1
Восьмого августа сорок пятого года утренние наряды на границу не высылались. Перед обедом личный состав заставы собрали в ленинской комнате. Комендант погранкомендатуры, худощавый, черноволосый майор с усталыми глазами, попросил внимания и сказал в наступившей тишине:
— Товарищи пограничники, я оглашу документ чрезвычайной важности.
Неторопливо, глуховатым голосом, четко выговаривая каждое слово, он начал читать заявление Советского правительства о вступлении СССР в войну с Японией. Прочитав документ, майор внимательно оглядел воинов, привычным движением одернул гимнастерку, встал по стойке «смирно».
— Слушайте приказ! — произнес комендант, и пограничники замерли. — Вашей заставе приказываю: захватить японский погранполицейский пост, нарушить проводную связь с Данжуженским японским укрепрайоном и обеспечить переход через границу передовых отрядов Советской Армии... Командиром отряда захвата назначаю начальника заставы старшего лейтенанта Андросова. Вы его знаете, и знаете лучше меня. — Комендант повернулся к начальнику заставы. — Надеюсь, товарищ старший лейтенант, оправдаете доверие командования.
Митинг возник стихийно. Люди почувствовали потребность поделиться мыслями, овладевшими ими в эти минуты.
Первым взял слово младший сержант Петр Овчинников, небольшого роста, худощавый, в выгоревшей гимнастерке. Он шагнул к столу, за которым сидели командиры, повернулся лицом к товарищам и, прежде чем заговорить, смущенно улыбнулся, как бы извиняясь за свою смелость.
— Сам я из Сибири. Там родился и жил. Батя с братухой не вернулись домой с войны. Сколько на ней людей полегло — даже и не сосчитать! Так вот, пока самураи не начали новой войны, надо поскорее кончать с ними. У советских людей к самураям давний счет. Поэтому, товарищ майор... — Петр секунду помолчал, а потом попросил: — Доверьте мне первым пойти на сопредельную сторону.
— Спасибо! — поблагодарил майор, чуть привстав с места.
Слова Овчинникова задели за живое всех.
Руку поднял спокойный, круглолицый ефрейтор.
— Ефрейтор Василий Лященко, — объявил комендант.
— Говорить много не буду. Овчинников уже высказал наше мнение. Товарищ майор, передайте начальнику отряда, что мы готовы к бою и звания хасанцев не посрамим. У меня все! — Лященко взволнованно провел рукой по коротко остриженным волосам и сел на место.
Другие бойцы шумно поддержали младшего сержанта и ефрейтора. «Боевой приказ выполним!» — говорили они. Андросову приятно было узнавать все новое и новое о людях, которых через несколько часов поведет в бой. Хотя сам он еще смутно представлял, как все произойдет, но не сомневался: приказ застава выполнит. Подчиненные верили ему, а это главное.
Митинг закончился.
Для успеха операции надо было знать противника. Андросов знал его неплохо. Пограничные наряды, которые он высылал, многие месяцы наблюдали за японским постом. Приезжала ли на пост повозка, велосипедист или автомашина — все фиксировалось начальником заставы, изучалось и учитывалось при составлении плана охраны границы. Особенно следили за выходом на сопредельной стороне людей к границе. Не так давно наряд сержанта Родина задержал нарушителя. Андросов точно знал, по какой дороге приходит смена гарнизону, когда меняются офицеры на посту, в какие часы обедают, ужинают...
— Действуйте, товарищ старший лейтенант, — распорядился майор.
— Внимание, товарищи! Объявляю состав групп. — Старший лейтенант назвал фамилии. — Командирам отделений проверить оружие, обувь, обмундирование каждого пограничника. Личные документы сдать старшине.
Андросов с майором прошли в канцелярию, чтобы еще раз уточнить план действий, сверить по карте маршрут движения отряда захвата.
— Начнем. — И комендант склонился над картой.
Начальник заставы четко повторил порядок действия отряда захвата.
— Вроде все предусмотрели, — выслушав Андросова, подытожил майор. — Готовьте людей.
Старший лейтенант сам проверил пулеметы, противотанковые ружья. Проходя по казарме, с удовлетворением отметил, как спокойно и деловито пограничники готовятся к бою.
— Старшина! — окликнул начальник заставы высокого старшего сержанта.
— Слушаю, товарищ старший лейтенант.
— Выдали боеприпасы?
— Штурмовые группы полностью получили патроны, гранаты, сигнальные ракеты, индивидуальные пакеты. Саперам выдал взрывчатку, шнур, ножницы.
— Молодец, старшина! Вижу, времени даром не теряли. Но еще раз проверьте, где у бойцов хранятся запалы к гранатам, чтобы всегда были под рукой. Действуйте!
Затем — разговор с пулеметчиками.
— Сколько магазинов снарядили? — поинтересовался старший лейтенант.
— По два на пулемет.
— Этого хватит от силы на тридцать минут хорошего боя, — прикинул Андросов. — Старшина, выдайте дополнительно еще по два магазина.
В ночь на девятое августа отряд захвата вышел в исходный район. Лил дождь, и это было на руку пограничникам. Чутко прислушивался Андросов к звукам, доносившимся с той стороны. На японском посту мигнул огонек. Андросов посмотрел на циферблат часов — время еще есть, пусть бойцы осмотрятся. А они ждали, что скажет начальник заставы.
