Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава вторая

1

К началу войны Полуэкту Шарапову не хватало до семнадцати ровно полгода, и он попал на фронт лишь весной сорок третьего.

Январский прорыв блокады Ленинграда, блестящее завершение Сталинградской битвы, за исходом которой с такой надеждой следили в тылу и на фронте, вселяли уверенность на лучшие перемены и даже на скорое завершение войны. Казалось, стоит немного поднажать, и покатится она назад, к воротам Германии.

В армии вводилась новая форма. К ней, к знакомым и в то же время необычным словам: «солдаты и офицеры» — привыкали с трудом и не без предубеждения. Многие уже носили погоны, кое у кого они даже пообмялись, но ходили и в гимнастерках с отложными воротничками, в шинелях со старыми петлицами, треугольниками, кубиками и шпалами на них. На новеньких полевых погонах Полуэкта было по одной звездочке, он надеялся получить взвод и с ходу пойти с ним в атаку. Бои, однако, не предвиделись. После неудачного наступления полк стоял в неглубоком тылу на формировке, солдат в нем было на одну неполную роту, а пополнения хватило лишь на два батальона. Батальоны ушли держать оборону, а десятка два офицеров до лучших времен оказались в резерве. Вместе с другими попал туда и Полуэкт.

Вначале он даже обрадовался неожиданному отдыху, отсыпался и отъедался на обильных после училища фронтовых харчах, но скоро затосковал от безделья и еще больше от неопределенности. Бессмысленно тянулись бесконечно длинные и светлые весенние дни, пока не объявили срочное построение офицерского состава.

Наконец-то! Свершилось! Теперь и они будут при деле!

Командир полка подполковник Петров не спеша прошелся вдоль шеренги тянувшихся перед ним резервистов. Новенькие, тщательно заправленные под ремни гимнастерки, воротнички свободно облегают тощие шеи. Напряженно-ждущие глаза. Мальчишки! Сержантами им быть после шестимесячной подготовки, а они уже офицеры... Офицеры!

Недоверчивый взгляд командира полка отыскал всего одного человека, на которого можно было положиться— капитана Лаюрова. Видавшая виды гимнастерка и нашивка о ранении говорили о том, что капитан не новичок на фронте и кое-чего стоит. Подполковнику не удалось скрыть возникшего в душе раздражения, и он заговорил резче, чем хотелось:

— Товарищи офицеры! Я собрал вас по неотложному делу. За полтора месяца, как полк принял новую оборону, наша разведка не взяла ни одного пленного! Командир взвода лейтенант Акимов, полюбуйтесь на него! — командир полка кивнул в сторону левого фланга.— Командир взвода Акимов расписался в собственном бессилии.— Хриплый, сорванный еще в танковых войсках голос командира полка поднялся на недосягаемую для него высоту и сел. Жесткое худощавое лицо исказила гримаса гнева, и подполковник продолжал почти шепотом, чеканя каждое слово:

— Принято решение: лейтенанта Акимова от командования взводом отстранить.

Шеренга замерла, с сочувствием вглядываясь в отрешенное лицо лейтенанта, его пепельно забелевшие губы.

— Но «язык» нам нужен,— продолжал подполковник, не обращая больше внимания на Акимова,— и мы решили организовать офицерскую разведку. Да, да, офицерскую, и она должна доказать, что даже в необычных условиях обороны полка, отделенного от противника рекой, пленного взять можно! Можно! — крепко ударил он кулаком по ладони, утверждаясь в своей вере и заражая ею офицеров.— Командование полка надеется, что среди вас найдутся добровольцы. Желающие откликнуться на мою просьбу, прошу сделать шаг вперед.

Шеренга не шелохнулась, перестала дышать.

— Я предложил вам трудное и опасное дело. Подумайте,— разрешил командир полка.

Он достал папиросу, неторопливо размял ее, закурил, а когда решил, что времени для размышления истекло достаточно и взглянул на шеренгу, перемен не произошло. Брови подполковника поползли вверх, но тут же и опустились — вперед шагнул капитан Лаюров. Кто следующий? Глаза подполковника встретили взгляд младшего лейтенанта. Мальчишеское лицо, большеватый, чисто русский нос, припухшие губы и разводы красных пятен. «Шарапов,— вспомнил командир полка фамилию младшего лейтенанта.— Эк как переживает! Ты еще погоди, подрасти немного»,— ответил ему взглядом подполковник. Полуэкт понял командира полка по-другому и, прислушиваясь к возникшему в ушах звону, чувствуя пустоту во всем теле, как в пропасть, шагнул вперед. Такой же звон чудился ему три года назад, когда, сорвавшись с подножки товарняка, лежал, пропуская мимо себя поезд, и не сознавал: успел выдернуть из-под колес ногу или ее отрезало. И еще раньше, в пионерском лагере. На торжественной линейке из кольца на верхушке мачты выдернулась веревка. Шарапов полез с веревкой в зубах, и вдруг поднялся сильный ветер. Тонкая мачта закачалась, заходила из стороны в сторону. «Слезай! Немедленно спускайся!» — кричали ему. Он взглянул на землю и зажмурился — так далеко внизу и такими маленькими показались замершие в оцепенении пионерские отряды. Передохнул и начал снова подниматься. И не сорвался, вдернул веревку, спустился. Звон прошел в санчасти, куда его увели вытаскивать из рук и ног многочисленные занозы.

