21

Капитан Пидунов пригласил в просторную столовую всех свободных от службы пограничников. Причем не только своих, но и из других подразделений.

Накануне вечером, намечая план работы на предстоящий день, майор Кислицын распорядился:

— Товарищ Калинин, побывайте на совещании, запишите наиболее интересное из выступлений.

Валентин, придя в столовую минут за двадцать до начала, видел, как неторопливо рассаживались пограничники, с любопытством поглядывали на стол у окна, покрытый зеленым сукном. В проеме двери показались майоры Калякин, Кислицын, Теренчук.

— Встать! Смирно! — вытянулся капитан Пидунов. Дзинькнув шпорами, доложил Калякину: — Товарищ майор! Личный состав по вашему приказанию собран!

— Вольно! Прошу садиться, — осмотрев зал, ответил Калякин. — Мы собрали вас, чтобы откровенно поговорить о боевой работе тревожных и оперативных групп, нарядов и, в частности, об особенностях ведения ночного боя. Прошу, товарищи.

Лейтенант Кузин взял слово первым.

— Мне пришлось участвовать в пяти ночных боях, — начал он. — Они складывались по-разному, но для того, чтобы одержать верх над противником, необходимы были четкая разведка местности и врага, соблюдение сигналов взаимодействия. Не обойтись и без выдержки, пограничной смекалки. И еще одно. Мы добивались успеха, не несли потерь, когда строго соблюдали маскировку, а младшие командиры проявляли самостоятельность, уверенно командовали в бою. Могу сослаться на действия старшего сержанта Перепелицы. Но, думаю, он сам обо всем расскажет лучше меня...

Слушая Кузина, многие в этот день как бы со стороны увидели и товарищей, и самих себя. Лейтенант был прав. Чего греха таить, кое-кто в ночных нарядах курил, порою был недостаточно внимателен...

Выступило уже пять человек. Наконец заговорил старший сержант Перепелица. Без обиняков, как всегда прямо, отмечал Борис недостатки, которые выявляются в бою.

— Часто младшие командиры стремятся все сделать сами, а не командуют подчиненными, не требуют от них неукоснительного выполнения приказа, инструкции. Да и сам я — чего греха таить — этой же хворью страдаю. Боимся лишний раз потребовать строго выполнять приказ, вроде бы жалеем подчиненных. А кому нужна такая жалость? Надо не жалеть, а командовать в бою. Тогда и задание будет выполнено образцово.

Кислицын слушал, согласно кивал, делал пометки в блокноте.

Кое-что успел записать и Калинин.

После совещания Валентин подошел к Перепелице:

— Дельно говорил, что-то раньше никогда не замечал у тебя ораторских способностей. Все скромничал? — Увидев, что Борис насупился, сержант улыбнулся: — Не сердись, это шутка. Какие новости, Борис?

— Хренов вернулся, просил передать, что зайдет к тебе в семнадцать часов.

— Ну а сам-то ты как?

— Сейчас поведу группу на гранатометание. Если бы все бросали гранаты далеко и метко, в последнем бою ни один смертник не ушел бы.

— Желаю успеха! — Валентин легонько подтолкнул его в плечо. — На рожон не лезь...

— Угу, — пообещал Перепелица, — Бывай!..

Сверкая начищенными кирзачами, в политотдел пришел Хренов, отыскал Калинина. Тот обрадовался, закидал приятеля вопросами:

— Что произошло в Лохутане? Правда ли, что столкнулись со смертниками? И пришлось ли открывать огонь?

Хренов выслушал вопросы молча, взял предложенную сигарету, раскурил, опасливо поглядывая на кабинет Кислицына. Валентин успокоил:

— Там никого нет: майор с Гречкиным уехали в госпиталь навестить раненых.

— Смертники? — переспросил Иван, поудобней устраиваясь в кресле. — Верно говорили: звери, а не люди — ни себя, ни других не щадят. Больше часа длился бой. Они, понимаешь, скрывались в покинутом доте: там хранился запас воды, продуктов. Одним словом, уничтожили мы до взвода, троих захватили в плен. Лейтенант Говорунов молодец! Храбрец каких мало. Когда самураи укрылись в доте, он подполз сбоку и метнул внутрь несколько гранат. Вот так-то, брат... Ну а ты как живешь? Что нового у вас тут? Тоже ведь жарко, наверно? И вот еще, все забываю спросить: утопленник наш как поживает?

