Что предпринять?

— Итак... — Иван Кузьмич осмотрел собравшихся в его каюте командиров. Все сидели, в шинелях и шапках, а Корней Савельич даже в унтах. — Сообщения мы заслушали нерадостные. Машина вышла из строя. Рация повреждена. С продовольствием плохо. Придется жарить треску...

— На камельке? — покачал головой Анциферов. — На сорок четыре человека!

— Сколько же у нас осталось хлеба? — спросил старший механик Кочемасов.

— На двое суток, — ответил капитан. — Что делать дальше? Давайте решать. У кого есть соображения на этот счет?

— В нашем положении возможны два варианта, — поднялся Анциферов, — пассивный — ждать спасения на судне и активный — посадить команду на шлюпки и добираться до берега.

— Двести миль? — Корней Савельич приподнял мохнатые брови. — На веслах?

— Это добрых пять суток, — вставил Кочемасов.

— А ветер-то с востока, — значительно напомнил Корней Савельич.

— Не ветер, — поправил Анциферов, — ветерок.

— Вполне достаточный, чтобы затруднить движение на веслах, — сказал Кочемасов. — А за пять суток полярная погода может измениться. Ветер разгуляется или запуржит.

— Не забывайте, что у нас раненые и обожженный, — напомнил Корней Савельич. — Для них холод и вода — верная гибель.

— Что же вы предлагаете? — резко спросил Анциферов. — Качаться на волнах, пока нас не расстреляют с воздуха либо с моря?

— С воздуха либо с моря нас могут расстрелять и на шлюпках, — спокойно возразил Кочемасов. — Особенно ближе к берегу.

— В таком случае позвольте напомнить вам одну неприятную особенность дрейфа, — сказал Анциферов. — В нашем квадрате укрылся поврежденный вражеский рейдер. Встреча с ним... сами понимаете, к чему может привести.

— Разрешите, Иван Кузьмич? — поднялся Корней Савельич. — Я не могу согласиться, товарищ Анциферов, с вашим пониманием активного и пассивного поведения на аварийном судне. Не могу!

— Читайте уставы, — пожал плечами Анциферов.

— Некогда! — отрезал Корней Савельич. — И незачем. Никакие уставы и наставления не предусматривают ни нашего рейса, ни нашего положения. А потому я полагаю, что уход с траулера нельзя считать активными действиями. Плавучесть судна надежная...

— Вполне, — подтвердил с места Кочемасов.

— Где мы находимся, в порту знают. К нам придут. Не могут не прийти.

— Успокаивает, — шепнул кто-то за его спиной.

— Мы должны позаботиться не только о жизни экипажа, — настойчиво продолжал Корней Савельич, — но и сберечь почти сто пятьдесят тонн трески в трюмах.

— И выполнить нашу основную задачу, — добавил капитан, — обследовать уловистость найденного желоба.

— Не двигаясь с места? — спросил Анциферов.

— Судно стоит, но косяк-то движется, — сказал капитан. — Вот только... как проверять уловистость? Не имея хода, тралить не будешь.

— Придется вспомнить старину, Иван Кузьмич, — обернулся к нему Корней Савельич. — Ловить на поддев.

— Глубина здесь свыше ста метров, — напомнил Анциферов.

— Сто тридцать, — уточнил Иван Кузьмич.

— Оборудуем маленький ярусок, — не уступал Корней Савельич. — Мы не промышлять собираемся. Нам лишь бы проследить: движется косяк по дну или нет. — Корней Савельич помолчал, ожидая поддержки. — Мы должны не только искать спасение, но и выполнить приказ. Сдается мне, что мы нашли новый район промысла, удаленный от активных военных действий. Уйти из него, не разведав точно...

— Все это верно. — Иван Кузьмич, не скрывая удивления, посмотрел на Корнея Савельича. — Где мы возьмем крючки? На ярус!

— Найдем.

— Где найдем?

— Есть у нас любители ловить глупышей на удочку, — ответил Корней Савельич. — По военному времени и глупыш сходит за утку. С мясом-то в Мурманске... сами знаете. — Он помолчал, ожидая возражений, и, уже чувствуя победу, спокойно закончил:

— Маленький ярусок оборудуем.

— У двоих кочегаров есть крючки, — поддержал его Кочемасов.

