Глава восьмая

I

Эрна Вилямцек, урожденная Кройц, и не подозревала, что ее маленькая судьба, ее жизненный путь, затерявшийся в сплетении миллионов судеб таких же, как и она, людей, соприкоснется с извилистой тропой американского дипломата-разведчика. Ограниченная узким кругом житейских забот, она и не вспоминала о случайной встрече в кино на Шонхаузераллее, что стоит рядом с виадуком электрички, протянувшимся над улицей от Александерплац.

Если бы она только знала, как отразится на ней, на ее семье, больше того — на ее родине тайная встреча двух незнакомых людей в затемненном зале берлинского кино, встреча, невольным свидетелем которой она оказалась! Ну, а если бы знала? Что бы могла сделать Эрна, даже посвященная в тайны международного заговора? Что могла бы она предпринять, молодая, наивно-ограниченная немецкая женщина, довольная уже тем, что ее Франца оставили наконец в покое? Ничего. В те мрачные годы германский народ не мог решить собственную судьбу.

По субботам Эрна и Франц после работы ходили в кино. Франц продолжал работать в пуговичной мастерской Мюллера, и Эрна в конце дня заезжала к нему в Панков. Они медленно шли пешком, покупали билеты в кино и в течение двух часов, забыв обо всем, следили за приключениями, переживаниями героев. Сентиментальная Эрна частенько плакала над чужой судьбой. Но на экране обычно все заканчивалось благополучно, герои преодолевали житейские невзгоды, влюбленные сердца находили друг друга, и Эрна покидала кино растроганная и удовлетворенная. Все обошлось хорошо. Может быть, и они с Францем обретут тихое счастье...

Однажды — это было в конце зимы — Вилямцеки заняли свои места в зрительном зале. Кино заполнилось людьми, и только несколько кресел оставалось свободными. Два из них находились как раз впереди, с самого края среднего ряда. Свет медленно гаснул, когда опоздавший посетитель сел на свободное место. Он был невысокого роста, скорей даже маленький — поверх его лысой головы Эрна свободно могла видеть экран.

Второй посетитель вошел в зал, когда начали демонстрировать старый киножурнал. Эрна досадливо повернулась к нему. Человек отвлекал ее, мешал смотреть, усаживаясь и скрипя откидным сиденьем кресла. Темноту зала заполнили звуки военного марша, дробь барабанов — на экране под Бранденбургскими воротами проходили колонны немецких солдат. Затем показали танки, наступающие на Варшаву, пылающий, разбитый город, выступление Гитлера в поверженном городе. Диктор, захлебываясь, говорил о торжестве германского оружия. Потом показали польскую деревню. Немецкая семья переселяется на хутор. Довольный хозяин осматривает новые владения — коровник, сад. Диктор сказал: «Отныне здесь будут жить немцы»...

Эрна вздохнула: хоть бы их кто-нибудь переселил из Берлина!

Глаза привыкли к мраку. Луч проекционного аппарата бросал достаточно света, чтобы видеть не только экран, но и соседей. Эрна случайно взглянула на спины сидевших впереди нее мужчин. Ей показалось, будто лысый сунул что-то в карман соседа. Так и есть. Но второй ничего не заметил. Эрна толкнула мужа, кивнула ему, указывая вперед, но Франц не понял и спросил шепотом:

— Что ты?

— Потом...

Эрна продолжала наблюдать. Некоторое время лысый сидел спокойно, сосредоточив все внимание на экране. Его сосед осторожно вытащил из кармана пальто пачку каких-то бумаг и переложил их в пиджак. Эрна видела его в полупрофиль — горбинку носа и слегка выдающийся вперед подбородок. Потом в его руке появился другой пакет, что-то вроде туго набитого конверта. Он осторожно сунул пакет в карман лысого маленького человека. Вскоре лысый поднялся и вышел из зала.

Когда сеанс кончился, оба кресла впереди Вилямцеков были пусты.

По дороге домой Эрна рассказала, что случилось в кино. Франц не поверил:

— Это тебе показалось.

— Да нет, я видела своими глазами.

— Не может быть. Зачем им лазить друг другу в карманы?

На том и кончился разговор.

По поводу хроники Франц был иного мнения. Эрна сказала, что хорошо бы переселиться им в Польшу. Он возразил жене:

— У меня нет охоты забирать чужое имущество. Поляков оттуда выгнали.

— Конечно, это плохо, если выселяют с насиженного места. Но уж если так случилось, могли бы поселить и нас. Мы сами не стали бы никого выгонять...

Дома их встретила мать. Она оставалась с внуком, когда по субботам Эрна отправлялась в кино. Сказала, что Францу прислали повестку, приходил какой-то солдат. Вон она, лежит на столе.