— На сопредельную пойдем колонной по одному. Родин, Инаев, с вами еще пять человек — головной дозор. Старшим назначаю сержанта Родина. Готовы? Сейчас вместе с саперами и ручным пулеметчиком пойдете по тропе, прикрывая главные силы. Более чем на пятьдесят метров не отрывайтесь. Нас подождете у ручья. Вперед!
Через несколько секунд пограничники скрылись в темноте.
Андросов скомандовал остальным:
— За мной! — Встал во главе колонны и повел отряд.
Шли по тропе, которую старший лейтенант долго и тщательно изучал с наблюдательного пункта. Осторожно обходя камни и кусты, отряд спустился в овраг, заросший кустарником.
Выслушав доклад старшего головного дозора Родина, Андросов распорядился:
— Чтобы не напороться на мины и не сбиться с маршрута, пойдем вдоль ручья.
Пограничники вышли к берегу точно напротив японского погранично-полицейского поста. Стояла тревожная тишина, нарушаемая лишь каким-то неясным звоном. За спиной Андросов слышал порывистое дыхание бойцов. Уловив дребезжание, бойцы прижимались к земле, замирали. Потом опять становилось тихо, после — снова звон. Андросов подал сигнал: «Лежать!» А сам пополз вперед, туда, откуда доносились таинственные звуки. Неожиданно отдернул руку — она коснулась проволочного заграждения. Осторожно отвел проволоку — звякнуло. Приглядевшись, увидел привязанные к колючей проволоке консервные банки. Их бряцание и слышали пограничники. Андросов вернулся к своим, подозвал Родина:
— Двигайтесь осторожно. С тыла закроете выход с поста. Для этого перекроете дорогу и подорвете три телеграфных столба. Ваши взрывы будут сигналом к действиям. Ни один самурай не должен уйти. Спешите, скоро рассвет!
Родин увел своих бойцов. Оставшиеся изготовились к бою.
— Овчинников! — позвал начальник заставы. — С Лященко проникнете к казарме и бросите в окна гранаты! После этого держите под обстрелом выход. Задача ясна?
— Все понятно.
Андросов отыскал в темноте пулеметчиков.
— Займите огневые позиции на правом фланге. Огонь открывать самостоятельно. Где петеэровцы?
— Слушаем вас, товарищ старший лейтенант, — откликнулся один из бойцов.
— Расположитесь вон на том бугорке, метрах в двадцати отсюда. Если японцы укроются в блокгаузе, постарайтесь подавить огневую точку! Команды не ждите, действуйте по обстановке. Вперед! Саперы, ко мне! — позвал Андросов. И когда те подползли, приказал: — Пора делать проход в проволочном заборе, но так, чтобы ни одна душа не услыхала.
Близкий удар грома заглушил его голос. Ярко сверкнула молния, и пограничники увидели приземистую казарму. Залаяла собака. Андросову показалось, что их заметили, и уже хотел поднять бойцов в атаку. Однако на вражеском посту по-прежнему было спокойно. Пока ничто не предвещало опасности.
— Как настроение? — нагнулся Андросов к Петру Овчинникову.
— Товарищ старший лейтенант, пора бы...
— Уже скоро...
Но группа прикрытия не подавала сигнала, и никто не мог сказать, что там происходит: удалось ли выйти в назначенное место? А если вышли, то почему медлят?..
Три гулких, раскатистых взрыва громыхнули один за другим. Ночную тишину прорезала трассирующая пулеметная очередь. Ухнул винтовочный выстрел.
— Зарядить гранаты! За мной! — скомандовал Андросов.
Пограничники дружно поднялись в атаку. Обгоняя начальника заставы, вперед вырвались младший сержант Овчинников и ефрейтор Лященко. Под прикрытием пулеметного огня им удалось прорваться к казарме. Держа в левой руке ППШ, а в правой противотанковую гранату, Овчинников выбрал окно в качестве цели, но японцы уже опомнились и повели ответную стрельбу. Пулеметная дробь заставила пригнуться младшего сержанта, но через мгновение он уже опять бежал к казарме. От него ни на шаг не отставал Лященко. Миновав скользкий от дождя мощеный двор, приблизились к темному приземистому зданию и швырнули в окна гранаты.
— Ложись! — крикнул Овчинников напарнику и сам бросился на землю.
От мощных взрывов казарму встряхнуло, градом посыпались стекла. Из окна полыхнуло пламя.
В свете пожара видно было, как по двору метались вражеские солдаты. Несколько человек через запасной ход побежали к огневым точкам. Далеко за казармой слышалась стрельба. Андросов понял: пограничники из группы Родина перекрыли дорогу.
Японец с винтовкой в руке, в шинели, наброшенной прямо на нижнее белье, буквально наткнулся на Овчинникова, но выстрелить не успел: младший сержант выбил винтовку из его рук.
— Побудь с пленным, а я побегу к ребятам, — приказал Овчинников ефрейтору Лященко.
С первых минут боя, используя растерянность вражеского гарнизона, пограничники завладели инициативой. Они уже замыкали кольцо, когда с фланга открыл огонь вражеский пулемет.
Андросов понял: отряду угрожает серьезная опасность.
