Младший лейтенант Куликов

На высоте 43,3 я командовал стрелковой ротой.

Каждое утро, в одно и то же время, из поселка выходили немцы. Сначала они валили густой темной массой. Потом из нее начинали выбегать, одна за другой, еле заметные фигурки и, расползаясь по земле, охватывали высоту цепью. И вот уже эта цепь лезла вверх, настойчиво и деловито.

По нашим траншеям, блиндажам и ходам сообщения в это время били артиллерия и минометы. Когда их огонь утихал, мы выползали из укрытий и пулеметами, автоматами и винтовками отбивали атаку противника. В одном из таких боев погиб командир правой роты. Вместо него был назначен младший лейтенант Куликов.

Никто из офицеров его не знал, поэтому к появлению нового ротного на высоте был проявлен особый интерес.

Ходили слухи, что Куликов, будучи старшиной роты, один отбил атаку немцев, спас положение в критический для соединения момент, за это ему присвоили звание младшего лейтенанта, дали орден Красного Знамени и назначили командиром роты. По крайней мере за несколько дней он стал, пожалуй, самым популярным человеком в дивизии.

Как-то в обед Куликов позвонил мне:

— Слушай, "Пятый", это Куликов, приходи ко мне, выпьем.

И не дожидаясь ответа, сказал безапелляционно:

— Пришлю за тобой адъютанта.

Мне не понравилось его панибратство. Я как-никак капитан и ротой командую больше года. Кроме того, казалось смешным, что своего связного он называет адъютантом. "Что, он ничего не соображает?" — подумал я. Адъютант полагался командиру, занимающему должность не ниже чем командира полка.

Вскоре пришел "адъютант". Молодой широколицый солдат, видимо, веселый и смелый. Он влез в землянку, мотнул головой в сторону выхода и с улыбкой проговорил:

— Пойдем, капитан!

"Судя по "адъютанту", его командир, должно быть, оригинал", — подумал я, вылезая из землянки. Следом за мной выскочил Анатолий Михеев — мой связной. По его недовольному виду я понял, что он сразу возненавидел этого нахального солдата с плоским, улыбающимся лицом, который так неуважительно отнесся к его командиру.

Когда подошли к роте Куликова, начался сильный артиллерийский обстрел. Мы укрылись в полуразрушенном подбрустверном блиндаже. Противник вскоре перенес огонь на вторую траншею. Когда затихло, мы услышали крик:

— Нет, ты мне скажи, почему спрятался в землянке?

Кто-то пытался ответить, но голоса не слышно было — снова кто-то орал:

— Ты мне прекрати болтать! Стреляют?! На войне всегда стреляют. Укрылся, видишь ли. Больно уж жить хотишь!

— Мой командир, — с гордостью произнес "адъютант". — Это он командира взвода полощет. Не любит, когда от огня прячутся. Сам не делает этого и другим не дает.

— Как же не укрываться? — спросил я.

— Да вот так, — объяснил мне "адъютант". — Нашего брата распусти, так все попрячутся. Ротный опять один с пулеметом останется.

— Но надо артподготовку пересидеть в укрытии, — начал объяснять я в свою очередь, — а потом, когда огонь перенесут, выбежать в первую траншею, чтобы отразить нападение противника огнем и гранатой. Зачем под огнем сидеть напрасно?

Но "адъютант" не слушал меня.

— Ничего, — говорил он убежденно, — он порядок наведет. Он у нас настоящий хозяин. Шутить не любит. Такой не побежит и другим не позволит.

Он говорил и в то же самое время прислушивался к голосу своего начальника, все еще доносившемуся до нас. При этом вытягивал шею и был, видно, доволен тем, что слышал.

Мы вылезли из блиндажа и вскоре наткнулись на младшего лейтенанта Куликова. Он стоял у входа в землянку, маленький, худой, грязный, в обгорелом полушубке нараспашку, полы его были настолько вытерты, что трудно было определить, имелся там когда-нибудь мех или его не было никогда.

Руки у Куликова были обмотаны грязной повязкой темно-бурого цвета. Шея забинтована, отчего он поворачивался всем туловищем. Вид у него был недобрый, а взгляд надменный. Погон на плечах не было. От солдат отличали его только командирская шапка и снаряжение.