Повестка была из военного округа — рядового Франца Вилямцека призывали на военную службу.

— Зачем? Ведь война уже кончилась? — недоуменно спросила Эрна.

— Вероятно, нужно. — Франц еще раз более внимательно перечитал повестку. — На переподготовку. Видишь, я сразу не заметил. Это ненадолго, — Францу хотелось успокоить Эрну.

Из округа рядовому Вилямцеку предписывалось явиться на призывной пункт с вещами через два дня. Так и получилось, что в ту субботу Франц последний раз отработал в пуговичной мастерской. Только все стало налаживаться — и вот тебе на!

В воскресенье поехали к брату. Карл снова предложил поселиться Эрне в деревне — к весне ему нужен надежный человек наблюдать за хозяйством. Молодожены подумали и согласились. Что станет Эрна делать одна? Там хоть будет сыта и в тепле. И сыну тоже как-никак полезнее дышать деревенским воздухом.

В понедельник Франц ушел в армию, а в среду Карл приехал на «пикапе» за Эрной и перевез ее с пожитками в деревню недалеко от Буха, близ Панкова. Но не прошло и недели, как Вилямцек-старший тоже получил повестку. Он ворчал, собираясь в армию. Какая нужна ему военная подготовка? Он огородник. К тому же Вилямцеку за сорок лет. Но повестка строго приказывала Карлу явиться в назначенный день на призывной пункт.

За советом обратился к зятю — Вилли был в это время в Берлине. Просил, не поможет ли Вилли отменить приказ или отложить призыв, сейчас самая работа на огородах. Штурмфюрер не ответил ничего определенного. Приказ есть приказ. Но обещал, если удастся, взять к себе в часть. Там, конечно, служить легче, чем в пехотном полку, куда получил назначение Вилямцек.

Карл ушел в армию, а фрау Герда приняла на себя все хозяйство. Хорошо, что Эрна согласилась поехать в деревню, иначе одной впору хоть разорваться.

А Эрна постепенно входила в новую роль. Погруженная в заботы, охваченная тревогой за Франца, она, конечно, и не вспоминала о том незначительном событии, которое произошло в кино на Шонхаузераллее в последнюю субботу перед призывом в армию Франца.

II

Самуэль Вудс, или просто Сэм, слыл хорошим шпионом. Во всяком случае, таким считали его — и не без оснований — в Бюро стратегической информации. Иногда в секретной переписке Вудса именовали «дядюшкой», опуская и только подразумевая его имя. Имя Вудса давно стало нарицательным и определяло делового, предприимчивого американца. Несомненно, его кличка «дядюшка Сэм» звучала символически. По крайней мере мистер Аллен Даллес, уверенно подымавшийся к вершинам разведки, глубоко был уверен, что каждый американец, отправляясь в Европу по служебным делам, должен обязательно сочетать в себе качества осведомителя и шпиона.

Официально Самуэль Вудс занимал в Берлине должность торгового атташе Соединенных Штатов. Какое-то время Вудс проводил в конторе представительства, но это только отрывало его от основных занятий. В то же время пвложение коммерсанта позволяло более свободно завязывать нужные связи и добывать полезную информацию, в которой нуждалась не только бюро, но и государственный департамент.

Конечно, один Вудс едва ли мог справиться с обширным кругом обязанностей, возложенных на него Бюро стратегической информации. Но в том-то и дело, что основным качеством дядюшки Сэма была его способность привлекать в помощь нужных ему людей. Одним из сотрудников Вудса был таинственный Джордж, завербованный среди сотрудников германского министерства иностранных дел. Вряд ли кто, кроме самого Вудса и нескольких работников бюро в Вашингтоне, знал настоящее имя маленькогв человека с лысой головой и сосредоточенным лицом. Казалось, что глаза, нос, губы и даже насупленные брови Джорджа устремлялись в одну невидимую точку, расположенную где-то впереди его лица. Джордж оказывал неоценимые услуги американскому резиденту, и никто не знал, какими путями проникает он к источникам секретнейшей информации.

Торговый атташе не чурался черновой работы — дело есть дело. Действовал он без излишнего риска и только с Джорджем, пренебрегая опасностью, предпочитал встречаться лично. «Золотого Джорджа» Вудс не доверял никому из сотрудников. Джордж в самом деле стоил немало денег. В условленное время они встречались в кино, каждый раз в новом и во время сеанса совали в карманы друг другу: Джврдж — записки, Вудс — пачки денег.