— Обстрелять! — приказал он бронебойщикам.
Но даже мощные бронебойные пули не могли пробить прочные стены сооружения. Что делать?
Ближе всех к вражеской огневой точке находился младший сержант Овчинников. Пулеметчик бил длинными очередями. Бойцы залегли. Андросову казалось, что в амбразуре клокотал расплавленный металл, который вот-вот зальет все живое. Его надо остановить, и как можно быстрее, иначе атака захлебнется.
Овчинников, решив уничтожить огневую точку гранатой, пригнулся и стал обходить пулемет сбоку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как почувствовал удар в ногу. Боль пришла позже, острая, надсадная. Мимо Петра уже бежали бойцы.
— Назад! Стойте! — закричал младший сержант, но его не услышали, а может, не поняли.
И тогда, чтобы спасти товарищей, Овчинников, превозмогая боль, устремился к огневой точке. Андросов видел, как младший сержант замахнулся гранатой, но в это время вторая пуля угодила в него. Овчинников упал, однако, собрав последние силы, навалился на амбразуру. Все случилось так быстро, что Андросов не сразу понял, как это произошло.
Еще дважды ахнув, пулемет затих. Пограничники кинулись в атаку.
— Быстрей! — торопил Андросов. Нужно было успеть подготовиться к отражению возможных контратак противника.
Срезав автоматной очередью вражеских пулеметчиков, пытавшихся вырваться из блокгауза, старший лейтенант подбежал к Овчинникову. Поднял на руки безжизненное тело, отнес его в тихое место, куда почти не долетали пули, бережно положил на землю и накрыл плащ-палаткой. «Не уберегли парня, — вздохнул Андросов. — Остальных бы сохранить».
А рядом кипел бой. Туда и поспешил старший лейтенант.
Лишь к рассвету стих бой. После того как оседлали главными силами дорогу, ведущую к укрепленному району, Андросов приказал:
— Сержант Родин, возьмите с собой пятерых бойцов и постройте пленных на плацу. Пусть санинструктор сделает перевязки раненым — нашим и пленным.
Андросов выпустил в сереющее небо три зеленые ракеты. Они означали: «Путь свободен!». По этому сигналу танковый полк с десантом на борту, выделенный в передовой отряд, усиленный самоходками и саперами, устремился к дороге, которую удерживали пограничники. Танки легко подламывали под себя тонкие дубки и, разбрасывая гусеницами липкую грязь, спускались по косогору в долину. (Позже они пошли в обход Данжуженского укрепрайона.)
Сверкнули зарницы, послышались сердитые раскаты грома. Но Андросов быстро понял: это не гроза, это били тяжелые батареи. Следом за танками пошли в наступление стрелковые полки.
С рассветом у пограничников появились новые заботы: надо было отконвоировать пленных, отправить в госпиталь раненых, а потом, вернувшись на заставу, заступить в дозор. Но никакие заботы не могли затмить радости первой победы. Бойцы с нескрываемым любопытством рассматривали пленных, трофейное оружие. И только гибель товарища омрачала начавшийся день.
Вместе с несколькими бойцами Андросов подошел к месту, где оставил Петра Овчинникова.
— Надо сделать носилки, отнести младшего сержанта на заставу и похоронить со всеми почестями.
— Соорудим в один момент, — ответил ефрейтор Лященко.
И отступил, отыскивая взглядом саперов.
— Пошли, ребята, — сказал тихо и повел бойцов к молодым дубкам.
Срубленные жерди зачистили, натянули на них плащ-накидку и осторожно, словно боясь разбудить, положили на носилки младшего сержанта. Когда скорбная процессия приблизилась к заставе, тучи снова заволокли небо, зачастил дождь. Казалось, сама природа оплакивала Петю Овчинникова.
Его хоронили на холме, недалеко от заставы. У свежевырытой могилы выстроились пограничники. В немногих словах вспомнили, каким хорошим парнем был Петр. Товарищем добрым, солдатом храбрым.
Усиленный эхом, прогремел троекратный ружейный залп — последняя почесть погибшему. На могильный холм саперы поставили деревянную пирамидку с красной пятиконечной звездочкой наверху.
Пройдет немного времени, и заставе, на которой служил младший сержант Петр Овчинников, по просьбе пограничников присвоят его имя.
2
Помощник начальника заставы сержант Калинин в первых боях с самураями не участвовал. Седьмого августа его откомандировали в Москву на учебу в пограничное училище. О начале войны с Японией Валентин узнал в Спасске-Дальнем, по пути в столицу. Выбежал на станции на продовольственный пункт, а у репродуктора люди толпятся. Остановился и сразу узнал голос Левитана, читавшего заявление Советского правительства. Стоявший рядом высокий пожилой мужчина в гимнастерке без погон и с пустым рукавом, заправленным под солдатский ремень, посмотрел на Калинина сверху вниз:
— Ну что, сержант, дадим самураям прикурить?
И сразу все заговорили, комментируя услышанное:
— Скорее бы покончить с проклятой войной.
— Вишь, американцы на поверку жидки оказались, помощи у нас запросили. Воевать — это им не тушенку жрать.
— Разбили германца, не устоит и японец против нашей Советской Армии. Согласен, сержант? — не унимался инвалид.
