Глава III

1

Вернувшись с гор, пилоты попали в заботливые руки фру Лотты Хансен. Каждое утро она поднималась по крутой лестнице, принося им в мезонин свежий кофе, и в течение дня наведывалась еще несколько раз. И сколько бы Комлев не возражал против этих чрезмерных забот, фру Лотта лишь мягко улыбалась и продолжала ухаживать за русскими, как за детьми. Спускаться вниз им было запрещено. Целыми днями сидели, как мыши в норе. Время тянулось томительно медленно.

Повальная облава не принесла гестаповцам никаких результатов. Но они не потеряли надежды найти беглеца. Не провалился же он сквозь землю! Были введены строгие порядки, усилилось наблюдение за жителями. Это осложнило обстановку.

Давно уже не приходил Оскар. Все реже стал ночевать дома Эдгард. Только Мартин да Ранди с Туриком почти каждый день навещали их. И надо было видеть, как преображался Комлев, играя с мальчиком. Сколько было у них разговоров!

Сегодня вечером они одни. Сидят, погруженные каждый в свои думы.

— Вот и жди у моря погоды, ясное море! — вдруг взорвался всегда уравновешенный, спокойный Комлев. — И чего это Оскар не показывается? Хватит! Ждем еще сутки и, если не придет, сами будем действовать. Не сидеть же здесь мокрыми курицами!

Все это выпалил горячо, залпом. Мирзоев не успел и слова вставить. А возразить было что. Конечно, и его последние дни мучили те же мысли. Но он считал, что одним, без помощи норвежцев, вряд ли удастся добраться до своих. Надо ждать Оскара!

Только было Бозор хотел высказать все это, как внизу послышались знакомые шаги. Тяжело ступая по лестнице, Оскар успел на ходу сказать фру Лотте что-то смешное, и вот веселый, улыбающийся, он стоит в дверях. Вместе с ним ворвался в комнату морозный воздух, пришло хорошее настроение.

— Доброго вечера, Никита Кузьмич! Бозор, как здоровье?

— Отличное! — поспешил заверить Комлев, пожимая огромную руку друга.

— О, хорошо! А я вам радость принес. Завтра двинемся в путь!

Комлев вскочил, потом сел и стал взволнованно приговаривать:

— Вот спасибо, вот спасибо...

Оскар сообщил, что переправить их к своим можно либо через Швецию, либо морем, на Рыбачий. Первый вариант менее опасен, зато второй...

— К черту Швецию! — воскликнул Комлев. — Там начнутся разговоры да переговоры. Так мы до морковкиного заговенья не попадем домой. Морем, на Рыбачий!

— Ну, тогда так. Завтра утром вас доставят в Киркенес. В обед я ухожу на промысел. Вы мои новые компаньоны. Поплывете со мной. Вот паспорта. Одежда внизу. Главное — благополучно выйти. А в море — мы хозяева!

Появилась фру Лотта с неизменным подносом в руках, за нею Мартин, Эдгард, Ранди. В комнате стало тесно, все уселись вокруг стола.

— Выпьем за ваш благополучный путь, — поднимая рюмку, сказал Эдгард.

— Спасибо, дорогие друзья! — ответил Комлев.

— Скол! Скол!{12}

Комлев поднес рюмку к губам, но рука его замерла: он прислушался к донесшемуся с улицы непонятному шуму и возгласам.

— Пленных с работы ведут, — то ли пояснил, то ли успокоил его Эдгард. — Сегодня на новый объект водили.

Тяжело вздохнула фру Лотта. Комлев двинулся к окну.

— Увидят свет! — удержал его за плечи Вадсен. Свет погасили, приподняли штору. По дороге, слабо освещенной тусклой луной, по четыре в ряд, словно сгорбленные тени, еле передвигая ноги, шли люди, покачиваясь от усталости. Вокруг — конвой, заливаются хриплым лаем собаки. Сзади всех, поддерживаемый под руки щупленькой женщиной и подростком, устало плетется высокий мужчина. Когда колонна поравнялась с окнами, мужчина упал на дорогу, увлекая за собой провожатых. К ним сразу кинулись конвоиры. Один направил на упавшего автомат. Но женщина, загородив собой товарища, крикнула:

— Не смей! Не смейте стрелять! Он дойдет!..

