Княжна вышла не сразу. Офицеры стояли у окон, картинно опираясь на шашки. Сестры сидели на уцелевших от военных разгромов протертых креслах. Говорили полушепотом. Это делалось для новичков, которые должны были сразу почувствовать, куда они попали. Сестра Недзельская, при спущенном модераторе, одним пальцем подбирала какой-то мотив. Тень от пальмы падала на ее строгое лицо, на клавиши рояля. Рядом с нею стоял тонкий, как стебель подсолнечника, молодой сапер и глядел на нее влюбленными глазами.

В углу у двери, слегка развалясь в кресле, сидела Розалия Семеновна — старший врач пункта, еврейка, о которой офицеры говорили: «Красива, как библейская Юдифь».

В этом кругу, где слово «жид» произносилось с той серьезностью и с тем же барским презрением, как и в литовских и мазовецких замках два столетия назад, ее терпели из уважения к ее познаниям, такту и необыкновенной красоте.

Розалия Семеновна, в свою очередь, по каким-то непонятным причинам терпела это окружение чванных бар и не стремилась перейти в другой, более демократический лазарет. Но зато во всей ее фигуре, в положении рук, в чертах лица, в нарочитых медлительных интонациях голоса чувствовалось постоянное, утомительное напряжение.

На вечерах вокруг нее всегда собирался кружок молодых офицеров, которым легко и приятно было беседовать с этой развитой, находчивой женщиной, пока они еще не почувствовали, что слишком большое внимание, оказанное красавице еврейке, будет принято остальными женщинами во главе с княжной как признак дурного тона.

Когда вошла княжна, все встали. Мужчины — так, как встают при входе офицера в высшем чине, сестры сделали вид, что им уже давно пора было приняться за хлопоты по хозяйству, а Розалия Семеновна пошла навстречу княжне.

Княжна поцеловала врачиху и, держа ее за руку, остановилась посредине большой, плохо освещенной комнаты с голыми стенами. Вскинув с легким щелканьем золотой, с перламутром лорнет, она обвела взглядом всех присутствующих. Головы офицеров склонились одновременно, как колосья на ветру.

Трудно было решить, осталась ли довольна княжна составом приглашенных. Ее полное, почти округлое лицо, с разливом яркого, но уже не девичьего румянца, было невозмутимо. Глаза улыбались, но улыбались отдельно от всего лица, потому что рот был крепко сжат, обнаруживая только узкие, острые на концах полоски розовых губ.

— Я очень рада, — произнесла она не то с французским, не то с итальянским акцентом. — А, и вы здесь, мосье Бутусов? — обратилась она к поклоннику Недзельской. — Очень рада буду еще раз слушать ваше пение. — Ее плохой русский язык казался офицерам лишним признаком аристократизма.

Офицеры по очереди подходили к княжне, некоторые называли фамилии, щелкали шпорами и отходили.

Андрей вышел из угла, где оставила его Лидия, и тоже пошел к княжне.

Подняв лорнет, княжна оглядела его с ног до головы.

— Ах, Костров? Помню. О вас говорила мне Лидия. Буду очень рада, если вам у нас понравится.

Андрей опять ушел в свой угол, продолжая наблюдать за присутствующими.

Лидия выбежала из маленькой боковой двери, возбужденная, с пылающими щеками.

— Прости, пожалуйста, — шепнула она, на одну сотую часть секунды приникая к Андрею. — Мы сейчас из Минска получили торты. Ты уже представился княжне? А мое платье тебе нравится? Это парижское.

На белом тончайшем шелку были нарисованы огромные тусклые бабочки, опускавшиеся на яркие вишни и сливы. Из-под пышных оборок чуть выглядывали острые кончики белых атласных туфель. На декольтированной шее теплыми фиолетовыми огоньками поблескивал жемчуг. Андрея коробила эта неуместная, нелепая роскошь. Даже княжна была в костюме сестры. Она прошлась лорнетом по Лидии и отвернулась.

— У вас здесь можно совсем забыть, что мы на фронте.

— Так ведь это же хорошо, милый!

Андрей молчал, пристально осматривая наряд девушки.

— Ты недоволен? — поняла Лидия. — Вот странно! И сестры некоторые... Но те больше из зависти. Ну, я сниму. Только платье оставлю. Хорошо? — заискивающе заглянула она в глаза. — Зачем же я все это добро везла сюда?

— Как хочешь, — сказал он девушке.

Лидия вернулась без жемчугов и в черных туфлях. Теперь пестрое платье казалось надетым случайно, как на примерке...

Музыкальный вечер начался.