Еще в августе минувшего года Вудс через Джорджа получил первую информацию о подготовке германского вторжения в Россию. То были отрывочные и неполные данные. Агент сообщал, что в Берхтесгадене, в Цоссене и в имперской канцелярии регулярно происходят совещания, посвященные подготовке войны с Россией. Гитлер намеревался вступить в войну осенью сорокового года, вскоре после разгрома Франции. Однако рейхсканцлер вынужден был временно отказаться от намеченного плана — мосты, дороги в Польше не подготовлены для прохода тяжелых танков. Приближалось время распутицы, и войска вторжения могли завязнуть на польских дорогах. Кроме того, требовалось время для переброски войск с запада. Активные действия Гитлер перенес на весну следующего года. Теперь этот срок приближался.

Постепенно сообщения о планах Гитлера пополнялись новыми данными, и наконец в половине зимы Вудс располагал достаточно полкой информацией.

Вернувшись из кинематографа на Шонхаузераллее, Вудс всю ночь просидел над бумагами Джорджа, кропотливо разбирая условные, кодированные записи. Под утро донесение было готово. Его немедленно отправили в Вашингтон.

Не прошло и недели, как копия информации берлинского резидента лежала на рабочем столе мистера Хэлла, секретаря государственного департамента Соединенных Штатов. Донесение поступило из Бюро стратегической информации с припиской Аллена Даллеса о том, что достоверность информации не вызывает сомнений.

Государственный секретарь с интересом прочитал сообщение берлинского агента. Оно изобиловало важными деталями, вплоть до стратегического развертывания германских войск в предстоящей кампании, и подтверждало, что события в Европе назревают с решительной быстротой.

Агент подтверждал, что армейская группа фон Бока, участвовавшая в разгроме Франции, еще летом прошлого года перебазировалась в Познань. На восток Германии переброшены также 12-я армия Листа, 4-я армия фон Клюге, 18-я армия фон Кюхлера... В сообщении мелькали цифры — номера германских дивизий и армий, двинувшихся с запада на восток. Но государственного секретаря интересовали итоги. Он нашел их — из Франции к границам России переброшена полумиллионная армия.

Кроме того, личный состав двадцати дивизий, якобы расформированных после французского похода, отправлен в Германию и только уволен в краткосрочный отпуск. Временно распущенные дивизии насчитывают в общей сложности еще триста тысяч солдат. Их держат в резерве на случай экстренной мобилизации.

Но это не все. В сентябре в районе Лейпцига началось формирование новой армии в составе сорока дивизий. Руководит этим генерал-полковник Фромм. Сейчас формирование дивизий подходит к концу. В Германии объявлена мобилизация нескольких возрастов, якобы для прохождения военной переподготовки.

Ссылаясь на данные, полученные из генерального штаба, резидент сообщил и о стратегических замыслах германского вермахта. Решающий удар предполагается нанести в центре, в направлении на Москву. Кроме того, мощные удары с юга и севера завершат молниеносный разгром России. Гитлер еще не назначил точного срока вторжения, но начало боевых действий приурочено к весне текущего года.

В заключение таинственный Джордж информировал, что недавно на совещании Гитлер утвердил особое военное управление для руководства оккупированной территорией. В двадцать одну область Советской России уже назначены немецкие генерал-губернаторы. На этом совещании Гитлер сказал, — Джордж в кавычках привел его слова: «В наступившем году от Владивостока до Гибралтара я намерен иметь только своих солдат».

Кардэлл Хэлл задумался над последней фразой. Не слишком ли много хочет иметь Гитлер? На события в Европе государственный секретарь имел свою точку зрения. Там должно быть равновесие сил. Ни Англия, ни Россия и ни Германия не должны иметь превосходства. Но с такими силами, которыми располагает Гитлер, не исключена возможность, что он добьется цели. Может, следует предупредить русского посла Уманского? Нет, пока это преждевременно. Представители всесильной промышленной ассоциации — тот же Дюпон или Ламот, конечно, и Форд — будут решительно против. С ними надо считаться. К сожалению, в Америке президент не всегда принимает самостоятельные решения...

Хэлл позвонил президенту.

— Хелло! — сказал он. — Есть новости из Европы. Я хотел бы доложить вам... Хотя бы сейчас... Отлично! Это займет столько времени, сколько потребуют мои непослушные ноги.

Государственный секретарь тяжело поднялся с кресла. В семьдесят лет не так-то легко заставить ноги ходить, как в молодые годы. В последнее время Хэлл особенно часто испытывал недомогания. Преодолевая томительную боль в суставах, Хэлл прошел в кабинет Рузвельта.

Совещание с президентом затянулось надолго.

