После победы

В художественных произведениях разведчики совершают головокружительные похождения в отчаянных ситуациях, наверное, поэтому настоящим — живым, а не литературным — разведчикам свои дела кажутся обыденными и неинтересными.

Я подумал об этом, беседуя недавно с генерал-лейтенантом Трусовым Николаем Михайловичем. В годы войны он руководил разведкой нескольких фронтов, обеспечивал проведение ряда крупнейших операций Советской Армии. После войны нам довелось служить вместе, я был его подчиненным. С тех пор прошло больше тридцати лет, оба мы если не состарились, то, уж конечно же, постарели и теперь встречаемся как сослуживцы, которым есть что вспомнить.

И вот мы сидим в квартире Трусова, его жена, Анна Дмитриевна, поит нас чаем, и разговор подходит к той самой фразе, с которой и начинается описание сложной операции, по сути дела, первого задания после окончания войны.

— Каждому событию предшествует или подготовка, или стечение обстоятельств, порождающих это событие, — сказал Николай Михайлович. — Были такие предваряющие дела и перед той операцией. Они произошли примерно за месяц до того, как назрела необходимость выполнения задания, которое было поручено мне лично Верховным Главнокомандующим.

Накануне самоубийства — 29 апреля — Гитлер подписал документ под названием «политическое завещание». В нем назначается новое правительство и верховное командование вооруженных сил Германии. Согласно завещанию посты распределялись так: Дениц — президент, Геббельс — имперский канцлер, Борман — министр по делам нацистской партии, Зейсс-Инкварт — министр иностранных дел, Гислер — министр внутренних дел, Ханке — министр по делам полиции, фельдмаршал Шарнер — главнокомандующий сухопутными войсками.

Я спросил:

— По каким соображениям Гитлер своим преемником назначил гросс-адмирала Деница? Почему на нем остановился выбор? Ведь раньше официально был назначен Геринг, и несколько лет он числился преемником в случае кончины Гитлера.

Николай Михайлович улыбнулся:

— Геринг, как говорится, не оправдал доверия фюрера: за его спиной, не согласовав с ним свои действия, а точнее — спасая свою шкуру и богатство, он стал вести переговоры с американцами, еще когда германская армия сражалась или делала вид, что сражается с нашими союзниками, наступающими с запада. Разгневанный фюрер расценил это как предательство. Вот тогда встал вопрос о новом преемнике. Выбор на гросс-адмирала пал не случайно. Он был не только верным сторонником нацизма, но еще имел связи с финансовыми магнатами, он был родственником миллионера и крупнейшего промышленника Эдмунда Сименса. Пушки умолкали, наступала тихая пора действий капиталистов. Гросс-адмирал Дениц был очень подходящим человеком для представителей финансовой олигархии, для промышленных кругов Германии и западных стран и оставшихся в живых главарей фашизма. Он был тем, на кого делалась ставка сохранить влияние милитаризма и нацизма в будущей Германии и сохранить их влияние в Европе. 30 апреля 1945 года в 18 часов 35 минут Дениц получил в городе Плен телеграмму, отправленную из Берлина за подписью Бормана. — Николай Михайлович весело глянул на меня: — Я сам читал телеграмму, поэтому так точно называю дату и время. В ней говорилось: «Вместо прежнего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас, гросс-адмирал, своим преемником. Письменные полномочия в пути. С этого момента вам надлежит предпринимать необходимые меры, вытекающие из современной обстановки».

Дениц на эту телеграмму ответил: «Мой фюрер, моя верность Вам остается непоколебимой. Я приму все необходимые меры, чтобы облегчить Ваше положение в Берлине. Но если судьба принудит меня как Вашего преемника быть первым человеком немецкого рейха, то я закончу войну так, как того требует неповторимая героическая борьба германского народа».

Дениц перебрался в город Фленсбург и приступил к активным действиям, он сформировал правительство и претендовал на то, что представляет всю Германию и начинает вести ее новую послевоенную политику. Одним из самых заветных, но, разумеется, тайных желаний этого правительства было желание поссорить союзников, победителей, и особенно западных, с советской стороной.

— Непонятно, Николай Михайлович, как же получается: гитлеровская Германия разгромлена, фашистское руководство подписало акт о капитуляции, в котором такое правительство не предусмотрено, а оно функционирует.