— Коль приказано, мы готовы.
— Правильно!
Среди тех, кто стоял у репродуктора, только Валентин был в военной форме. И поэтому, говоря о Советской Армии, все, естественно, обращались к нему персонально. Под пытливыми взглядами взволнованных людей Калинин понял всю нелепость отъезда в Москву. В сорок втором, когда он рвался на фронт, его направили на другой конец страны, во Владивосток. А теперь, когда начались боевые действия в Приморье, опять едет за тысячи километров от фронта. Вроде как убегает от войны. А долг? А совесть? Что он успел сделать в свои двадцать лет? Что скажет товарищам? Отцу, матери, сестрам? Как объяснит им, что в том, что произошло, его вины нет? «Собственно, зачем объяснять? Нужно просто вернуться назад», — решил Калинин.
— Ничего, браток, воюй легко, а за нас в тылу не волнуйтесь. Чем можем — всегда поддержим родную армию, — спокойно сказал мужчина в гимнастерке.
— Спасибо, отец, — с благодарностью посмотрел на него Валентин. — Я пойду.
Калинин торопливо вбежал в вагон, схватил с полки вещевой мешок, перекинул через руку шинель и побежал к выходу, едва не сбив с ног проводницу.
— Вот оглашенный! Куда ты? Уже отправление дали! — прокричала женщина.
Но Валентин не слыхал ее, стремительно выскочил на платформу.
На вторые сутки Калинин снова был в Посьете, где размещался штаб отряда. На станции и после, по пути в городок, Валентин видел много танков, зенитных пушек, задравших в небо стволы. Невдалеке белели палатки полевого госпиталя. Валентин не мог понять, откуда все это появилось за такое короткое время. Миновав КПП, прошел прямо к столовой.
— А ты откуда появился? — окликнул его заведующий столовой старшина Сукач.
— Считай, из Москвы...
— Значит, ничего еще не знаешь...
Петр Андреевич завел Калинина в свою крохотную канцелярию. Закурил сам, предложил папиросу Валентину, посмотрел на него внимательно, с одобрением.
— Правильно, что вернулся. Тут такие дела начались!
От Сукача Валентин впервые и услышал о боевых действиях пограничников, о гибели Петра Овчинникова, которого хорошо знал.
Вернувшись в отряд, Калинин сразу успокоился: снова он среди своих.
— Ты посиди, а я схожу на кухню, принесу поесть, а то до обеда долго еще.
Вскоре открылась дверь и вошел старшина, бережно неся в руках тарелки: на одной лежали кусок сала, тушенка, на другой — хлеб со свежим огурцом.
— Рубай. — И присел рядом на табурет. — А теперь куда?
— Пойду в штаб к капитану Власову, попрошусь в мангруппу{1}, если еще не ушла.
Сукач повернулся к окну. Валентин встал рядом и увидел, как, оставляя позади бурун, в бухту входили пограничные катера.
— На море пограничники-моряки тоже воюют вовсю, — заметил Сукач. — Слышал, потопили вражескую подлодку.
Чуть зарываясь в легкую волну, быстроходные катера, следовавшие в кильватерной колонне, приближались к берегу.
— Ну, я пошел... — сказал Калинин и шагнул к двери. Дорога была та и не та. Она стала тревожнее, суровее.
Везде стояли часовые, парами ходили патрульные.
Как всегда, начальник отделения кадров капитан Власов был на месте, стоял у картотеки и разговаривал негромко с писарем. Оторвался от работы, с недоумением посмотрел на Калинина.
— Это что за явление? Только тебя мне сейчас и не хватало. — Говорил нарочито строго, давая понять, что ему сейчас не до Калинина. — Решил, что без тебя не справимся?
Калинин стоял посредине кабинета, от неловкости не зная, куда деть руки. Он молчал, решив дать выговориться капитану: знал — погорячится и отойдет.
Власов прошелся по кабинету.
— Направили в прекрасное училище, а он сбежал.
— Не сбежал я, а вернулся. — Валентин поднял голову. — Не мог я иначе, товарищ капитан.
— Другие могут, а он, видишь ли, нет...
В комнату вошел капитан Ильин, ведавший в отряде боевой подготовкой.
— Я к тебе на минутку, Власов.
Поначалу Ильин слушал разговор молча, потом, решительно тряхнув шевелюрой, произнес:
— Слушай, Власов, он же не к теще на блины просится, а на передовую. Так в чем же дело? Направь сержанта Калинина в мангруппу, там очень нужны пулеметчики.
— Хорошо, иди к Пидунову! — распорядился Власов.
3
Третий день шли боевые действия. Небольшой двор заставы Хуньчунь заполнили пограничники. Такого многолюдия не помнили даже старослужащие. В полном составе прибыла маневренная группа во главе с капитаном Пидуновым. Здесь встретились после долгой разлуки земляки, знакомые, которые когда-то вместе призывались, занимались на учебном пункте, а потом разъехались. Такая уж служба на границе. Даже на заставе пограничники почти никогда не собираются все вместе, не говоря уже об отряде. Этот день — исключение: бойцы и командиры, собравшиеся здесь, должны перейти на сопредельную сторону, в Маньчжурию. Так называлась часть Северного Китая. Захватив ее, японцы в 1932 году создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. Освобождение нашей армией Северо-Восточного Китая от японских оккупантов положило конец существованию Маньчжоу-Го.
