5
Командир «Indomitable» стоял у узкой щели боевой рубки, уткнувшись лбом в окуляры стереотрубы. Рога трубы медленно ползли вбок, следуя склонению низкого, закутанного дымом силуэта на лиловой черте горизонта. Рядом с командиром, тоскуя и нервничая, топтался старший артиллерист корабля.
— Ход у него все время падает… Черт! Неужели мы так и не дождемся известия о начале военных действий? Противно чувствовать себя лисой, которой запрещено рвать курицу.
Он нагнулся к переговорной трубке.
— На дальномере!.. Дать дистанцию до противника!
— Шестьдесят три, пять, ( глухо заурчало из трубы.
— Вот видите, опять нагоняем. Нужно оттянуть. Я хочу расчехвостить его с девяносто пяти кабельтовов на предельной дальности его артиллерии. Он не сможет даже поцарапать нас.
Хлопнула броневая дверь. Запыхавшийся рассыльный подал командиру листок.
— Из радиорубки, сэр. От адмирала.
Командир выхватил листок. Он и артиллерист взглянули друг на друга жадными, настороженными глазами, и артиллерист нажал кнопку. Ток ринулся в башни и казематы, призывая к вниманию.
— Ну? ( спросил артиллерист, заметив нервную спазму мускула на щеке командира.
— Ничего не понимаю, ( командир протянул радиограмму, ( читайте сами.
Артиллерист поднес листок к щели рубки.
«Командиру «Indomitable». Ввиду неясности до сего времени наших отношений с Германией, предписываю: преследование адмирала Сушона прекратить. Но, дабы ввести немцев в заблуждение о нашей способности держать ход, что считаю важным для возможных будущих операций, преследование прекращайте не сразу, а постепенным уменьшением количества оборотов, чтобы у Сушона создалось впечатление медленного отставания преследующего. По выходе из видимости противника ворочать на W и держаться, крейсируя на траверзе Бизерты, наблюдая за путями на Гибралтар.Мильн».
Артиллерист вскинул светлые глаза на командира:
— Что за белиберда? Вы понимаете что-нибудь?
— Не больше, чем вы.
— Неслыханный вздор! Каким образом Сушон может поверить в такую небылицу, что мы отстаем из-за невозможности держать ход, после того, как в течение семи часов он убеждался в обратном и видел, что, не вводя в действие всех котлов, мы обжимаем его, как хотим? Ведь, прости господи, мы же имеем дело с отличным моряком, а не с учительницей школы для раскаявшихся девок. Кого может ввести в заблуждение такой лошадиный анекдот? Тут что-то неладно! Спятил старик, что ли?
— Тише, Викли, ( вполголоса сказал командир, ( не забывайте, что здесь сигнальщики. Я обязан заботиться о том, чтобы их мнения об умственных способностях флагмана не совпадали с вашими, иначе они начнут делать ненужные умозаключения обо всех нас, а это поведет ко многим неприятностям.
Командир снял телефонную трубку:
— Старшего механика! Это вы, Холден? Потрудитесь через пять минут начать сбавлять обороты. Да! Я, кажется говорю по-английски ( сбавлять обороты. На десять оборотов меньше через каждые пять минут. Что? Вы слышали приказание? Ну и хватит!
— Хорошо! ( артиллерист сжал кулаки, не отрывая завистливого взгляда от дымной проекции немецкого крейсера. ( Я не возражаю против всякой там высокой стратегической кулинарии, которой заняты наверху. Но скажите мне, ради какого Вельзевула мы должны ворочать на W, когда детям ясно, что Сушон идет на О, в Мессину, и возвращаться к нам в лапы ему не придет в голову, если его голова не в таком же состоянии, как у наших Энсонов.
Командир покусал черенок трубки, высосал из него плотное облако дыма и раздумчиво заметил:
— Я не имею права критиковать старших, но мне думается, что на этот раз там происходит крупная стратегическая ошибка. Это все злосчастный принцип сосредоточения оперативного руководства на берегу. Флот плавает в море, на кораблях сидят флагманы, а боевые приказы даются из лондонской канцелярии. Луи Баттенберг ужасный диктатор, и на полногтя не желает поступиться своим адмиралтейским абсолютизмом. Он исходит из истины, что корабли слишком дорогое имущество для боя. Это психология фабриканта фарфоровых статуэток, а не флотоводца. Я подозреваю, что, если даже мы и вступим в войну, наши морские операции будут заключаться в моральном давлении на противника списками эскадр и личного состава, без применения их в бою. «Fleet in being» ( вот принцип Луи Баттенберга, Фишера и всей нашей морской стратегии.