— Хорошо! — подхватил Корней Савельич.

— Матвеичев собирался подкормить семью глупышатиной, — сказал Иван Кузьмич. — Стало быть, и он запасся крючками.

— Ярус ярусом, — продолжал Корней Савельич уже как о решенном. — Следует еще подумать: куда поместить раненых? Держать их в грязном салоне...

— Это уже другой вопрос, — остановил его капитан. — Не будем разбрасываться.

— Принять меры для размещения раненых надо немедленно, — настаивал Корней Савельич. — Сейчас же. В салоне смрад, чад. Дышать нечем.

— Сделаем. — Иван Кузьмич поднялся. — Решение такое: остаемся на судне. Мы давно не определялись. Работая с тралом, на курсе не удержишься. Местонахождение «Ялты» отмечено на карте наверняка с серьезным отклонением. Следовательно, и косяк нанесен на нее не точно. Придется ловить солнце или звезды, чтобы определиться и уточнить место дрейфа на планшете. Сейчас это для нас самое главное. Бездействовать в ожидании солнца либо звезд мы не станем. Наладим контрольный лов на ярус. Боцман оборудует помещение для раненых. Полагаю, что наиболее удобной для изолятора будет моя каюта... Старший механик! На вашей ответственности наблюдение за плавучестью судна. Анциферова я назначаю старшим помощником. Попрошу вас организовать наблюдение за морем и воздухом. И напомните вахтенным: теперь мы ищем на море и в воздухе не только врагов, но и друзей — спасение.

На палубе

Странно выглядела «Ялта» после взрыва и пожара: без трубы, с закопченными шлюпками и простроченной пулеметной очередью лобовой стеной рубки. Мрачно чернела пробоина над машинным отделением. В узком проходе между надстройкой и бортом вились шланги, валялись разряженные огнетушители, чья-то затоптанная стеганка. Сваленную у рабочего борта треску силой взрыва сдвинуло, и она вытянулась косой в сторону полубака. Отдельные рыбины разлетелись в стороны, примерзли к палубе.

Матросы разбились на кучки. Возле опрокинутого рыбодела громко ораторствовал неунывающий Оська.

— Что для нас хорошо и что плохо? — Он недоумевающе приподнял плечи и осмотрел своих слушателей. — Я лично не знаю. На этом месте нам подпортили машину. А может быть, в двух-трех милях отсюда нас поймала бы подводная лодка. И влепила бы нам в борт хорошенькую торпеду. Могло быть и так.

— Брось заливать! — Марушко цыкнул за борт длинным плевком. — Хвастался! Я счастливый! А бомбочку вмазали нам. Аккуратно вмазали.

— Хвастался? Я? — Голубые глазки Оськи изобразили самое искреннее изумление.

— А бомба? — наседал на него Марушко. — Тоже счастье?

— Что бомба? — невозмутимо ответил Оська. — Бомба дура. Упала не туда, куда надо. И все-таки она не потопила нас.

— У тебя все хорошо, — криво усмехнулся Марушко. — А машина? Разбита. Грелки остыли. Света нет. Да еще и жрать нечего. Что ты на это скажешь?

— Что я скажу?.. — Оська задумался. — Люблю разнообразие.

Он увидел возле себя Ивана Кузьмича и замолк. Притихли и остальные, выжидающе посматривая на капитана.

— Сколько у нас наблюдателей на палубе! Опасность давно миновала, а мы все наблюдаем.

Иван Кузьмич всмотрелся в матросов. Поникли ребята. Осунулись за минувшие дни. Один Оська почти не изменился. Только на похудевшем лице его, поросшем редкой золотистой щетинкой, еще больше выделялись безмятежные голубые глазки да крупнее, ярче стали рыжие веснушки.

Иван Кузьмин поправил подвешенную на марлевой косынке руку и сменил шутливый тон на серьезный.

— Старшина второй вахты! Соберите своих людей. Заканчивайте разделку улова.

И неторопливой походкой, будто ничего особенного на судне не произошло, направился дальше.

Жизнь на омертвевшем траулере налаживалась. За рыбоделом шкерили треску. Малыш отбивал ломом примерзшую к палубе рыбу. Боцман вытащил из кладовой железную бочку и мастерил из нее печку для капитанской каюты. По-прежнему ровно чавкала помпа, освобождая машинное отделение от воды. Иван Кузьмич остановился. Почему так затянулась откачка? Надо бы спуститься вниз, самому посмотреть, как заделали пробоины. Иван Кузьмич поморщился, не столько от боли в кисти, сколько от досады на свою беспомощность.

