16

Прошло около двух недель пребывания мангруппы на сопредельной стороне. Дни стояли жаркие, гимнастерки на бойцах запылились. Самое время помыться, постирать. И на войне чистота — дело наиважнейшее. У майора Калякина Пидунов получил разрешение устроить банный день. А проще — организовать купание, выстирать портянки, обмундирование... Капитан отыскал тихую заводь с песчаным берегом, теплой, прогретой жарким солнцем водой. В заводи Пидунов решил устроить купание, а рядом, в реке, — стирку.

Река давно, словно магнитом, притягивала Калинина. Он отпросился у Кислицына, чтобы вместе с мангруппой искупаться.

— Не возражаю, только поаккуратнее, не забудь захватить мыло, — напомнил майор.

Калинин пристроился к колонне, когда Пидунов уже выводил подразделение. На берегу капитан распорядился:

— Купаться по очереди — одно отделение моется, два находятся в охранении. — И предупредил еще раз: — Никакой самодеятельности, чтобы в голоштанной команде был порядок.

Повторять сказанное ему не пришлось. Хотелось поскорее искупаться. Пограничники быстро разделись, прыгнули в воду. Летели брызги. Вода наполняла тело бодростью, силой, снимала напряжение. Человеку иногда не так уж много надо: чуток воды — и он уже счастлив.

Постирав обмундирование и развесив его на кустах сушиться, Калинин уселся на горячем от солнца плоском камне. К нему подсел Хренов. Покуривая ароматные сигареты, они наблюдали за рекой. Валентин подумал, что даже в жару на воду можно неотрывно смотреть часами. У реки они блаженствовали, искренне полагая, что сейчас на свете нет более счастливых людей. Шумом воды река словно баюкала, напевая забытую песню детства. Валентин закрыл глаза. Но задремать не успел, Ваня Хренов толкнул в бок и показал на середину заводи:

— Твои пулеметчики, случаем, не водолазы?

— А при чем тут водолазы? — не понял Калинин.

— Может, неудачно высказался, но Телятников чем-то напоминает ловца жемчуга. Все нормально плавают, а он выпендривается. — Хренов досадливо сплюнул. — Да не туда смотришь. Левее, ближе к осоке смотри. Видишь?

И точно: ефрейтор Телятников как будто дно измерял. Вскинет руки — и опустится под воду.

— Телятников, глубоко?!

Не ответив, пулеметчик снова скрылся под водой. Хренов предположил:

— Может, раков ловит?

— Погоди, Иван, сейчас сам узнаю. — Калинин спрыгнул в воду и саженками поплыл к пулеметчику.

— Телятников!

Ефрейтор опять промолчал, но Калинин заметил, что глаза у него были какие-то дикие, широко раскрытые. Калинин подплыл вплотную. Телятников внезапно сделал рывок, навалился на него всей своей тяжестью и обхватил за шею. Оказалось, ефрейтор тонул при всем честном народе. Валентин с силой рванулся из цепких объятий, но тот сидел крепко, как пиявка. Валентин стал задыхаться. Попытался крикнуть Хренову, но из глотки вместо крика вырвался слабый хрип. Теперь все решали секунды. Валентин опустился под воду. Ефрейтор сразу же отцепился, оттолкнувшись ото дна, и пошел наверх. Калинин — за ним.

Берег совсем рядом, а они тонут. Пока Валентин соображал, как выбраться, Телятников, изловчившись, ухватил его за руку. На слова он уже не реагировал. Сержант скорей поплыл к берегу, таща за собой Телятникова.

Ваня Хренов влез в воду, помог вытащить Телятникова. Тут же, на берегу, Калинин положил пулеметчика себе на колено, лицом вниз. После нескольких сильных нажимов в спину у Телятникова изо рта пошла вода. Он открыл глаза, задышал ровнее, но лицо по-прежнему было зеленое, нехорошее. Его положили на землю, накрыли от солнца краем палатки. Валентин лежал рядом и тоже потихоньку приходил в себя. Болела шея. Потом он встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Голова закружилась, он тяжело опустился на землю. Хренов сосредоточенно курил, помалкивая, чувствуя себя виноватым. Ему бы сразу, вместе с Калининым прыгнуть в воду...

На этот раз все обошлось. Слегка поддерживая Телятникова, Калинин нес его автоматическую винтовку, подсумок. А перед тем как войти в город, попросил старшину мангруппы:

— Не назначайте ефрейтора Телятникова сегодня в наряд.

17

На следующий день Валентин выбрал время и побывал в мангруппе. У самой двери столкнулся с Телятниковым — тот был дневальным по казарме. Заметив сержанта, смутился:

— Напрасно беспокоитесь...

— Ефрейтор, рад за вас. Как говорится, хорошо то, что хорошо кончается.

Телятников выглядел неплохо: глаза, как всегда, веселые, озорные.

— Ладно, замнем для ясности, — сказал Калинин, — в следующий раз будьте осторожны на воде. — И протянул руку:

— Пока!

В один из дней Валентин зашел к старику Го — нужно было купить овощей к обеду. Старый китаец оказался дома, с металлической лейкой ходил возле фанзы, поливал тыквы. Росли они по-особому, не как у нас, в России: от корней толстые зеленые плети с листьями тянулись к плодам, зревшим на крыше. Таким же способом Го выращивал длинные огурцы, каких Валентин не видел у себя на родине. Это был особый, китайский сорт, который, видимо, вывели из-за нехватки земли. Огородникам он позволял полностью использовать землю, воду. Влага при поливе не разбрызгивалась по листьям, а поступала к корням. Как объяснил Го сержанту, тыквы и огурцы созревали на крыше намного быстрее, чем на земле, и были очень вкусны.

Лето выдалось теплое, но не засушливое, в меру выпадали дожди. Урожай обещал быть богатым. Семеня по маленькому огороду, обнесенному земляным забором, Го водил Валентина от грядки к грядке и показывал помидоры, баклажаны, другие овощи.

— Хоросы, очень хоросы, — то и дело повторял огородник.

— Да вы прямо волшебник, Го! — дивился Валентин, любуясь посадками гороха, красного стручкового перца, сочными помидорами.

Ни на минуту не прекращая своего рассказа, Го легко нагибался и полол грядки сразу двумя руками одновременно.

Сколько уж раз приходил сюда Калинин, но без дела старика никогда не видел. Плел ли тот корзины, поливал ли огород, полол ли грядки — любую работу выполнял с упоением. Воистину его увлекал сам процесс труда. Растения для него были живыми существами. Китаец часто разговаривал с ними — то ласково, а то сердито, высказывая недовольство. Он уверял, что растения понимают его. Не многие из местных крестьян умели так искусно высушить красный перец, как Го. Стручки на ниточках у него висели такие яркие и блестящие, что только от одного их вида слюнка текла. А какие ладные у него получались травяные циновки и корзины!

На огороде было уютно, тихо. Аппетитно попахивало укропом и чесноком, какими-то пряностями. Все бы хорошо, но хозяин почему-то был хмурым, растерянным, часто оглядывался. Кого искал он — неясно: кроме них на огороде никого не было.

Го пригласил зайти в фанзу. Валентин вынул из противогазной сумки пакет с сахаром, передал хозяину.

— Приготовь, старина, пожалуйста, чай, а?

Старик засуетился, принес воды.