— Дьявол бы унес их вместе с этой стратегией! ( буркнул артиллерист. ( У меня пушки, и, если во время войны эти пушки будут стрелять тоже только морально, мне остается повеситься на гафеле взамен британского флага. ( Он повернулся к артиллерийским кондукторам и рявкнул в бешенстве: ( Накрыть приборы чехлами! По башням отбой!
«Indomitable» замедлял ход. Стремительный гул винтов, ослабевая, переходил в замедленное дрожание.
Далекий «Гебен» скрывался за горизонтом. Над ним были видны теперь только верхние башни, мостики, широко расставленные трубы и мачты.
6
«Warrior» и «Gloucester» встретились в море, у входа в Отрантский пролив. C «Warrior», застопорившего машины, просемафорили на «Gloucester»: «По приказанию флагмана примите штрафованного матроса».
Море дышало крупной и неровной зыбью. Для Джекоба Доббеля сочли ненужным посылать крупную посуду — спустили четверку. Четверку метало, как волейбольный мяч, и ей едва удалось оторваться от крейсера. Высокий вал вскинул ее почти до уровня верхней палубы, и гребцы, напрягая все силы, предотвратили удар о выступ каземата. Следующая волна далеко откинула четверку от борта. К «Gloucester» она подошла, на треть наполненная водой. Над водой болтался поданный с выстрела штормтрап. Доббель, держа под мышкой сундучок с имуществом, судорожно цепляясь правой рукой за узлы, поднялся на борт, пробалансировав над густо-зеленым бурлящим кипятком. Вступив на палубу, он отряхнулся от воды, как выкупавшийся пес, и огляделся. Невдалеке торчал вахтенный офицер. Поставив сундучок на палубу, Доббель подошел к нему и подал пакет.
— Матрос Доббель. Прибыл на корабль его величества «Gloucester».
Вахтенный офицер оглядел Джекоба Доббеля с головы до ног с такой гримасой, как будто смотрел на омерзительно грязный и дурно пахнущий предмет, хотя Доббель был в одежде первого срока, только вымоченной морем.
— К старшему офицеру, ( процедил вахтенный начальник сквозь зубы и отвернулся.
Джекоб поднял сундучок и отправился на поиски старшего офицера. Он прошел крестный путь под нахальными взглядами кондукторов и боцманов, ненавидяще-брезгливыми ( офицеров и тайно сочувственными ( матросов. Старший офицер ходил по юту и рыжими зрачками сеттера изучал медный диск кормового шпиля. Диск горел медью, как солнце, но старший офицер не доверял блеску, памятуя, что и на солнце могут быть пятна. Доббель повторил ритуал, от постановку на палубу сундучка до рапорта и вручения пакета. Старший офицер вскрыл пакет и, как собака, обнюхивал бумагу.
— Вы думаете, матрос Доббель, мне приятно возиться с такой вонючей падалью, как вы и вам подобные? ( ласково спросил он, положив бумагу в карман.
Матрос Доббель промолчал. Да старший и не ждал ответа.
— Специальность?
— Дальномерный унтер-офицер, сэр!
— Что? Вы, кажется, продолжаете воображать себя унтер-офицером? Я вас отучу от чинов! Ваше счастье, что в Александрии нам пришлось оставить в госпитале сигнальщика, не то похлебали бы вы у меня горячей беды в кочегарке. Марш в кубрик, и запомните мою фамилию. Меня зовут Мак-Стайр, и я умею делать из плохих матросов пуддинги, посыпать изюмом и запекать в топке. Слышите?
— Так точно, сэр!
— Вон!
Джекоб Доббель мгновенно исчез с палубы. Было похоже, что его вместе с сундучком смыла и унесла грузная волна, хлестнувшая в обрез юта и бросившая на палубу снежный ком пены, с веселым журчаньем ринувшейся в шпигаты.