— В том-то и дело! Дениц и его окружение оказались в английской зоне оккупации, да еще за Кильским каналом: Фленсбург находится недалеко от границы с Данией. За канал английские войска вообще не переправлялись, они спешили на восток, навстречу Советской Армии, но не для того, чтобы побыстрее пожать руку союзникам, а с целью побольше захватить немецкой территории. Вот и получилось так — Дениц обосновался за Кильским каналом, в порту, где стояло множество немецких военных кораблей с неразоруженными экипажами, и вообще, здесь, как говорится, не ступала еще нога победителей.

Николай Михайлович помолчал, видимо, вспоминая те дни, и продолжал:

— Нам было известно и то, что существует правительство Деница, и чем оно занимается, и какие интересы с ним связывает английская сторона. Черчилль возлагал на это правительство большие надежды, что подтверждает сам факт его существования в английской зоне. Покровительство англичан Деницу, я думаю, было не случайно и объясняется не только заботами тех дней. — Посмотрев на меня с доброй хитринкой, генерал спросил: — Как вы думаете, не имеет ли это связи с тем, что Дениц во второй половине 1918 года был взят англичанами в плен вместе с частью экипажа с тонущей подводной лодки? На поверхности их подобрал английский эсминец. Только через год, во второй половине 1919 года, Дениц возвратился в Германию. Кроме того, общеизвестно, что бывший гросс-адмирал Дениц на Нюрнбергском процессе, пожалуй, не обвинялся, а опекался со стороны английского обвинения. Заместитель английского главного обвинителя не требовал смертной казни Деницу, а вел такую линию, что Дениц получил минимальный срок наказания. Дениц был единственным обвиняемым на Нюрнбергском процессе, который получил только 10 лет тюремного заключения, хотя гросс-адмирал не меньше других совершил военных преступлений против человечества, был одним из видных лиц нацизма и полностью ответствен за чудовищные преступления фашизма. Ну, еще напомню, что после смерти Деница, бывшего гросс-адмирала гитлеровского флота, лондонская газета «Таймс» в 1981 году опубликовала некролог в половину газетной полосы. В некрологе самым почтительным образом воздается дань его заслугам, таланту, знанию военного дела и ничего не говорится о его преступлениях против человечества во второй мировой войне. Газета «Таймс» цитирует дружеские письма, которые отправляли в тюрьму Шпандау Деницу его коллеги — видные адмиралы и генералы НАТО. Среди корреспондентов Деница, как утверждает «Таймс», был Уинстон Черчилль. Вот так! Мне же еще в 1945 году было ясно, что английская сторона благосклонно относится к правительству Деница и имеет определенные виды на его использование в своих интересах.

И вот 15 мая 1945 года маршал Жуков вызвал меня к себе. Он сказал, что мне срочно надо выехать во Фленсбург: Верховный Главнокомандующий утвердил меня представителем от советской стороны для ареста правительства Деница. Завтра из Москвы прилетят несколько офицеров, которые вольются в мою группу. Затем маршал Жуков добавил, что мне поручается на период проведения операции держать связь непосредственно с Москвой, для чего следует взять с собой радиостанцию и необходимые документы для связи с Центром. Далее Жуков приказал подобрать группу в 20–25 офицеров по своему усмотрению, 17 мая быть во Фленсбурге и в возможно короткий срок выполнить это задание.

Нелегко было за сутки с небольшим создать и подготовить необходимую группу офицеров. Смелых, надежных людей было много, но в предстоящем деле нужны были качества не только те, которые человек показал в боях, но и большая гибкость, несколько иная находчивость, не говоря уже о смелости в самом прямом смысле: мы ехали в расположение фашистов, да и на союзников в деле, которое они очень заинтересованы решить по-своему, тоже полагаться не следовало. Заехать-то в их зону мы заедем, но вернемся ли оттуда в случае своей большой настойчивости, да и вообще, если узнаем кое-что такое, что не захотят предавать гласности англичане? Уж кто-кто, а они умели заставить замолчать неугодных им людей, этому можно найти подтверждающие факты на любой странице их истории.