III

К весне сорок первого года военная подготовка против Советской России была закончена. Конечно, в основном, в главном. Оставались мелкие недоделки, неизбежные в таком грандиозном предприятии и не имевшие существенного значения. Главное же заключалось в том, что вдоль советских границ — от крайнего севера до побережья Черного моря — стояли почти две сотни полностью укомплектованных дивизий. Их тайно сосредоточили близ советской границы за последние месяцы. Потребовалось больше десяти тысяч пар поездов только для того, чтобы перебросить войска и вооружение с запада, из Франции, на восточный театр предстоящих боевых действий. «День X» — срок вторжения в просторы России, — намеченный «планом Барбаросса» на пятнадцатое мая, оставался незыблемым. Со дня на день Гитлер намеревался подтвердить его оперативным приказом. По плану стратегического развертывания вооруженных сил Гитлер отводил шесть недель на то, чтобы армии могли сосредоточиться непосредственно на границе.

Все было готово. Но в конце марта внезапные и непредвиденные события на Балканах изменили ситуацию. Перед тем, казалось, все соответствовало намеченному плану. Двадцать пятого марта югославский премьер Цветкович подписал наконец пакт о присоединении к тройственному союзу. Премьер не упирался, подписал все, что требовал Гитлер. Согласился предоставить страну для транзита германских войск и материалов, уступал медные рудники в Боре для немецких военных нужд, передавал всю экономику в распоряжение нового могучего союзника. Премьер умолял об одном — содержание договора должно оставаться в тайне. Но шила в мешке не утаишь; даже то, что стало известно, вызвало в Югославии грозное возмущение. Через два дня генерал Симович совершил правительственный переворот, он использовал недовольство народа. Договор с Германией был расторгнут. В Белграде, во всех городах и селениях народ ликовал, праздновал победу. Заговор реакционеров раскрыт и обезврежен! На улицах жгли чучело свергнутого премьера.

Но в Берлине белградские события вызвали ярость. В тот же день Гитлер подписал директиву. Он назвал ее «Наказание». Разъяренный и взбешенный неудачей, рейхсканцлер сам продиктовал ее адъютанту.

— «Военный путч в Югославии, — диктовал он, останавливаясь и снова продолжая метаться по кабинету, — изменил политическое положение на Балканах. Даже в том случае, если теперь Югославия заявит о своей лояльности, ее следует рассматривать как врага и вследствие этого разгромить так скоро, как это будет возможно».

«Так скоро, как это будет возможно», — повторил он.

Возможность наступила очень скоро. Гитлер решил действовать безотлагательно. Близились сроки вторжения в Россию, их нельзя упускать. Тем не менее Гитлер все же распорядился отодвинуть выполнение «Барбароссы», отложить вторжение на шесть недель. Это больше всего вызвало неистребимую ярость.

Глубокой ночью, едва подписав приказ о наступлении, рейхсканцлер вызвал в имперскую канцелярию генерал-квартирмейстера Фридриха фон Паулюса. Гальдер перехватил Паулюса в приемной.

— Зайдите ко мне на минуту, — озабоченно сказал он.

Прошли в первый свободный кабинет. Гальдер поправил пенсне. Волосы его торчали ежиком, и весь он был преисполнен важностью порученного дела. Говорил, понизив голос до шепота, хотя в просторном кабинете, кроме них, никого не было.

— Фюрер решил напасть на Югославию, — начал Гальдер безо всякого предисловия. — Заодно мы покончим и с Грецией. Главная наша цель — освободить правое плечо для «Барбароссы». Обратите на это внимание. Фюрер сейчас подписал директиву. Мы, военные, полностью согласны и разделяем его точку зрения. Действовать надо немедленно. Берите мой специальный поезд и отправляйтесь в Вену сразу же после приема у фюрера. Командующий армейской группой фельдмаршал Лист и генерал фон Клейст вызваны туда телеграммой.

Фон Паулюс отлично знал, что Клейст возглавляет танковую группу войск на юго-востоке, но Гальдер педантично напомнил:

— Генерал фон Клейст командует танковыми войсками. На него возлагается основная задача. Вы передадите оперативные приказы и объясните обстановку. Из Вены поедете в Будапешт и согласуете с венгерским генеральным штабом план стратегического развертывания наших войск на территории Венгрии... Теперь идемте, фюрер вас ждет.

Аудиенция продолжалась несколько минут. К словам Гальдера рейхсканцлер добавил:

— С венгерским правительством не вступайте в переговоры, решать будут военные. Премьеру Телеки нечего путаться под ногами. Желаю удачи!..

Из имперской канцелярии фон Паулюс уехал на вокзал. В Вену его сопровождали штабные офицеры. Через несколько дней фон Паулюс возвратился в Берлин, доложил Гитлеру о выполнении задания. Ускоренными темпами войска сосредоточивались на границе.

