Глава шестая

Сообщив хозяину квартиры, которую он снял под видом коммерсанта, что уезжает на несколько дней, Скорин продолжал свою деятельность в Таллине как капитан Кригер. Зайдя утром в управу и выслушав, что Грета Таар еще не нашлась, он медленно направился в сторону улицы Койдула.

Вывеска с названием улицы проржавела и покоробилась. Скорин безуспешно попытался разобрать совсем стершиеся буквы. Он не пошел к следующему дому, а пришел на другой угол, удостоверился, что это улица Койдула, и стал с любопытством разглядывать витрину маленького парфюмерного магазинчика, из которого хорошо просматривалась эта улица. Скорин вошел в магазин, остановился у прилавка, рассеянно посмотрел в окно. На улице много военных, у дома номер три расхаживает часовой. Еще Зверев говорил о казино, где проводят время офицеры абверкоманды. Хорошо бы туда сходить.

— Я вас слушаю, господин капитан.

— Здравствуйте, фрейлейн. — Сдержанно улыбнувшись большеротой курносой блондинке, он оглядел прилавок. — Зубную щетку, пасту, мыло, одеколон. Пожалуйста.

— Какие именно, господин капитан? — Девушка выдвинула ящики, стала раскладывать на прилавке образцы.

Сзади хлопнула дверь, и кто-то весело сказал:

— Курт, твое место занято.

— Какой одеколон предпочитает фрейлейн? — спросил Скорин. — Я так долго валялся в окопах, что перезабыл все названия...

— Могу предложить...

— Фрейлейн Инга предпочитает продавать самый дорогой одеколон. — Сзади раздался смех, и Скорин неторопливо повернулся. — Добрый день, капитан. — Офицер в гестаповской форме небрежно козырнул. — Разрешите представиться: унтерштурмфюрер Карл Хонниман.

Это был лейтенант-"танкист", так неловко упустивший Скорина в кафе.

Скорин сухо представился. Случайная эта встреча или он уже попал в поле зрения гестапо? Почему молодой гестаповец так весел? Его не могли не наказать за провал. Значит, он доложил необъективно, что-то скрыл.

Хонниман был в хорошем настроении, так как Маггиль неожиданно сменил гнев на милость, узнав о взрыве, не отправил на фронт, сказал: "Ты мне пока нужен здесь". Это была невероятная удача. А о старике, имевшем встречу с цветочницей, Хонниман при докладе умолчал. Если узнают, фронта ему не миновать, так ведь это если узнают. А сейчас Хонниман был бодр и весел.

— Надолго в Таллин, капитан?

— Нет, подлечусь — и обратно. Кому-то надо и воевать.

— Не надо сердиться, капитан. Мы уважаем фронтовиков, особенно если они не очень обидчивые. Курт, что ты застрял в дверях? Иди сюда, я познакомлю тебя с господином капитаном. Капитан с фронта, он может взять штурмом крепость, которую ты осаждаешь уже два месяца.

— Прекратите, Карл, как вам не стыдно. — Продавщица, смущенно улыбнувшись, ушла за портьеру.

— Понимаете, капитан, — гестаповец подвел к Скорину молоденького нескладного лейтенанта, — мой друг лейтенант Курт Визе два раза в день посещает заведение фрейлейн Инги. Сначала он покупал, как и вы, одеколон, но очень быстро перешел на мыло и зубные щетки... А нужны ему... — Гестаповец расхохотался.

— Здравствуйте, лейтенант. — Скорин протянул юноше руку. — Не обращайте на друга внимания, пошляки не понимают в любви.

— Станешь пошляком, если наша комната превратилась в парфюмерную лавку. Деньги, которые мы могли, бы пропить за здоровье фюрера, этот балбес два раза в день приносит сюда. — Гестаповец хлопнул лейтенанта по плечу, кивнул в сторону Скорина. — Я рад появлению боевого офицера, капитан нафарширован деньгами, тебя выводят из игры, Курт. Сэкономь свою марку, и идем пить пиво.