Сапер плохим, любительским тенором пел избитые романсы и в антрактах, беззвучно кашляя, жаловался на простуду, полученную на постройке моста. Он держал в руке большой остро надушенный платок и то и дело вытирал сухие губы и мокрый лоб.

Сестра Бородина сыграла «Весной» Грига и Фантазию f-moll Шопена.

Лидия читала стихи.

Она читала рассудочные вещи Апухтина и Мелынина с подчеркнутой резонерской сухостью, отчего окончательно терялась и без того бедная музыка стиха, и иссушенные, примитивно философские фразы казались убогими в своей обнаженности.

«У нее нет вкуса», — подумал Андрей.

Недзельская пела грациозные английские песенки, которые походили на звон хрусталиков, падающих струйкой на фарфоровое блюдо.

Она почти примирила Андрея с концертной частью вечера.

Перед ужином в комнату вольно, как в свой кабинет, вошел среднего роста офицер с адъютантскими аксельбантами и, не оглядываясь, прошел к княжне.

— Si tard, mon ami!{14} — с ласковым укором сказала княжна. — Я уже не ждала вас. Мы собираемся идти ужинать.

— Я виноват, но заслуживаю снисхождения, — по-русски ответил офицер. — Комкор гонял меня в Молодечно. Я едва успел почиститься. — На нем сапоги были лаковые, бутылками, каких не носят на фронте, а френч и бриджи кричали о высокой марке портного. Столичный шик прочно гнездился в нарочитых складках, в ловком сочетании вольности и аккуратности английского военного покроя.

Барон повел княжну к столу в соседней комнате. Лидия и Андрей оказались рядом.

Кусты сирени делали стол похожим на клумбу, закуски были поданы со всем возможным на фронте искусством. Окна были затянуты полотнищами от палаток, чтобы не проник сюда чей-нибудь нежелательный взор.

— Во всем этом есть какая-то очаровательная тайна, — тоном провинциального декламатора произнес сапер.

— Она не замедлит разъясниться, — засмеялась Недзельская.

— За первым бокалом! — весело крикнула Бородина.

— Я где-то вас встречал, — обратился барон к Андрею, светски улыбаясь.

— Я здесь недавно, — ответил Андрей. — Я был, правда, в этом же корпусе и раньше, но солдатом... вольноопределяющимся...

Барон великодушно продлил любезность:

— Тогда, может быть, раньше, в Петербурге?

— Едва ли... У меня мало знакомых в столице. Разве только в своей среде... Студенты...

Барон, все так же улыбаясь, развел руками. Жест должен был означать: «Ну, значит, ничего не поделаешь», — и заговорил с княжной.

— Почему вы открещиваетесь от знакомства с бароном? — спросила Лида.

— Он мне не нравится. Как его фамилия?

— Липпенбах.

— Это не родственник того, двинского, который проворовался?..

— А я хотела вас с ним познакомить. У них бывает весело. Его брат — артиллерист. Тоже адъютант штаба артиллерийской бригады. Мы к ним ездим. Они часто устраивают вечера, танцуют...

— Господа, — по-мужски постучала вилкой по тарелке Недзельская. — Минуту внимания!

— Занавес приподнимается. Госпожа тайна выходит на авансцену, — балагурил сапер.

— Тише, тише!

— Господа! — начала Недзельская. — Все наши друзья знают и любят нашу начальницу и нашего лучшего друга, нашу дорогую княжну. Все наши друзья знают, что княжна с самого начала войны оставила светскую жизнь, чтобы предаться святому делу служения раненым героям. Здесь она живет как простая сестра, ведя самую скромную жизнь, без всякой роскоши. Сегодня день рождения княжны...

— О-о-о! — раздались крики. Все глаза были обращены на княжну, которая смотрела теперь на Недзельскую с кроткой улыбкой, как будто это была ее любимая дочь.

— Тише, тише! — закричала Лидия.

— Сегодня день рождения нашей дорогой княжны. Поэтому он стал праздником для всех нас... Позвольте мне поднять тост за нашу дорогую начальницу и друга.

— Вы настоящий тулумбаш, Нина! — крикнул барон.

Недзельская, отодвинув стул, покачивающейся походкой пошла к княжне. Княжна ждала, откинувшись к спинке кресла. Они долго целовались. Потом к княжне потянулись сестры и офицеры с бокалами.

— Зачем же вы не шепнули мне в прошлый раз? — громко выговаривал барон Лидии. — Приехал бы командир корпуса. Да весь штаб примчался бы!

— И весь наш батальон в полном составе! — подхватил сапер.