Младший лейтенант Куликов увидел меня и деловито проговорил:

— А-а-а, капитан! Ну пойдем ко мне.

Не ожидая ответа, он решительно повернулся и нервно зашагал. Его маленькая фигурка на кривых ногах уверенно и привычно пробиралась между разрушенных стенок траншей и обваленных землянок.

Когда мы вошли в его блиндаж, показалось, что это хлев.

— Грязно живешь, — заметил я.

Куликову это не понравилось, но он сдержанно сказал:

— Войны без грязи не бывает. И вообще, ты мне скажи: мы что тут, чистоту пришли наводить или воевать?!

Куликов приказал "адъютанту":

— Ну-ка, пусть эти придут.

Вскоре прибыли и доложили три лейтенанта — молодые и такие же грязные и худые, как их командир, но только выше ростом. Ротный был уж очень мал. Одного из них я уже видел. Это он боязливо проскочил мимо нас, когда мы выходили из блиндажа.

Куликов накинулся на них, как только они влезли в землянку и понуро встали перед ним.

— Вот что я вам скажу, — начал он с угрозой. — Хлеб жрете даром, а воевать вас нет. Я вас предупреждаю. Во время обстрела не прятаться! Что?! Пока я командир, пощады не ждите. К себе я суров, а к другим беспощаден!

Один лейтенант хотел что-то сказать, но Куликов не позволил ему.

— Не разговаривать! — крикнул он. — Кто тебя спрашивает? Подумаешь, какой нашелся... Ты себя еще покажи. Я еще на тебя посмотрю...

В дверях стоял, привалившись к косяку, "адъютант" и с неприкрытым превосходством смотрел на командиров взводов, которых распекал ротный.

— Кто ты такой? — уже спрашивал Куликов другого. — Вот ты, скажи мне, кто ты такой?

Лейтенант хотел что-то сказать, но Куликов крикнул:

— Молчи! Я сам знаю, что ты дерьмо. Ты не командир, ты сопля! А я, — тут он ткнул себя в грудь указательным пальцем, — я скоро Героем Советского Союза буду.

Куликов махнул рукой. "Адъютант" посторонился, чтобы лейтенанты вышли.

— Бабы, — с презрением произнес Куликов. — Наделали вот таких лейтенантов!

Я спросил его:

— Зачем ты их вызвал при мне? Чтобы показать свою власть? Вот, мол, я какой?

Куликов что-то хотел возразить, но я не позволил.

— Погоди, — сказал я, — ты черт-те что нес, я тебя не перебивал. Теперь ты послушай. Ты почему над людьми издеваешься? Ты почему других за дураков держишь? Ты почему думаешь своей пустой головой, что на тебе одном только все и держится?

Куликов, видимо, не ожидал такого от меня. Он вскочил на ноги и, дико вытаращив свои сумасшедшие глаза, сжав кулаки, пододвинулся ко мне в готовности ударить, разорвать, убить.

Но у него хватило ума не броситься на меня, хотя в дверях в то же мгновение возник "адъютант". Лицо его не сияло, не улыбалось, а стало отвратительно наглым, злобным. И тут тотчас же рядом с ним в дверях, отодвинув его бедром назад к выходу, вырос Анатолий. Он был крупнее "адъютанта". Куликов обиженно сказал:

— Я хотел с тобой выпить, как с другом, как с боевым товарищем, как с равным. А ты смотри какой брезгливый! Да я лучше вылью, чем пить с таким буду.

— Вылей, — сказал я, поднимаясь, — не хочу я пить с дерьмом. С такими никогда не пью.

Когда выходил, Анатолий пропустил меня и закрыл собой со спины, оказавшись, будто неумышленно, между мной и Куликовым. А "адъютант" прижался к косяку так, чтобы мне можно было пройти свободно, и пахнул на меня горячим потом и еле сдерживаемой злобой, которая чувствовалась во всей его фигуре. Проходя мимо, Анатолий нечаянно двинул его плечом, и тот вылетел в траншею.

Я шел не оборачиваясь, чувствуя, что Куликов идет где-то сзади и кипит как самовар. Остановившись, он крикнул мне ни с того ни с сего раздраженно и быстро:

— Подумаешь, ваше благородие! Я думал, таких, как ты, еще в гражданскую войну порасстреляли всех. Читал где-то, как их пускали в расход.

— Дурак ты, — ответил я спокойно.