По всей границе с Маньчжурией Советская Армия вела упорные бои против японской Квантунской армии. Командование 1-го Дальневосточного фронта поручило пограничникам охранять тылы наступающих войск.
— Калинин! — услыхал Валентин чей-то голос.
Оглянулся. Из-за повозки, стоявшей во дворе, широко улыбаясь, шел ему навстречу старший сержант Борис Перепелица. Он нес полную фуражку дикого винограда. Ягоды были зрелые, черные.
— Угощайся, нарвал недалеко от заставы. Мы уже сутки стоим тут.
Валентин внимательно разглядывал Перепелицу. В последний раз они виделись на сборах младших командиров, около года назад. Старший сержант отпустил усы, раздался в плечах.
— Как там? — спросил Валентин, кивнув в сторону, откуда доносилась стрельба.
— Скоро узнаем. Судя по всему, бои идут тяжелые, — посерьезнел Перепелица, — в Краскино каждый день раненые поступают.
Из помещения заставы в окружении командиров вышел коренастый полковник-пограничник. Валентин узнал его сразу. Это был начальник отряда Рабинович. Полковник подозвал к себе Пидунова. Какие распоряжения он ему отдавал, Валентин не слышал. Закончив разговор, Рабинович торопливо прошел к «виллису» и уехал.
Валентину вспомнился приезд начальника отряда на заставу.
В тот день Валентин был дежурным. О приезде полковника часовой известил ударом колокола, который висел на посту под грибком. Давно кто-то перенес колокол на заставу с утонувшей японской шхуны. С тех пор он извещал дежурного о прибытии нарядов с границы, начальников, просто посетителей.
В тот раз, увидев полковника, Валентин замешкался. А пока сообразил, что к чему, Рабинович уже закрывал за собой калитку. Калинин перехватил его у двери. Лихо вскинул руку к пилотке, доложил, что делается на заставе.
— Здравствуйте, товарищ сержант! — ответил полковник и поинтересовался: — А где же начальник заставы?
— На границе.
— Хорошо, я подожду в канцелярии.
Старшина (он оставался за главного), услышав рапорт дежурного, вышел через запасную дверь во двор, подозвал двух бойцов и послал их наводить порядок на конюшне. Затем попытался незаметно нырнуть в казарму, но его окликнул Рабинович.
— Не суетитесь, старшина! — Полковник говорил хрипловатым, прокуренным голосом, при этом не спускал с собеседника строгих серых глаз. — Зачем пыль в глаза пускать? Идите занимайтесь своим делом, а я как-нибудь сам разберусь.
Рабинович ходил по заставе как заботливый хозяин. Приказал старшине:
— Пограничников, пришедших из нарядов, не будить!
Пусть отдыхают!
Повар пригласил пообедать.
— С удовольствием, — откликнулся гость.
В то время, когда вернулся начальник заставы, Рабинович сидел с бойцами за столом.
Налейте-ка мне из общего котла, — попросил он повара. И обратился с вопросом к пограничникам: — На питание жалоб нет?
— Никак нет! — ответил бойкий солдатик.
— Ну и ладно. Хорошие щи сварил, — похвалил Рабинович повара. — Спасибо.
Проверив пограничную книгу, начальник отряда приказал вывести на стрельбище расчеты станковых пулеметов и петеэровцев.
— Хочу посмотреть, как обучены люди.
Стрельбище располагалось в распадке между сопками в полукилометре от заставы.
— Калинин! — позвал начальник заставы. — Слышали приказ? Сдайте дежурство ефрейтору Иванову и — на стрельбище.
Первыми по стальным щитам, стоя, из окопа, стреляли петеэровцы. Длинный ствол ружья чуть заметно подвигался и замер. Громыхнул выстрел, ружье подалось назад, сильно толкнуло наводчика. В доли секунды наводчик поправил прицел. Из ствола вылетело пламя, и снова громыхнул, отдаваясь в ушах, резкий выстрел...
Рабинович осмотрел мишени: щиты были кучно продырявлены пулями. А тем временем Валентин готовил расчеты и пулемет.
— Пулеметчики! Начинайте!
На огневой рубеж вышел расчет ефрейтора Телятникова. Вторым номером у него был Григорьев, служивший на заставе всего с полгода.
— Короткими очередями, огонь! — скомандовал Телятникову Валентин.
Поднимая с каменистого бруствера пыль, привычно загрохотал «максим». Без бинокля, простым глазом, по рикошету было видно, что пули легли хорошо. Внезапно пулемет захлебнулся. Начальник заставы тут же шагнул к огневому рубежу:
— Почему прекратили стрельбу?!
— Задержка, — доложил Калинин. — А ты, Телятников, не паникуй, открой крышку, откинь замок, посмотри...
— Разрыв гильзы.
— Что там шепчетесь? — поинтересовался полковник.
— Гильзу разорвало.
— Устранить неисправность! — Рабинович вынул карманные часы; — Действуйте!
За двадцать секунд Телятников извлек гильзу и продолжил стрельбу.
— Молодцы! Хорошо обучил людей, сержант.