Скорин повернулся к молодым офицерам спиной, постучал по прилавку.

— Фрейлейн Инга, вы выбрали одеколон?

— Ты видишь, Курт? Капитан — оптовый покупатель, сегодня вечером Инга продемонстрирует ему все свои прелести...

— Лейтенант! — Скорин резко повернулся. — Ведите себя пристойно!

— Унтерштурмфюрер, капитан. — Гестаповец усмехнулся.

— Господин капитан! — Скорин пожалел, что при нем нет трости. — Ваш черный мундир можно заменить на зеленый, а Таллин — на мою роту. Я бы быстро отучил вас позорить звание офицера великого рейха! — Он решил форсировать события. Если появление гестаповца не случайно, он может сорваться и выдать себя. И действительно Хонниман резко спросил:

— Вы не любите гестапо, господин капитан? Вы плохо относитесь к группенфюреру Мюллеру?

— Вы не группенфюрер Мюллер! Если вы сейчас же не прекратите со мной пререкаться, я доложу о вашем поведении штандартенфюреру Зандбергу.

— Господа! Господа офицеры! Прошу вас! Господин капитан, я завернула вам то, что вы просили. Пожалуйста. — Девушка, сердито посмотрев на молодых офицеров, положила перед Скориным сверток.

— Извините нас, господин капитан. — Лейтенант вытянулся и козырнул. — Не сердитесь на Карла, он хороший парень, только излишне горяч.

Скорин, обдумывая, как лучше выйти из создавшегося положения, оглядел гестаповца и лейтенанта, пожал плечами.

— Умные люди предусмотрительны.

Гестаповец изрядно испугался, услышав имя Зандберга, но старался скрыть страх.

— Вы обо мне или о себе, господин капитан? — уже вежливо, улыбкой показывая, что шутит, спросил он.

— Это сказал Шиллер, и не о нас с вами, а об умных людях, — спокойно ответил Скорин, вынув из кармана бумажник, повернулся к прилавку.

— Три марки, пожалуйста.

— Прошу, фрейлейн Инга. — Скорин положил деньги, поклонился. — Надеюсь, мы еще увидимся.

Когда Скорин отсчитывал деньги, гестаповец заглянул через его плечо, подмигнул товарищу.

— Фронтовики — богатый и щедрый народ. — Хонниман не собирался выпить за счет вспыльчивого капитана, наоборот, хотел зазвать его на кружку пива, сгладить инцидент. Не дай Бог, капитан действительно пожалуется.

Скорин повернулся к офицерам:

— Господа офицеры решили сэкономить на зубных щетках и выпить пива?

— Курт, ты слышал приказание господина капитана? — Гестаповец взял товарища под руку, повел к выходу. — Прощайте, прекрасная Инга! — Он распахнул дверь: — Господин капитан, прошу!

Они вышли на улицу. Скорин посмотрел вдоль улицы Койдула, повернул в обратную сторону.

— Господин капитан, ближайшее заведение находится там. — Гестаповец показал на здание по соседству с абверкомандой. — Две минуты ходьбы. Раз вы вернули моего друга на истинный путь, то разделите с нами компанию. Мы угощаем.

— Карл, возможно, у господина капитана дела, — запинаясь, проговорил молчаливый лейтенант. — Неудобно.

— Идемте, господин капитан, — настаивал гестаповец. — Какие дела в отпуске? За кружкой пива вы расскажете тыловикам о своих победах на фронте.

Скорин в нерешительности остановился, затем ответил:

— Что же, дела могут и подождать. Идемте, господа. Надеюсь, заведение приличное, нам не придется видеть этих людей? — Он сделал рукой неопределенный жест.

— О чем вы говорите! Только для офицеров!

— Отлично! — Скорин переложил сверток в левую руку и, прихрамывая, зашагал рядом с новыми знакомыми.

— Ранение, господин капитан? — деликатно спросил лейтенант. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, лейтенант. Уже прилично, — ответил Скорин. Вскоре он входил в казино, не подозревая, что данное заведение организовано специально для него.