Восклицание было таким страстным и повелительным, что если бы даже Комлев не уловил в нем русских слов, сомнений бы не возникло: так вести себя могла лишь непокорная русская душа.

Солдаты замешкались. А тем временем женщина, сказав что-то подростку, уже поднимала упавшего. И даже издали было видно, какого напряжения это ей стоило.

Подхватив несчастного под руки, они кинулись вслед за ушедшей колонной, подгоняемые собачьим рычанием и руганью конвоиров.

Через плечо Комлева эту жуткую картину наблюдал Мирзоев. Он был бледен, зубы выбивали нервную дробь.

Когда пленные скрылись, Мирзоев, опустившись на стул, прошептал:

— Наших провели.

Уже задернуты шторы, включен свет, а в комнате все еще стоит тягостная тишина. Покинуло всех возбужденное, приподнятое настроение. Застыл в неподвижности Комлев, уставясь глазами в одну точку. Мирзоев сжал челюсти так, что выпуклые скулы еще более обострились. Зубами бы перегрыз горло гадам! О чем-то задумалась Ранди. Никто и не притрагивался к наполненным рюмкам.

— С болота идут, в барак возвращаются, — нарушил молчание Эдгард.

О бараке номер семь, разделенном на мужскую и женскую половины, Комлев уже слышал от Бозора, а раньше — от Ранди. Это страшное место — могила заживо погребенных. Гоняли заключенных на убийственно тяжелые, осушительные работы. Из барака был только один путь — в трясину. Если не это, то смерть от истощения и разных болезней. Но сейчас рядом с ним сидит друг, который вырвался из этого места. Сегодня он увидел пленных, своих соотечественников, в окружении палачей. И стало больно, страшно больно за них...

— Поздно уже, — встав со стула, попрощался Эдгард, но, дойдя до двери, обернулся и, вздохнув, кивнул на окно:

— Что с людьми делают, что делают!.. Стал собираться и Оскар.

— Отдыхать надо лучше. Завтра буду приезжать за вами. — Оскар делал большие успехи в русском языке, старался объясняться по-русски. С грустной улыбкой пожав друзьям руки, через несколько минут ушли Мартин и Ранди.

Хмуро обронив: «Утро вечера мудренее», Комлев стал укладываться. Мирзоев последовал его примеру, но заснуть не мог. Слышал, как беспокойно ворочается с боку на бок Никита Кузьмич, видел вспыхивающий в темноте огонек его сигареты. Так прошло довольно много времени.

— Ты чего не спишь? — вдруг спросил Комлев.

— Разве уснешь? Машенька-артистка, Тиша маленький, Ванюшка... С ними в лагере был... О них думается...

— А ты спи, тебе завтра в дорогу.

Бозор не сразу понял смысл сказанных слов и со своей стороны пожелал:

— И вам не мешает уснуть. Скоро среди своих будем, с семьей встретитесь...

— Вот-вот, ты прав! Через несколько дней я встречусь с женой, с детьми. Когда, как не сегодня и думать об этом? А кто из тех, кого мы сейчас видели, доживет до подобного дня?

Комлев рывком сел на кровати и зло продолжал:

— Чем мы можем помочь? А может быть и можем? Но как? И риск...

— Никита Кузьмич!

— Ты стихи Адама Мицкевича знаешь?

Комлев лег навзничь, заложив руки за голову, и надолго замолчал.

Наконец Комлев снова заговорил:

— Нет, я должен попытаться что-то предпринять! Какой же я, к черту, коммунист, если оставлю в беде своих, не сделаю всего, что смогу!..