— Сейчас раздую огонь и приготовлю цай, — сказал он, но как-то невесело, продолжая думать о своем.

— Го, что с тобой? Какая-то неприятность?

— Та, та, плохая весть, — закивал китаец и вздохнул.

Подошел к двери, открыл. Убедившись, что во дворе никого нет, тихо, так, чтобы услышал только Калинин, произнес:

— Сегодня опасной будет ночь. Такой ее сделают плохие люди. Я слышал их на базаре.

Валентин насторожился, но ничего не понял из сказанного: кого имел в виду старик? При чем здесь плохая ночь?

— Уважаемый Го, скажи мне, для кого ночь будет плохой?

— Для товарисей, для русских, — пояснил старик. — Вашим солдатам сегодня ночью надо быть совами. Спать нельзя!

— Почему, Го?

Что-то тревожило огородника. После настойчивых расспросов он рассказал, что на базаре совершенно случайно подслушал разговор двух неизвестных. Из него понял, что ночью они должны проникнуть в штаб отряда, захватить ценности и какие-то важные бумаги.

— Как ты думаешь, кто эти люди? Японцы? Смертники? — спросил Калинин.

Го отрицательно покачал головой:

— Хунхузы.

Ароматный китайский чай, поданный Го Валентину в небольшой фарфоровой чашечке, стыл. Не обращая на чай внимания, Калинин пытался понять, за какими документами могут прийти бандиты во дворец? Го, конечно, не обманывал его, он и сам был не на шутку встревожен.

— А те люди видели тебя? Или, может, догадались, что ты подслушал разговор? Это очень важно, вспомни, пожалуйста!

Го покачал головой:

— Нет, я стоял под зонтом, за корзинами, эти люди не могли видеть моего лица.

— Спасибо тебе, Го. Надеюсь, ты понимаешь, что о нашем разговоре ни одна душа не должна знать? Сегодня посиди дома, никуда не отлучайся с огорода. Хао-а, старина!

О своем разговоре с Го Калинин доложил начальнику штаба отряда Калякину. Тот выслушал сержанта не перебивая.

— Не врет твой китаец?

— Зачем бедняку водить нас за нос?

— Я тоже такого мнения, — согласился Калякин. — Примем меры.

Мы часто говорим: мертвая тишина. Но по правде-то, если внимательно прислушаться, ночь никогда не бывает мертвой, тихой. Особенно летняя ночь. Она наполнена самыми разными звуками: можно услыхать, как стонут лягушки, цвиркают цикады, как шуршат в траве мыши... Главное — уметь слушать. Умение это лежит в основе службы секрета, засады. «Хочешь выжить, не попасть впросак — первым обнаружь врага!» — учил Валентина Калинина на заставе Ханси мудрый ее начальник лейтенант Степан Паничев.

С благодарностью вспоминал теперь Валентин те добрые наставления.

...Выслушав Калинина, начальник штаба майор Калякин, не теряя времени, стал готовить операцию. Тем более что до ночи было не так уж долго. Он сам отобрал группу пограничников, а командиром назначил старшего сержанта Бориса Перепелицу. Туда вошел и ефрейтор Телятников. Калинин тоже попросился в группу к Перепелице. На его просьбу Калякин ответил просто:

— У тебя свой начальник, с ним и решай...

Кислицын оглядел Валентина с ног до головы, хитровато прищурился:

— Что, не сидится на месте? Я не возражаю, так и передай Калякину.

Данные, которые сообщил Го, ни о времени, ни о количестве диверсантов, ни тем более о маршруте их движения ничего не говорили. Поэтому план начальника штаба сводился к организации засады. Пятнадцать человек под командованием Перепелицы он решил разместить вокруг дворца на аллеях, в кустах акации, чтобы сразу обнаружить каждого, кто проникнет за ограду. Ведя наблюдение, пограничники постараются выяснить, что интересует хунхузов, и, взяв их на прицел, не выпустят из огненного кольца.

— В случае сопротивления — противника уничтожить! — приказал Калякин.

— Вас понял, товарищ майор! — ответил Перепелица, четко повернулся и вышел из кабинета.

Кроме Калякина, никто в штабе не знал, когда бойцы ушли на задание. Иначе и быть не могло.

У ворот перед дворцом, как всегда, стояли автоматчики. Наступил вечер. Укрывшись в кустах, Калинин напряженно вслушивался в звуки уходящего дня. На оружие легла роса, ствол автомата холодил пальцы. Валентин поежился, пожалел, что не надел плащ. «Как там Телятников?» — подумал о товарище, который затаился в нескольких метрах от него, на аллее. Валентин прислушался: что делается перед дворцом? Пока вроде ничего подозрительного. Скрипнула дверь, пропуская в штаб очередную смену часовых. Легкими тенями промелькнули летучие мыши. Цвиркнула цикада — и тут же смолкла.

Ночь, наверное, будет прохладной. Уже и сейчас, с вечера, зябко, но не то что встать — ворочаться нельзя, чтобы не спугнуть хунхузов. А может, они вообще не появятся? Старик мог и недослышать, не понять...

Но вот, кажется, хрустнула галька под ногами идущего человека. Валентин напряг слух. Уж не показалось ли? Стало тихо, до жути. Казалось, все замерло. Но снова у клумбы зашуршали камешки. Приглядевшись, Калинин увидел, как под окнами дворца мелькнули тени. Он тут же подтянул к груди автомат, поставил затвор на боевой взвод. Приготовился, подал условный сигнал Телятникову, слегка стукнув ногтем по прикладу. Движение тотчас прекратилось. Бандиты, видимо, попытались разгадать непонятные звуки, но им мешал липкий страх. Они прошли к клумбе перед дворцом. Остановились. Валентин уловил скрежет лопаты о камень, пыхтение. «Что там копают? — подумал он. — Почему Перепелица медлит?»

Калинин сосчитал: пятеро бандитов отошли от клумбы, таща что-то тяжелое к забору. Работая, они невольно забыли об осторожности. Наступил момент, которого давно ждал Перепелица. Пора! Он медленно поднял над головой ракетницу. Щелкнул выстрел, и огненный белый шарик, озаряя кусты и клумбы мерцающим светом, с легким шипением устремился в небо. Бойцы отчетливо увидели хунхузов — все они застыли в неестественных позах. Судьба их была решена. Спастись они могли только в том случае, если добровольно бросят оружие.

«Сдавайтесь!» — крикнул Перепелица по-русски и по-китайски.

На предложение старшего сержанта сдаться бандиты полоснули огнем из автомата и маузеров. Над головами бойцов задзинькали пули. Старший сержант, помня приказ беречь людей, скомандовал громко, так, чтобы все находившиеся в засаде слышали: «Огонь!» И выпустил вверх вторую ракету. Когда она осветила бандитов, Калинин нажал спуск. Автомат привычно задергался у плеча. Телятников был рядом, и Валентин слышал его выстрелы: неторопливые, меткие.

Вот Калинин послал новую очередь, и стоявший недалеко от ящика бандит упал. Что ж, он сам подписал себе приговор...

Подойдя к клумбе вместе с Калининым и Телятниковым, Перепелица следовым фонарем осветил площадку и увидел пахнущую сыростью свежевырытую яму. Снизу торчали лопаты. Золотилась россыпь стреляных гильз. Темнели тела убитых. Тут же стоял какой-то ящик...