— Телятников, что ли?

— Он самый.

— Собирается домой. Я выпросил у начальника политотдела с трофейного склада диагонали на костюм. Майор подписал рапорт. Отрез подарю Телятникову, у него все-таки семья, дети... Давайте у Го встретимся, поговорим, простимся по русскому обычаю.

— Предложение принимаю. У меня есть красивые кожаные меховые перчатки, отдам ефрейтору...

— Меховые перчатки — летом?

— Эх, Валентин, непрактичный ты человек, хоть и в начальниках ходишь. Что же, по-твоему, зимы больше не будет? Они напомнят ефрейтору обо мне в самый сильный мороз. Он же сибиряк!

— О зиме-то я и не подумал.

— Где встретимся?

— Я же сказал, у огородника Го. Там никто нам не помешает, заодно отведаем помидоров, огурчиков...

Хренов оживился:

— Разве старик вернулся?

— Недавно привез дочь, теперь за него можно не волноваться. С долгами рассчитался, дочь выдаст замуж и заживут себе.

— Я рад за старика.

22

Капитан Гречкин готовил очередное донесение о морально-политическом состоянии личного состава. Требовалось уточнить некоторые данные, и он попросил Калинина сходить в мангруппу:

— Только не задерживайся, донесение необходимо отправить самолетом.

Выполнив поручение, Валентин вернулся в штаб и случайно на втором этаже столкнулся с майором Калякиным. Филипп Пантелеевич удивленно вскинул брови и спросил жестко:

— Где вы пропадаете? Почему не сидите на месте?

— Выполнял поручение капитана Гречкина.

— Зайдите ко мне, заберите оперативную сводку для товарища Кислицына, — распорядился Калякин.

Калинин хотел уже было идти, как вдруг майор, слишком внимательно посмотрев на него сверху вниз, приказал:

— Стойте! Что за вид? Откуда у вас этот неуставной ремень? Сапоги две недели не чищены...

— Так ведь война, товарищ майор...

— По-вашему, если война, то можно ходить немытым и нечесаным? Даю десять минут на то, чтоб привели себя в порядок. — Сказав это, майор широко зашагал к кабинету Рабиновича.

* * *

Прежде чем отнести сводку начальнику политотдела, Валентин быстренько пробежал текст, на случай если Кислицын потребует уточнения. Читая скупые строки, сразу почувствовал, как напряженна боевая жизнь хасанцев в чужой стране. За каждым словом боевого документа — мужество, смелость, героизм пограничников. Являясь непосредственными участниками тех событий, люди меньше всего думали о своих заслугах. Прав, сто раз прав был майор Кислицын, когда советовал Калинину побольше записывать, как он говорил, для истории. Хотя бы вот такое сообщение:

«Лейтенант Говорунов с тридцатью пятью бойцами осуществил дерзкую операцию по ликвидации японского отряда. В бою два пограничника получили ранения. Вражеский отряд разгромлен».

Калинин читал дальше: Майор Николай Теренчук, узнав, где скрывается вражеский гарнизон, выехал на место. Действуя смело и решительно, майор разоружил восемнадцать японских солдат и офицеров». О Теренчуке в оперативных сводках упоминалось уже несколько раз. В частности, сообщалось о таком эпизоде. Узнав от особистов, что в восьми километрах от Хуньчуня в заброшенных фанзах прячутся смертники, Теренчук взял из мангруппы девятнадцать пограничников и выехал в указанный район. Сложить оружие японцы отказались. В завязавшейся перестрелке пятеро самураев были уничтожены. У пограничников потерь не было...

А вскоре опять представилась возможность убедиться в удивительной отваге майора Теренчука.

Ночью японцы снова обстреляли мангруппу, пытались поджечь помещение. Налет удалось отбить сравнительно быстро. Правда, два пограничника были ранены.

* * *

...Выслушав очередной доклад майора Калякина, полковник Рабинович распорядился:

— Привлеките к операции майора Теренчука, офицеров из особого отдела. С диверсантами надо кончать, и чем скорее, тем лучше.

— Задача ясна, но сложнее с людьми, началась демобилизация.