Николай Михайлович не подмигнул, а как-то лукаво и даже хитро прищурил оба глаза, уж очень хорошо и просто у него это получалось — ну такой сидит «мужичок-простачок». Как говорят в народе, мухи не обидит, но я-то знал настоящую, большую, государственную цену этому человеку. И было мне очень приятно и тепло оттого, что генерал, пройдя огромную и трудную жизнь, полную опасностей, а порой и жестокой по необходимости работы, сохранил для своих друзей, для соотечественников вот эту теплоту, непосредственность и обаяние.

Он, улыбнувшись, сказал:

— Я уважаю твою трудную фронтовую профессию, Владимир Васильевич, брать «языка» — дело очень рискованное. Но там, при всей опасности, ты в какой-то степени все же хозяин положения. От тебя зависит, сумеешь ли ты хорошо подкрасться, решительно ли бросишься на врага, одолеешь его в короткой схватке, скрутишь и уволочешь. В крайнем случае, если все это не состоится, ты можешь тихо уползти. Ну, пожурят, поругают, завтра, глядишь, дело поправится — притащил «языка». В этом задании, которое предстояло нам выполнить, не было путей для отступления, был только один — арестовать правительство Деница. Не было возможности подкрасться к врагам — мы шли в открытую, как в дневной поиск, у всех на виду. И ликвидировать нас могли и враги, и союзники, а своих поблизости ни души. Тебе отход могла артиллерия прикрыть, а нам кто поможет? И учти еще одно — война кончилась, все вокруг ходили со счастливыми, сияющими глазами — от победы, от радости, что остались живы... А мы тоже хотели жить. Вот такие, брат, дополнительные трудности нас обременяли.

В общем, я все подготовил, товарищи чекисты, включенные в мою группу, из Москвы прилетели вовремя, старшим среди них был спокойный, понравившийся мне с первого взгляда Горбушин Василий Иванович. Он ленинградец, как и я, начинал свою жизнь рабочим Кировского завода. Перед войной был уже мастером механического цеха, и горком направил его на работу в органы государственной безопасности. Горбушин пережил ленинградскую блокаду и затем прошел боевой путь до Берлина.

— Как вы добирались до Фленсбурга, это же было неблизко и непросто? — поинтересовался я.

— В то время вопрос с транспортом не представлял трудностей, было много и служебных машин — наши надежные фронтовые газики, «виллисы» и трофейные легковые автомобили самых различных марок. Вот такая сборная колонна из двадцати автомобилей утром 17 мая тронулась на запад.

— А во что вы были одеты?

— Мы все были в своей армейской форме, и многие даже при орденах. Тогда, как известно, фронтовики носили чаще ордена, чем заменяющие их планки. Я был в генеральской форме. Отношения с солдатами и офицерами союзников, которые служили в строевых частях, у нас были самые добрые. Когда мы прибыли на контрольно-пропускной пункт и сказали, куда едем, правда, не вдаваясь в подробности нашего задания, нас беспрепятственно пропустили как добрых боевых друзей. И вот мы помчались во Фленсбург.

Оказавшись за Кильским каналом, мы как бы попали в довоенную фашистскую Германию: всюду видны старые названия улиц, фашистские указатели, кругом свастика, фашистское приветствие поднятием руки и масса немецких военных в сухопутной, эсэсовской и морской форме, все при орденах, со знаками различия.

Было очевидно: здесь в полной мере продолжал существовать гитлеровский порядок, действовали фашистские законы.

В городе Фленсбурге функционировал городской транспорт, работали магазины, оживленное уличное движение регулировали пожилые полицейские в форме, которую они носили при Гитлере. Здесь находилось много немецких военных кораблей. Экипажи этих кораблей жили обычной жизнью, сходили на берег, возвращались из городского отпуска. На кораблях отбивались склянки и развевались немецкие флаги со свастикой.

Во Фленсбурге находилось и продолжало функционировать верховное главнокомандование фашистской Германии (ОКВ) во главе с генерал-полковником Йодлем — начальником штаба оперативного руководства.

Как будто не было ни поражения, ни подписания 8 мая акта о безоговорочной капитуляции. Нам тогда показалось, что нацистам оставлена эта территория преднамеренно, что им дается возможность сохранить кадры, переждать «ненастье». Это был какой-то музей не восковых, а живых фигур, и не только фигур, но и фашистских порядков, образа жизни.

Во Фленсбург раньше нас прибыли американская делегация — ее возглавлял генерал-майор Рукс — и английская делегация во главе с бригадным генералом Фордом.