Он не спеша обошел траулер, сделал нужные распоряжения, Быков с Оськой оборудовали крохотный — метров на тридцать — ярусок. Он походил на обычный перемет, каким ловят на небольших реках.

В первый подъем попало восемь штук трески. На нескольких крючках наживки не оказалось: возможно, добыча сорвалась, пока поднимали снасть с глубины?

Быков принялся потрошить улов, посматривая издали, как Оська наживляет крючки яруса. Внимательно проверив содержимое тресковых желудков, он вытер нож и поднялся к Ивану Кузьмичу.

Капитан сидел за столом в шапке и меховых сапогах. На плечах у него был наброшен альпак из цигейки.

— Треска ровная, говоришь? — спросил он, выслушав короткий доклад Быкова. — Кормится по-прежнему капшаком?

— Капшаком, — подтвердил Быков.

— Как наполнены желудки?

— Можно сказать... набиты.

— А печень?

— Покрупнее стала.

— Хорошо! — одобрил Иван Кузьмич.

Неловко действуя одной рукой, он раскрыл судовой журнал и записал:

«Треска продолжает двигаться под дрейфующим траулером. Кормовая база — капшак. Концентрация, судя по увеличивающемуся весу печени, устойчива».

Иван Кузьмич отложил журнал и достал из ящика промысловый планшет.

Быков почтительно следил за тем, как капитан делал пометки на карте. Старый рыбак знал, что такое промысловый планшет. И оттого, что капитан занес на карту принесенные им сведения, крохотный ярусок сразу приобрел в глазах Быкова большое значение.

— Продолжай проверку, — напутствовал его Иван Кузьмич. — За желудком и печенью следи особенно внимательно. Сытая рыба не спешит, движется еле-еле. Голодная треска мигрирует либо в поисках корма, либо к нерестилищам. Сегодня она здесь, а завтра... ищи ее. Посматривай, чтобы крючки при спуске не путались. Небось забыл уже, как ярусом-то ловят?

— Я этим делом с малолетства занимался, — с достоинством ответил Быков. — Несколько лет только и знал, что крючки наживлять.

— И по загривку доставалось? — невольно улыбнулся Иван Кузьмич.

— Нельзя без этого, — по-прежнему серьезно ответил Быков.

Недолгая беседа с Быковым несколько успокоила капитана. Но стоило ему выйти из надстройки, и непрочное спокойствие сразу развеялось.

Увиденное на палубе не радовало. Приборку сделали наспех. Под увязанным по-походному вдоль борта тралом виднелись осколки битых кухтылей — стеклянных поплавков, поддерживающих на плаву верх тралового мешка. Старший механик со своими людьми заделывай брезентом пробоину над машинным отделением. Обработка улова шла вяло.

— Рыба замерзла, — доложил старшина второй вахты. — Кипятку нет. Отогревать ее нечем. Вот копаемся: вытаскиваем с под низу рыбку, какая еще не совсем примерзла. Не работа... Морока!

Иван Кузьмин представил себе, как солят треску в трюме почти в полной темноте. Там сейчас больше напортят, чем насолят.

— Ладно! — Он с деланной беспечностью махнул рукой. — Оставим эту рыбку для камбуза.

И тут же прикинул на глаз: «рыбки» оставалось на палубе не меньше пяти тонн.

Последний резерв

С утра на море опустился плотный туман. В двух шагах трудно было разглядеть человека. Помощь могла пройти в нескольких десятках метров и не заметить бедствующего траулера. Палубные работы в тумане пришлось значительно сократить. Зато посты наблюдения были удвоены.

Начиная с первого удачного подъема, людей на палубе «Ялты» постоянно не хватало. За рыбоделы ставили всех, кто был свободен от своих прямых обязанностей. Но стоило омертветь машине, и матросов оказалось слишком много. Чем занять их?