Когда они садились за столик, у стойки барон Шлоссер, по чьему приказу было открыто казино, получал у бармена свой вчерашний выигрыш. Выложив перед Шлоссером аккуратную пачку денег, бармен сказал:

— Вы всегда выигрываете, господин майор! Вам везет!

Шлоссер не ответил, дал бармену несколько марок, остальные деньги спрятал в бумажник и повернулся лицом к залу. Узнав Шлоссера, Карл Хонниман вскочил, барон небрежно кивнул, скользнул равнодушным взглядом по Скорину, вышел на улицу. Скорин узнал его сразу. Так вот каков барон в действительности! Наблюдая сквозь стеклянную дверь, как Шлоссер садится за руль лакированного "хорха", Скорин спросил:

— Большая шишка?

— О, да! — Гестаповец поднял глаза к потолку, сидевший рядом Курт наступил ему на ногу, и гестаповец замолчал.

Принесли пиво, новоиспеченные друзья выпили. Гестаповец неожиданно замолчал. Скорин был уверен, что, гестаповец его сразу узнал, но ему невыгодно показать это. Значит, следует напомнить. Воспользовавшись тем, что Курт отошел к стойке, Скорин отставил пустую кружку и сказал:

— Форма танкиста вам идет больше.

Шлоссер приехал в свое бюро в хорошем настроении. Оно быстро испарилось, когда он узнал, что расшифровать радиограмму пока не удалось. Он долго стоял у окна в своем кабинете, рассматривая текст, — две строчки из пятизначных чисел.

Возможно, работала рация подпольщиков. Очень короткое сообщение, походке на уведомление о прибытии. Но не выдает ли он желаемое за действительное? Опять ждать? Сейчас необходимо сосредоточить все внимание на вновь прибывших в Таллин офицерах. Шлоссер не сомневался — русский наденет немецкий мундир. Штатскому труднее искать подходы к абверкоманде. Каким образом можно быстро направить в Таллин офицера? Под каким предлогом? Проще всего — отпуск. Легче документировать командировку и проверить легче. Почему немецкий офицер проводит отпуск не в Германии, а в Таллине? Какая может быть создана легенда?

Размышления разведчика были прерваны приходом Маггиля.

— Добрый день, Франц, — продолжая думать о русском разведчике, сказал Шлоссер.

— Здравствуй, Георг, — недовольно пробурчал Маггиль. — Когда у нас неприятности, мы идем к друзьям. — Швырнув фуражку и перчатки на диван, он начал стаскивать мокрый плащ.

Шлоссер незаметно убрал бланк с радиоперехватом и бесстрастно наблюдал за взволнованным гостем.

Маггиль, наконец справившись с плащом, стал широкими шагами расхаживать по кабинету.

— Эстонские свиньи! Кто мог ожидать от них такай хитрости?

— Партизаны? — вежливо осведомился Шлоссер.

— Что я теперь сообщу в Берлин? И надо же, чтобы девчонка сбежала в отсутствие штандартенфюрера! Конечно, старый хрыч развлекается в Берлине, а я должен здесь...

— Ты сердишься, Франц, значит, ты не прав.

— Опять вспомнил покойников! — Маггиль остановился напротив Шлоссера. — Между прочим, Георг, ты виноват, что я влип в историю с радисткой.

— Возможно, Франц, возможно, — философски произнес Шлоссер, разглядывая перстень на своей холеной руке. При слове "радистка" он быстро взглянул на Маггиля, затем снова на перстень.

— Возможно, я и виноват. Не грешат только дети, Франц. Но если ты хочешь получить совет или помощь, то расскажи, что произошло.

— Ты будешь надо мной смеяться...

— Не исключено. — Шлоссер взглянул на растерянного Маггиля, улыбнулся: — Так что радистка?

— Две недели назад я получил сообщение, что одна эстонская девчонка прячет у себя в доме рацию. Я собрался идти к тебе, но раздался звонок из Берлина...

— Мне тоже вечно звонят не вовремя, — перебил Шлоссер. — Ты рассказал о рации, тебе посоветовали не посвящать абвер, действовать самостоятельно. Дальше.