Там же, на стрельбище, полковник объявил солдатам благодарность. Что и говорить, благодарность от начальника отряда — поощрение немалое.
Хотя и приятно было Валентину обо всем этом рассказать Перепелице, но обстановка была не для воспоминаний. Он прислушался: где-то далеко били орудия. Перепелица подвинул ягоды Валентину.
— Да ты не стесняйся, ешь, неизвестно еще, когда придется фруктов отведать.
— Стреляют... — прислушался Валентин.
Перепелица повернулся в сторону границы.
— Не слышу.
В это время подошел грузовик. Перепелица стал прощаться:
— Пока, встретимся на той стороне.
Старший сержант сел в кабину, захлопнул дверцу, и машина уехала.
4
Сержант Калинин гордился тем, что служил в прославленном отряде. И сам стремился во всем быть достойным тех, кто, не жалея себя, охранял границу.
Боевая жизнь пограничников-хасанцев началась задолго до перехода границы. Все годы Великой Отечественной Хасанский пограничный отряд находился в состоянии необъявленной войны с японскими милитаристами. Пограничники каждый день с оружием в руках охраняли границу, смело вступали в схватки с нарушителями. Не так уж редко гремели здесь пулеметные и автоматные очереди, случалось, рвались гранаты, завязывались рукопашные схватки. От старослужащих Валентин знал о важнейших событиях, происшедших на участке отряда в годы Великой Отечественной войны.
Двести пятьдесят нарушителей задержали хасанцы. И не каких-нибудь «горбачей» (так бойцы называли контрабандистов, переносивших на спине огромные тюки с товарами или канистры со спиртом), а опытных агентов японской разведки, изменников Родины, предателей.
Когда в 1941 году немецкие войска подошли к Москве, самураи, словно воронье, почуявшее кровь, зашевелились. Они только и ждали удобного момента, чтобы напасть на нас. Одна провокация следовала за другой. Целые вражеские подразделения нарушали границу, выходили на советскую сторону, своим наглым поведением вызывая пограничников на ответные действия. От каждого бойца обстановка требовала железной выдержки, чтобы не дать японцам повода для развязывания военного конфликта на Дальнем Востоке.
Многим памятен бой наряда ефрейтора Аникина. 23 октября 1941 года на пограничной заставе Новая Деревня вышел, как обычно, на высоту «с тремя кустами» наряд в составе ефрейтора Вениамина Аникина, ефрейтора Алексея Винокурова, красноармейцев Николая Смирнова, Николая Герасимова.
Была пора золотой осени. Деревья на сопках оделись в разноцветный наряд. Пахло созревшими плодами, виноградом, чуть пожухлыми травами. Стояла торжественная тишина, какая бывает только в погожие осенние дни. Величавость природы настраивала на покой, раздумья. Ничто не говорило об опасности. Но Аникин не доверял тишине. Он осторожно вел наряд на высоту, зорко поглядывая по сторонам, замечая сломанную ветку, притоптанную траву, кабаньи следы на тропе. У него это получалось само собой, без всяких усилий, по привычке.
И ничего удивительного не было в том, что именно Аникин первым обнаружил противника. На высоту прорвалось до взвода японцев, они устроили засаду, чтобы захватить пограничников. Несмотря на численное превосходство противника, бойцы, ведомые Аникиным, не дрогнули. Положение их осложнялось еще и тем, что приказ запрещал им стрелять, если пули полетят на сопредельную сторону. В этом случае японцы заявят официальный протест, что советская сторона обстреливает их. Бойцы могли рассчитывать только на восемь гранат (по две у каждого), штыки и приклады. У старшего наряда была снайперская винтовка.
Пограничники смело вступили в бой. Пример подавал ефрейтор Аникин. Товарищи не отставали от него. Позднее на помощь им подоспела поддержка с заставы. Самураи потеряли на высоте девять человек убитыми и ранеными, в том числе одного офицера.
Все четверо пограничников получили тяжелые ранения, но медики вернули бойцов в строй. Все четверо были удостоены государственных наград. В память об этом событии сопку, на которой разыгрался неравный бой, переименовали в высоту Аникина. Обо всем этом Валентину рассказывал сам Вениамин Иванович Аникин, до конца войны прослуживший старшиной на заставе Новая Деревня...
Однополчане Калинина участвовали и в боях на фронтах Великой Отечественной. Теперь, наверное, мало кто помнил в Посьете, как отправляли на боевую стажировку тридцать шесть пограничников-снайперов.
— Хасанцы, высоко держите пограничную марку! — напутствовали товарищи. И пока поезд не скрылся из виду, никто не ушел со станции.
Вскоре от уехавших пришла первая весточка. С Волховского фронта командованию отряда сообщали о том, что с июня по декабрь 1943 года пограничники уничтожили четыреста двадцать четыре гитлеровца. В письме назывались наиболее отличившиеся — младшие сержанты Мажаев, Осинцев, Викулов. Все они были удостоены государственных наград и знаков «Отличный снайпер».
Калинин хорошо знал капитана Гаврилова (теперь тот воевал в Маньчжурии). С февраля по май 1943 года с четырьмя пограничниками капитан был прикомандирован к 459-му стрелковому полку 42-й стрелковой дивизии, которая вела бои с гитлеровскими захватчиками. Только за десять суток они уничтожили двадцать пять солдат и офицеров противника.