Рабинович несколько минут задумчиво рассматривал карту с нанесенными гарнизонами пограничников, потом распорядился:

— В основном исходите из сил, находящихся в Хуньчуне. Личный состав других гарнизонов к операции не привлекать.

— Есть, товарищ полковник!

Калякин решил начать операцию по ликвидации диверсантов поздно вечером, когда совсем стемнеет. Он исходил из того, что самураи, привыкшие к ночным вылазкам, и на этот раз воспользуются темнотой и тем самым обнаружат себя. Разведчики установили, что японцы скрываются в городке.

К операции привлекалось девяносто человек, в том числе личный состав штабных и тыловых подразделений.

Майор доложил свой план начальнику отряда. Рабинович внимательно выслушал майора, поинтересовался:

— Кого назначили старшими поисковых групп?

Услышав знакомые фамилии, остался доволен. Однако в план внес изменение:

— Ночью проводить операцию не будем. Мы уже не раз убеждались, что темнота больше помогает противнику. Готовьте людей к действиям в светлое время. Днем у бойцов больше уверенности, — обосновал полковник свое решение. — Считаю, что подготовкой и выдвижением групп должен заняться майор Теренчук.

* * *

Калинина и Лесницкого, к их обоюдной радости, тоже привлекли к операции. Сержант Лесницкий — бывалый воин. Валентин гордился медалями друга: «За отвагу», «За оборону Одессы», «За оборону Кавказа», «За оборону Сталинграда», словно своими. Вот и теперь сержант с воодушевлением готовился к боевому заданию. Он раздобыл ППШ, два диска к нему.

— Воевать можно, — сказал он, поглядывая на свое вооружение. — Товарищ капитан, разрешите нам с Калининым быть вместе.

Пидунов внимательно посмотрел на Лесницкого, помолчал, обдумывая просьбу, и заявил решительно:

— Оба будете в моем резерве.

— Товарищ капитан, может, в резерв кого другою назначите? — заикнулся было Валентин.

— Своих решений я не меняю, — отрезал Пидунов. И предупредил: — Чтобы никакой самодеятельности, мне за вас перед начальником политотдела отчитываться. Понятно?

Чего уж тут непонятного...

* * *

Солнце только-только взошло, трава была еще мокрой от росы, В эту рассветную пору майор Николай Теренчук в сопровождении капитана Пидунова, лейтенанта Кузина, старшего сержанта Перепелицы вышел на рекогносцировку.

День обещал быть хорошим, ясным. Небо — голубое, чистое. Лишь на востоке виднелась небольшая стайка легких облачков. Они не громоздились, не закрывали солнце, а мягко, словно парусники, плыли по небу.

Теренчук снял фуражку, подставив голову утреннему ветерку, повернулся к спутникам:

— Поглядите, красота какая!

Пидунов недоуменно посмотрел на майора:

— Что?

— Красота, говорю, какая! — Теренчук показал рукой на плывущие розоватые облачка, на темнеющие за горизонтом сопки...

— Облака как облака, — протянул Пидунов.

— Что за прозаичный человек вы, капитан, — засмеялся Теренчук. — Хорошо, не будем отвлекаться, займемся диверсантами, — надевая фуражку, проговорил он.

* * *

В приказе начальника отряда говорилось: надежно перекрыть дороги, ведущие от городка. На них нужно было устроить засады, выставить, где необходимо, подвижные наряды; жаль только, что так мало пограничников.

Особое внимание Теренчук уделил блокированию северных и восточных ворот, через которые обычно диверсанты проникали в военный городок.

— Так что вы, капитан, скажете? — озабоченно произнес Теренчук. — Где разместим группу Кузина?

Пидунов осмотрелся. За месяц беспрерывных поисков, стычек он изучил здесь каждую дорогу, тропу, овраг.

— Я бы одну засаду выставил во-он у того дерева! — Капитан показал рукой в сторону северных ворот.

— Почему?

— Там, мне кажется, диверсанты скорей всего беспрепятственно могут выйти из городка.

— А я бы, кроме того, перекрыл тропу у западных ворот — там, где есть лаз. Самураи снова могут воспользоваться этим путем, — сказал Перепелица.

— Резонно, — согласился Теренчук. — Ну а вы, Пидунов, возглавите поиск в самом военном городке. Для этого, как вы знаете, выделяются три группы по пятнадцать человек каждая. Готовьте людей к операции.