— Георг, приказы не обсуждаются!

— Я тебя обвиняю? — Шлоссер откинулся в кресле, изобразил на лице сочувствие.

— Я решил, что рация может предназначаться русскому разведчику, которого ожидаешь ты. Установив за девчонкой наблюдение, стал ждать. Хотел сделать тебе сюрприз, Георг.

— Обожаю сюрпризы.— Шлоссер усмехнулся.

— Две недели девка гуляла на глазах у моих людей. Я думал, что вот-вот заполучу для тебя русского. Вчера она исчезла. — Маггиль махнул рукой. — Сегодня я приказал обыскать ее дом. Обшаривая подвал этой потаскухи, пятеро моих парней взлетели на воздух.

— Какая неосторожность! — Шлоссер покачал головой. — А рация?

— В подвале и хранилась рация, они открыли ящик и... — Маггиль щелкнул пальцами. — Я собирался ехать на обыск сам, лишь случай спас меня.

— Да здравствует Его Величество Случай, Франц! — Шлоссер ликовал. Лучшего подарка Маггиль сделать ему не мог. Вот оно, доказательство, что русский разведчик прибыл в Таллин. Можно сообщать адмиралу о перехваченной шифровке, получить передышку. Барон смотрел на гестаповца с нескрываемой симпатией. Теперь, дорогой Франц, ты у меня в руках.

— Все шутишь, барон! — Маггиль сморщился. — Что теперь делать?

— Видимо, ждать. Терпение, мой друг, основная добродетель разведчика, — философствовал Шлоссер. — Видишь ли, Франц, тебе надо привыкать к мысли, что русские не глупее тебя, мой друг, хотя они не принадлежат к великой арийской расе... Чтобы тебе не было слишком обидно, можешь называть их ум звериной хитростью. — Шлоссер улыбнулся. — Ну, что ты повесил голову, Франц? Ты же знаешь, Гейдрих скончался — эти чешские бандиты доконали его. У Кальтенбруннера масса своих забот, ему не до твоих неприятностей. Сообщи, что девчонка подорвала себя, рацию и ребят...

— Думаешь? — Маггиль поднял голову. — А ты скажешь Целлариусу, чтобы он не докладывал Канарису?

— Решись — и ты свободен, — ответил Шлоссер.

— Опять какой-нибудь грек? — Маггиль взял из лежащего на столе портсигара сигарету, прикурил, подозрительно посмотрел на Шлоссера. — Ты поговоришь с Целлариусом?

— Ты непоследователен, мой друг. Сначала ты скрываешь от меня рацию, хочешь все сделать за моей спиной. Затем, сославшись на распоряжение Берлина, отказываешь в помощи. А теперь... — Шлоссер недоуменно поднял брови, и серые глаза еще больше вытянулись к вискам. — Я не поклонник односторонних обязательств.

Маггиль встал, несколько минут молча расхаживал по комнате. Шлоссер сидел, откинувшись, безучастно поглаживал усы и походил на хорошо пообедавшего человека. Он обдумывал, как повести себя с гауптштурмфюрером. Докладывать о происшествии невыгодно: Маггиля могут снять, а кого пришлют на его место?

— Кого могут прислать на твое место, Франц? — Он задал этот вопрос вслух.

— Что? — Маггиль остановился, через стол перегнулся к Шлоссеру. — Что ты сказал? Из-за какой-то сопливой девчонки меня снимут?

— Не исключено, — равнодушно ответил Шлоссер и зевнул. — На фронт могут и не послать. Мне не известно твое положение в партии. — Он посмотрел в покрасневшее лицо гауптштурмфюрера. — Ты удивлен, Франц? И я удивлен, удивлен твоей недогадливостью. Сядь, не бегай по кабинету. — Шлоссер замолчал, подождал, пока Маггиль усядется в кресле напротив. — Кальтенбруннер ведет борьбу против адмирала Канариса и использует в ней тебя. Ты допускаешь ошибку, ставишь под угрозу выполнение приказа фюрера. Что теперь? Кальтенбруннер откажется от своего участия в глупой затее. Накажет виновных. Все так просто, Франц.