Снайпер младший сержант Викулов с заставы имени Махалина уничтожил восемнадцать фашистов и был награжден медалью «За боевые заслуги».
Всего из отряда на фронт ушло семьсот человек. Все они умело били врага. Несколько хасанцев стали Героями Советского Союза, среди них — радист старший сержант Андрей Федорович Щукин. Он воевал в составе 43-го стрелкового полка 106-й стрелковой дивизии. Закалка, полученная на границе, очень пригодилась Щукину на фронте.
Валентину запомнилась встреча с Щукиным, когда тот приезжал в Посьет на побывку. Щукин много рассказывал о фронте, о боевых товарищах.
Он одним из первых форсировал Днепр. На плацдарме Щукин в штыковом бою заколол трех гитлеровцев. Погиб командир батальона. Офицеров в подразделении не осталось. Узнав об этом, коммунист Щукин принял командование на себя, и это спасло положение. Трое суток батальон удерживал плацдарм. Собственно, от батальона к тому времени не осталось и пятидесяти человек. И когда немцы уже торжествовали победу, Щукин передал артиллеристам по радио: «Огонь на меня!» Плацдарм удалось удержать, но Андрей Щукин был тяжело ранен.
Поправившись, он вернулся в полк. И снова отличился, теперь уже на Черниговщине. Об этом стоит рассказать подробнее, случай-то особый.
Полк, в котором служил Щукин, держал оборону. Держал прочно, успешно срывал все попытки противника прорваться к Чернигову. Тогда фашисты решили нанести массированный бомбовый удар по расположению полка. Вскоре в небе закружил вражеский самолет-разведчик.
— Теперь жди гостей, — озабоченно переговаривались солдаты.
Щукин не участвовал в этих разговорах. Он с винтовкой стоял возле землянки, выцеливая фашистский самолет. И когда тот стал разворачиваться, дважды выстрелил по нему бронебойными пулями. Солдаты, наблюдавшие за этим поединком, увидели, как после второго выстрела самолет качнулся, задымил и отвесно пошел к земле.
Когда корреспондент фронтовой газеты, прибывший в часть, спросил Щукина, что помогло ему в схватке с врагом, Андрей без ложной скромности ответил:
— Пограничная закалка.
И он был прав. Ничто так не помогает боевой выучке солдата, как пограничная служба. Калинин и сам знал: боец на границе — и воин, и полпред Родины одновременно.
Всё это в отряде знали. Но понимали и то, что судьба страны решалась на фронте. Почти каждый дальневосточник считал, что его место там, а не на сопках. «Прошу отправить в действующую армию», — этими словами начинались многочисленные рапорты пограничников-дальневосточников командованию и письма на имя Михаила Ивановича Калинина.
И вот наступил черед и хасанцам доказать преданность Родине.
Они должны были в числе первых вступить на сопредельную сторону.
5
В десять часов капитан Пидунов вызвал в канцелярию взводных и помощников начальников застав. Калинин знал Пидунова мало и теперь с интересом рассматривал своего нового начальника. Черноволосый, стройный, лет тридцати с небольшим, в безукоризненно сидящем обмундировании.
Начальник мангруппы взглянул на вошедших:
— Все в сборе?
— Согласно списку.
— Дежурный, свободны! А вас, товарищи командиры, прошу подойти ближе.
Постукивая ореховым прутиком по голенищам фасонистых хромовых сапог, бренча шпорами, капитан Пидунов по-кавалерийски мягко подошел к схеме, задернутой зеленым шелком. Отодвинул шторку.
— Объявляю приказ!
Прутик, нацеленный на схему, в руке капитана на мгновение замер на условном знаке пограничной заставы, потом уверенно двинулся вверх. Голос капитана зазвучал непривычно торжественно и строго:
— Нам предстоит действовать на сопредельной стороне. С дороги не сходить: в полосе, примыкающей к границе, японцы установили минные поля, на них подорвалось уже несколько красноармейцев. Марш будем совершать взводными колоннами. Выделить наблюдателей — следить за воздухом и моими сигналами. Пулеметчики двигаются в хвосте колонны.
На высоте Большая Чертовая ухнул взрыв.
— Слышите? Мина. Прошу тщательно смотреть за обочиной дороги. Теперь везде фронт. Если вопросов нет, выводите подразделения.
Строились без суеты. Шум во дворе стих. Громко прозвучала команда:
— Шагом марш!
Строй колыхнулся, и колонна, вытягиваясь по дороге, двинулась к границе.
Солнце поднялось довольно высоко. Оно уже не ласкало, а обжигало прямыми своими лучами. В низкорослом орешнике хрипловато прокричал фазан. Но, видимо, испугавшись людей, тут же умолк. Резкий крик птицы напомнил Валентину первый выход на границу. «По тому, как кричит фазан, — объяснял ему старший наряда, — опытный пограничник определит, кто потревожил птицу — человек или зверь». Валентин вспомнил, как недоверчиво посмотрел он тогда на напарника. А потом убедился, что старший наряда говорил правду: чувствовать границу — значит понимать происхождение звуков, различать голоса птиц и животных, скрывающихся в кустах, в траве, и многое-многое другое.