— Калинин, — окликнул Пидунов, — пойдете со мной.

Прихватив еще и Лесницкого, они прошли на плац, чтобы, если потребуется, успеть помочь любой поисковой группе.

Но операция в городке началась на полчаса раньше, чем предполагалось. Младший сержант Иван Хренов с поисковой группой наткнулся на притаившегося самурая. Тот, заметив пограничников, шмыгнул в раскрытые настежь двери казармы.

— Товарищ капитан, обнаружил противника — доложил Хренов. И, не дождавшись ответа, скомандовал бойцам: — За мной!

Пригибаясь к земле, пограничники следом за Хреновым побежали к казарме, стоявшей за плацем. Японцы открыли беспорядочную пальбу, а чтобы незаметно скрыться, запалили дымовую шашку. Густой, вонючий дым ненадолго укрыл диверсантов. Бойцы малость замешкались, но этого самураям хватило, чтобы прорваться в другое здание.

— За мной! За мной! — донесся до Валентина призывный клич Хренова. Иван в эти минуты не думал об опасности, он видел перед собой врага, которого надо было обезвредить или уничтожить. — Не отставай! — поторапливал он, а сам, не останавливаясь, стрелял короткими очередями.

Теренчук доложил Рабиновичу, что поисковая группа Хренова вступила в боевое соприкосновение с японцами.

— Закрыть все входы в городок и выходы из него, да так, чтобы мышь не проскочила! — приказал начальник отряда. — Группу Хренова не выпускать из виду, если надо — помогите.

* * *

Тем временем капитан Пидунов с резервом приблизился к месту, где укрылись диверсанты. Он видел, как от зажигательных пуль в казарме загорелась мебель. Хренов вместе с бойцами ворвался в горящее помещение и, перебегая из комнаты в комнату, стал теснить противника к выходу.

Пидунов, повернувшись к Лесницкому и Калинину, приказал:

— Держите окна на прицеле!

Опасаясь поразить своих, они пока не стреляли, ждали, когда японцы выскочат из-за укрытия.

Не выдержав жары, двое ящерицами выскользнули из дверей. Они и не думали сдаваться. Петляя из стороны в сторону, отстреливаясь, побежали к другому зданию. Тогда Лесницкий крикнул: «Давай бей! Уйдут!» Автомат запрыгал в его руках. Валентин тоже прицелился и увидел, как срезанные пулями японцы упали перед казармой.

Выстрелы слышались и в другом конце городка. Там тоже шел бой.

Огонь расползался по казарме. Дым, чад, смрад... Калинин приложил руку к груди и тут же отдернул: до гимнастерки невозможно было дотронуться, так она нагрелась. А каково же было Хренову, бойцам!

Через низкие окна Валентин неожиданно увидел, как Иван споткнулся, словно налетел на препятствие, и плашмя упал на пол.

— Помогите! — приказал Пидунов Лесницкому. Вслед за ним и Валентин вбежал в горящую казарму.

Прикрывая лица руками, они приблизились к Хренову и подхватили обмякшее тело. Вдвоем вытащили младшего сержанта во двор, отнесли подальше от огня.

— Голову ему держи выше! — велел Жора. — А я кликну санитара.

— Я здесь, — ответил из-за спины долговязый пограничник с санитарной сумкой на боку.

— Быстро перевяжи его...

Санитар расстегнул на Хренове гимнастерку, нагнулся, послушал сердце, пульс и медленно поднялся.

— Не нужна младшему сержанту медицинская помощь. Пуля попала в сердце.

* * *

Ваня лежал под китайским небом — молодой, с чуть заметной улыбкой на побелевшем лице. Таким и остался он в памяти Валентина.

В городке уничтожили семерых вооруженных до зубов японцев, десятерых захватили в плен.

23

Прощальный салют прогремел над могилой младшего сержанта Ивана Хренова. На душе у Валентина было неуютно, холодно, тяжелые мысли о друге, погибшем в самом конце войны, одолевали его.

Никто не посылал его в этот последний бой, не заставлял бежать в горящее здание. Иван сам себе отдал приказ.

Таким был Хренов. Он еще живет в памяти, и Валентину слышится его негромкий голос.

