталинградцами».

Да, ветеранам пришлось в тот вечер пережить то, что осталось лишь в воспоминаниях. Очень точно выразил свое состояние мой сосед, бывалый снайпер Герой [700] Советского Союза Василий Григорьевич Зайцев. Он так сказал: «Говоришь, мы в театре? Нет, а я эти два часа беспрестанно воевал...» Бой, который шел на сцене, эхом отдавался в зале.

Я впервые видел такое: каждый герой на сцене имел своего прототипа в зале. Вот пробирается сквозь горящую улицу города снайпер Кудров. Не Василий ли Зайцев это. Он. Или вот комдив полковник Климов ведет бой за Дом специалистов. Кто он? Этот же Александр Ильич Родимцев, сидящий в пятом ряду седой генерал. А вот и сам командарм, в грохоте боя отдающий приказ, Василий Иванович Дыбин, генерал-лейтенант. И в зале сидит бывший командарм 62-й армии Василий Иванович Чуйков, Маршал Советского Союза. Я видел, как оба командарма по окончании спектакля обнялись и расцеловались.

Хотя представление и закончилось, но зрители долго не расходились. Сцена рукоплескала залу, а зал — сцене, и все вместе — автору, воину-сталинградцу, драматургу Юлию Петровичу Чепурину.