Влажно-голубое после утреннего дождя небо ободряюще улыбалось, по нему неторопливо плыли кучевые облака. В недалеком лесу куковала кукушка. Полуэкт оглянулся — в прежней шеренге не осталось ни одного человека.

— Благодарю вас, товарищи офицеры! Благодарю, хотя иного и не ожидал,— смягчился голос командира полка и тут же снова стал жестким и неприязненным: — А ты зачем вышел? — обратился он к лейтенанту Акимову.— Тебя не в разведку, а в штрафную роту надо направить! Там твое место!

Резервисты снова затаили дыхание.

— Товарищ подполковник, разрешите искупить вину в своем полку? Прошу включить меня в состав разведгруппы.

— Вы будете старшим. Ваше мнение? — подполковник повернулся к капитану Лаюрову.

— Поддерживаю просьбу лейтенанта Акимова. Его опыт нам пригодится.

— Пусть будет так,— после продолжительного молчания согласился командир полка.

2

За «языком» пошли через неделю. Восемь офицеров— столько решили оставить в группе — и два пожилых сапера Белоусов и Николаев. В сумерках, когда на немецкой стороне село солнце и лес там почернел, зазубрился, стал будто ниже, пришли на передовую. Дожидаясь темноты, сидели в траншее, то и дело поглядывая на небо, а оно все пылало и пылало на западе алым, почти кровавым закатом.

Говорить не хотелось. Шутить — тоже. Полуэкт рассматривал линию окопов врага, мысленно прикидывая путь до нее, и река казалась ему более широкой, расстояние от берега до траншей гораздо длиннее, чем представлялось днем. И еще казалось: все, что должно было вот-вот начаться и произойти, случится не с ним, а с кем-то другим. Чтобы отвязаться от этого ощущения, опустился на дно окопа, стал приглядываться к товарищам: бледные, осунувшиеся лица, судорожные, словно в последний раз, затяжки. Один Акимов казался спокойным, но и его прищуренные глаза будто не упирались в глинистую и уже замшелую стенку окопа, а глядели в какую-то неведомую даль.

Ночь еще не настоялась и не сменила вечер, а капитан Лаюров поднялся на ноги.

— Пора!

В намеченном для высадки месте берег поднимался от воды полого и был невысоким. Немцы могли видеть из траншеи лишь дальнюю часть реки, а возможно, не видели и ее и потому должны были выставлять на ночь секретные дозоры. Лаюров хотел опередить их, устроить засаду, чтобы взять пленного на нейтральной полосе, и потому торопился.

Вскочили, теснясь, спустились в заливчик к лодке, какое-то время посидели в ней и поплыли. Чтобы приглушить всплески весел, «максим» с нашего берега схватился с немецким пулеметом. Трассирующие пули летели из-за реки так медленно и плавно, что, казалось, от них легко можно уклониться.

Лодка миновала середину реки и, осмелев, быстро шла к противоположному берегу. Вскоре под ее днищем заскрипел песок. Все произошло так быстро, так неожиданно просто, что и дух не успели перевести. Первое напряжение спало, появилась уверенность.

Мин на берегу и выше саперы не обнаружили. Не удалось найти и ни одного лежбища или окопа, где могли располагаться вражеские дозоры, а летняя ночь коротка, еще раз обследовать берег Лаюров не решился. Пошептался с Акимовым и махнул саперам — вперед, к дзотам!

Выстроились в цепочку, поползли след в след, с частыми остановками — враг близко, а обратный путь удлиняется с каждой минутой.

Впереди скрипнула дверь блиндажа, мелькнула неяркая полоска света, послышались грузные шаги и негромкий чужой говор. Обыкновенные звуки, а сердце готово выбить ребра, тесно ему в груди, и в висках отдается, будто кто рядом по наковальне молотит. Едва пришли в себя — щелчок! Сработал взрыватель мины? Слава богу, не-е-ет! Часовой чиркнул зажигалкой. Всего-то. И снова лежали, чтобы отдышаться, прийти в себя.