— Правильно, Никита Кузьмич! — воскликнул Бозор. — Надо будет с норвежцами посоветоваться, что-нибудь да придумаем.

— Что правильно? Ты утром поедешь с Оскаром, — категорически отрезал Комлев.

— Вы хотите, чтобы я оставил друзей?! Нет! Высказали то, о чем я много думал. И вы меня отправляете домой... Нет!

Комлев заговорил спокойнее, душевнее, но так же непреклонно:

— Это очень опасно, Бозор, и кто знает, чем все кончится. Один из нас должен вернуться.

Они спорили до тех пор, пока Комлев не согласился с доводами Бозора, и только под утро уснули. А вскоре были разбужены Оскаром.

— Хорошо отдохнули? — спросил он, входя.

— Прекрасно, — соврал Комлев.

— Ты бледный, — озабоченно посмотрел на него Мунсен. — Больной?

— Нет, здоров. Просто мы решили не ехать.

— Как не ехать?!

— Вот так, Оскар. Надо попробовать вывести пленных.

— О-о! — протянул Оскар. — Это трудно, очень трудно...

— Я знаю, что трудно, но надо! Просто ничего не дается, так учит нас партия. Понимаешь? Партия! — Комлев подошел к сидевшему на стуле рыбаку и, положив руки ему на плечи, продолжал.

— Оскар, друг! Ты пойми, мы не можем оставить их здесь и вернуться на родину одни. Мы коммунисты. У вас тоже есть коммунисты, партизаны, я знаю. И хотя ты ничего не говоришь, мне кажется, что ты один из них. А если и нет, все равно ты настоящий человек. Организуй нам встречу с каким-нибудь партизанским отрядом, с руководством партийного комитета! Ведь ты это можешь, Оскар!

Пока Комлев говорил, Оскар внимательно смотрел ему в глаза, стараясь понять все до слова. Потом встал и, положив в свой черед руки на плечи Комлева, сказал:

— Хорошо, давайте думать...

2

Полночь. Медленно опускаются на землю белые хлопья. Люди идут цепочкой. Впереди — Оскар. Сама природа, кажется, решила помочь им: нет затрудняющего движение ветра, густой снег быстро засыпает лыжню. Хорошо подготовленные, натертые мазью лыжи скользят легко.

Оскар часто оборачивается — беспокоится, как себя чувствуют русские друзья.

— Хорошо, хорошо, давай вперед! — бодро кивает Комлев.

Настроение чудесное. Их ведут к партизанам. Пришло к концу гнетущее бездействие.

После того, как летчики решили попытаться что-либо предпринять для освобождения пленных, прошло немало дней в тревоге и неизвестности.

И вот они в пути! Шли долго. Обогнули скалистую сопку. Пробежали лощину. Предстояло подняться на крутую, со скалистыми выступами гору.

Комлев, давно не ходивший на лыжах, стал сдавать, да и нога побаливала. Оскар остановился, хотел облегчить ему подъем, забрав рюкзак, но Комлев не отдал.

Одолев гору, очутились в густом, низкорослом ельнике.

— Привал! — скомандовал Оскар.

Тотчас сказалась усталость. Но то, что увидели перед собой, заставило забыть обо всем. Облака, как белоснежные волны, охватывали площадку, на которой они стояли. Отдельные их гребни поднимались девятым валом и захлестывали тусклую, бледно-желтую луну. Вот она прорвалась сквозь эту преграду и осветила фантастическим светом крутой спуск, покрытый опушенными голубоватым снегом елями.

— Красота-то какая! — не выдержал Комлев.

— Норге! — проникновенно отозвался Оскар. Опершись на палки, он весь подался вперед и долго молча смотрел вниз. Потом, энергично сдвинув вязаную шапку на затылок, с большим чувством начал декламировать.

Затем сам перевел стихи, и хотя перевод был не совсем правильным и стройным, но слова Нурдаля Грига задели самые чувствительные струны в сердцах летчиков. Поэт говорил о Родине:

Оскар кончил читать и посмотрел на летчиков.