7
«Моя верная Грета!Я чувствую каждую минуту моим любящим сердцем, как ты тоскуешь обо мне. Я вижу, как ты подходишь к своему туалету и твои голубые глаза наполняются слезами. Осуши их, Грета! Германская женщина должна подражать в бодрости женщинам наших древних сказаний. Я еще жив и здоров, хотя не знаю, что будет со мной через несколько часов. Сейчас мы догружаем последнюю тонну угля в Мессине. Итальянские власти изо всех сил старались помешать этому (хорошего союзника имел наш обожаемый кайзер в этих макаронниках!), но, благодаря заранее заготовленным транспортам и содействию агента господина Стиннеса, отдавшего нам уголь, закупленный англичанами, мы снабдились на большой поход. Адмирал Сушон — величайший герой. На требование итальянского коменданта выйти из порта по истечении двадцатичетырехчасового срока он ответил этому надутому олуху, что считает срок не с момента прихода в порт, а с момента выдачи морским министром разрешения на погрузку, и что двадцатичетырехчасовой срок не вытекает из норм международного права, а является частной точкой зрения англичан, для культурных наций необязательной. Итальянец съел эту пилюлю с кислой рожей. Адмирал решил прорываться на Константинополь. Адмирал, как настоящий германец, выбрал самый опасный путь — в Стамбул. Он сказал офицерам: «Лишь бы нам, господа, добраться до Константинополя, а там я ручаюсь, что под жерлами наших пушек Высокая Порта будет маршировать под немецкие марши». Через час мы покидаем Мессину. Если только нам удастся прорваться, это будет гениально. Но, по правде сказать, я мало верю в успех нашего геройского, но рискованного предприятия. Англичане повсюду на нашем пути. По донесениям агентуры, сегодня утром видели «Gloucester» у входа в Мессинский пролив с юга. Очевидно, он стережет наш выход. Линейные крейсера, хотя и отстали от нас вчера, но, вероятно, также находятся поблизости и готовы обрушить удар. Мы слишком ценная добыча, и британцы не так глупы, чтобы ею не воспользоваться. Им выгодно разгромить нас и произвести во всем мире огромный моральный эффект не в нашу пользу. Поэтому мы готовимся к великому подвигу и к славной гибели во славу нашего отечества и кайзера. Я крепко обнимаю тебя, Грета, и прошу поцеловать нашу невинную малютку Минну. Как бы я хотел еще раз ее увидеть! Если меня не станет, ты расскажешь ей, что ее отец умер за отечество, с именем бога и императора на устах. Прощай, Грета.
Эгон.
P.S. Все же, на случай благополучного исхода нашего предприятия, прошу тебя, сейчас же по получении письма, выслать в адрес нашего посольства в Константинополе три дюжины отложных воротничков моего фасона (ты знаешь, какого), а также голубой гарусный коврик под ноги, который ты вышивала перед нашей свадьбой. С наступлением холодного времени он мне пригодится»{15}.
«ЗАВЕЩАНИЕАвгуста 5-го дня 1914 года. Германского военного флота линейный крейсер «Гебен».
Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, минный механик линейного крейсера «Гебен», капитан-лейтенант Рудольф фон Денке, завещаю моей жене Шарлотте фон Денке и моему сыну Вольфу-Эйтелю все мое имущество, выражающееся в восьмидесяти двух гектарах земли с садом и усадьбой «Розенкрейцер», близ Веймара, принадлежащее мне по праву наследования и закрепленное соответствующими документами у нотариуса Гашке в Веймаре, а также состоящее в обстановке моей квартиры в Веймаре, Лессингштрассе, 111/7. В случае выхода моей жены замуж до совершеннолетия сына распоряжение имуществом в пользу моего сына переходит к моему брату, подполковнику шестого гусарского его величества прусского полка Вильфриду фон Денке.
Капитан-лейтенант Рудольф фон Денке
Свидетели: Корабельный пастор Иероним Шванц
Имп. и корол. генер. консул в Мессине советник Альберт Лосс».
«Луиза!Опять ты будешь ругаться, что письмо в свинском виде, но, честное слово, я не хочу оскорблять твою аккуратность. Я просто грязен, как сто свиней, и не имею времени отмыться. Мы целые сутки грузили уголь, и эта каторжная погрузка вымотала из меня все кишки.
Наш сумасшедший адмирал решил переть напролом к туркам. Конечно, по дороге нас слопают англичане, и за адмиральское геройство, как и всегда, мы поплатимся нашими матросскими шкурами. Хорошо, что в Средиземном море нет крокодилов, и я не доставлю такой гадине удовольствия полакомиться рагу из электрика Баумана.
Если я действительно сдохну, тебе будет трудно, я знаю, но посоветовать что-либо утешительное не могу. Пожалуй, выходи тогда замуж за Гельмута. Он честный и непьющий парень и социал-демократ. К тому же, хороший слесарь. По правде сказать, я предпочел бы, чтобы ты оставалась моей женой, уж очень ты ладная баба, но я понимаю, что женщине в двадцать шесть лет хранить верность скелету, да еще плавающему в море, трудно и скучно. Продай какому-нибудь идиоту-коллекционеру из филистеров шелковые ширмы, которые я привез из Китая. Говорят, дураки платят за них хорошие деньги, и Гельмут сможет взять тебя с приданым. Я шучу, а на сердце скверно, ведь я люблю тебя, женка. Черт бы подрал бога, кайзера и адмиралов с их собачьей грызней и этой проклятой войной! Пусть бы сворачивали скулы друг другу, а нас, матросов, оставили бы в покое.