На синеватом небе высыпали бледные звезды. Справа, за рекой, поднималась луна.

Снова поползли, совсем медленно, нацеливаясь на покуривающего часового, на ряды колючей проволоки перед ним, и ползли долго, пока не оглушил возглас сапера Николаева:

— Немцы!

Немцы шли к реке. Они были на своем берегу и потому не таились. Николаеву, первому заметившему их, поднять бы руку, но он то ли не знал этого знака, то ли растерялся, и немцы отозвались на его возглас автоматной очередью и несколькими винтовочными выстрелами.

— Гранаты! — рявкнул Лаюров.

А дальше произошло и совсем непредвиденное. Капитан Лаюров ранее командовал ротой, ему приходилось поднимать бойцов в атаки, и едва прогремели взрывы, он по привычке подал такую команду, что Акимов крепко-накрепко сцепил зубы.

— За Родину! Ура! — во весь голос прокричал капитан и первым бросился за убегающими немцами.

Все, кроме Акимова, тоже закричали «ура». Разведчиков услышали на своем берегу и отозвались тем же атакующим кличем. Это подбодрило и внесло неразбериху. Забыв о совместных действиях, каждый выбрал «своего» и погнался за ним.

Полуэкт дал очередь выше головы, чтобы немец бросился на землю, но тот больше боялся плена и побежал еще быстрее. Полуэкт был в легких, специально сшитых для разведчиков тапочках, враг — в тяжелых сапогах и в два раза старше. Расстояние между ними сокращалось, но еще стремительнее приближалась траншея. Из нее явственно доносился встревоженный говор. Полуэкт остановился, чтобы дать очередь по ногам, но страх — немец и раненый может его подстрелить или убить! — заставил вздернуть ствол и надолго задержать палец на спусковом крючке.

Немец кулем рухнул на землю. Полуэкт, не сводя глаз с траншеи, начал обыскивать. Пальцы дрожали, бумажник фрица не лез в карман, а время шло. Рванул ворот гимнастерки, забросил бумажник за пазуху, карабин — за спину и помчался обратно, забыв о минах, и уже миновал половину пути, как увидел бегущего навстречу. Успевший подняться над землей круг луны бил в глаза и не давал рассмотреть, кто там. Сзади, из траншеи, доносились голоса немцев, отдельные выкрики, но пулеметы почему-то молчали, и ракеты не взлетали в небо.

Прокопался, ребята его разыскивают, откуда здесь быть немцам? И только подумал так, увидел второго. Тот бежал к первому. «Тогда оба немцы! — резануло в груди.— Потому и не открывают огонь те, что в траншеях и дзотах! Надо падать и стрелять лежа!» А ноги не останавливались и по инерции несли вперед, сумел только замедлить бег, решив, что когда немцы сойдутся, их можно сразить одной очередью. И все-таки встреча с первым произошла раньше. Успел разглядеть френч, сапоги,— немец! Рванул спусковой крючок. Затвор автомата щелкнул вхолостую — расстрелял весь диск! В лицо полыхнуло пламя пистолетного выстрела, резкая боль пронзила висок и одновременно затылок. «В голову! Навылет! Сейчас конец». Но почему-то он еще бежал, и уши слышали, и глаза не закрывались. Увидел, как второй выбил у немца пистолет, сбил с ног, узнал голос Акимова.

— Кля-а-п! Кля-а-ап!

Догадался, что боль в затылке от удара головой о ствол карабина, что ранен легко, не навылет, обрадовался, а индивидуальный пакет не достать, будто пришили его к карману.

— Давай кляп! — просил Акимов.

Вытянул, вырвал наконец пакет, бросился к немцу, но тот сжал зубы, мотал головой, засунуть пакет в рот не удавалось.

— Жи-вот! — глухо промычал Акимов.

«Правильно! Учили же!» — вспомнил Полуэкт, давнул немцу коленом на живот, тот вскрикнул, и кляп оказался на месте. Но и это не успокоило унтер-офицера. Он рычал, пинался, вывертывался и затих после короткого и точного удара Акимова.

Потащили пленного к реке.

Кровь, сколько ее ни смахивал Полуэкт, заливала глаза. На берегу едва не упал, споткнувшись о чьи-то ноги. Вгляделся — немец? Рядом лежал еще один.

— Мертвяки. Перестарались ребята,— махнул рукой Акимов.

А их «язык» был живой! Его снесли в лодку, привалили трупами, чтобы уберечь от осколков и пуль. Можно бы и отчаливать, но не было Фомина и Новичкова.