Калинин разыскал ефрейтора Телятникова, который попал в первую группу демобилизованных. Передал ему отрез, меховые перчатки — подарок Хренова. Увидев все это, Телятников растерялся, захлопал ресницами, забормотал:

— Спасибо, спасибо...

— Ладно, чего уж... Отнеси вещи и пойдем помянем Ванюшу Хренова, — сказал Калинин.

В фляжке, которая давно висела у него на поясе, оставалось граммов триста спирта. Когда-то получил на складе для профилактики кишечно-желудочных заболеваний. Думал, перед отправкой Телятникова удастся втроем посидеть.

— Жду тебя, — напомнил ефрейтору.

— Я мигом, — заторопился тот, прижимая подарки к груди.

Не прошло и четверти часа, как он вернулся.

— Собрался?

Телятников не понял:

— Вы о чем?

— Домой ехать готов?

— У солдата всегда все собрано, но что-то не верится.

— Непременно уедешь, — успокоил Валентин. — Сам видел документ, да и японцы уже в основном капитулировали.

— А чего же те, которые младшего сержанта Хренова убили, не сдаются?

— Это особая статья. От злобы лютуют. Но песенка их спета. Теперь такие бедняки, как Го, скажут последнее слово. Все-таки у нас они кое-чему научились.

— Давайте сходим к Го, попрощаемся, — предложил Телятников.

К ним присоединился Лесницкий. Втроем и направились на окраину Хуньчуня к знакомой фанзе.

Заслышав голоса, старик вышел навстречу, поклонился с достоинством, легко и бережно пожал руки и, показывая на открытую дверь, проговорил:

— Позалуста, проходите.

В чистенькой фанзе на этот раз Го был не один. На кане прибиралась молодая, изящная китаянка. При появлении пограничников девушка почтительно поклонилась и закрыла лицо рукавом цветастого халата.

— Это моя Сянь, познакомьтесь, — ласково проговорил Го, не спускавший с дочери восторженного взгляда.

Девушка еще больше засмущалась и вышла из фанзы.

— Прошу кусать, позалуста, — пригласил Го и показал на кан, где на низеньком, с лаковой росписью столике, в деревянных вазочках алели помидоры, красовались зеленый лук, сладкий перец и стояло пять крошечных рюмок.

— Ван не пришел? — так огородник называл Хренова.

Гости сняли пилотки, склонили головы. Го сразу догадался, что с Иваном случилось непоправимое.

Валентин разлил спирт по рюмкам, налил и в ту, которая предназначалась для Хренова. Накрыл хлебом, прихваченным у Сукача. Молча помянули друга. Вместе со всеми выпил и Го — по-крестьянски крякнул, вытер ладонью слезу на морщинистой щеке и что-то прошептал. Наверное, молитву. Никто не хотел нарушать тишину.

В помещение неслышно вошла Сянь, поставила перед гостями салат в фарфоровых чашках. Поклонилась и так же незаметно, как и вошла, скрылась за дверью.

— Красивая у тебя дочь, — обращаясь к Го. задумчиво проговорил Жора.

— Очень холосая, — подтвердил старик. — Добрая, ласковая.

Гости посидели еще немного, поговорили о войне, о политике, об урожае. На прощание пожелали хозяину счастья и вернулись в гарнизон.

* * *

Второго сентября сорок пятого года небо над Хуньчунем озарилось фейерверком от разноцветных ракет, трассирующих пуль. Хасанцы приветствовали победу: представители японского командования подписали акт о безоговорочной капитуляции.

В штаб пришло сообщение о награждении Хасанского пограничного отряда орденом Кутузова II степени.

Конец войне! Но у пограничников дел хватало. Так, четвертого сентября отряд под командой капитана Гаврилова в Тумыньзе вступил в бой с японской диверсионной группой, пытавшейся отравить воду в колодце. Боевое столкновение, однако, не помешало пограничникам проводить на Родину «стариков». Возле грузовиков собрались бойцы, командиры, чтобы попрощаться с товарищами, с которыми не один год охраняли границу, а потом воевали против самураев. Валентин обнялся с ефрейтором Телятниковым, Лесницкий помог тому забраться в кузов, подал вещевой мешок и сверток с продуктами.

— Счастливого пути, солдат!

— И вам скорого возвращения!

— Вернемся. С делами покончим тут и вернемся. Так и передай землякам: мы поставили последнюю точку в войне.