Кончаю, нужно сдавать письмо. Вместо подписи отштемпелевываю тебе на память мой большой палец, вымазанный кардифом. Вот — полюбуйся (отпечаток пальца)»{16}.
8
«Командующему силами Средиземного моря адмиралу Мильну. Командующему отрядом броненосных крейсеров контр-адмиралу Трубриджу. На траверзе Таормины. 18 час. 10 мин. 6 августа 1914 года. Встретил «Гебена», «Бреслау», выходящих Мессинского пролива. Мое место: Ш. 38? 45', Д. 15? 33'. Пропустив противника с левого борта вперед, на дистанции девяносто кабельтовых, следую за ним. Жду приказаний и присылки поддержки невозможностью самостоятельно вступить в бой. Прошу сообщить, объявлена ли война, могу ли открывать огонь случае сближения немцами дистанцию боя?Келли» {17}.
«Командующему силами Средиземного моря. На борту «Defence». Отрантский пролив. 6 час. 30 мин. 5 августа 1914 года. Доношу, что 6 час. 10 мин. принято радио Адмиралтейства объявлении нами войны Австрии. Ввиду этого прошу директив дальнейшей дислокации. Полагаю необходимым оставаться проливе, считаясь возможностью выхода австрийских сил Полы навстречу «Гебену». Ожидании ваших приказаний прекратил движение югу, держусь на месте.Трубридж» {18}.
«Лондон. Адмиралтейство. Адмирал Трубридж срочно донес мне получении радио, извещающего объявлении нами войны Австрии. Ввиду непринятия этого радио мною прошу подтверждения, разъяснения положения, так как случае военных действий Австрией необходимо держать отряд Трубриджа северном секторе Адриатики наблюдения австрийцами, удержания их намерения выйти помощь Сушону.Мильн».
«Война объявлена. Продолжайте держаться противником, не вступая бой, вне пределов досягаемости. Дальнейшие директивы получите.Мильн» {19}.
«На борту «Inflexible». 19 час. 19 мин. 6 августа 1914 г. Командующему броненосным отрядом, контр-адмиралу Трубриджу. Нахожусь линейными крейсерами, миноносцами тридцати пяти милях севернее Маритимо. Связи запрещением Адмиралтейства пользоваться итальянскими территориальными водами пройти Мессинским проливом не считаю возможным. Огибаю Сицилию с веста. Думаю пройти к весту до траверза Бизерты, имея основание полагать демонстративном движении Сушона Константинополю обман и возможный поворот Гибралтар. Объявлении войны Австрии мне неизвестно. Срочно запросил у Адмиралтейства директив и разъяснений. Наблюдайте за австрийцами, не исключен вариант прорыва Полу.Мильн».
«На борту «Defence». 21 час. 18 мин. 6 августа 1914 г. Настаиваю разрешении спуститься к S. Со стороны австрийцев никаких признаков военных действий не замечаю, вследствие чего отход северу полагаю излишним, вредным для операций против «Гебена». Окончательном решении Сушона следовать Дарданеллы нет никаких сомнений. «Gloucester» все время доносит курсе противника. Считаю возможным перехватить, принудить бою ночью, когда силы моего отряда будут уравновешены немецкими ночной обстановке возможностью сблизиться дистанцию средней артиллерии. Замедление считаю тяжкой ответственностью перед родиной, королем.Трубридж».
«Флагману Средиземного моря адмиралу сэру Бэрклею Мильну. 13 час. 10 мин. 6 августа 1914 г. Принятое Трубриджем радио Адмиралтейства войне Австрией передано ошибочно небрежности чиновника канцелярии. Стороны Австрии пока никакой угрозы нет. Отрядом Трубриджа распоряжайтесь своему усмотрению соответствии имеющимися вас общими директивами.Первый морской лорд
Луи Баттенберг».
«На борту «Inflexible». 13 час. 29 мин. 6 августа 1914 г. Адмиралу Трубриджу (по неизвестным причинам задержана передачей, вручена адресату лишь в 3 час. 13 мин. 7 августа). Сообщение войне Австрией ошибка. Указание ответственности считаю бестактным, прошу помнить подчинении. Следовать S разрешаю.Мильн».