Стремительно сокращающийся полярный день удавалось заполнить без особого труда. Но уже к обеду траулер тонул в непроглядной тьме. Команда скучивалась в салоне. И тогда появлялся новый враг — неизвестность. Удастся ли тем, кто придет на помощь «Ялте», за короткий серый день найти дрейфующий траулер? Что делается на фронтах? Целы ли семьи в Мурманске?.. Думы об этом не оставляли людей весь бесконечно долгий вечер.

Хуже всего, что единственную действительно неотложную работу так и не удавалось выполнить. Сперва небо заволокло тучами, а теперь туман не давал определить местонахождение траулера.

Лишь на третью ночь дрейфа облака расступились. В неширокую полосу проглянули неяркие северные звезды.

Вахтенный бросился будить старшего штурмана.

Не прошло и трех минут, как Анциферов с секстаном поднялся на ходовой мостик.

Пока он готовился произвести нужные наблюдения, тучи сомкнулись. Несколько позже на западе очистился клочок ясного неба. Но и он продержался недолго. Мутная пленка затянула его, а потом и вовсе закрыла.

Остаток ночи Анциферов терпеливо мерз в холодной рубке, с опушенными инеем машинным телеграфом, компасом и штурвалом. Надежда сменялась разочарованием и снова надеждой... Под утро опять поднялся туман. Продрогший до костей, спустился старший помощник в салон, желая избежать лишь одного — вопроса капитана: « Определился? «

Капитана в салоне не было. Его вызвал Корней Савельич.

В холодной каюте помполита, на столе, Иван Кузьмич увидел две эмалированные ванночки — одну с инструментами и вторую с шариками из марли и ваты.

— Опять! — поморщился Иван Кузьмич.

— Вы боитесь перевязки, как школьник зубного врача, — укоризненно заметил Корней Савельич.

Последние дни оказались для Ивана Кузьмича тяжелым испытанием. Приходилось напрягать всю выдержку, волю, чтобы скрыть от подчиненных свое нервное и физическое состояние. Весь день он был на глазах у людей. А тут еще Корней Савельич со своими заботами.

— Не вовремя вы затеяли все это, — недовольно заметил капитан. — Весь день я на ногах...

— Напрасно, — перебил его задетый словом «затеяли» Корней Савельич. — Надо больше доверять людям. Тогда незачем будет одному подменять всех. Вы вмешиваетесь в распоряжения старшего механика. Сами ставите вахты...

— Когда вы станете капитаном, будете держаться по-своему, — перебил его Иван Кузьмич.

— Вы капитан. Можете приказывать на судне любому! — повысил голос и Корней Савельич. — Но когда человек ранен, не ваше слово решающее, а мое. Будь вы хоть трижды капитаном, а мои предписания потрудитесь выполнять. Садитесь.

— Что у вас за тон? — возмутился Иван Кузьмич. — Что за тон?

— С больными я разговариваю так, как они заслуживают. Три дня вы не даете мне обработать вашу рану. Чего вас после бомбежки понесло с раздробленной кистью на переход? Есть и у меня предел терпению. За каждого раненого отвечаю я. За вашу руку с меня спросят.

— На этом мы закончим ненужный разговор. — Иван Кузьмич выпрямился и пристукнул здоровой ладонью по столу, как бы ставя точку.

— Рано кончать, — отрывисто бросил Корней Савельич. — Главное я еще не сказал.

— Давайте... Главное!

— Нельзя тяжелораненых и обожженных держать на голодном пайке.

— Что же я могу сделать? Даже при нашем, как вы сказали, голодном пайке хлеба хватит всего на два дня. Не больше.

— Нельзя кормить раненых только треской и пересохшим хлебом. Нельзя! — настаивал Корней Савельич. — Им нужно молоко, масло.

— Где я возьму вам масло? — вспыхнул Иван Кузьмич. — Молоко!

— В аварийном запасе спасательных шлюпок.

— Вы с ума сошли! — Иван Кузьмич даже отступил на шаг от помполита.ь — Окончательно сошли с ума.

— Я предлагаю вам вскрыть...

— Не желаю вас слушать, — оборвал его капитан. — Не желаю!

— Я не прошу, Иван Кузьмич. Не забывайте, что я не только фельдшер... После гибели капитана мы действовали заодно. По-моему, это давало хорошие результаты.