— Детский сад! Разбежались, как бараны! Кто их видел? — бешено оглядел всех Лаюров.

— Влево они, кажется, убегали...

— «Кажется»! Акимов, бери сапера и ищи. Остальным рассредоточиться и занять оборону.

Вот тебе и гром среди ясного неба! Оставалось Волхов перемахнуть, уже живыми себя почувствовали, а теперь бабушка надвое сказала. Кляня на чем свет стоит потерявшихся, залегли, приготовились к худшему.

От реки тянуло холодом. Пока были запаренными, даже радовались этому, но вот и озноб начал пробирать, а Фомина с Новичковым нет, и Акимов с сапером где-то пропали. Ну что же они? О чем думают?

Луна, когда только успела, в полнеба поднялась,, светит издевательски ярко. Вода в реке не всплеснет, словно застыла, и блестит, как зеркало. Обе стороны затихли и выжидают. Долго это не продлится, придут в себя немцы, притащат пару пулеметов на берег, тут всем и остаться.

Вечность прошла, пока вернулся Акимов.

— Нашли. Идут!

— В лодку! Быстро! — приказал Лаюров.— Все теперь?

— Все! Все!

Поплыли. Повеселевший капитан просигналил на свой берег трофейным фонариком: три зеленых — взяли, три красных — прикройте отход. Десятки пулеметов тут же вцепились в амбразуры фашистских дзотов, зачастили наведенные на прямую наводку «сорокапятки», загавкали мины, накрывая траншеи и ослепляя дзоты. Ощетинилась и вражеская оборона.

На середине реки вдруг обеспокоенно заерзал, выглядывая кого-то, Лаюров и, не найдя, спросил:

— Сапер, где твой напарник?

— Убит он,— живо откликнулся Белоусов.— Немцы как полоснули из автомата, так всего и изрешетили. Две пули в голову и...

— Не тарахти! — прервал его капитан.— Где он сейчас?

— Да в лодке, где ж ему быть. Вот он лежит,— Белоусов нагнулся к трупам, пошарил рукой, и голос его удивленно дрогнул:—Оба немцы?! — Верить в эта Белоусову не хотелось, он снова нагнулся и распрямлялся медленно, словно с тяжелым грузом на спине:— Я думал, тут Николаев лежит, а выходит, он на нейтралке остался? Как же так?

— Тебя надо спросить об этом. Те-бя-а! — закричал капитан.

Сколько человек ушло в разведку, столько должно и вернуться. Живыми или мертвыми. Это знали все и понимали, что случилось непоправимое. Лодка замедлила ход, остановилась, ее потащило по течению.

— Что встали? Вперед! — крикнул Лаюров и тут же спросил ломким голосом: — Кто может подтвердить, что Николаев убит?

Разведчики молчали. Они этого не видели. Саперы ползли впереди. Николаев заметил немцев первым, подал голос, раздалась автоматная очередь. Разведчики бросились на вражеских солдат, погнались за ними и забыли о саперах.

— Ты почему не вытащил товарища? — снова набросился капитан на Белоусова.

— Так все побежали, и я тоже.

Лаюров обхватил голову руками и сидел так, покачиваясь из стороны в сторону, пока лодка не вошла в заливчик. На ее дне лежал живой унтер-офицер 1-й авиаполевой немецкой дивизии, разведчики привезли солдатские книжки, трофейное оружие, их едва не на руках выносили из лодки, а они прятали глаза и горестно вздыхали. Лаюров тяжело поднимался на берег для доклада:

— Товарищ подполковник, ваше приказание выполнено. «Язык» взят.— Перевел дух и продолжал:— На нейтральной полосе остался труп сапера Николаева. Легко ранен младший лейтенант Шарапов...— И умолк, натолкнувшись взглядом на сузившиеся глаза командира полка.

— Раз оставлен, так должен быть и доставлен. Отправляйтесь назад, капитан, и не советую вам возвращаться без Николаева. Дайте ему пяток настоящих разведчиков,—сказал подполковник начальнику штаба и снова вцепился долгим взглядом в Лаюрова:— Вы уверены, что сапер убит?

— Так доложил его напарник...

— Не уве-ре-ны? Так какого черта?.. До десяти считать не научились, капитан?

Видеть и слышать Лаюрова подполковник был не в силах. Круто повернувшись, пошел прочь.

Полуэкт с трудом разжал руки. Они будто прикипели к автомату и не хотели выпускать его. Оторвал все-таки, стал разминать занемевшие пальцы и вспомнил, что он так и не сменил пустой диск.

Дальше