5
Командир «Indomitable» стоял у узкой щели боевой рубки, уткнувшись лбом в окуляры стереотрубы. Рога трубы медленно ползли вбок, следуя склонению низкого, закутанного дымом силуэта на лиловой черте горизонта. Рядом с командиром, тоскуя и нервничая, топтался старший артиллерист корабля.
— Ход у него все время падает… Черт! Неужели мы так и не дождемся известия о начале военных действий? Противно чувствовать себя лисой, которой запрещено рвать курицу.
Он нагнулся к переговорной трубке.
— На дальномере!.. Дать дистанцию до противника!
— Шестьдесят три, пять, ( глухо заурчало из трубы.
— Вот видите, опять нагоняем. Нужно оттянуть. Я хочу расчехвостить его с девяносто пяти кабельтовов на предельной дальности его артиллерии. Он не сможет даже поцарапать нас.
Хлопнула броневая дверь. Запыхавшийся рассыльный подал командиру листок.
— Из радиорубки, сэр. От адмирала.
Командир выхватил листок. Он и артиллерист взглянули друг на друга жадными, настороженными глазами, и артиллерист нажал кнопку. Ток ринулся в башни и казематы, призывая к вниманию.
— Ну? ( спросил артиллерист, заметив нервную спазму мускула на щеке командира.
— Ничего не понимаю, ( командир протянул радиограмму, ( читайте сами.
Артиллерист поднес листок к щели рубки.
«Командиру «Indomitable». Ввиду неясности до сего времени наших отношений с Германией, предписываю: преследование адмирала Сушона прекратить. Но, дабы ввести немцев в заблуждение о нашей способности держать ход, что считаю важным для возможных будущих операций, преследование прекращайте не сразу, а постепенным уменьшением количества оборотов, чтобы у Сушона создалось впечатление медленного отставания преследующего. По выходе из видимости противника ворочать на W и держаться, крейсируя на траверзе Бизерты, наблюдая за путями на Гибралтар.Мильн».
Артиллерист вскинул светлые глаза на командира:
— Что за белиберда? Вы понимаете что-нибудь?
— Не больше, чем вы.
— Неслыханный вздор! Каким образом Сушон может поверить в такую небылицу, что мы отстаем из-за невозможности держать ход, после того, как в течение семи часов он убеждался в обратном и видел, что, не вводя в действие всех котлов, мы обжимаем его, как хотим? Ведь, прости господи, мы же имеем дело с отличным моряком, а не с учительницей школы для раскаявшихся девок. Кого может ввести в заблуждение такой лошадиный анекдот? Тут что-то неладно! Спятил старик, что ли?
— Тише, Викли, ( вполголоса сказал командир, ( не забывайте, что здесь сигнальщики. Я обязан заботиться о том, чтобы их мнения об умственных способностях флагмана не совпадали с вашими, иначе они начнут делать ненужные умозаключения обо всех нас, а это поведет ко многим неприятностям.
Командир снял телефонную трубку:
— Старшего механика! Это вы, Холден? Потрудитесь через пять минут начать сбавлять обороты. Да! Я, кажется говорю по-английски ( сбавлять обороты. На десять оборотов меньше через каждые пять минут. Что? Вы слышали приказание? Ну и хватит!
— Хорошо! ( артиллерист сжал кулаки, не отрывая завистливого взгляда от дымной проекции немецкого крейсера. ( Я не возражаю против всякой там высокой стратегической кулинарии, которой заняты наверху. Но скажите мне, ради какого Вельзевула мы должны ворочать на W, когда детям ясно, что Сушон идет на О, в Мессину, и возвращаться к нам в лапы ему не придет в голову, если его голова не в таком же состоянии, как у наших Энсонов.
Командир покусал черенок трубки, высосал из него плотное облако дыма и раздумчиво заметил:
— Я не имею права критиковать старших, но мне думается, что на этот раз там происходит крупная стратегическая ошибка. Это все злосчастный принцип сосредоточения оперативного руководства на берегу. Флот плавает в море, на кораблях сидят флагманы, а боевые приказы даются из лондонской канцелярии. Луи Баттенберг ужасный диктатор, и на полногтя не желает поступиться своим адмиралтейским абсолютизмом. Он исходит из истины, что корабли слишком дорогое имущество для боя. Это психология фабриканта фарфоровых статуэток, а не флотоводца. Я подозреваю, что, если даже мы и вступим в войну, наши морские операции будут заключаться в моральном давлении на противника списками эскадр и личного состава, без применения их в бою. «Fleet in being» ( вот принцип Луи Баттенберга, Фишера и всей нашей морской стратегии.