— О правах вспомнили! — Иван Кузьмич тяжело опустился в кресло. — Так, так! Ответственности я никогда не боялся. И сейчас не боюсь. — Иван Кузьмич подошел к иллюминатору, постучал зачем-то в замерзшее стекло и, не поворачивая головы, бросил:

— Вызовите... старшего помощника.

Спустя несколько минут Анциферов выслушал приказание капитана и удивленно посмотрел на него.

— Знаю. Все знаю! — раздраженно предупредил Иван Кузьмич вопрос, готовый сорваться у старшего помощника. — Раненых кормить надо. Возьмите боцмана и выполняйте.

— А теперь... — Корней Савельич проводил взглядом Анциферова до двери и произнес спокойно, словно и не было сейчас резкого объяснения, — я обработаю вашу руку. И попрошу, хоть на этот раз, не подгоняйте меня. Садитесь.

Он снял повязку с руки Ивана Кузьмича. Внимательно осмотрел распухшую темную кисть, чернеющие края рваной раны.

Иван Кузьмич морщился, глядя на ловкие руки старого фельдшера. Скоро ли конец этой мучительной процедуре? Больше ни о чем сейчас он думать не мог.

Анциферов вбежал в каюту без стука. Бледный, потерявший привычную строевую подтянутость, невнятно пробормотал что-то.

— Что случилось? — Иван Кузьмич поднялся с кресла. — Да говорите, черт вас дери!

— На шлюпке номер два...

— Что на шлюпке номер два?

— Аварийный запас вскрыт... Сухарей, спирта и еще чего-то... нет.

Иван Кузьмич онемел. Замер с ножницами и бинтом в руках Корней Савельич. Хищение аварийного запаса! У кого поднялась рука?

Первым опомнился капитан.

— Заберите все, что осталось там, — с усилием произнес он. — Вскройте аварийный ящик на шлюпке номер один. Несите все в мою каюту. И никому ни слова о пропаже. Ни слова! Поняли вы меня?

Гнев

Желая сохранить чрезвычайное происшествие в тайне от экипажа, капитан собрал в каюте помполита лишь трех ближайших помощников: Корнея Савельича, Анциферова и старшего механика Кочемасова.

В поисках предполагаемого преступника они перебирали всю команду. Один был когда-то задержан в проходной рыбного порта с припрятанным под стеганкой окунем. Другой ушел с судна, не отдав долг в кассу взаимопомощи. Третий... Но так можно было проверить лишь очень немногих матросов, которых знали командиры. А как быть с теми, с кем не доводилось плавать ни Ивану Кузьмичу, ни Кочемасову? Оставить их вне подозрения? Или подозревать всех скопом? Брать под подозрение лишь потому, что их никто не знает?..

Неловкая заминка затянулась.

— Ни к чему все это обсуждение. — Корней Савельич безнадежно махнул рукой. — Ничего оно нам не даст.

— Меня тревожит не только сама кража. Подумайте, что поднимется на судне, если матросы узнают о хищении аварийного запаса. Начнутся взаимные подозрения. Да и мы будем выглядеть в глазах экипажа неприглядно. Берегли аварийный запас! Для кого?

— Что вы предлагаете? — спросил Иван Кузьмич. В словах помполита ему послышался упрек.

— Подозрительность до хорошего не доведет, — упорствовал Корней Савельич. — Особенно в наших условиях. Надо узнать имя негодяя. Тогда мы не только не нарушим единство экипажа, а наоборот — укрепим его.

— Ваше предложение?

— А черт его знает, что делать! — раздраженно бросил Корней Савельич, уже понявший шаткость своих позиций. — Сыщиком я не был. Таланта такого не имею.

— Мы тоже не сыщики, — обиделся Кочемасов. — Приходится вот...

— Искать надо, — упрямо повторил Корней Савельич. — В каютах, на полубаке, в машинном...

— Нечего искать в машинном! — запальчиво возразил Кочемасов. — За своих людей я ручаюсь.

— Я тоже готов поручиться за наших людей, — не уступал Корней Савельич. — Но продовольствие... украдено. Давайте обшарим все судно, вместо того чтобы брать кого-то под подозрение.

— Отберем честных и крепких на язык матросов, — подхватил сочувственно слушавший его Анциферов. — Чтобы все осталось в тайне. Прочешем судно. От кормы до форштевня. Спустимся в трюмы...

— Называйте людей. — Иван Кузьмич придвинул к себе блокнот. — Кого вы предлагаете?