Куликов собрал воедино и бросил мне вдогонку всю свою обиду и зло, будто его душило то, что он ничего не может сделать со мной такого, чтобы я испугался и взревел от страха.

— Да я, я, — в бешенстве кричал он, — Сталин в Кремле, а я в роте. Возьми, выкуси! Вот я и младший лейтенант, а ты капитан. А я плюю на тебя. Да я всю дивизию спас!

Трудно было понять, откуда это у него берется.

— Насчет Сталина ты больно высоко замахнулся,— сказал я, стараясь показать выдержку и спокойствие.— Жалко мне тебя, Куликов. Говорят, хороший ты человек был.

— А что? — спросил он, немного остыв и, казалось, даже опешив.

— А то, что доиграешься, вот что, — ответил я. — Сам погибнешь и людей напрасно погубишь. Ну сам-то черт с тобой. А людей — за что?

Куликов не сказал ни слова. Потом я услышал, как он крикнул на "адъютанта":

— Ну ты, азиатская морда. Чего уши развесил?! Пшел отсюда. Мало ли что мы между собой говорим? Не твое дело. На то мы и командиры.

Когда я пришел в свою роту, то совсем успокоился. Меня обрадовало, что первого, кого я здесь увидел, был рослый и веселый солдат. Он ходил взад и вперед по траншее, то и дело поглядывая деловито в сторону немцев. Когда я поравнялся с ним, он остановился, браво поставил винтовку прикладом к ноге и произнес:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

Я ответил и остановился.

— В гости ходили, товарищ капитан?

— В гости. А что? — спросил я.

— Да так, слава идет плохая. Не дай бог такого командира.

И по тому, как широко улыбался, мне тоже стало весело.

Утром проснулся, но встал не сразу, нежился, испытывая удовольствие, которое шло от печки, только что разожженной Анатолием. Он подкидывал дровишки в печурку и разговаривал с ротным писарем.

— А я заметил, — говорил писарь, — вот если мужик такой маленький, как Куликов, так самолюбия у него на пятерых хватит. У нас был такой же — аршин с шапкой. Но гордый, не подступись!

— Да разве тут дело в росте? — спрашивал Анатолий. — Не в росте дело. Солдаты из хозвзвода рассказывают, что Куликов хорошим человеком был. Он у них старшиной был. А как власть дали, сразу другим стал. Вот ведь власть-то как человека испортить может... А рост ни при чем. Все — начальство...

Я подумал: в чем же начальство виновато? Анатолий пошуровал дрова, они сразу осветили землянку, загоревшись веселее.

— Ну, совершил подвиг... Дай ему Героя да поставь командиром пулеметного расчета... Цены человеку не было бы! А то сразу — роту. А в ней, ни больше ни меньше, сто человек... Сам подумай: у кого голова не закружится?

Умный у меня был ординарец, недаром он, подвыпив, хвастался иногда передо мной:

— Я, товарищ капитан, невысоко сижу, а далеко-о-о гляжу!

Как-то рано утром он разбудил меня и сообщил неприятную весть:

— Товарищ капитан, Куликова с "адъютантом" убило.

— Как убило?

— Во время артналета. Все попрятались, а они остались, не пошли в укрытия. Наповал. Прямое попадание. Ничего не нашли от них.

— Жалко, — сказал я.

— А там рады все до смерти! Слава богу, говорят, отмучились.

"Доигрался", — подумал я. А Анатолий вслух произнес:

— Выходит, верно вы говорили: доигрался.

В траншее солдат спросил меня:

— Правда, товарищ капитан, что того младшего лейтенанта, справа, убили?

Я подтвердил.

— Так вроде и боев не было?

— Попал под налет.

— Ну и бог с ним. С этаким норовом-то он не только себя, но и нашего брата много еще погубил бы. Слава богу, господь прибрал.

— Да ты что, религиозный, что ли? Верующий?

— Нет. Просто так говорят обычно. Привычка!

Пока мы с ним разговаривали, прибежал сержант и, показывая вправо, крикнул:

— Немцы, товарищ капитан!

— Где?

— На восьмую роту идут.

Не успел я подать команду, как солдаты начали выскакивать из землянок и устремились вправо, на выручку роты, которая только что осталась без командира.

Правду говорят, что люди рождаются, чтобы помогать друг другу.