— Ты брось, Георг! — Маггиль облокотился на стол, зло уставился на Шлоссера. — Ты не можешь выполнить задание и собираешься свалить все на меня? Не выйдет! Где твой русский, из-за которого столько шума? Его нет, СД в этом не виновато. Абвер несет ответственность за невыполнение приказа. Я помогал тебе, пока имел возможность.

Шлоссер встал.

— Гауптштурмфюрер, я считаю нашу беседу бессмысленной. Я убежден, что СД, мягко выражаясь, необдуманными действиями поставило под угрозу выполнение приказа фюрера. Берлин решит, кто из нас прав. — Он поклонился. — Прошу меня извинить.

— Господин барон!.. Георг! — Маггиль вскочил. — Я пришел к другу, откровенно рассказал о случившемся! Нечестно пользоваться моей откровенностью...

— Послушай, Франц. — Шлоссер обошел стол, положил руку Маггилю на плечо. — Ты задумывался хотя бы на минуту, почему девушка исчезла? Нет? Две недели вы за ней наблюдали, она ничего не подозревала — и вдруг исчезла. Почему? Далее: тебе еще неизвестно, что вчера в городе заработал новый передатчик. Что же случилось? Неужели не ясно, что русский разведчик в Таллине. Он заметил твоих людей. Происшедшее — дело рук профессионала. Теперь обнаружить и взять его будет значительно труднее, а именно он — русский разведчик — необходим для выполнения приказа фюрера. Франц, Франц. — Шлоссер вынул из стола бланк с текстом радиоперехвата. — Полюбуйся.

Маггиль взял бланк, недоверчиво взглянул на коротенькую строчку цифр.

— Расшифровали.

— Пока нет, но, судя по краткости шифровки, русский сообщает о благополучном прибытии. — Шлоссер забрал у Маггиля листок.

— Что же делать, Георг?

— Решай сам, Франц. Я не знаю твоих отношений с Кальтенбруннером. В ближайшее время ни Целлариус, ни я не сообщим в Берлин о твоем провале. — Шлоссер сел за стол, подвинул папку с бумагами.

— В ближайшее время, — повторил Маггиль. — Это как понимать, Георг? Вы все время будете держать меня на крючке?

Шлоссер перестал писать, подняв брови, рассеянно посмотрел на гауптштурмфюрера.

— Извини, не понял.

— Ты сказал: "в ближайшее время". Надо понимать, что вы ставите мне условие: пока ты ведешь себя прилично, мы молчим. Так?

— Естественно. — Шлоссер вздохнул. — Ты же сам знаешь: попытка работать с тобой по честному успеха не принесла.

— Нужны гарантии, господин барон? — Маггиль взял плащ и фуражку, остановился в дверях.

— Ваша порядочность, господин гауптштурмфюрер, — не поднимая головы, ответил Шлоссер. — Для меня такой гарантии вполне достаточно.

— Хорошо, Георг...

— Англичане говорят: уходя — уходи. — Шлоссер подождал, пока за Маггилем закроется дверь, отложил ручку, потянулся. — Осел и в львиной шкуре ревет по-ослиному, — сказал он, снимая телефонную трубку. — Фрейлейн Фишбах? Передайте своему шефу, что я сейчас приеду. Пожалуйста.

Услышав частые гудки, Лота осторожно положила трубку. Еще не видя Шлоссера, слушая разговоры о нем, его работе в Москве, об опале и ожидаемом приезде в Таллин, Лота создала образ романтический и мужественный. При встрече утонченная элегантность барона сначала не понравилась девушке, он казался изысканным, излишне следящим за своей внешностью, недостаточно сильным. Но вскоре Лота заметила, что ее шеф не только уважает Шлоссера, но и побаивается его. Вот и сейчас стоило фрегатен-капитану услышать о скором визите Шлоссера, как начальник абверкоманды посуровел, окинул кабинет придирчивым взглядом, проверяя, все ли в порядке, словно готовился к приему старшего по чину. Хотя он полковник, а барон лишь майор.