Шестого апреля 1941 года германские вооруженные силы нанесли одновременный, двойной удар. Греческие и югославские войска были разгромлены в две недели. Греки капитулировали перед германской армией, но затягивали подписание перемирия с Муссолини. Будучи разбитыми, они все еще проявляли оскорбительное пренебрежение к итальянцам. Через военного атташе Муссолини намекнул об этом в Берлине. Гитлер пропустил жалобу мимо ушей: пусть Муссолини остается доволен, что выручили его из беды, — мало греки надавали ему оплеух...

IV

В конце апреля в Берхтесгадене праздновали день рождения Гитлера. Было много гостей, но после приема Гитлер оставил лишь избранных. Поднялись наверх. Сидели за кофе. Геринг хвастался успехами авиации, рассказывал о бомбардировке Белграда. Бомбили два дня — восемнадцать тысяч убитых. Летчики разбили зоопарк, дикие звери бродили по улицам, сеяли панику. Гитлер рассмеялся:

— Звери тоже нам помогают! Вот что значит иметь войска в мобилизационной готовности! Я ковентрировал югославов в течение недели. Очередь за Россией. Теперь ничто не мешает осуществить веление судьбы. Давайте подведем итоги. Альфред, — обратился он к Розенбергу, — начинай ты, ты у нас министр колоний в России.

— Да, мой фюрер, я уже собирал будущих гаулейтеров оккупированной России, изложил ваши мысли. Они приняли их с восторгом.

— Повтори, повтори еще раз! Пока не будем говорить о борьбе с коммунизмом, этот жупел оставим для западных политиков. Коммунистов будем уничтожать, как евреев. Здесь пропагандировать нам некого. Помечтаем, что станет с Россией через полгода.

— Хорошо. Я приготовил вам еще один подарок, мой фюрер, — карту прежнего Советского Союза. Будем говорить о нем в прошедшем времени, просто как о географическом понятии.

Розенберг поднялся из-за стола, взял свернутую в рулон карту и раскрыл перед Гитлером. Он держал ее двумя руками. Геринг помог, взялся за край толстыми пальцами. Не найдя ничего подходящего, Розенберг вооружился чайной ложкой вместо указки.

— Я хочу воспользоваться случаем, — сказал он, — и прошу утвердить подготовленный раздел России. Большевики называют свою территорию единым многонациональным государством, но мне она напоминает бочку с песком. Достаточно разбить обручи — и все рассыплется. В этом предпосылка плана. Прежде всего, Прибалтика. Как видно на карте, ее границы проходят несколько западнее Петербурга, южнее Гатчины, к озеру Ильмень. Здесь она захватывает часть Московской губернии и выходит к территории, заселенной украинцами. Это первый имперский комиссариат, весьма пригодный для германизации. Прибалтика когда-то была нашей древней колонией. Несомненно, ее надо отторгнуть от Советского Союза.

— Там были когда-то владения баронов Розенбергов? — спросил Гитлер.

— Да, мой фюрер, здесь сохранился еще замок нашей семьи, — Розенберг указал точку на карте где-то недалеко от Риги.

— Скоро ты сможешь вступить во владение своими землями. Я дарю их тебе... Продолжай!

— Благодарю, мой фюрер!.. Вот здесь, — министр оккупированных территорий провел кончиком ложки вдоль границ Белоруссии, — здесь будет второй имперский комиссариат. В нем мы предполагаем поселить социально нежелательные элементы, изгнанные из других имперских комиссариатов. Будут содержать их, как в заповеднике, пока не сдохнут.

Здесь, — кончик ложки пополз вдоль украинской границы и выше, к северу, — возникнет третье государство, разделенное на восемь генеральных комиссариатов. В Украину включаем Курск, Воронеж, Тамбов и Саратов. Административное управление передается на Украине двадцати германским комиссарам.

Ну и, наконец, Кавказ. Он занимает площадь немногим больше полумиллиона квадратных километров. Живут здесь грузины, армяне, абхазцы, кто-то еще. Во главе их мы поставим гаулейтера и назовем его германским покровителем. На востоке диктаторов принято называть покровителями. Не станем нарушать восточных традиций...

— А что же у тебя остается для России? — спросил Геринг, все еще державший край карты.

— Все остальное. Как видите, не так много. Главным образом север. На карте Россия обозначена белым цветом. Здесь тундры и почти не заселенные пустынные земли. Нашим генерал-губернаторам придется жить в тяжелых условиях. С вашего разрешения, мой фюрер, подготовлен закон, по которому год службы на востоке приравнивается к пяти годам службы в империи, так сказать, поощрение за трудность... С запада Россия будет граничить с Великофинляндией. — Розенберг пояснил окружающим: — Фюрер передает Маннергейму Советскую Карелию, Кольский полуостров, Ленинградскую область и еще некоторые земли на востоке.