Граница для Валентина Калинина и его товарищей-пограничников все годы была святым рубежом. И в то время, когда Калинин перешагнул впервые невидимую линию границы, его охватило торжественно-тревожное чувство. То же испытывали сейчас и его товарищи. Валентин видел, как они подтянулись.
— Шире шаг! — разносится команда.
Споро идут бойцы. У каждого скатка, патроны, гранаты, вещевые мешки. На головах побелевшие от солнца и пота пилотки, а на плечах ярко-зеленые, как фуражка у Пидунова, погоны. За спиной автоматы, винтовки.
У Калинина в подчинении два расчета. Пулеметчики замыкают движение, чтобы в любую минуту прикрыть огнем колонну.
Пидунов впереди на коне, никого не торопит, молча рассматривает местность. Калинин его видит только тогда, когда колонна круто заворачивает. Рядом с Валентином шагает ефрейтор Телятников, кряжистый мужик небольшого роста, сорока пяти лет от роду. Он сибиряк, из запасников. Воевал на финской, а с Гитлером не пришлось. Телятников, подложив на плечо пилотку, несет тело пулемета. Груз немалый, шестнадцать килограммов. Калинин знает, что ефрейтор отличный пулеметчик, ни разу не подводил. «Максим» в его руках не стреляет, а, как он сам говорит, «шьет, что твоя швейная машинка». Судя по всему, Телятникову нелегко.
— Подменить? — негромко окликает Валентин.
Телятников упрямо мотает головой: не надо.
Колонна все больше удаляется от границы, в глубь Маньчжурии. Не так давно по дороге прошли войска с танками, техникой. Она еще не успела просохнуть после дождей, а теперь машины разбили ее, исполосовали колесами, гусеницами.
Дорога, пожалуй, лучше всего могла рассказать о внушительности движения Советской Армии, вступившей на нее девятого августа. Глубокие колдобины, выбитые машинами, доверху наполнены мутной водой, всюду валялись изжеванные танковыми траками бревна, бочки, ящики. Автомобили пройти уже не могли. Для колесных машин саперы построили колонные пути, пограничникам с вершины сопки они кажутся светлыми ниточками, то ныряющими вниз, то исчезающими в распадках, то вновь поднимающимися на взгорки. Калинин представил, как трудно вести по ним грузовики с боеприпасами, горючим, ящиками с продовольствием. Вот два автомобиля сползли в кювет. Их даже не попытались вытащить, оставили на месте, чтобы не прерывалось движение. Колонна проходит мимо завязших автомобилей, возле которых копошатся шоферы, мимо застрявших танков...
— Принять влево!
Мимо пограничников осторожно проехали три «студебеккера» с ранеными. Где-то идет бой. Измазанная глиной, с безмолвной пушкой, стоит тридцатьчетверка, похожая на беспомощного, попавшего в беду великана. На броне сидят чумазые танкисты, зло отвечают на шутки пограничников и почему-то называют их фазанами. Может, оттого, что пограничники, как и фазаны, часто невидимы для постороннего глаза. А может, за яркие зеленые фуражки и погоны.
— Там, где угрюмый танк не проползет, там пограничник проберется, — обходя боевую машину, кричат они танкистам. — Не спешите, ребята, дойдем до Японского моря, пришлем трофейные тягачи за вами!
— Чем зубоскалить, лучше бы помогли...
— Калинин, — окликнул Пидунов, — берите людей, выручайте технику. Но предупреждаю: далеко от дороги не отходите.
Малыми саперными лопатами стали обкапывать танк. Хрустит под лопатами земля. Работа идет споро и весело. В колею натаскали бревен, камней. Обрадованные танкисты шумно показывали, куда сколько сыпать. Сами попробовали подстилку ногами, попросили впереди сделать небольшую гать, чтобы вырвавшаяся из плена машина могла набрать нужную скорость и проскочить бездорожье. Едва только пограничники закончили работу, старшина, командир танка, крикнул механику-водителю:
— Заводи! На самой малой...
Взревел двигатель, машина окуталась сизым дымом. Броня задрожала. Гусеницы, ища опору, высветленными траками затянули под машину бревно, другое... Танк приподнялся, потом, медленно переваливаясь, продвинулся и, гулко перебирая бревна гусеницами, вылез на дорогу. С катков сползала густая глина, стекала грязная вода.
— Спасибо, братцы, выручили! — крикнули танкисты.
От командира Т-34 Калинин узнал, что они прибыли из-под Берлина. Танкисты и не предполагали, что придется месить липучую грязь на сопках Маньчжурии. Старшина материл микадо, японских и китайских богов, погоду да и себя самого за неосмотрительность. Мягко переваливаясь на ухабах, набирая скорость, танк двинулся туда, откуда доносился грохот орудий.
Дорога, по которой двигалась колонна, вела в Хуньчунь — крупный город, занятый советскими войсками в Китае. По приказу командующего 25-й армией И. М. Чистякова в Хуньчу не должны были разместиться полевой штаб Хасанского пограничного отряда, маневренная группа и другие пограничные подразделения. От Хуньчуня, находившегося в центре полосы наступления армии, шли дороги на юг и восток. Город стоял в речной долине недалеко от границы. Это давало возможность хасанцам оперативно принимать меры по охране тыла, линий связи наступавших частей.