— Дьявол бы унес их вместе с этой стратегией! ( буркнул артиллерист. ( У меня пушки, и, если во время войны эти пушки будут стрелять тоже только морально, мне остается повеситься на гафеле взамен британского флага. ( Он повернулся к артиллерийским кондукторам и рявкнул в бешенстве: ( Накрыть приборы чехлами! По башням отбой!
«Indomitable» замедлял ход. Стремительный гул винтов, ослабевая, переходил в замедленное дрожание.
Далекий «Гебен» скрывался за горизонтом. Над ним были видны теперь только верхние башни, мостики, широко расставленные трубы и мачты.
6
«Warrior» и «Gloucester» встретились в море, у входа в Отрантский пролив. C «Warrior», застопорившего машины, просемафорили на «Gloucester»: «По приказанию флагмана примите штрафованного матроса».
Море дышало крупной и неровной зыбью. Для Джекоба Доббеля сочли ненужным посылать крупную посуду — спустили четверку. Четверку метало, как волейбольный мяч, и ей едва удалось оторваться от крейсера. Высокий вал вскинул ее почти до уровня верхней палубы, и гребцы, напрягая все силы, предотвратили удар о выступ каземата. Следующая волна далеко откинула четверку от борта. К «Gloucester» она подошла, на треть наполненная водой. Над водой болтался поданный с выстрела штормтрап. Доббель, держа под мышкой сундучок с имуществом, судорожно цепляясь правой рукой за узлы, поднялся на борт, пробалансировав над густо-зеленым бурлящим кипятком. Вступив на палубу, он отряхнулся от воды, как выкупавшийся пес, и огляделся. Невдалеке торчал вахтенный офицер. Поставив сундучок на палубу, Доббель подошел к нему и подал пакет.
— Матрос Доббель. Прибыл на корабль его величества «Gloucester».
Вахтенный офицер оглядел Джекоба Доббеля с головы до ног с такой гримасой, как будто смотрел на омерзительно грязный и дурно пахнущий предмет, хотя Доббель был в одежде первого срока, только вымоченной морем.
— К старшему офицеру, ( процедил вахтенный начальник сквозь зубы и отвернулся.
Джекоб поднял сундучок и отправился на поиски старшего офицера. Он прошел крестный путь под нахальными взглядами кондукторов и боцманов, ненавидяще-брезгливыми ( офицеров и тайно сочувственными ( матросов. Старший офицер ходил по юту и рыжими зрачками сеттера изучал медный диск кормового шпиля. Диск горел медью, как солнце, но старший офицер не доверял блеску, памятуя, что и на солнце могут быть пятна. Доббель повторил ритуал, от постановку на палубу сундучка до рапорта и вручения пакета. Старший офицер вскрыл пакет и, как собака, обнюхивал бумагу.
— Вы думаете, матрос Доббель, мне приятно возиться с такой вонючей падалью, как вы и вам подобные? ( ласково спросил он, положив бумагу в карман.
Матрос Доббель промолчал. Да старший и не ждал ответа.
— Специальность?
— Дальномерный унтер-офицер, сэр!
— Что? Вы, кажется, продолжаете воображать себя унтер-офицером? Я вас отучу от чинов! Ваше счастье, что в Александрии нам пришлось оставить в госпитале сигнальщика, не то похлебали бы вы у меня горячей беды в кочегарке. Марш в кубрик, и запомните мою фамилию. Меня зовут Мак-Стайр, и я умею делать из плохих матросов пуддинги, посыпать изюмом и запекать в топке. Слышите?
— Так точно, сэр!
— Вон!
Джекоб Доббель мгновенно исчез с палубы. Было похоже, что его вместе с сундучком смыла и унесла грузная волна, хлестнувшая в обрез юта и бросившая на палубу снежный ком пены, с веселым журчаньем ринувшейся в шпигаты.