— Нет, я передумал, — прервал Розенберга Гитлер. — На Кольском полуострове добывают никель. Мы оставим его себе. Что касается Ленинграда, я сровняю его с землей и после этого отдам финнам. Этот порт на Балтике нам совершенно не нужен... Ты, Альфред, забыл о Крыме и Черноморье, — Гитлер повернул осунувшееся, утомленное бессонницей лицо к Розенбергу. — Крым тоже включи в германскую империю, так же, как и Черноморье. Говорят, там плодородные земли. Правда, Антонеску хочет прихватить себе Бессарабию и Одессу. Конечно, румынам можно обещать что угодно. Это нас ни к чему не обязывает. Пусть Антонеску сначала выставит обещанные дивизии.

Кейтель на это ответил:

— Маршал Антонеску обязался дать пятнадцать дивизий и еще пять в дальнейшем.

— Посмотрим, как они будут воевать. Хорти и Антонеску грызутся из-за Трансильвании. Я обещал ее и тому и другому... Кстати, о Венгрии. Хорти требует Дрогобыч. Я успокоил Хорти, но венграм не видать Дрогобыча, как своих ушей. Этот нефтяной район должен быть нашим. Его мы займем до прихода венгерских войск. И вообще мне не нравятся колебания венгерского правительства. Дух Телеки еще живет, хотя премьер и застрелился. Придется им вправить мозги хорошей бомбардировкой. Ты, Герман, подготовь десяток самолетов, намалюй на них красные звезды — свалим на русских.

— Все готово, мой фюрер, — Герингу не терпелось вступить в разговор. — «Русские» самолеты стоят в моих ангарах и ждут сигнала. В первый день войны мы решили немного побомбить Кошице.

Рейхсмаршал имперской авиации явился на прием, как всегда, при орденах и регалиях. Серо-голубой мундир выделял его среди присутствующих. Он отпустил карту, которая едва не упала. Розенберг удержал ее и недовольно посмотрел на Геринга. Словно ничего не заметив, Геринг допил кофе. Ему хотелось бы выпить еще чашку, но никто не предлагал. В углу на столике дымился никелированный кофейник. Под ним мерцало синее пламя спиртовки. Гитлер словно прочитал мысли Геринга.

— Господа, — сказал он, — кофе наливайте сами. Я отпустил слугу — мы должны говорить без свидетелей.

Геринг не заставил повторять предложение.

— Разрешите теперь сказать мне? — Он держал в руках чашку.

— Да, я хотел бы тебя послушать. Пусть Розенберг извинит нас, но в конечном счете не в этом дело, какие государства мы создадим на востоке. Это все фикция. Важнее освоить огромный пирог, даруемый нам провидением. Здесь мы обязаны учиться у англичан. Их колонизация Индии может служить примером. В плане Розенберга я усматриваю одну идею — расчленение России поможет установить новый порядок. Надо подумать о том, чтобы покоренные народы никогда не объединились. Объединиться они могут только против нас. Через сто лет в Европе будет жить двести пятьдесят миллионов людей, говорящих по-немецки. Народы должны забыть свой язык... Теперь говори, Герман!

— Я полностью согласен с вами, мой фюрер. — Геринг приложил руку к груди и поклонился. Звякнули ордена. — Я как уполномоченный по руководству экономикой оккупированных районов вижу свою цель в том, чтобы брать. Брать, брать и брать! В экономическом отношении мы просто разделим Россию на две области — лесную и черноземную. Вот здесь, — Геринг взял у Розенберга карту и снова развернул ее, — здесь, от Балтики до Урала, будем брать лес, хлеб и скот. Мы не заинтересованы в поддержании лесного района. Миллионы людей могут умирать от голода или переселяться в Сибирь. Это их дело. Рогатый скот и свиньи, возможно, исчезнут здесь. В ближайшее время они станут такой же редкостью, как зубры в Беловежской Пуще. Что касается второй половины России, или черноземной области, то отсюда станем черпать сырье и продовольствие более длительное время. Тоже брать... Я повторяю — для меня нет сомнения, что в результате от голода умрут миллионы людей, — но сейчас мы говорим о другом. Я закрываю глаза и снимаю белые перчатки.

Геринг посмотрел на рейхсканцлера. Гитлер сидел, отодвинувшись от стола, и одобрительно кивал головой. Рейхсмаршал не преминул отпустить шпильку в адрес министра оккупированных территорий:

— Я не печатал еще таких карт, как Розенберг, но мы создали четыре инспекции во главе с экономическим штабом «Ольденбург».

