У Великого Села

Полки остановились под Великим Селом — безвестной прежде деревушкой, которую немцы превратили в мощный опорный пункт. С ходу прорвать оборону не удалось. Дивизия понесла большие потери и продвинуться не смогла, а приказа отойти в исходное положение не было.

Удивительно, думали мы, как все хорошо шло до этого Великого Села и как все застопорило сейчас!

Командующий войсками армии угрожал комдиву, что, если в ближайшие сутки тот не возьмет Великое Село, на дивизию поставят нового командира.

Рассерженный и недовольный комдив по телефону и по радио нажимал на подчиненных. Командиру полка подполковнику Михайлову он говорил:

— Почему не продвигаешься! Чего испугался? Десяток паршивых фрицев остановили полк! Учти, я шутить не люблю: не возьмешь — сниму. А то и под суд пойдешь... Один батальон пусти встык, чтобы он ударил с тыла, и дело с концом.

Михайлов оправдывался как мог:

— Огонь, товарищ генерал. Головы поднять не дает. Откуда что берется?! Ночью постараюсь. Сделаю все возможное!

— А ты сделай невозможное.

— Жизни не пожалеем!

Тогда генерал отчитывал командира другого полка — Полякова:

— Степан Егорович! Ты что, обессилел совсем?! Слава твоя где? Спрашиваю: где твоя слава былая, а? Там же их всего десяток. Да я своего ординарца пошлю, он один возьмет. Учти, я тобой всегда гордился, а сейчас не посмотрю!

Поляков оправдывался и тоже обещал сделать все, что возможно и невозможно в таких условиях.

Командиру полка Питкевичу генерал обещал помочь артиллерией и танками:

— Ты знаешь, как я тебя люблю! Я все тебе отдал, что у меня было. Приказываю к 15 часам овладеть высотой, из Великого Села тогда немцы сами уйдут.

Питкевич тоже обещал.

А дела шли плохо. Под все усиливающимся нажимом сверху наши буквально вгрызались в оборону и теснили немцев, метр за метром, неся большие неоправданные потери.

Ординарец командира дивизии — рослый и простодушный малый — вслушивался внимательно в разговоры, которые вел генерал, и заметно нервничал.

— Ты что, плюешься, Юрлов? — прикрикнул на него генерал. — Нехорошо, брат!

— Да так, с досады, товарищ генерал. Обидно! Какое-то Великое Село... Название одно. Сколько таких деревень взяли, и на тебе.

Генерал сердито посмотрел на него и приказал:

— Иди спать, ночью на передок пойдем.

Комдив не отходил от телефона и рации. Сверху требовали и угрожали, внизу оправдывались, просили поддержки и обещали.

В разговорах, суете и угрозах генерал не заметил, как ординарец куда-то пропал. Только потом комдиву, да и всем нам, кто знал Юрлова (ординарец комдива — это заметная фигура в дивизии), стало известно все.

Тот сначала явился к подполковнику Михайлову, прямо на наблюдательный пункт,

— Товарищ командир полка, — спросил он строго, — почему не продвигаетесь?! Генерал недоволен. Он говорит, что там только десяток каких-то фрицев...

Но Михайлов слушать не стал, обернулся к нему, схватил за рукав и выбросил из блиндажа:

— Ты еще тут путаешься под ногами? Ну-ка, марш отсюда!

Юрлов ушел обиженный и направился к Полякову. Тот не выгнал его, даже не накричал, а сказал своему ординарцу:

— Покорми его чем-нибудь. Вишь, худой он какой!

Юрлов на Полякова не обиделся. Ординарец командира полка Малышев с уважением и заботой отнесся к ординарцу комдива: знал службу. Юрлов для него, как он считал, все-таки старший товарищ, можно сказать, даже в какой-то мере начальник.

Налил ему в кружку сто граммов. Тот пить один отказался. Тогда Малышев налил и себе, чокнулись за победу, выпили и вместе поели.

Юрлов все еще не мог примириться с тем, что какой-то десяток паршивых фрицев остановил всю дивизию и уложил перед Великим Селом не одну сотню наших. Малышев сначала слушал его внимательно, как у нас слушают гостя. Потом тоже загорелся его идеей. И они пошли.

Побродив по переднему краю, они приткнулись к батальону, который должен был выйти в тыл Великому Селу, и пошли впереди, вместе с разведкой.

Батальон был обнаружен и обстрелян. Разведчики бросились вперед, чтобы подавить огневые точки противника. Многие видели, как ординарцы бежали впереди всех и что-то кричали. За ними шел батальон. Пулеметы и орудия немцев будто сошли с ума. Наша цепь не выдержала и залегла. Разведчики еще продвигались какое-то время, но, когда Юрлов свалился, залегли и они.

Юрлов упал в нескольких шагах от немецких окопов. Вечером Малышев вынес его к своим окровавленного и побелевшего. Пуля прошла навылет грудную клетку.

Говорили, что Юрлов, приходя время от времени в себя, что-то не очень разборчивое шептал о десяти фрицах, о том, что их мало, а мы думаем, что их много и что их надо обязательно обойти ночью с тыла и что об этом обязательно надо сказать генералу.

Когда комдив пришел в медсанбат навестить ординарца, тот был без сознания.

Ночью Юрлов скончался. Полки снова атаковали и захватили высоту, преграждавшую путь: к Великому Селу. Генерал приказал похоронить ординарца в братской могиле, которую только что вырыли и начали заполнять на только что захваченной высоте, с которой, как оказалось, словно на ладони просматривалось все Великое Село — мощный опорный пункт немцев, который был, по нашему мнению, обречен на разгром.

Утром на совещании командиров генерал сказал:

— Все вы знаете, мой ординарец прошлой ночью скончался. Обстоятельства его гибели известны. Казалось бы, нет особого смысла говорить здесь о каком-то одном солдате. Но я хотел бы обратить ваше внимание на следующее: этот солдат был государственный человек, пусть такое не покажется кому-то смешным.

Почему я так говорю о нем? А потому, что в нем появилось особое чувство ответственности за судьбы нашей Родины. Ему казалось, что он лично отвечает за выполнение боевой задачи не только дивизии, но и всей Красной Армии. Этого же я требую от вас, товарищи командиры и комиссары.