— И наши, — неуверенно буркнул пехотный штабс-капитан.

— Кто же тогда остался бы на позициях? — подняла брови княжна. — Нет, такие фестивали едва ли уместны на фронте. И я вообще была против... Но девочки... — она посмотрела на сестер, — они устали и соскучились...

— Да, да, княжна не хотела и слышать о торжестве. Был целый бой. Мы уж тайком от нее все сделали, — заявила Бородина.

— Княжна согласилась только для нас. Она сама выше таких пустяков, — крикнула Лидия.

— Вы слишком экспансивны, ma petite, — холодно заметила княжна.

— Лидия, сядьте, — сказал Андрей. — Вы выдали секрет. Значит, княжна все-таки знала о вечере... И вообще никогда не следует участвовать в комедиях.

Появилось шампанское. Два санитара внесли в комнату большой сладкий пирог и башню из мороженого со свечкой на вершине.

Все эти редкости гости встречали шумом и криками, а когда был разрезан огромный арбуз и оказалось, что он начинен, несмотря на осень, свежими ягодами, цукатами и марципаном, гости пришли в неистовый восторг.

— Где же Татьяна Николаевна? — спросила княжна.

— Ей нездоровится, — ответила Лидия. — Она дежурила ночь.

— Кто это Татьяна Николаевна? — полюбопытствовал Андрей, вспомнив вдруг о Татьяне.

— Новая сестра. Замечательно интересная. Блондинка. Высокая. Ты любишь блондинок? — Лидия под столом пожала руку Андрея.

— А вы знаете, кто устроил все эти сюрпризы? — спросила вдруг Андрея сестра Бородина.

— Сестра Недзельская? — постарался догадаться Андрей.

— Нина Владимировна? О нет. Я думаю, что она не рассердится, если я скажу, что из нее никогда не выйдет хорошая хозяйка. Она мечтает стать композитором...

— Кто же тогда?

— Лидия.

— Да что вы?

Лидия сияла.

— Прекрасно, Лидия Николаевна! Исполать! — встал барон. — Предлагаю тост за организатора этого вечера.

Все бокалы потянулись к Лидии.

— Доволен? — шепнула она Андрею.

— Мне не нравится, как смотрит на тебя этот хлыщ.

— Он очень воспитан, всегда вежлив...

— У него наглый взгляд. Он целует руку подчеркнуто, как будто хочет показать, что имеет на тебя какие-то права.

— Хочешь, поедем кататься после ужина? — шептала Лидия. — Отправь ординарца и вызови пару.

Трофимов сидел на кухне. Санитары кормили его и еще нескольких ординарцев и кучеров остатками.

— Трофимов, дорогой, не сможешь ли отвести верховых лошадей в парк и приехать на паре?

— Кататься изволите? Холодновато, а луна... Слушаюсь, в один миг.

Парень улыбался приветливо, а Андрей глушил в себе чувство стесненности и неудобства.

Барон уехал в коляске. Он поцеловал на крыльце обе руки Лидии, и девушка с тревогою краями глаз посматривала на Андрея.

Барон был пьян. Он пошатывался и, запахивая накинутую на плечи шинель, говорил Лидии:

— Мы ждем вас. Мы всегда вам рады. Вы — наш ангел...

Розалия Семеновна увела Лидию.

— Идите, идите, вы простудитесь. Вы разгорячены, а ночью здесь тянет свежестью от болот...

Луна светила скупо и часто пряталась в черные гнезда туч. По дорогам стояли почему-то долго не просыхавшие лужи. Леса уже шелестели на ветру жестяным шелестом, кучились, отступя от дороги, темными придорожными валами. Кони летели во мрак, как будто это было похищение и уже нагоняла погоня... Лидия возбужденно приникла к Андрею, и ее волнение передавалось ему, хотя в этот вечер еще какие-то нити порвались между ними...

— Куда? — спросил Трофимов.

— Куда-нибудь далеко-далеко! — капризно сказала Лидия.

Кони понеслись.

Солдаты у мостов спрашивали пропуска и сразу сдавались на резкий окрик Трофимова. По деревянной гати пронеслись вихрем, и плохо связанные бревнышки, как клавиши потерявшего голос рояля, часто стучали под железом колес. Луна глядела теперь в болото, и тростники казались большим грязным мхом, вздувшимся на ветру. Тусклые прорези воды серели за перилами длинного настила хлюпкой западней.