Шлоссер все больше нравился Лоте, именно таким должен быть настоящий разведчик -внешне беспечный, даже легкомысленный. Так рассуждала девушка, втайне мечтавшая о карьере Мата Хари, естественно, без трагического конца знаменитой танцовщицы-шпионки. Лота с восторгом приняла предложение работать в абвере. Скоро год, как она работает секретарем у Целлариуса, печатает скучные документы, отвечает на телефонные звонки, подает шефу кофе.

Сообщив Целлариусу о скором приезде Шлоссера, Лота, бросая настороженные взгляды на дверь, торопливо причесалась перед маленьким карманным зеркальцем. Она даже подкрасила губы, но осталась недовольна и стерла помаду. Услышав под окнами автомобильный сигнал, она начала печатать. Когда Шлоссер вошел, неумело изобразила радостное удивление, словно он не предупреждал о приезде и не ради него она только что смотрелась в зеркало.

— Господин барон, фрегатен-капитан ждет вас. — Лота хотела помочь Шлоссеру раздеться. Барон, вежливо отказавшись, бросил плащ и фуражку на кресло, взял девушку под руку.

— Фрейлейн Фишбах, некоторые считают, что в Александре "нет чистоты настоящего арийца". — Шлоссер обнял ее за талию, заглянул в смущенное, покрывшееся румянцем лицо. — Как с этой точки зрения вы оцениваете меня? — Он почувствовал, что девушка вздрогнула, обнял ее крепче. — Учтите, баронский титул и благосклонность адмирала.

— Господин барон... — Секретарша отстранилась.

— Вот что, фрейлейн. — Шлоссер снова взял ее под руку, стал разгуливать по приемной, словно находился в тенистой аллее. — Еще в Берлине я пришел к выводу, что фрегатен-капитану следует сменить секретаря. Девушка, сочетающая в себе ум и обаяние, явление довольно редкое...

— Господин барон, ваши комплименты смущают меня. — Лота опустила голову и улыбнулась.

Шлоссер взял ее за подбородок, не ответил на улыбку.

— Приготовьтесь сдать дела...

— Господин майор, неужели...

— С завтрашнего дня вы работаете у меня. Это повышение, а не отставка. В двадцать часов я заеду за вами, уточним круг ваших обязанностей. Учтите, я не люблю женщин в военной форме. Спасибо.

— Вы гений, барон! — пробасил Целлариус, распахивая дверь кабинета. — Я год работаю с фрейлейн и ни разу не удостоился подобного взгляда.

— Александр, вы слишком велики, фрейлейн не может охватить вас взглядом. — Шлоссер пожал Целлариусу руку, вошел за ним в кабинет. — У меня прекрасные новости, Александр. Целый взвод прекрасных новостей.

Целлариус рассмеялся.

— Одну, о свидании с Фишбах, я услышал случайно, надеюсь, что остальные вы мне расскажете.

— Я для этого приехал. Но об этом после. — Шлоссер показал на дверь, подошел к столу и нажал кнопку звонка. Лота вошла с блокнотом в руках.

— Стенограмма?

— Нет, фрейлейн, фрегатен-капитан разрешает вам идти домой. — Шлоссер поклонился. — Вы свободны. Не забудьте, что в двадцать часов я заеду за вами.

Девушка закусила губу, посмотрела на Целлариуса.

— Господин фрегатен-капитан, я обязана повиноваться?

— Конечно.

Секретарша вышла, Шлоссер, посмотрев ей вслед, покачал головой.

— С характером.

Целлариус усмехнулся и выключил телефоны.

— Можете рассказывать, Георг.

— Покончим с этой фрейлейн. Я прошу отдать ее. Мне нужна для работы женщина, я на время беру у вас Фишбах, а так как вы не можете работать без секретаря, я отдаю вам своего дурака лейтенанта. Согласны?

— Пожалуйста, барон. — Целлариус пожал широкими плечами. — Но я так привык к ее незримому присутствию, что, наверное, стану скучать.