По указанию фюрера «Ольденбург» включен в «план Барбаросса».

— Но мы тоже назначили двадцать гаулейтеров для управления Россией! — Розенберг обиделся на Геринга за пренебрежение к его плану.

— Согласен, Альфред, но я говорю о конкретных вещах... Пять инспекций созданы для Ленинграда, Москвы, Киева, Баку и одна в резерве. Из предосторожности я дал им условные названия — Хольштейн, Заксен, Баден, Вестфален и Боркум. Каждая инспекция включает специальные экономические команды. Всего их тридцать пять. Команды инспекции Заксен, например, будут дислоцироваться в Москве, Минске, Туле, Брянске, Рыбинске и Ярославле. Под их наблюдением мы станем вывозить с востока все, что нам нужно. Нефть, уголь, свиней, масло...

— Ты забыл про рабочую силу. — Это сказал Борман, который вел запись беседы и потому почти не принимал участия в разговоре.

— Нет, не забыл. Но уполномоченным по рабочей силе фюрер предполагает сделать Фрица Заукеля. Это его область. Не так ли, мой фюрер?

— Совершенно верно... Но я хотел бы, господа, чтобы все вы помнили и не забывали одного — надо не только завоевать, но и замирить гигантское пространство, которое пока условно мы называем Россией. Там живут фанатики, пропитанные большевистским духом. Поэтому лучше всего достигнуть замирения расстрелом каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд в нашу сторону. Гиммлеру, да и всем нам придется поработать. Я приближаюсь к решающим часам истории с колоссальным ледяным спокойствием и без предрассудков. Провидение предопределило, что я буду величайшим освободителем человечества. Я освобождаю людей от сдерживающего начала ума. Наступило время действий. Ты, Кейтель, подготовь распоряжение о подсудности в районе «Барбаросса». Мои солдаты в России не должны нести ответственности за проступки, которые принято называть преступлениями. Не будет ничего страшного, если немецкий солдат изнасилует русскую девку или прикончит помешавшего ему старика. Запиши себе это и подготовь директиву.

— Яволь! — Начальник штаба вооруженных сил вскочил и вытянулся в струнку, как ефрейтор. — У меня есть некоторые соображения, мой фюрер. Я проконсультировался с военными юристами. Точно так же мы должны поступать с захваченными советскими политработниками.

— С законниками советуйся возможно меньше. На востоке закон — немецкий кулак и пуля. Запиши и разошли командующим армиями.

Гитлер продиктовал:

— «Руководящие политические работники, комиссары, составляют повышенную опасность для войск и замирения покоренной страны». Записал? Дальше!

«По мере их захвата они должны быть доставлены к ближайшему германскому офицеру, после чего офицер обязан немедленно приговорить задержанного к расстрелу».

Гитлер говорил невозмутимо спокойно. Подвинулся к столу, взял чашку с остывшим кофе, сделал глоток и закончил:

— Казнить политработников лучше всего на месте. Эвакуировать в тыл нет никакого смысла. Отметь, что отличительный знак комиссаров — красная звезда на рукаве.

Все, что говорилось здесь, в Берхтесгадене, за вечерним кофе, для присутствующих не составляло новости. Гитлер только подытоживал и проверял. Нить разговора то отдалялась от основной темы, то возвращалась к главному. Каждый, пользуясь хорошим настроением рейхсканцлера, стремился ввернуть свое слово. Когда говорили о политработниках, Гиммлер сказал:

— Особому режиму должны подвергаться не только советские комиссары.

— Говори прямо — расстрелу, — перебил его Геринг. — Чего стесняться!

— Это и без того всем ясно, — отпарировал Гиммлер. — Я хочу сказать об инструкции начальникам полиции безопасности. Как было согласовано с вами, мой фюрер, я дал задание выявлять на оккупированной территории всех руководящих партийных работников — членов Центрального Комитета, членов правительства, партийных работников. В городах — членов магистрата...

— Их называют там членами Советов, — поправил Розенберг.

— Хорошо, членов Совета, профсоюзных работников — они тоже все коммунисты. Дальше идут советские интеллигенты, профессиональные революционеры, политические деятели, писатели, редакторы и, конечно, все обнаруженные евреи.

Генрих Гиммлер почти дословно повторил инструкцию, которую он подготовил для начальников гестапо и полевой жандармерии.

Тщедушного вида, с внешностью банковского чиновника или провинциального учителя, всесильный Гиммлер вел себя с непонятной робостью в присутствии Гитлера. В то же время рейхсфюрер СС обладал дьявольски мрачной силой в империи. В его распоряжении находились концентрационные лагеря, гестапо, отборные эсэсовские части, система надзора и политического сыска.