7
«Моя верная Грета!Я чувствую каждую минуту моим любящим сердцем, как ты тоскуешь обо мне. Я вижу, как ты подходишь к своему туалету и твои голубые глаза наполняются слезами. Осуши их, Грета! Германская женщина должна подражать в бодрости женщинам наших древних сказаний. Я еще жив и здоров, хотя не знаю, что будет со мной через несколько часов. Сейчас мы догружаем последнюю тонну угля в Мессине. Итальянские власти изо всех сил старались помешать этому (хорошего союзника имел наш обожаемый кайзер в этих макаронниках!), но, благодаря заранее заготовленным транспортам и содействию агента господина Стиннеса, отдавшего нам уголь, закупленный англичанами, мы снабдились на большой поход. Адмирал Сушон — величайший герой. На требование итальянского коменданта выйти из порта по истечении двадцатичетырехчасового срока он ответил этому надутому олуху, что считает срок не с момента прихода в порт, а с момента выдачи морским министром разрешения на погрузку, и что двадцатичетырехчасовой срок не вытекает из норм международного права, а является частной точкой зрения англичан, для культурных наций необязательной. Итальянец съел эту пилюлю с кислой рожей. Адмирал решил прорываться на Константинополь. Адмирал, как настоящий германец, выбрал самый опасный путь — в Стамбул. Он сказал офицерам: «Лишь бы нам, господа, добраться до Константинополя, а там я ручаюсь, что под жерлами наших пушек Высокая Порта будет маршировать под немецкие марши». Через час мы покидаем Мессину. Если только нам удастся прорваться, это будет гениально. Но, по правде сказать, я мало верю в успех нашего геройского, но рискованного предприятия. Англичане повсюду на нашем пути. По донесениям агентуры, сегодня утром видели «Gloucester» у входа в Мессинский пролив с юга. Очевидно, он стережет наш выход. Линейные крейсера, хотя и отстали от нас вчера, но, вероятно, также находятся поблизости и готовы обрушить удар. Мы слишком ценная добыча, и британцы не так глупы, чтобы ею не воспользоваться. Им выгодно разгромить нас и произвести во всем мире огромный моральный эффект не в нашу пользу. Поэтому мы готовимся к великому подвигу и к славной гибели во славу нашего отечества и кайзера. Я крепко обнимаю тебя, Грета, и прошу поцеловать нашу невинную малютку Минну. Как бы я хотел еще раз ее увидеть! Если меня не станет, ты расскажешь ей, что ее отец умер за отечество, с именем бога и императора на устах. Прощай, Грета.
Эгон.
P.S. Все же, на случай благополучного исхода нашего предприятия, прошу тебя, сейчас же по получении письма, выслать в адрес нашего посольства в Константинополе три дюжины отложных воротничков моего фасона (ты знаешь, какого), а также голубой гарусный коврик под ноги, который ты вышивала перед нашей свадьбой. С наступлением холодного времени он мне пригодится»{15}.
«ЗАВЕЩАНИЕАвгуста 5-го дня 1914 года. Германского военного флота линейный крейсер «Гебен».
Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, минный механик линейного крейсера «Гебен», капитан-лейтенант Рудольф фон Денке, завещаю моей жене Шарлотте фон Денке и моему сыну Вольфу-Эйтелю все мое имущество, выражающееся в восьмидесяти двух гектарах земли с садом и усадьбой «Розенкрейцер», близ Веймара, принадлежащее мне по праву наследования и закрепленное соответствующими документами у нотариуса Гашке в Веймаре, а также состоящее в обстановке моей квартиры в Веймаре, Лессингштрассе, 111/7. В случае выхода моей жены замуж до совершеннолетия сына распоряжение имуществом в пользу моего сына переходит к моему брату, подполковнику шестого гусарского его величества прусского полка Вильфриду фон Денке.
Капитан-лейтенант Рудольф фон Денке
Свидетели: Корабельный пастор Иероним Шванц
Имп. и корол. генер. консул в Мессине советник Альберт Лосс».
«Луиза!Опять ты будешь ругаться, что письмо в свинском виде, но, честное слово, я не хочу оскорблять твою аккуратность. Я просто грязен, как сто свиней, и не имею времени отмыться. Мы целые сутки грузили уголь, и эта каторжная погрузка вымотала из меня все кишки.
Наш сумасшедший адмирал решил переть напролом к туркам. Конечно, по дороге нас слопают англичане, и за адмиральское геройство, как и всегда, мы поплатимся нашими матросскими шкурами. Хорошо, что в Средиземном море нет крокодилов, и я не доставлю такой гадине удовольствия полакомиться рагу из электрика Баумана.
Если я действительно сдохну, тебе будет трудно, я знаю, но посоветовать что-либо утешительное не могу. Пожалуй, выходи тогда замуж за Гельмута. Он честный и непьющий парень и социал-демократ. К тому же, хороший слесарь. По правде сказать, я предпочел бы, чтобы ты оставалась моей женой, уж очень ты ладная баба, но я понимаю, что женщине в двадцать шесть лет хранить верность скелету, да еще плавающему в море, трудно и скучно. Продай какому-нибудь идиоту-коллекционеру из филистеров шелковые ширмы, которые я привез из Китая. Говорят, дураки платят за них хорошие деньги, и Гельмут сможет взять тебя с приданым. Я шучу, а на сердце скверно, ведь я люблю тебя, женка. Черт бы подрал бога, кайзера и адмиралов с их собачьей грызней и этой проклятой войной! Пусть бы сворачивали скулы друг другу, а нас, матросов, оставили бы в покое.