— Мне действительно скоро понадобится женщина, Александр. — Шлоссер сделал небольшую паузу и как бы между прочим добавил: — Русский разведчик точно в Таллине.

— О! — вздохнул Целлариус. — Вы страшный человек, барон. Целый час вы обхаживаете мою секретаршу, говорите о чепухе. Рассказывайте!

Шлоссер взглянул на часы.

— Я разглядывал полученный от вас радиоперехват и не мог решить, сообщать о нем в Берлин или нет. В это время явился Франц. Выяснилось, что русский выкинул такую штуку с нашим дорогим гауптштурмфюрером, что у бедняги надолго пропал аппетит.

Шлоссер подробно рассказал Целлариусу о своем разговоре с Маггилем.

— Теперь вы понимаете, дорогой Александр, — сказал он, заканчивая, — что в Таллине появился профессионал. Видимо, именно он отстучал перехваченную вами шифровку.

— Согласен. Мы заманили... Простите, барон... — Целлариус прижал руку к груди. — Вы заманили рыбу в пруд, теперь надо ее найти и поймать.

— Главное сделано, остальное — техника. Терпение и техника. Зачем нам искать? Искать станет русский. Он не отдыхать приехал, ему необходим подход к абверкоманде и ко мне. Он ищет подход, а мы ждем, ждем... — Шлоссер говорил азартно, сейчас он совершенно не походил на спокойного, несколько флегматичного барона Шлоссера. — Главное — не торопиться, не давать себя подгонять. Начнут трещать телефоны. Все чаще станет звучать команда: "Шнелль!" Ждать, ждать, Александр. Теперь-то мы его не упустим.

— Вы не упрощаете, барон? — Целлариус добродушно хохотнул. — Таллин не аквариум, а у вас в руке нет сачка.

— Упрощаю? — Шлоссер встал, быстро прошелся по кабинету, неожиданно рассмеялся. — Хотите пари, Александр? Через неделю-другую я познакомлю вас с русским, вы будете иметь честь увидеть профессионального русского разведчика. Согласны?

— Ужин в "Паласе". — Целлариус протянул поросшую рыжеватым пушком руку. — Через неделю вы его перевербуете?

Шлоссер, скрепляя пари рукопожатием, поправил:

— Нет, лишь познакомлю фрегатен-капитана Целлариуса с офицером государственной безопасности Ивановым Иваном Ивановичем.

— А когда вы его возьмете?

— Александр, вы помните Зверева, летчика, которого мы забросили к русским в начале мая? Конечно, помните. Очень распространенная категория русских. Зверев пошел на позор, возможно, на смерть, для того чтобы принести пользу своей стране. Скорее всего "Иванов" — человек той же формации. Его арест — лишь уничтожение одного противника.

Шлоссер задумался.

— Но его необходимо перевербовать.

— Переиграть. НКВД не пошлет человека, которого можно купить, но почти любого живого человека можно перехитрить. — Шлоссер провел ладонью по лицу, вздохнул. — Вы правы, не следует зарываться и фантазировать. Сначала русского необходимо обнаружить. Что мы о нем знаем? Человек приехал в Таллин примерно две недели назад. Документы прикрытия дают ему возможность пробыть в городе месяц или более. Он должен появиться на нашей улице, скорее всего он уже был здесь. Следовательно, мы имеем его фотографию. Он наверняка придет в казино, так как это самое удобное место, где можно познакомиться с нашими офицерами. Сколько немецких офицеров может удовлетворять всем перечисленным требованиям?

— Вы считаете, что русский наденет наш мундир?

— Скорее всего.

— Да, барон, вы полагаете, что готовится дезинформация, касающаяся Японии?

Майор посмотрел на Целлариуса несколько растерянно, потер лоб, усмехнулся.

— Ах, это? Да, Александр, считаю.

— Но почему информацию о Востоке адмирал хочет передать с Запада?

— Возможно, я ошибаюсь, — думая явно о другом, ответил Шлоссер.