Приближённые Гиммлера взирали на него с чувством затаенного страха. Гиммлер мог пойти на любую подлость по отношению к каждому из собравшихся в зале, впрочем, так же могли поступить и остальные по отношению друг к другу. Из окружения Гитлера, может быть, только еще Рудольф Гесс отличался такой фанатичной, собачьей верностью Гитлеру.

С тонкой улыбкой и холодным блеском в глазах Гиммлер отвечал на вопросы Гитлера. Да, для розыска наиболее опасных людей в Советской России, подлежащих особому режиму, составлена специальная книга с тысячами адресов и фамилий. Книга отпечатана большим тиражом, и каждое отделение гестапо в любой момент сможет получить ее в свое распоряжение. О грядущих преступлениях Гиммлер говорил с невозмутимым спокойствием, словно учитель, рассуждавший об учебниках для своего класса.

— Мне нечего добавить, — сказал Гитлер. — Все, что мы здесь говорим, включено в общий «план Барбаросса». — Устремив тяжелый, остановившийся взор в одну точку, Гитлер добавил: — В заключение я выскажу вам одну философскую мысль: естественный инстинкт всех живых существ подсказывает им не только побеждать врагов, но и уничтожать их. На этом давайте закончим.

V

Простившись с гостями, Гитлер задержал Гесса на несколько минут. Но разговор продлился значительно дольше.

Они прошли в кабинет рядом с комнатой, где пили кофе.

— Скажи мне, — спросил Гитлер, — все ли готово для твоего полета в Англию?

— Да, мой фюрер, лорд Гамильтон пригласил меня в свое именье. Я смогу вылететь в любой момент, как только позволит погода.

— Нет, дело не только в погоде. Подождем, когда яснее обозначатся успехи Роммеля в Африке. Черчилля надо взять крепче.

Месяца три назад Гитлер назначил Роммеля командующим африканским корпусом. Германские части, переброшенные в Триполи, начали наступление в конце марта. Наступление развивалось успешно: английские войска оставили Бенгази, оказались в тяжелом положении в районе Тобрука. Рейхсканцлер полагал, что не ошибся, поставив бывшего начальника полевого штаба ставки во главе африканского корпуса. Волевой, умеющий идти напролом, Роммель показал себя в польской и французской кампаниях. Бронетанковая дивизия Роммеля «Привидение» первой вышла к Ла-Маншу. Теперь Гитлер возлагал большие надежды на этого генерала с решительной челюстью, похожей на булыжник. От него многое зависит в предстоящих переговорах с британским премьером.

— Мы условимся так, — продолжал Гитлер, — ты передашь Черчиллю мои предложения. Пусть они исходят от твоего имени. Запомни: сейчас, когда я сосредоточил силы против России, все зависит от твоего визита. Мы не можем воевать на два фронта.

Гитлер порылся в папке и достал листок бумаги с коротким текстом, напечатанным на половине странички. В углу листка стоял заголовок: «План ABCD № 274-К»{4}.

— Вот пункты: А, В, С, D... Это в самом деле азбука, которую преподадим Черчиллю. Я сформулировал здесь все, о чем мы говорили. Прежде всего, докажи британскому правительству, что после разгрома Франции англичанам бессмысленно вести с нами войну. Это первое. Можешь пообещать Черчиллю, что Англия сохранит независимость и колонии, конечно, если перестанет вмешиваться в дела Европы. Предложи ему заключить соглашение на любой срок, хотя бы на двадцать пять лет. И последнее — Великобритания должна сохранить благожелательный нейтралитет на время русско-германской войны. Все остальное будет зависеть от твоего искусства. Если переговоры пойдут успешно, направь в Цюрих частную телеграмму, — предположим, жене о твоем здоровье. Текст ее должен быть самый невинный.

— Да, мой фюрер, я сделаю все, что нужно. Полет из Аугсбурга я изображу как бегство в Англию.

— Да, да! Остальное беру на себя. Разыграю такую сцену, что позавидует любой актер!

В этот вечер говорили о технике задуманного полета. Условились, что Гесс отправится немедленно, как только в Ливии обозначится явный успех, а в Греции сосредоточатся силы для захвата острова Крита.

— Высадку десанта на Крит, — сказал Гитлер, — я приурочу к тому времени, когда ты начнешь переговоры. Это подкрепит твои позиции... Итак, ни слова! Мы еще перетянем Черчилля на свою сторону. Не случайно он без сопротивления убрался из Греции. Я раскусил его план. Освобождает нам дорогу в Россию. Пусть будет так!..