— Хорошо, очень хорошо сказано, и прочитано хорошо, — восхищенно сказал Бозор.

Минуту стояли молча. Вокруг — сказочная тишина. Первым нарушил молчание Оскар.

— Пора в дорогу.

3

Мирзоеву всегда представлялось, что партизаны живут в лесу, в полутемных землянках, ходят увешанные гранатами, опоясанные пулеметными лентами, с болтающимися на длинных ремнях пистолетами. Каково же было его удивление, когда, подойдя к одиноко стоявшему почти на самой вершине горы дому и стукнув в дверь три раза, Оскар сказал:

— Вот мы и дошли!

Послышались шаги, и он повторил стук, но теперь уже в другом ритме.

— Какова сегодня погода? — раздался за дверью чей-то знакомый голос.

— Ветер, — ответил Оскар.

Дверь отворилась и путники увидели Мартина Вадсена.

— Мартин! Разве ты тоже участвуешь в операции? — удивленно спросил Комлев.

— Наци надо убивать, как злая змея, — ответил тот с гордым вызовом.

— Ты хорошо продумал? Возможно бой будет, а у тебя дочка...

— Моя жизнь не дороже твоей, — прервал диалог норвежец.

Миновав полутемную переднюю, где летчики оставили лыжи, он провел их в большую, ярко освещенную, уютно обставленную комнату: посредине круглый стол, покрытый синей скатертью, вокруг него мягкие, обитые синим же кресла, дорогого полированного дерева комод и массивный гардероб. Слева у стены — пианино, в углу — камин, выложенный разноцветными изразцами, на стенах — картины в золоченых рамах.

— Где же партизанский штаб? — разочарованно шепнул Бозор, пока Мартин помогал ему и Комлеву освободиться от заплечных мешков и верхней одежды.

Бесшумно отворилась другая дверь, и вошел среднего роста, плотно сложенный мужчина в хорошо сшитом костюме. На белоснежной сорочке темным пятном выделялся галстук. Щеки чисто выбриты. В серых глазах выражение приветливости, некоторой торжественности.

Петер Лихтсен — так звали незнакомца — был коммунистом, возглавлял движение Сопротивления в Северной Норвегии.

Неся подсвечник с вставленными в него двумя небольшими флажками — советским и норвежским — он с дружески протянутой рукой направился к русским.

Все это было столь неожиданно и трогательно, что Мирзоев и Комлев растерялись. Никита Кузьмич не удержался и, отвечая на крепкое рукопожатие, притронулся, как бы приласкал пальцами родной алый флажок. Сели за стол, на котором разложили карту и цветные карандаши, Лихтсен указал на ней точное расположение лагеря и рассказал о нем кое-что новое.

— Всего в лагере семь бараков, — не торопясь, чтобы его все поняли, говорил он приятным тенором. — Пять находятся на окраине вот этого поселка, — он обозначил на карте точку. Отсюда пленных гоняют работать на рудники. Шестой вот тут, — он поставил еще одну точку на изгибе дороги, ведущей от поселка к озеру. — Обитатели его строили аэродром и дорогу, да и теперь выполняют там все тяжелые работы. Самый отдаленный от комендатуры лагеря барак — номер семь, тот, который вас интересует, — продолжал Лихтсен, поставив крест в нанесенном ранее кружке. — Вот здесь, под невысокой скалистой сопкой, домик охраны, а в ста метрах от него, на самом краю болота, барак, окруженный колючей проволокой. Барак и караульное помещение охраняются часовыми с собаками.

— Очень удобно для операции, что барак отделен от основного лагеря двумя соединенными проливом озерами, — нетерпеливо перебил Оскар.

— А как сообщаются между собой немцы? — спросил Комлев.

— Через каждые два часа начальник караула докладывает коменданту лагеря, как идут дела на блоке. Кроме того — на автомобилях, на мотоциклах в объезд озера.