Выставив часовых, Перепелица приказал:

— Ефрейтор Телятников, бери Максимова, Григорьева и отнесите ящик в штаб, да побыстрее.

— Мне тоже пора, — попрощался Калинин с Перепелицей.

— Конечно, — Борис протянул руку. — Не задело?

— Да вроде обошлось.

— Тогда до встречи.

Тяжелый металлический ящик, перевязанный веревками, занесли в конференц-зал. Там уже поджидал Пак. Переводчик открыл крышку и стал осматривать содержимое. Некоторые бумаги сразу откладывал в сторону. Вытащил увесистый кожаный мешочек, перевязанный красным плетеным шнуром. Снова заглянул внутрь. И объявил удивленно:

— Здесь порядочно золота и драгоценных камней. А это, — показал на пачку документов, — долговые расписки. Купчие на земельные участки, на аренду... Смотри. — Он протянул Валентину документы. — Видишь, на бумаге отпечатки пальцев. Китайцы ставят их вместо подписи. А вот и планы земельных наделов... Молодец, Перепелица.

Видимо, за этими бумагами и приходил председатель Ли в политотдел. Валентин невольно подумал: «Значит, тот, кто послал хунхузов за ценностями и расписками, знал, где они были, а возможно, сам и закапывал ящик». Кто же это? Найти его нелегко, но необходимо. Наверняка это человек влиятельный, имеющий и сейчас немалый капитал, если сумел нанять бандитов на такое опасное дело. Китайцы, судя по всему, давно следили за каждым шагом пограничников, разыскивающих долговые расписки. Для Калинина да, наверное, и для всех в штабе осталось загадкой: от кого председатель Ли узнал о сундуке, отбитом у хунхузов? Перед обедом, как всегда, аккуратно одетый в синий халат, он в сопровождении двух помощников из комитета самоуправления пришел к майору Кислицыну.

Китайцы гурьбой вошли в кабинет, раскланялись. После церемонных приветствий Ли с улыбкой объяснил:

— Жители города очень благодарны русским солдатам за помощь, за поддержание порядка. Мы рады, что наконец-то найдены документы.

Но и на этот раз не сказал, вернет ли комитет долговые расписки беднякам.

Кислицын слушал председателя не перебивая, щурил глаза. Его сразу насторожила осведомленность Ли. «Хитрая бестия, но ведь и мы не лыком шиты», — усмехнулся майор.

— Господин Ли, мне не очень понятны мотивы вашего визита. К сожалению, я пока ничего не знаю о документах, о которых вы заявили. Поэтому определенного ответа вам дать не могу. — Сказав все это, Кислицын поднялся из-за стола.

Ли слишком поздно понял, что проболтался. Теперь русские попытаются докопаться до источника его осведомленности.

— С документами мы непременно разберемся, — заверил начальник политотдела. — Ну, а как с домами терпимости? Закрыли?

Ли утвердительно кивнул.

— Само правление закрыло дома с желтыми фонарями, но в комитет из этих учреждений приходят женщины и просят, чтобы не лишали их заработка. Ваш приказ, — пояснил Ли, — сделал их безработными.

Майор сразу и не понял, о какой работе говорил Ли.

— Какие безработные? — недоуменно переспросил он. А поняв, вспыхнул: — Если эти отвратительные учреждения возобновят деятельность, я вас арестую! Женщинам найдите работу! Всё!

Взволнованный разговором, Кислицын еще несколько минут стоял, потом подошел к окну, провожая сердитым взглядом китайцев.

Майор решил сам поглядеть на ящик, отбитый у хунхузов. Осмотрев ценности, поворошив бумаги, с любопытством взял плотный лист бумаги — долговую расписку. Посмотрел на свет, попытался разглядеть водяные знаки и снова положил в сундук. Переводчик Пак, успевший ознакомиться с документами, многое объяснил ему. Десятки, сотни фактов из незнакомой ему жизни узнал майор. Их надо было осознать, чтобы не наломать дров. Он долго думал о Ли: не так прост председатель, как могло показаться с первого раза. Во всяком случае, в коммунистическую веру его не обратишь, да это и не нужно. Кто он? Во многом предстояло разобраться Кислицыну.

— Вместе с начфином составьте опись ценностей, — приказал он Паку. — Документы на трогайте, а ящик опечатайте. Калинин, передайте в мангруппу Пидунову, чтобы прислал часового.

Долговые расписки было решено сжечь на костре публично. Свое решение Кислицын мотивировал так:

— Такой акт справедливости, думаю, поможет беднякам расправить плечи, подскажет, что с прошлым пора кончать, теперь они сами хозяева «страны земледелия и вежливости», как называют китайцы свою родину.

В назначенный день, сразу после обеда, на площади перед дворцом собралась толпа горожан. Их оповестили о решении начальника гарнизона — сжечь долговые расписки. Вместе с китайцами пришли и корейцы, чтобы увидеть небывалое зрелище. Гремели трещотки, весело свистели дудки, рожки, призывно били барабаны, подчеркивая торжественность момента. Многие принесли с собой пучки соломы, связки сухих веток, сучья... По команде Пака всё это складывали в кучу для костра. Возбуждение толпы не утихало.

* * *

Калинин видел, как из дворца вышло несколько бойцов. Двое несли ящик. За ними — охрана из трех человек с автоматами на груди. Впереди шел Кислицын. Он приблизился к костру и скомандовал:

— Стой!

Пограничники поставили ящик, отошли в сторону. Майор подозвал Пака:

— Попроси хуньчуньцев отойти подальше, а вон того старика, — майор показал в сторону седобородого старца, — приведи ко мне.

Пак подошел к старому китайцу, что-то сказал ему, тот кивнул согласно. Переводчик взял его под руку и бережно подвел к Кислицыну. Майор вытащил коробок и протянул его старику.

— Пак, скажите, что я прошу его зажечь костер.

Старик и без перевода понял, что хочет от него советский командир. Руки китайца дрожали, несколько спичек сломалось, прежде чем вспыхнул огонек. Старик поднес его к соломе, и пламя вмиг охватило сухие стебли, затрепетало, потянулось вверх. Китайцы захлопали в ладоши, закричали: «Шаньго! Шаньго! Шаньго!»{5}

Майор вынул из ящика расписку, протянул ее Паку. Пак громко по-китайски назвал должника. Толпа притихла. Но когда переводчик передал расписку старику-китайцу и тот бросил ее в огонь, площадь огласилась торжествующими возгласами. Слышались слова благодарности в адрес Советского Союза, его армии. Радость горожан передалась и нашим воинам.

На площади, где горел костер, ветер еще долго гонял пепел от сгоревших бумаг.

На другой день Калинин зашел к Го и поблагодарил его за помощь. Тот почтительно слушал и вежливо молчал. А потом сказал, что уже знает обо всем случившемся ночью.

— Я слыхал стрельбу, — объяснил Го.

Калинин видел, что ему было немного боязно и радостно оттого, что слова его подтвердились. Очень взволновал старика рассказ соседей, которые видели, как горели долговые расписки. Там была бумага и с его долгом помещику. Старик оживленно ходил по фанзе, потирая руки: он явно был в хорошем настроении.

— Скоро поеду за дочерью, — объявил он.