На безлунных дорогах приходилось крепко держаться и держать девушку. Высокий тарантас бросало во все стороны. Губы неожиданно и остро встречались с пересохшими от вина губами. Свежий ночной ветер трепал локоны Лидии и холодил горячий лоб Андрея. Ночное небо поворачивалось медленно. Навстречу все тем же звездам быстро неслись кони.

— Неужели это Мигелены? — спросил Андрей, оглядывая притаившиеся во тьме домики и ветлы над заводью.

— Так точно.

— Как же мы далеко уехали!

— Кони стояли долго. Как звери... — весело крикнул Трофимов.

— А где стоит поручик Хазарин? Ты знаешь?

— Так точно. Они на хуторе, полверсты от деревни. Изволите заехать?

— Заедем, Лида?

— Куда хочешь, куда хочешь, — устало сказала девушка.

Хутор обозначился одиноким огоньком.

— Не спят еще, — сказал Трофимов.

— Давай подъедем. Мы сами пойдем, посмотрим. На хуторе надрывно и зло залаяли собаки.

— Я боюсь, — сказала Лидия.

— Пустое. Трофимов, дай кнут. Пойдем, Лида.

— А может быть, неудобно ночью...

— А я посмотрю в окно.

Через запыленное, с потеками, стекло был виден угол большого стола. Спиной к окну сидели на скамье офицер и женщина в косынке. Рука офицера лежала на талии сестры. Слышались пьяные крики. Кто-то пел, поминутно сбиваясь с тона. Кто-то колотил ножом по тарелке.

— Ну, мы, кажется, с бала на бал. Здесь кутят, Андрей ввел девушку в сени. Налево, в каморе, надрывно кашляла женщина, укачивая хныкающего ребенка. Андрей распахнул дверь направо. Горячий воздух накуренной волной вышел из комнаты, и в ту же минуту Лидия крикнула:

— Ай! — и рванулась обратно, увлекая за собою Андрея.

На столе, разухабисто разбрасывая ноги, плясала голая женщина в белой косынке. Хазарин тянулся к ней через весь стол. Он кричал и старался схватить ее за ногу. Другой офицер отводил его руки. В это время, когда распахнулась дверь, несколько бутылок упало на пол.

Лидия дрожала, всхлипывая, противно хныкала в темноте и не могла взобраться в тарантас.

— Ты нарочно, нарочно...

Хмель, видимо, проходил.

— Сиди, — резко сказал Андрей. — В Лужки, Трофимов!

Трофимов удивленно посмотрел на всхлипывающую Лидию, ничего не спросил, взобрался на козлы и быстро погнал лошадей.

Лидия успокоилась не скоро, но Андрей только тогда и сказал ей:

— Ты ведь сама предложила ехать и сама сказала Трофимову: «далеко-далеко». А теперь говоришь: «нарочно».

Лидия, словно извиняясь, прижалась к Андрею. Потом, глупо хихикнув, сказала:

— На фронте мужчины все как звери.

Тарантас катился с холма в глубокую низкую долину. Тянуло болотом. Трофимов сдерживал лошадей. Густой туман клубился внизу и тяжело полз куда-то налево. В лунном свете приникшее к земле облако казалось серебристым маревом, скрывающим за собою берег реки или пруд.

Лошади на малой рыси вошли в туман...

Внезапно острой спазмой перехватило горло, и на глазах выступили быстрые, частые слезы.

— Что это? — встрепенулась Лидия.

Андрей вскочил на ноги.

— Гони карьером! — крикнул он Трофимову и крепко зажал нос и рот девушке ладонью.

Тот самый запах, которым отдавало на вышке под Болимовом, тот, который стоит над всеми складами газовых снарядов.

Кони рванулись, и облако через несколько секунд осталось позади.

— Это газ, — сказал, утирая глаза, Андрей, — но откуда?

— А тут, ваше благородие, рядом склад, — сообразил Трофимов.

— Ты чувствуешь что-нибудь? — спросил Андрей Лидию.

— Першит в горле...

— Утром обязательно обратись к доктору. Плохие шутки. А ты, Трофимов, тоже. Всегда со складов сочится газ, но не в такой мере. Правда, низкое место.

Теперь быстро неслись к Лужкам. Уже седым поздним утром Андрей смотрел, как нырнула в парк Лидия...

У себя на столе нашел телеграмму.

Кирилл, кузен, друг детства, звал на свадьбу в имение невесты. Долго вертел в руках бумажку. Всего три-четыре дня. Кому он здесь нужен? Конечно, отпустят. Неудобно, что в первые же месяцы, но вся речь идет о каких-нибудь четырех днях. Тут же заготовил телеграмму кузену, чтобы выслали лошадей на станцию...