— Так так, — удовлетворенно протянул Комлев, глядя на карту. — Здесь около восьмидесяти километров. В зимнее время это не менее двух часов езды. Неплохо...

Мирзоев слушал и удивлялся осведомленности норвежцев о концлагере. Уточняя обстановку, он рассказал все, что знал о седьмом бараке, в котором провел кошмарные месяцы.

— Нападать надо со стороны болота: вначале снять часовых у барака, потом захватить караульное помещение, — предложил Оскар Мунсен.

— Нет, это не пойдет, — решительно возразил Комлев. — Нас заметят часовые у караулки, и тогда все погибло. Надо нападать одновременно двумя группами — на барак и на караульное помещение.

— Но к караулке только один путь, мимо барака. Посмотрите, с запада — скала, с юга — незамерзающая река, перейти ее будет трудно, да и заметят наверняка, — пояснил Мирзоев.

Тут заговорил все время молчавший Мартин Вадсен.

— А если на голову им со скалы свалиться? По веревочной лестнице?

— Вот это надо обдумать! — Комлев радостно потер ладони.

Итог подвел Петер Лихтсен.

— Так и решили: одна группа спускается со скалы, снимает часового вместе с собакой у караулки, врывается в караульное помещение и расправляется с остальными охранниками. Вторая в это время уничтожает охрану барака. Все делается быстро, бесшумно.

— Нужна еще одна группа: операция должна охраняться от неожиданного появления фашистов, — вставил Комлев.

— О, конечно, вот сюда, на развилку дороги, выставим усиленный отряд. Надежных парней ты подберешь, — кивнул Лихтсен Оскару. — Возможно, им придется вступить в бой.

— А теперь о маршруте, — поднялся с места Комлев. — Задача отряда — выйти в расположение советских войск. Как идти?

Беглецам предстояло пройти около двухсот километров по заснеженной гористой местности, преодолеть горные хребты, обойти топи, найти переправы через незамерзающие реки. Но самым опасным был первый этап пути. Хорошо охраняемый немцами участок дороги между заводом и аэродромом Комлев рассчитывал проскочить в плохую погоду и прежде, чем в основном лагере узнают о побеге. Но норвежцы в один голос возразили, что ни в хорошую, ни в плохую погоду здесь отряду незамеченным не пройти.

— Вам надо во что бы то ни стало выйти к этим двум избушкам. Здесь живут финские рыбаки. Они будут знать о вас и окажут помощь. А пройти к ним можно, обойдя заставы здесь, — Лихтсен провел извилистую линию южнее аэродрома. — В момент, когда отряд должен будет проходить этот участок, мы отвлечем внимание немцев на себя.

— Это дело! — оживился Комлев. — Но ведь у финнов тоже могут быть немцы?

— Бывают, но редко. Это место, говорят они, проклято богом, и неохотно туда заходят, предпочитая отсиживаться в деревушке.

— Значит, решено, — прихлопнул кулаком Никита. — Отсюда мы выйдем вдоль гряды гор в район озера Хутоявр. Здесь левый фланг наших войск. Вот маршрут. Согласны?

И все склонились над картой, следя за движением его карандаша.

Затем решались вопросы снабжения заключенных, продуктами, теплой одеждой и лыжами.

Операцию наметили на первую ночь после смены караула. Командиром сводного отряда назначили Оскара Мунсена.

4

Прошло еще несколько дней. Жили летчики у Петера Лихтсена. Комлев часами просиживал над картами, решал, как он выражался, задачу со множеством неизвестных. Мирзоев помогал ему восстановить в памяти ориентиры, запомнившиеся во время полетов. Норвежцы собирали и сносили по ночам в тайнику сопки все, что понадобится в походе. Дело это было опасное, и все работали в состоянии душевного напряжения.

Однажды за чашкой кофе Комлев вновь выразил сердечную благодарность норвежцам, которые, подвергаясь, смертельной опасности, бескорыстно помогали попавшим в беду русским.