Путая русские слова с китайскими, Го рассказал Валентину о том, как теперь заживет вместе с ней. Лицо старого китайца сияло от приятных вестей, седая бородка сверкала. Он охотно отвечал на вопросы, делился последними городскими вестями.

— Настоятель храма, — сообщил Го, — очень недоволен приходом вашей армии в Хуньчунь. В проповедях говорит китайцам, что русские несут войну и беды, что вы хотите изменить вечный мир. Утверждает, что государство болеет, когда мужчины не обрабатывают своего поля, а женщины не блюдут своего хозяйства, не хранят очага. Я с монахом не согласился, — признался Го. — Ответил ему, что русские затем и пришли в Китай, чтобы вернуть китайцам мир, который отобрали японцы и богатеи. Пришли за тем, чтобы не пустовали наши поля.

— Старина, ты молодец! Все правильно объяснил монаху, — похвалил Валентин. — Достойно ответил. Пусть боги занимаются на небе своими делами и не мешают людям. Люди хотят любить себе подобных и растить хлеб.

Народ — главный бог на земле, так учил нас великий Ленин.

— Ленин — хоросё! Очень большая человека!

— Ты снова, Го, прав. А с дочерью не тяни. Поскорее поезжай за ней. Пока мы в Хуньчуне, поторопись.

— Моя все поняла, — кивнул Го. — Хоросё, моя едет за дочерью.

— Ну вот и договорились, — обнял его Калинин. — До свидания, старина.

18

Рассказ Го о настоятеле породил желание побывать в китайском храме. Валентин доложил майору, и тот поддержал эту идею. Возможно, настоятель связан с хунхузами, знает тайну долговых расписок. Валентин пока еще не представлял, как все произойдет, однако решил не откладывать. Возможно, ему повезет: встретит в храме подозрительных людей, а может, заметит какие-то их следы... «Ну и бестия!» — подумал о настоятеле.

Храм, вернее — кумирня, стоял на окраине города, недалеко от бедняцких кварталов. Валентин не раз проходил мимо этого необычного строения из толстых и прочных бревен. А зайти не решался. Судя по потемневшему дереву, сооружение срублено давно, а строили его искусные мастера: так изящно смотрелась семиярусная пагода. Хозяйственные постройки кумирни и ограда сложены из дикого камня.

Калинин вошел во двор. Осмотрелся. Вплотную к ограде, поросшей зеленым мхом, подступали высокие сосны и белые акации. Деревья росли дружно, нависая шатром над храмом. Поэтому даже в полдень здесь было тенисто, дышалось легко, в воздухе стоял легкий запах сосны. Над кумирней — традиционная, вытянутая в длину крыша. Под четырьмя ее углами подвешены колокольчики. При малейшем дуновении ветерка они мелодично перезванивались. И двор мгновенно оживал: казалось, вот-вот распахнутся ворота. Они всегда открыты для прихожан и путников, проходящих мимо храма. «Интересно, есть ли там сейчас люди?» — подумал Валентин.

Он вошел в помещение. Переждал, пока глаза привыкнут к полумраку, и тогда смог разглядеть внутреннее убранство. Справа и слева вдоль стен горели светильники.

В середине зала рядом с алтарем во всю высоту храма сидел огромный Будда, вырезанный из какого-то пахучего дерева, покрытого лаком. Руки божества лежали на коленях. Огромная голова с бесстрастным лицом чуть-чуть приподнята. Освещенное снизу свечками, божество поражало своей мощью. Любой человек, приходивший в храм со своими земными заботами, казался в сравнении с Буддой ничтожно маленьким.

В храме было тихо, слышно даже, как легко потрескивали свечи. На алтарных столах разместилось множество глиняных, медных, деревянных изваяний, с круглыми животами, улыбающимися лицами, еще несколько неглавных, меньших будд, Будда трехголовый, сидящий на льве... Во мраке храма они производили жутковатое впечатление: было во всем этом что-то страшное, подавляющее человека, поклонявшегося молчаливым идолам. На веревочках и на деревянных полках у стен лежали и висели дощечки, полоски бумаги с молитвами и просьбами. Стояли жертвоприношения: рис, бобы, яйца в маленьких корзиночках. Людей нигде не видно, но пол чисто подметен. Возле столика валялось скомканное маленькое полотенце с темными пятнами. Валентин хотел поднять его, но, услышав шаги, выпрямился: из боковой двери вышел худощавый человек в темном халате с широкими рукавами, подпоясанный веревкой, в маленькой черной шапочке на бритой голове. Видимо, это был настоятель храма. Он молча поднял полотенце и сунул в карман халата. Пристально посмотрев на Валентина, монах сложил на груди руки и согнулся в церемонном поклоне, а затем пригласил к столу, на котором светилась лампа, лежала толстая раскрытая книга. Наверное, это была буддийская библия. Монах жестом предложил Калинину купить молитвенные свечи, пучки ароматических курящихся палочек. Валентин взял одну палочку, понюхал. Она пахла то ли жасмином, то ли сиренью. И весь храм был напитан запахом увядших трав, воска, дерева, курений...

Валентин, ничем не выдавая цели своего прихода, присматривался к помещению, надеясь увидеть какие-нибудь следы присутствия бандитов. Полотенце с темными пятнами не выходило из головы. Заплатив за две свечи, Валентин подождал, пока монах зажжет их.

Настоятель предложил осмотреть храм. В боковой комнате тоже никого не было. «Возможно, монах и ни при чем», — решил Калинин.

Поблагодарив настоятеля и стараясь не стучать подковками сапог о плиты пола кумирни, Валентин вышел во двор. Каково же было его удивление, когда он увидел тут Перепелицу и Телятникова.

— Пришли ставить свечки во спасение? — пошутил Калинин.

— На разведку, — смущенно объяснил Телятников. — Старший сержант надумал, а свечку, — отшутился ефрейтор, — поставлю за ваше здравие...

— Нашел что вспомнить. Не знаете, у хунхузов тогда ничего, кроме сундука и оружия, не обнаружили? — поинтересовался Валентин.

— Да ничего особенного, — вспоминал Борис, — если не считать коробочки с ядом. Еще нашли какие-то записки, может, шифровки, а может, молитвы. Книжечки... В особом отделе разбираются, что к чему. Ну а тут? — Старший сержант вопросительно кивнул на вход в храм.

— Следов бандитов не видно, а так очень любопытно. Вы тоже поглядывайте не только на бога, а и по сторонам.

— Понятно.

Телятников, словно прицеливаясь, цепко оглядывал крышу, вдыхал аромат, струившийся из открытой двери храма:

— Вот и ладно, что никто не помешает нашей экскурсии. Заодно узнаю, какому богу в Китае поклоняются, а то скоро домой уедем.

— Ефрейтор, не рано ли заговорил о демобилизации? Откуда такие вести? Сорока, что ли, на хвосте принесла?

— Сорока не сорока, а солдаты поговаривают об увольнении «стариков». Да и война, судя по всему, скоро кончится.

Валентина ничуть не смутило сообщение Телятникова. В частях подобные новости назывались «солдатским радио». И как ни странно, часто слухи подтверждались. Какими законами психологии или телепатии можно объяснить это явление, никто не знает, но факт остается фактом: «солдатское радио», в отличие от метеослужбы, ошибалось редко.