— Пишите, — диктовал Корней Савельич:

— «Быков, Матвеичев, Паша, засольщик...»

В дверь постучали.

— Нельзя! — крикнул Иван Кузьмич. — Занят!

Фатьяныч зашел без разрешения.

Иван Кузьмич знал, что делал, когда приказал Анциферову никому не говорить о краже. Не знал он другого. Пока старший штурман докладывал ему о хищении аварийного запаса, потрясенный гнусным преступлением боцман не выдержал, поделился с кем-то из матросов. Весть о краже быстро разнеслась по траулеру. Страсти накалялись. Фатьяныч не стал спорить с возбужденными матросами и ворвался к капитану.

Слушая взволнованного тралмейстера, Иван Кузьмич машинально перечеркнул карандашом ненужный больше список надежных и крепких на язык матросов и, уже не советуясь ни с кем, принял новое решение.

Спустя полчаса Кочемасов с десятком матросов спустился в машинное отделение. Остальные с Анциферовым и Корнеем Савельичем поднялись на полубак. Серыми тенями двигались они в густом тумане, внимательно осматривая бухты троса, бочки, ящик, где хранились якорные цепи.

Поиски на полубаке ничего не дали. Корней Савельич и Анциферов разбили своих людей на две группы. Одна отправилась с Анциферовым обыскивать каюты. Вторая с Корнеем Савельичем — осматривать палубу.

Матросы внимательно проверяли привязанные к бортам по-походному замерзшие тралы, обшарили узкое пространство между планширом и паропроводными трубами, идущими по борту в жилые помещения под полубаком. Фатьяныч с помощниками занялся осмотром лебедки и барабана с ваерами...

Пропажу обнаружили неожиданно просто. В подпоротом с угла тюфяке Малыша лежали завернутые в старую газету сухари, две банки сгущенного молока и большой кусок корейки.

Немедленно вызвали в каюту капитана и помполита. Привели Малыша. Он стоял у дверей, уставясь в пол остекленевшими глазами, и упорно бормотал:

— Не знаю ничего... Ничего не знаю.

— Вспомнишь, — угрюмо пообещал Анциферов. — Вспомнишь, когда станешь перед командой. Заговоришь.

— Пройдемте в салон, — резко сказал капитан.

Иван Кузьмич толчком раскрыл дверь. Стоявший в салоне гул сразу прекратился. Матросы потеснились, пропуская капитана и старшего помощника. Между ними старчески шаркал не по росту большими сапогами Малыш.

Командиры заняли привычные места. Малыш остался стоять перед столом.

— Внимание, товарищи! — Корней Савельич выждал, пока в салоне стихли голоса. — У нас на судне совершено преступление. Чудовищное преступление! Если оставить его нераскрытым, на каждого из нас ляжет позорное пятно. Куда бы мы ни пошли, нам скажут: «Это с «Ялты». Там украли аварийный запас. Оставили товарищей... раненых оставили голодными!»

— Пришибить такого... — злобно произнес кто-то.

Малыш вздрогнул и еще ниже опустил голову.

— Расскажите, как вы произвели хищение? — обратился к нему капитан.

Малыш, не поднимая головы, что-то невнятно начал бормотать.

— Громче! — закричали с мест. — Не слышно!

И снова Малыш, не поднимая головы, с трудом выдавил из себя:

— Не знаю ничего.

— Что ж! — Иван Кузьмич не отводил тяжелого взгляда от поникшего Малыша. — Так и будем в молчанку играть?

— Упирается, гаденыш! — зашумели матросы. — Колосник ему на шею — да в воду!

И вдруг Малыш выпрямился и, задыхаясь, крикнул:

— Топите!

— Позвольте мне,- обернулся к капитану Корней Савельич и обратился к команде:

— Послушаем матросов первой вахты. Жили они с Малышевым в одной каюте. У них и найдена часть похищенного...

— Дайте мне сказать, — протолкался вперед Оська. — Утопить человека очень просто. Так? Поставил его на планшир. Дал пинка. И нет человека. А если тут недоразумение? Ошибка?..

Оську слушали внимательно. Подавленный вид Малыша, его отчаянный выкрик несколько смягчили озлобление матросов. Но стоило им услышать слово «ошибка», и еле тлеющая искорка сочувствия погасла. Негодующие возгласы заглушили Оську.