Кончаю, нужно сдавать письмо. Вместо подписи отштемпелевываю тебе на память мой большой палец, вымазанный кардифом. Вот — полюбуйся (отпечаток пальца)»{16}.
8
«Командующему силами Средиземного моря адмиралу Мильну. Командующему отрядом броненосных крейсеров контр-адмиралу Трубриджу. На траверзе Таормины. 18 час. 10 мин. 6 августа 1914 года. Встретил «Гебена», «Бреслау», выходящих Мессинского пролива. Мое место: Ш. 38? 45', Д. 15? 33'. Пропустив противника с левого борта вперед, на дистанции девяносто кабельтовых, следую за ним. Жду приказаний и присылки поддержки невозможностью самостоятельно вступить в бой. Прошу сообщить, объявлена ли война, могу ли открывать огонь случае сближения немцами дистанцию боя?Келли» {17}.
«Командующему силами Средиземного моря. На борту «Defence». Отрантский пролив. 6 час. 30 мин. 5 августа 1914 года. Доношу, что 6 час. 10 мин. принято радио Адмиралтейства объявлении нами войны Австрии. Ввиду этого прошу директив дальнейшей дислокации. Полагаю необходимым оставаться проливе, считаясь возможностью выхода австрийских сил Полы навстречу «Гебену». Ожидании ваших приказаний прекратил движение югу, держусь на месте.Трубридж» {18}.
«Лондон. Адмиралтейство. Адмирал Трубридж срочно донес мне получении радио, извещающего объявлении нами войны Австрии. Ввиду непринятия этого радио мною прошу подтверждения, разъяснения положения, так как случае военных действий Австрией необходимо держать отряд Трубриджа северном секторе Адриатики наблюдения австрийцами, удержания их намерения выйти помощь Сушону.Мильн».
«Война объявлена. Продолжайте держаться противником, не вступая бой, вне пределов досягаемости. Дальнейшие директивы получите.Мильн» {19}.
«На борту «Inflexible». 19 час. 19 мин. 6 августа 1914 г. Командующему броненосным отрядом, контр-адмиралу Трубриджу. Нахожусь линейными крейсерами, миноносцами тридцати пяти милях севернее Маритимо. Связи запрещением Адмиралтейства пользоваться итальянскими территориальными водами пройти Мессинским проливом не считаю возможным. Огибаю Сицилию с веста. Думаю пройти к весту до траверза Бизерты, имея основание полагать демонстративном движении Сушона Константинополю обман и возможный поворот Гибралтар. Объявлении войны Австрии мне неизвестно. Срочно запросил у Адмиралтейства директив и разъяснений. Наблюдайте за австрийцами, не исключен вариант прорыва Полу.Мильн».
«На борту «Defence». 21 час. 18 мин. 6 августа 1914 г. Настаиваю разрешении спуститься к S. Со стороны австрийцев никаких признаков военных действий не замечаю, вследствие чего отход северу полагаю излишним, вредным для операций против «Гебена». Окончательном решении Сушона следовать Дарданеллы нет никаких сомнений. «Gloucester» все время доносит курсе противника. Считаю возможным перехватить, принудить бою ночью, когда силы моего отряда будут уравновешены немецкими ночной обстановке возможностью сблизиться дистанцию средней артиллерии. Замедление считаю тяжкой ответственностью перед родиной, королем.Трубридж».
«Флагману Средиземного моря адмиралу сэру Бэрклею Мильну. 13 час. 10 мин. 6 августа 1914 г. Принятое Трубриджем радио Адмиралтейства войне Австрией передано ошибочно небрежности чиновника канцелярии. Стороны Австрии пока никакой угрозы нет. Отрядом Трубриджа распоряжайтесь своему усмотрению соответствии имеющимися вас общими директивами.Первый морской лорд
Луи Баттенберг».
«На борту «Inflexible». 13 час. 29 мин. 6 августа 1914 г. Адмиралу Трубриджу (по неизвестным причинам задержана передачей, вручена адресату лишь в 3 час. 13 мин. 7 августа). Сообщение войне Австрией ошибка. Указание ответственности считаю бестактным, прошу помнить подчинении. Следовать S разрешаю.Мильн».