Петер Лихтсен, внимательно выслушав его, поставил маленькую голубую чашку на блюдечко, отодвинул от себя. Посмотрел прищуренными глазами на летчиков и не спеша заговорил:

— Помогая вам, норвежцы платят старые долги и выражают дружеские чувства. У вас говорят: долг платежом красен. Норвегия и Россия дружат с давних времен. Еще новгородский князь Ярослав Мудрый приютил норвежского короля Олафа Второго, войска которого были разбиты датчанами. Передовые люди Норвегии и России испокон веков делали все для того, чтобы их страны были добрыми соседями. Вспомним, хотя бы, трогательную дружбу Эдварда Грига и Петра Чайковского. А Фритьоф Нансен?

— Имя этого великого ученого, путешественника и гражданина, пришедшего на помощь Советской России в тяжелый голодный двадцать первый год, наши люди помнят и произносят с уважением и благодарностью, — сказал Комлев.

— Сейчас у нас общий враг — фашизм. Победа Красной Армии принесет свободу и нам, норвежцам, — закончил Лихтсен.

Вошел Мартин Вадсен. Он передал донесение от Оскара Мундсена о том, что пришел связной штаба Карельского фронта Малыш с друзьями. Они принесли норвежским партизанам оружие и радиостанцию. При возвращении Малыш сообщит советскому командованию о побеге военнопленных, навстречу им выйдет специальный отряд. Встреча должна произойти в районе круглых озер. Следовательно, маршрут придется немного изменить.

— Спасибо за добрые вести, — пожимая руку Вадсена, возбужденно сказал Петер Лихтсен. И обращаясь к Комлеву и Мирзоеву, продолжил: — Часть гранат и радиостанцию передадим вам, пригодятся в пути. Мы обойдемся старой, она еще надежно работает.

Это сообщение так возбудило летчиков, что они долго не могли уснуть, представляя радостную встречу с красноармейцами. Выросла уверенность в успехе.

За день до операции пришла Ранди. Комлев и Мирзоев очень обрадовались и удивились ее приходу. Но удивляться было нечему. События развивались так, что многих деталей они не могли знать. После памятного утра, когда они решили попробовать вывести пленных на родину, норвежские патриоты сразу же начали готовиться к их освобождению. Ранди Танг дали задание приручить к себе сторожевых псов.

Вся охрана лагеря, от начальника до солдата, знала, что муж переводчицы погиб за фюрера, поэтому относились к ней с сочувствием и доверием. Получив новое задание штаба Сопротивления, Ранди Танг мелкими подачками, нежным взглядом и ласковым словом приблизила к себе проводников сторожевых собак. Одного сигаретой угостит, у другого спросит, что пишет жена, третьего, бесцельно болтающегося по селу с увольнительной в кармане, черным кофе напоит. В часы пересмены караулов, или при другом каком случае, встречаясь на узкой дорожке с собакой на поводке у проводника, Ранди, чтобы грозная овчарка не бросилась на нее, поспешно вынимала из сумки кусок колбасы, конфетку. Прошло немного дней и теперь при встречах с Ранди страшные овчарки приветливо виляли хвостами, преданно подскуливали.

Выхлопотав отпуск, якобы, для поездки к больной матери, Ранди пришла в штаб отряда.

5

Комлев, Мирзоев, Ранди и Вадсен лежат под пронизывающим ветром, в снегу, на вершине горы, к подножию которой прижалось караульное помещение. Единственным укрытием служит большой, отполированный ветром валун.

— Тронулись, — шепотом отдает команду Комлев и ползком, друг за другом, разматывая веревочную лестницу, закрепленную за камень, они двинулись к пропасти. Уклон становится все круче, а снежный покров-все тоньше и, чтобы не соскользнуть с обрыва, приходится крепко держаться за лестницу. Добрались до места, где остроугольные глыбы начали круто сбегать в пропасть. Теперь надо спускаться по одному.

Через минуту голова Ранди скрылась за уступом. А вдруг пес не узнает ее? До чего же тревожно бьется сердце!