И тогда Малыш впервые поднял глаза. Глядя исподлобья на окружающих, он хрипло произнес:

— Не ломал!.. Не брал ничего.

— Прикройся там! — гневно крикнул Марушко. — Не брал!

— Выйдите к столу, товарищ Марушко, — предложил Корней Савельич. — Скажите, что вы знаете или думаете о вашем товарище по вахте?

— Чего говорить? — Марушко не шелохнулся. — Вон он... весь на виду. Пацан!

— Вы жили рядом, — настаивал Корней Савельич. — Должны знать его!

— Капать на человека не мое дело, — с достоинством произнес Марушко.

— О чем толковать? — закричали с мест. — В канатный ящик его. Трибунал разберет.

Корней Савельич поднял руку, требуя тишины.

— Имеется предложение: арестовать Малышева и передать дело о хищении аварийного запаса в трибунал. Другие предложения есть? Нет. Голосую... Кто за предложение арестовать Малышева и сдать под трибунал?

Дружно взметнулись руки.

— Против есть? — спросил Корней Савельич.

Он внимательно всматривался в полутемное помещение. Одна рука поднялась. Вторая. Зоя и Глаша. К ним несмело присоединилась еще рука. На ней и задержался взгляд Корнея Савельича.

— Почему вы, товарищ Баштан, идете против воли коллектива? — спросил он.

— Добрячок! — негромко прозвучало из темноты.

Оська узнал голос. Он повернулся лицом к матросам, разыскивая взглядом Марушко.

— Добрячок, говоришь? Выйди сюда. Поговорим. — Он тяжело передохнул. — Выйди послушай, что я тебе скажу. Персонально!

— Ну, вот... — Марушко, раздвигая плечом рыбаков, пробился к Оське. — Вышел.

— Слушай, ты... — Оська запнулся от возмущения. — Я давно уже не босяк, давно не хулиган. Но во мне еще осталось достаточно хулигана, чтобы сделать из тебя, гада, человека.

— А что я из тебя сделаю? — негромко спросил Марушко.

— Спрятался за чужие спины и кричишь? Топишь парнишку? — почти кричал Оська. — Подойди к капитану и скажи, что знаешь. Скажи!

— Оська! — В тихом окрике Марушко звучала угроза.

— Что?! Что «Оська»?! — закричал Баштан. — Разве не ты мне предлагал на пару «ошманать» шлюпку? Не ты манил меня спиртом?

— Я?! — Марушко рванулся к нему. — Я из заключения. Меня легко утопить.

— Трудно! Дерьмо не тонет!

— Человек сидел... Вали на него! — В голосе Марушко дрожала слеза. — Вали. Поверят. Клейменый-меченый. Пускай гниет в лагерях!

Несколько голосов неуверенно вступились за Марушко:

— Не болтай, Оська!

— Доказать надо!..

— Доказать?! — Оська снял со стола «летучую мышь» и поднес ее к лицу Марушко. — Смотрите на эту гладкую рожу! — сказал он. — А теперь поглядите друг на друга...

Дальнейшее произошло так быстро и неожиданно, что окружающие не сразу даже поняли, что случилось. В руке Марушко блеснул нож. Короткий, почти без замаха удар. Оська выпустил фонарь и повалился навзничь. Кто-то подхватил его.

Марушко бросил нож и закричал:

— Вяжите! За убийство отвечу. Девять грамм свинца приму за правду...

Оборвал его бессвязные выкрики тяжелый кулак Паши.

Пока командиры вырвали Марушко из рук разъяренных матросов, пока зажгли погасший фонарь, глаз преступника уже залила темная опухоль, а окровавленный рот казался огромным, черным.

— Бейте! — истерически кричал Марушко. — Убивайте! Все равно мне не жить. Нет доверия бывшему заключенному. До ножа довели!..

— Кончайте базар, — неожиданно спокойно прозвучал в общем гомоне голос капитана. — Боцман! Возьми двух человек и запри Марушко в надежное место... Анциферов! Поставьте охрану к арестованному.

Марушко скрутили и вывели из салона. Мельком увидел он, как укладывали на постеленный на полу матрац Оську. Над ним стоял, склонившись, Корней Савельич и готовил инструменты.