— Если в ближайшее время двинетесь в Союз, мы со старшим сержантом только порадуемся, — заметил Калинин. — Так ведь, Борис?

— «Старикам» пора домой, — согласился Перепелица. — Теперь и без них управимся. Но пока приказа нет, надо служить, не расхолаживаться. Подсыпали хунхузы из коробочки порошок в колодец — и амба! Не разгадай мы этого, многие навеки в Китае остались бы. Так что слухи слухами, а о враге забывать не имеем права.

— Я и не забываю, — обиделся Телятников.

Стояли пограничники у входа в китайский храм, а говорили о делах своих военных, которые не позволяли им расслабляться ни днем, ни ночью. Так уж устроен солдат — чем бы ни занимался, о службе не забывает.

— Что нового в мангруппе? — поинтересовался Калинин.

— А ты не знаешь? — удивился Перепелица. — Приказали отобрать добровольцев для воздушного десанта на Харбин. Как понимаешь, все пограничники дали согласие. Тогда капитан, чтобы никого не обидеть, отобрал по своему усмотрению сколько было нужно. Отвезли на аэродром. Несколько часов ребята просидели в ожидании самолета. Потом пришла депеша: первый эшелон десанта полностью выполнил боевую задачу, овладел аэродромом в Харбине. Полет отменили.

— Вести и в самом деле хорошие, — порадовался Валентин. — Ну ладно, пойду в штаб, а вы осмотрите храм. Может, что и заметите. А Хренова не встречали?

— Вместе ужинали.

— Увидите, передайте привет, и пускай ко мне зайдет.

— Да, вчера привезли в санчасть раненого телефониста. Недалеко от Хуньчуня проверял линию, у повреждения его и подстерегли...

— Жив?

— Пока живой.

— Дела... Вот что, Борис. В храме я видел тряпку или полотенце с бурыми пятнами, скорей всего, кровяными. Монах не дал разглядеть, убрал. Надо на ус мотать, может, что и прояснится, по-моему, от храма в казармы за городом тайная ниточка тянется.

19

Валентин остановился на перекрестке улиц: дорогу перекрыли противотанковые пушки, двигавшиеся на прицепе у «студебеккеров». Судя по количеству орудий, марш совершал отдельный противотанковый дивизион. За машинами шли орудия среднего калибра.

— Едете куда? — крикнул Калинин расчету, сидящему в кузове.

— Туда! — Артиллерист в телогрейке защитного цвета показал рукой на восток.

Колонна не остановилась, напрасно прождал Валентин. А ему так хотелось поискать среди пушкарей земляков.

В политотделе Валентин застал капитана Гречкина. Занятый работой, тот даже не повернулся на стук двери. В комнате было изрядно накурено. Перед капитаном стояла пепельница, полная окурков и жженых спичек. Калинин, не тревожа Гречкина, потянулся, чтобы опростать пепельницу, и только тогда капитан откинулся устало на спинку стула:

— А-а, это ты...

— Товарищ капитан, помощь нужна?

Гречкин показал на стул:

— Садись. Будешь заполнять наградные листы, внесешь пропущенные данные. — Капитан подал Калинину пачку представлений на отличившихся в схватках с японцами, предупредил: — Держи и будь внимателен.

Предупреждение оказалось не лишним. Большинство наградных были написаны карандашом, не очень разборчиво. Их предстояло оформить по всем правилам, перепечатать на бланках.

Валентин подвинул к себе бумаги. Сверху лежало представление на награждение сержанта Б. М. Родина медалью «За боевые заслуги». Кратко описывался подвиг Бориса. Валентин прочитал представление. И со всеми подробностями вспомнил тот ночной бой... В его памяти Борис продолжал жить и теперь: не мог он смириться с гибелью товарища. Потому и попросил:

— Товарищ капитан, можно не писать «посмертно»?

— Не по инструкции это, — возразил Гречкин.

Валентин еще раз повторил свою просьбу, и капитан согласился:

— Ладно, пусть будет по-твоему.

Гречкин отнес наградные машинистке. Вскоре, дымя папиросой, вернулся. Теперь можно было уточнить услышанное по «солдатскому радио».

— Оперативная сводка о боевых действиях двадцать пятой армии не поступала, товарищ капитан? — задал вопрос Калинин.

— Тебя-то что интересует?

— Когда война кончится?

— Спроси что-нибудь попроще, — засмеялся Гречкин. — Но как я понимаю, — продолжал капитан, — недолго нам ждать осталось. Секрета нет, представитель штаба фронта был в отряде, информировал, что капитуляция японских войск в основном заканчивается.

Калинин внимательно слушал, разглядывая лицо капитана, усталое, с лучиками морщинок под глазами. Он знал Гречкина три года и ни разу не видел его раздраженным, не помнил, чтобы тот повысил голос. За темные волосы, за веселый нрав капитана называли цыганом. Среднего роста, с красивым смуглым лицом, белозубой улыбкой, Гречкин и в самом деле напоминал цыгана. Он и сплясать и спеть под гитару умел. Многие помнили, как на 23 февраля Гречкин лихо отплясывал «цыганочку», а потом «барыню». Особенно нравились ему старинные русские романсы...

— Товарищ капитан!

— Что? Опять вопрос? Слушаю.

— Как думаете, скоро будет демобилизация?

— Смотря кому. Тебе еще служить да служить, брат. А «старики» скоро поедут по домам. Пришла директива — готовить к отправке пять старших возрастов. Ее подписал сам Верховный Главнокомандующий. Командованию предложено: каждому демобилизованному выдать в подарок вещевую и продовольственную посылку. Даже это правительство предусмотрело, — объяснял Гречкин. — А что? Мудрое решение, в тылу поизносились, наголодались. Не велик подарок, а радость в дом принесет.

Вот и не верь после этого «солдатскому радио»!

Вернувшись с пачкой отпечатанных наградных листов, Гречкин попросил:

— Я пока наградные вычитаю, а ты займись, пожалуйста, памятками, распредели по подразделениям.

Из сводки Валентин узнал, что на обширной территории Маньчжурии японские войска повсеместно складывали оружие. Но это вовсе не означало, что враг прекратил борьбу против советских войск. Организовывались диверсии, нападения на воинские гарнизоны, линии связи. Гибли бойцы, командиры. Из Владивостока шли все новые памятки. Они содержали нестареющий призыв — будьте бдительны!

Валентин уже собрался уходить, когда пришел Хренов — праздничный, важный: щеки выбриты до синевы, свежий подворотничок, вычищенные до блеска сапоги.

— Звал? — поинтересовался Иван.

— Приглашал, — протягивая руку для пожатия, признался Калинин. — Вот возьми, настоящие, из щетины. — Он вынул из стола и протянул Ване завернутые в бумагу щетки: одежную и сапожную. — И еще тебе бумажный веер с красавицами.

— За щетки спасибо. А это зачем? — кивнул Хренов на веер.

— Не разговаривай, бери. Приедешь домой, сестре подаришь. Смотри, какой красивый. — Валентин развернул веер. — С этим все. Не забудь газеты и почту передать замполиту или Пидунову. Кого из них застанешь на месте, тому и отдай.

— Чем нагружать памятками, лучше бы газет побольше дал, — пробурчал Хренов. — Мы ведь все-таки кореша, учились вместе, — Хренов добродушно рассмеялся.