Ветер раскачивает и бьет об острые углы висящую над пропастью Ранди. Окоченели пальцы, но она так же быстро перебирает ступеньку за ступенькой. Вот ноги уже не ощущают упора, она повисла в воздухе. Наконец и руки перехватили последнюю перевязь, а земли все нет под ногами.

«Просчитались!» — тревожно пронеслось в голове женщины. С замиранием сердца она отпустила веревку, А пес задолго до этого навострил уши, стал втягивать носом воздух. Бесшумно кинулся на женщину и совсем было схватил ее клыками за тонкую шею, незнакомый запах заставил разжать пасть, завилять хвостом, тихо заскулить. Ласковый голос зовет: «Тог, 1 Тог!» — и вот уже собака с жадностью хватает из ее рук колбасу, а через минуту катается в снегу в предсмертных судорогах.

...Комлев начал спуск, не дожидаясь сигнала — трехкратного рывка лестницы. Веревки обледенели, руки и ноги соскальзывают, колючий снег больно хлещет в лицо. Внезапно лестница под ним перекосилась, стала угрожающе вытягиваться, поползла вниз. «Фу ты, ясное море, неужели перетерло?» Упершись ногой в ближайший выступ и зацепив носком другой свисающий конец, Комлев стал подтягиваться на руках до ближайшей крепкой перевязи. Вот он встал на нее, затем, перегнувшись, подхватил нижние звенья. Так и есть! Веревка перетерлась. Как выйти из создавшегося положения? В это время он почувствовал толчок в плечо. Чуть не на спину ему спускается Вадсен. Сразу поняв, что произошло, он вытащил из кармана бечевку. Комлев связал звенья, и спуск продолжался.

Мирзоев спускался последним и при падении угадал прямо в объятия норвежского партизана.

Теперь предстояло снять часового. Ранди и Никита поползли в обход караульного помещения с одной стороны, Вадсен и Мирзоев — с другой.

До боли в суставах Мирзоев сжимает в руке финский нож. Вот и угол. На минуту задержавшись, он увидел выползшую из-за угла тень солдата, а через секунду кошкой кинулся на него сзади. Часовой обмяк и беззвучно опустился на руки Вадсена и Комлева.

Как из-под земли вырос Оскар, следом подоспели и другие товарищи. Они уже убрали часовых у барака. Без выстрела отряд занял караульное помещение. Через несколько минут с охраной было покончено.

С минуты на минуту должен был подъехать Хансен с товарищами, привезти все необходимое, но нарты не показывались. Бежали драгоценные минуты. Оскара покинуло спокойствие. Комлев нервно жевал сигарету.

— В чем дело? Почему нет Эдгарда? — то и дело спрашивал он.

Промедление может привести к провалу всей операции, к жертвам не только среди пленных и их освободителей, но и среди мирных норвежцев.

Решено больше не ждать. Только двинулись к бараку, как из снежной кутерьмы вынырнула оленья упряжка. Быстро взвалив на плечи узлы и расхватав лыжи, все устремились к дверям. Комлев с силой рванул двери женской половины барака.

6

Узкий, низкий и длинный, как гроб, барак. Сквозь запыленные стекла небольшого фонаря еле пробивается свет, освещая двухъярусные нары вдоль закуржавевших стен. Стоны, тяжелый разноголосый кашель, то ли сонное, то ли полубредовое бормотание выдают присутствие зарывшихся в лохмотья смертельно усталых и больных людей.

Когда Бозор вновь очутился в бараке, сердце его сжалось. С тревогой подумал: успеем ли?

В первое мгновение на них никто не обратил внимания: по-видимому, привыкли к внезапным ночным визитам охраны. Только женщина у печки, старавшаяся разжечь сырые промерзшие дрова, крикнула:

— Закрывайте двери, вам здесь не ночевать...

— Не ругайся, Машенька, тебе здесь тоже не ночевать, — приблизившись, успокоил Мирзоев и громко крикнул: — Товарищи! Быстрее вставайте, товарищи! Мы за вами пришли!