20

В храме ничего не обнаружили. Но появился новый объект для наблюдения. Примерно в километре от Хуньчуня располагался бывший военный городок с одноэтажными кирпичными казармами, над каждой возвышалась квадратная труба. При взгляде издалека казалось, что над строениями торчали стволы обгорелых деревьев.

Военный городок, обнесенный кирпичной стеной, занимал площадь в несколько гектаров. Еще недавно в нем стояли два японских пехотных полка. Теперь казармы пустовали, между ними серо поблескивали асфальтированные дорожки, бегущие со всех сторон к просторному плацу с металлической мачтой-флагштоком.

В ближних к центральным воротам казармах стекла в окнах были кое-где выбиты, зияли чернотой, как пустые глазницы. От построек несло нежилым. Лишь воробьи гнездились под крышами.

Помимо казарм в городке были многочисленные склады, убежища, имелась разветвленная канализация. Постоянное наблюдение вести за ними пограничники не могли: людей часто не хватало даже на выполнение ежедневных оперативных заданий. Ограничивались периодическими осмотрами.

Валентин дежурил по штабу, когда раздался звонок из соседнего стрелкового полка.

— Слушаю... — снял он трубку.

— Товарищ дежурный, у нас в роте связи пропали три бойца. Ушли на линию и до сих пор не вернулись.

— Подождите, — перебил Валентин, — запишу.

«В десять утра солдаты вышли на линию в район развилки дорог. В роту не вернулись. Организован поиск. Командир полка просит прислать пограничников с собаками...» Прочитав это донесение, майор Калякин немедленно выслал тревожную группу с розыскной собакой, назначив старшим младшего сержанта Ивана Хренова.

Прибыв на место, Иван решил пройти по линии: так, считал он, можно скорее наткнуться на связистов. У развилки пограничников поджидал командир взвода с красноармейцами. Хренов представился ему, сказал командиру о своем намерении.

— Попытайтесь, — согласился старший лейтенант. — А мы пока проверим линию.

— Времени много прошло, собака может и не взять след. Если бы какую-нибудь вещь хотя бы одного из пропавших дали...

— Это проще простого. Остался носовой платок, обрывки газет, окурки...

— Где? — оживился Хренов.

— Вон у того красного камня.

Немецкая овчарка Рой сразу взяла след и потянула проводника к сопке с одиноким дотом на скате.

Пограничники едва поспевали за собакой. А она, не отрывая носа от земли, уверенно шла по следу. Увидев это, старший лейтенант с бойцами поспешил на помощь. Иногда Хренов останавливался, изучая следы, потом бежал, догоняя наряд. Он уже давно понял, что красноармейцы направились к доту не по своей воле: на песке разглядел следы чужих ботинок. И чем ближе подходил Иван к этому месту, тем сильнее становилась тревога.

— Приготовить оружие! — скомандовал старший лейтенант. — Рассредоточиться! Будьте предельно внимательны!

Взяв собаку на короткий поводок, проводник осторожно подошел к доту. Из-за раскрытой, покореженной взрывом стальной двери дохнуло холодом и сыростью. Внутрь вели крутые бетонные ступеньки, мокрые от воды, сочившейся со стен.

— Разрешите проверить, что там? — обращаясь к младшему сержанту, кивнул Максимов на дверь.

— Давай, — согласился Хренов. — Спустишься вместе с проводником.

Через несколько минут из дота донесся лай.

— Что-то собака нашла, — объяснил Иван старшему лейтенанту.

Но тут же послышался торопливый стук сапог. Хренов заглянул вниз и увидел, что по лестнице взбегал Максимов.

— Там... Там... — сказал он, с трудом разжимая побелевшие губы.

— Ну чего там? Успокойся, объясни толком! — спокойно проговорил Хренов.

— Красноармейцы... убитые, истерзанные...

Раздетые по пояс, с заломленными назад и связанными руками, обезображенными лицами, три связиста лежали на полу под амбразурой. У всех были обрезаны уши, на лице и на теле — множество колотых и ножевых ран. Судя по всему, палачи измывались над еще живыми людьми. Командир взвода и его бойцы с трудом опознали своих товарищей.

— Звери! — простонал Хренов. Такого он еще не видел.

Командир взвода с бойцами остались в доте. А Хренов и проводник с Роем снова отправились осматривать местность.

Собака взяла след. Сначала она привела к храму, но там никого не было.

— Ищи, друг, ищи! — торопил Хренов проводника. Мы на верном пути.

И он не ошибся. Рой потянул увереннее, пограничники едва поспевали за ним. Теперь следы повели к военному городку. «Вот они где!» — торжествовал Хренов.

У западных ворот овчарка растерянно остановилась и виновато заскулила. Метнулась в сторону, стараясь отыскать потерянный след. Однако все было напрасно: видимо, след обработали пахучим веществом, взять его овчарка не могла. Более трех часов ходила по городку поисковая группа, но так ничего и не обнаружила.

Начальнику отряда майор Калякин доложил:

— Группа Хренова в городке не нашла диверсантов, хотя следы ведут туда.

— Вплотную займитесь городком, товарищ майор, — приказал Рабинович.

* * *

Чего только не рассказывали об этом городке. Слухи слухами, но толком пока никто не знал, где же скрываются диверсанты. Видимо, у самураев имелись надежные тайники-схроны: не на крыльях же они улетали от поисковых групп и розыскных собак.

И все же диверсантов предстояло найти. Старший сержант Борис Перепелица со своей тревожной группой вызвался выследить их. Он понимал, что дело нелегкое, но надеялся справиться с ним. Борис был опытным следопытом. Осенью сорок первого должен был уволиться в запас, но началась война, и Борис остался на заставе.

— Раз нужно стране — будем служить столько, сколько потребуется, — сказал он просто, но предельно ясно. И служил верой и правдой.

Как-то в политотделе Перепелица столкнулся с Калининым.

— Вот пришел к капитану Гречкину, — объяснил старший сержант.

— Нет его, но должен быть с минуты на минуту. Подожди, — предложил Валентин. — С чем пришел, если не секрет?

— Есть у меня идея по уничтожению диверсантов.

— Многие уже пытались, но пока безрезультатно, — усомнился Калинин.

— Сегодня видел, как трое неизвестных от храма прошли в военный городок и, по-моему, не через ворота. Перехватим на выходе из городка, — решительно тряхнул головой Борис. — Я рассказал о своем плане лейтенанту Кузину, он одобрил. — Перепелица вытащил платок, вытер лицо. — А капитан Ручкин на месте, не знаешь?

— Зачем это вдруг начальник арттехснабжения понадобился?

— Гранаты нужны позарез. — Перепелица встал со стула, попросил Калинина: — Поможешь?

— Постараюсь.

Пришел Гречкин. Заметив старшего сержанта, шагнул навстречу:

— Ко мне? Заходите.

Проводив его взглядом, Калинин подумал: «Если Перепелица берется за дело, то наверняка доведет до конца».

Спустя четверть часа старший сержант вышел из кабинета. Прощаясь, Калинин пожал ему руку, пожелал ни пуха, ни пера. Понимал: рискованное дело задумал Борис.

Между тем Перепелица времени даром не терял. Стремясь получше изучить прилегающую местность, казармы и другие строения, Борис вместе с лейтенантом Кузиным и пятью автоматчиками пришел в городок.