Люди, обреченные на смерть, услышав самые близкие слова: «Товарищи!», «Свобода!», не могли поверить своим ушам. Если бы сейчас под ними раскололась земля, они не были бы так удивлены.

На нарах задвигались, заволновались, зашумели. Первой бросилась на шею Мирзоеву изможденная молодая женщина, растоплявшая печь.

— Бозор! Милый! Откуда ты, господи, откуда вы? Неужели это свобода? Неужели это правда?! Ты... ты... — она и смеялась и плакала.

Женщина походила на девочку, перенесшую тяжелую болезнь. Из-под черных вразлет бровей доверчиво смотрели на Бозора влажные глаза.

Она! Комлев узнал ее, прикрывшую собой от автомата упавшего человека.

Тут на женскую половину гурьбой ввалились мужчины в полосатых рваных костюмах. Впереди всех — юноша. Его прозрачное восковое личико выражало буйное ликование. Но прежде всего он кинулся успокаивать плачущую.

— Мария Васильевна, не плачьте. Машенька, ты же никогда не плакала! Это наша Машенька-артистка, — с гордостью сообщил он Комлеву. — А я Тиша маленький, Тиша большой, дядя Тихон, красноармеец, умер вечор. Тетя Маша, — он кивнул в сторону печки, — ему лекарство варила, да не помогло.

Восторги, объятия прервал Комлев.

— Товарищи, времени у нас мало. Быстрее собирайтесь. В любую минуту могут нагрянуть из комендатуры. Слушайте меня: путь на Родину будет тяжелым, но мы выйдем, обязательно выйдем. Только скорее!

Маша уже не плакала.

— Правильно, товарищи! — кинулась она к Комлеву. — Лучше умереть на свободе, чем сгнить здесь. Кто с нами — быстрее собирайтесь!

Люди стали сбрасывать опорки, рваное тряпье. Ранди, Тиша и Мария Васильевна распределяли теплые носки, обувь, немецкие шинели, шарфы. На всех не хватило, и кое-кому пришлось выдавать только варежки. Но узников это не пугало. Охваченные одним порывом — поскорее выбраться из этого страшного места, — они готовы были идти в чем есть. Один из них, высокий, изможденный мужчина с отвисшими складками кожи на щеках, когда трофейная шинель-маломерка лопнула на нем по шву, весело воскликнул:

— До своих дойду, а там новую сошьют.

Не досталось ничего и Марии Рябининой. Она по сравнению с другими одета хорошо: длинноухая пуховая шапка, на худеньких плечах в лохмотья изодранная шубенка, валенки, подшитые через край белыми нитками.

«А если замерзнут в пути? — подумал Комлев. — Но как можно предложить кому-то остаться? Кто откажется от попытки прорваться на родину? Даже думать об этом нельзя! Надо рисковать, надо брать на себя ответственность за все и всех».

— Лейтенант Мирзоев! Вы командир боевого отделения. Людей знаете, выдайте оружие и боеприпасы.

Приготовления закончены. Все столпились у выхода. Никита Кузьмич посмотрел на Оскара.

— Ну друг, всем вам большое спасибо. Лиха беда начало. А теперь пора в путь.

Оскар вынул изо рта свою трубку, выбил о ноготь большого пальца и протянул Комлеву.

— На память. В дорогу надо. Много лет курил, теперь ты будешь. Помни не лихом... А ты, Бозор, вот это бери, — он отдал свой нож и зажигалку.

— Кузьмиш, — к Комлеву шагнула Ранди и набросила ему на шею свой теплый шерстяной шарф.

— Спасибо, Ранди, жив буду — сберегу твой подарок, — растроганно сказал Никита Кузьмич.

Комлев предупредил всех, что путь будет нелегким и только желание вернуться на родину поможет им все преодолеть. В полном молчании, хотя и очень возбужденные, покинули барак.