— Если не возражаете, товарищ лейтенант, — предложил Перепелица, — обойду постройки, стоящие слева от главной дороги, вы возьмите на себя правые казармы, а выходы осмотрим вместе. В городок можно попасть только через центральные, северные и западные ворота.

— План принимаю, — одобрил Кузин.

С бойцами Борис направился к котельной. Оставив автоматчика у дверей, спустились вниз. Всюду — на ступеньках, на котлах — лежал толстый слой пыли. На полу валялись лопаты, ломы, крюки...

— Посмотрим, что здесь? — предложил Перепелица, подойдя к дверце в стене котельной.

Он потянул за ручку — ржавые петли, нарушая тишину, тоскливо скрипнули. За дверью оказалась тесная комнатушка с каким-то рваньем в углу, циновками. Скорей всего, здесь отдыхали кочегары. Но, видимо, давно уже никто сюда не приходил: на всем лежала печать запустения.

Поднялись наверх. Немного не доходя до канализационного люка, Борис знаком попросил бойцов остановиться, сам же лег на землю и приложил ухо к крышке. Ни один звук не долетал из колодца.

— Держите оружие наготове, — распорядился старший сержант, заметив, что бойцы очень уж спокойно наблюдают за его действиями.

Так же внимательно осмотрели несколько казарм, склады. Потом направились к северному выходу, где их поджидал лейтенант Кузин.

— Ну как, старший сержант, обнаружили что-нибудь? — с надеждой спросил тот.

— Ничего нового доложить не могу.

Однако неудача не обескуражила Перепелицу. «Если люди навещают казармы, они не могут не оставить следов», — считал Борис.

— Товарищ лейтенант, может, стоит пройти вдоль стены? — предложил старший сержант.

— Давайте.

Высокая кирпичная стена отгораживала казармы от внешнего мира. В городок можно было попасть только через ворота. «Проверим и это», — решил Борис. Он шел следом за Кузиным, цепко подмечая расположение строений, планировку улиц, подходы к воротам. У тыльной стены Борис внезапно остановился: к забору вела узенькая тропка. Подойдя вплотную к стене, он обнаружил тщательно заделанное кирпичом и присыпанное землей отверстие.

— Товарищ лейтенант, — позвал Перепелица, — в стене лаз. Вон валяется свечка монастырская, видно, выпала из кармана, когда перелезали.

Кирпичи в этом месте были не заделаны, а только вставлены. Кто-то регулярно пользовался лазом.

...Уничтожить диверсантов поручили оперативной группе под командованием лейтенанта Кузина. В нее включили и Бориса Перепелицу с девятью пограничниками и ручным пулеметом.

К операции готовились основательно, хотя времени было в обрез. Ближайшим помощником лейтенанта стал Перепелица.

— Не мне вас учить, что не должно быть никаких послаблений в занятиях с бойцами, — сказал лейтенант старшему сержанту. — Переползания, метание гранат, сигналы взаимодействия, — в общем, тренироваться до седьмого пота.

— Когда можно приступать к занятиям?

— Немедленно. Но прежде проверьте оружие, выдайте каждому по четыре гранаты.

* * *

Вечером Кузин со своей группой отправился к северным воротам. А Перепелица повел бойцов к лазу. Попробуй определи, каким маршрутом пойдут диверсанты и пойдут ли они вообще этой ночью. Но могли ведь и пойти. Тогда — бой, поэтому многое надо предусмотреть.

Сливаясь с кустарником и деревьями, пограничники в маскировочных костюмах тихо шли за старшим сержантом. Трава почти полностью скрывала бойцов. Перепелица остановил группу довольно далеко от лаза. Отсюда была видна часть стены и западные ворота. Старший сержант сейчас походил на азартного охотника, выслеживающего хищного зверя. И замысел всей операции можно было сравнить с облавой на волков. Вместо флажков была стена, на вероятных проходах стояли меткие стрелки.

Расположив бойцов вокруг лаза дугой, Перепелица позвал Телятникова:

— Товарищ ефрейтор, вместе с ручным пулеметчиком и автоматчиком отправляйтесь к центральному входу. — Им поручалась роль загонщиков. — Как и договорились, — напомнил Борис, — с наступлением темноты начинайте патрулировать. Побольше шумите. Если диверсанты в городке, они попытаются незаметно уйти, скорее всего, через лаз в стене. Обнаружите — открывайте огонь без предупреждения.

Придирчиво осмотрев снаряжение товарищей, Телятников махнул рукой:

— За мной шагом марш!

Приближалась ночь, с запада наползали тучи. Где-то за Хуньчунем гремел гром, и не успели стихнуть его раскаты, как начался дождь. «Не повезло», — поежился Перепелица. На дворе август, а погода почти осенняя, ненастная. От туч, плывущих над самой землей, темнота становилась гуще. Очертания казарм расплывались. Заглушая другие звуки, зашумели под порывами ветра деревья. В такую погоду диверсанты могли прошмыгнуть незамеченными. «Может, переместить наряд ближе к стене?» — прикидывал Перепелица. Ни Телятникова, ни Кузина он уже не успеет предупредить: не разыщешь их по такой погоде, да и небезопасно это. Прикрывая лицо от ветра, Борис обошел пограничников, уточнил ориентиры для наблюдения, напомнил сигналы взаимодействия, порядок применения гранат, другого оружия.

— Нужно и в темноте точно сработать, — поглядывая в сторону городка, говорил старший сержант. — Так, Максимов? — повернулся он к худощавому пограничнику.

— Пусть только появятся, угостим их огоньком, — поглаживая автомат, ответил боец.

Перепелица по себе знал: в трудном наряде, тем более перед боем, даже обычные слова снимают нервное напряжение. А это немало для успеха. Так уж человек устроен: плохо, если со своими мыслями перед боем останется один на один. И старший сержант помогал товарищам обрести уверенность.

Не спуская глаз с едва заметных в темноте казарм, Борис обошел позицию, залег в центре наряда.

— Теперь — выдержка и терпение, — повернулся он к товарищам.

По плащ-палаткам монотонно стучали капли. Парусина, намокая, вставала на спине колом. Вода с капюшона сбегала за воротник. Но пограничники не шевелились, чутко прислушивались к ночным звукам. Однако ничего, кроме гула пролетающего самолета, не улавливали. И все же они не верили тишине, знали, как ненадежна она ночью.

Дождь стал стихать, и Борис с облегчением вздохнул: видимость и слышимость улучшились.

Со стороны военного городка донеслись голоса. Перепелица затаил дыхание, пытаясь понять, на каком языке говорили у стены.

— По-русски шпарят, — шепнул Максимов.

— Наряд Телятникова, — подтвердил Перепелица.

И точно: ефрейтор Телятников с группой, выполняя приказ, не маскируясь, ходил от казармы к казарме.

Но вот голоса в городке стихли: видимо, Телятников снова повернул к главным воротам. «Подождем до рассвета, — решил Борис, — развиднеется — тогда и снимемся».

Небо чуть посерело, и старший сержант заметил движение у стены. Скоро все услышали, как упало что-то тяжелое: скорей всего, кирпич, выбитый из лаза. Перепелица подал условный сигнал, дважды стукнув по прикладу. Это означало: «Усилить наблюдение!» Теперь пограничники чутко следили за тем, что происходило в городке.

Один за другим неизвестные выбрались через лаз и кучкой остановились, переговариваясь.

«Теперь посмотрим, кто кого», — сказал сам себе Перепелица. Диверсанты постояли еще немного, видимо, решая, куда идти дальше. Потом один из них, наверное старший, поднял руку. Остальные быстро построились ему в затылок и двинулись в сторону пограничников.

Считанные метры отделяли их от всех. Руки бойцов сильнее сжали оружие. Чтобы не обстрелять наряд Телятникова, который вот-вот должен был подойти к лазу, Перепелица приказал из автоматов и винтовок огня пока не открывать, а приготовить к бою гранаты. «Только бы не изменила выдержка», — подумал старший сержант.

Уже отчетливо слышались осторожные шаги. И вот пограничники увидели диверсантов, как бы скользящих над высокой травой. Их было семеро. Не ожидая засады, привычным путем они пробирались на очередную диверсию. Матово поблескивало оружие.

Хоть это было и рискованно, но Борис решил остановить их внезапным окликом. Он залег чуть в стороне от всех, ближе к тропе, по которой должны были пройти японцы.

От громкого приказа: «Стой! Руки вверх!» японцы шарахнулись в сторону. Один из них налетел на Максимова. Пограничник не растерялся, стремительно вскочил с земли, перекинул ППШ в воздухе, ловко перехватил его за ствол и, как дубинкой, прикладом ударил японца. Тот свалился на траву.

Опомнившись, диверсанты открыли огонь по старшему сержанту. Но — неудачно. Он укрылся за камнями и, переждав немного, бросил гранату. Она оглушительно ахнула, осветив забор. Японцы попадали на землю, однако стрельбы не прекратили. Перепелица хотел было подняться, чтобы приблизиться к бойцам, но над головой провизжали осколки от разорвавшейся вражеской гранаты. Борис прижался к земле, а чуть погодя скомандовал:

— Зарядить гранаты! Огонь!

От взрывов дрогнула земля, красноватое, дымное пламя взметнулось к небу, высветив кирпичный забор. Не давая японцам опомниться, Перепелица повторил команду:

— Гранатами огонь!

Карманная артиллерия помогла, огонь противника стал стихать. Но старший сержант решил вперед не идти, а дождаться рассвета, тщательно осмотреть местность.

— Так будет вернее, — объяснил он бойцам. — Сейчас не видно ни черта, легко схлопотать пулю, диверсанты только и ждут, когда мы оплошаем.

Однако удержать бойцов на месте теперь было нелегко. Максимов, надев браслет на руки оглушенному диверсанту, вынул сигарету, чиркнул спичкой.

— Отставить! — приказал Перепелица, не переставая вести наблюдение.

Стрельба хоть и прекратилась, но рассмотреть, что делалось впереди, не удавалось. «Неужели уложили всех?» — гадал Перепелица. Но как бы там ни было, знал: расслабляться рано. Служба на границе приучила его к осторожности, и он не изменял этой своей привычке.

Набежал ветерок, зашелестела трава. Небо заалело, из-за горбатой сопки показалось солнце, почти такое же красное, каким его изображают японцы на своем флаге. Четче обозначились очертания окружающих предметов. Но видимость улучшилась ненадолго. Густой туман снова затянул белой пеленой и стену, и казарму. Перепелица нетерпеливо посмотрел на часы:

— Максимов, охраняйте пленного! Остальным осмотреть местность!

Первого убитого — рослого унтер-офицера с рыжей щетиной на подбородке, в высоких обмотках и коричневых ботинках — обнаружили неподалеку, в траве. Он лежал на правом боку, вытянув вперед руки. Ниже левого кармана на его кителе темнело кровавое пятно. Перепелица нагнулся, осмотрел убитого: судя по всему, в него попал осколок. Но погиб унтер-офицер не от осколка — он покончил с собой, выстрелив в ухо. Пистолет валялся тут же, под скрюченной ладонью. Ближе к стене пограничники увидели еще одного японца. Он тоже был мертв.

— Трое, — удивился Перепелица. — А шло семеро... Где же остальные?

Решили еще раз осмотреть местность.

— Идите скорей сюда! Следы! — позвал один из бойцов.

— Точно, — разглядывая полосы на траве, согласился Перепелица. Потрогал черное пятно на подорожнике — палец окрасился. — Кровь! Свежая, волокли раненого...

По следам прошли около сотни метров — японцев нигде не было видно. А следы потерялись на дороге, у которой позднее старший сержант Перепелица встретился с лейтенантом Кузиным. Из тумана вынырнула и группа Телятникова. Теперь все были в сборе. В стороне стояли Максимов и пленный.

Приложив руку к пилотке, Перепелица доложил лейтенанту обстановку. Потом спросил:

— Мимо вас не пробегали самураи?

— Могли только пролететь, но крыльев даже у смертников, сами знаете, нет.

Стараясь припомнить детали схватки, старший сержант морщил лоб, недовольно сопел:

— Куда все-таки могли деться еще четверо бандитов? Чего-то я недоглядел, — ругал он себя.

— Не сокрушайтесь, — понимающе успокоил Кузин. — Противник своей цели не добился, а вы еще и пленного взяли.

— Так-то оно так, — согласился Перепелица. — Но куда все-таки сковались те четверо?

Нередко так бывает: стараешься все предусмотреть, тщательно готовишься к выполнению задуманного, но в последний момент обнаруживаешь, что недоучел какую-то мелочь, и она становится причиной неудачи.

Перепелица по опыту знал, как важно заранее все взвесить, наметить несколько вариантов решения боевой задачи, и все же на этот раз допустил ошибку. Необходимо было расположить наряд по обеим сторонам тропы, а диверсантов подпустить ближе и только после этого приступить к задержанию. Тогда бы и те четверо не ушли.

Как потом выяснилось, оставшиеся в живых диверсанты присоединились к другой бандитской группе.

Вскоре после этой схватки капитан Гречкин вызвал Калинина и подал наградной лист на старшего сержанта Бориса Ивановича Перепелицу. Пидунов представлял Бориса к ордену Красной Звезды.

— Уточните его год рождения, образование, каким военкоматом призывался, — попросил Гречкин. — Сделайте быстро, чтобы успеть в приказ.

Калинин разыскал Бориса, узнал все, что нужно, а заодно и поздравил.

— Когда наградят, тогда и поздравлять будешь, — ответил Перепелица. Но при этом не скрывал радости. На всякий случай переспросил: — А ты ничего не напутал?

— Зачем бы тебя разыскивал? Конечно, наградят.

Широкое лицо Перепелицы расплылось в улыбке:

— Спасибо за добрую весть. Зайдем в канцелярию, кое-что покажу. — И потянул Калинина за собой.

На столе Валентин увидел японский флаг из тончайшего шелка, белые костяные коробочки, медали, нож...

— На флаге написана клятва смертников, — пояснил Перепелица, указывая на иероглифы. — В коробочках — яд, в тряпке — деньги. Медаль и оружие ты уже видел. Этот нож дарю за хорошую новость.

— Он протянул Валентину небольшой кинжал с изогнутым лезвием и белой костяной рукояткой.

— Да, — без всякого перехода сказал Борис, — Хренов в Лохутань с ребятами выехал к лейтенанту Говорунову.