Мы встретились с ними в день приезда — 17 мая и провели совещание по предстоящей работе...

К этой беседе с генералом Трусовым мне кажется полезным и интересным добавить то, что мне удалось разыскать чекиста, включенного в группу Трусова, Василия Ивановича Горбушина. Он живет в Ленинграде, генерал-майор в отставке. Василий Иванович разрешил мне использовать в этом рассказе и его воспоминания. Привожу его слова, касающиеся начала работы во Фленсбурге.

Генерал Трусов на первой же встрече с руководством комиссий союзников потребовал в соответствии с актом о безоговорочной капитуляции немедленно ликвидировать фашистский государственный аппарат и генеральный штаб ОКВ, арестовать его руководителей как военных преступников, разоружить и интернировать в лагеря весь личный состав армии и военно-морского флота. Генералы Рукс и Форд ответили, что сделать этого не могут, так как в районе Фленсбурга нет сил, которые могли бы осуществить такую большую операцию. Они заверяли, что проведут ее, как только подтянутся к Фленсбургу английские войска. Мы продолжали настаивать на своих требованиях. Ясно, что союзники ведут закулисную игру, представляя возможность фашистскому правительству и штабу организованно перебрасывать на Запад ценное имущество, вооружение и личный состав армии.

Дальше я привожу продолжение рассказа генерала Трусова:

— Бригадный генерал Форд пытался навязать нам такие мероприятия, которые отодвигали бы сроки ликвидации правительства Деница. Мне было известно, что Черчилль писал еще в конце апреля 1945 года Рузвельту: «Германские военные руководители, спасаясь от русских, охотно становятся друзьями англичан и делают все то, что мы от них требуем». Затем Черчилль 14 мая 1945 года послал записку в МИД Англии, в которой он поставил вопрос о возможности использования правительства Деница как полезного для западных держав инструмента.

Очевидно, поэтому бригадный генерал Форд пугал советскую и американскую делегации, что если мы немедленно приступим к ликвидации правительства Деница, то он не исключает возможности вооруженного выступления во Фленсбурге немецких морских школ, мятежных действий эсэсовских подразделений.

Бригадный генерал Форд на правах хорошо осведомленного хозяина в этой английской зоне оккупации пытался представить дело так, что итогом нашей работы во Фленсбурге должно быть «разъяснение» своим правительствам того положения, что группа Деница полезна на данной стадии управления Германией и ее пока не надо ликвидировать.

Положение во Фленсбурге действительно было сложным. Здесь полностью хозяйничали фашисты, у них были реальные боевые силы, а английских войск в этом городе пока не было: дивизии первого эшелона войск Монтгомери получили указание продвигаться на восток как можно быстрее и дальше, не обращать внимания на достигнутое соглашение о демаркационной линии, упредить русских в занятии территории Северной Германии. И больше того, как свидетельствует сам фельдмаршал Монтгомери, Черчилль в мае 1945 года дал указание собирать германское оружие и боевую технику, сохранять ее так, чтобы можно было раздать вооружение германским частям, с которыми пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось...

Такая линия поведения английского руководства объясняет, почему командование Монтгомери не выделило нужные силы для форсирования Кильского канала и выхода к датской границе.

Нам приступать к выполнению задания немедленно действительно было невозможно, надо было осмотреться, сориентироваться, найти выход. Англичане, как хозяева, предложили нашей делегации несколько вариантов для размещения: в гостинице, в отдельном доме в городе или за городом. Учитывая обстановку и то, что местные газеты уже сообщили о нашем прибытии, причем явно недружелюбно, надо было располагать группу с учетом безопасности и даже возможности защитить себя в случае нападения. Поэтому я решил поселить нашу группу на пассажирском корабле «Патрия». Он стоит у пирса, связан с землей только трапом, и в случае опасности мы сможем или отплыть в море, или своими силами отстреливаться, не пуская на трап нападающих. Несколько неожиданно для нас было решение английской и американской делегаций тоже поселиться на этом же корабле. Внешне они так поступали из чувства союзнической солидарности, удобства совместной работы, но я понимал: было здесь и намерение постоянно держать нас в поле зрения, знать о передвижениях всех офицеров нашей группы.

Для того чтобы как-то парализовать деятельность правительства Деница — хотя бы нашим присутствием — и выяснить некоторые необходимые мне вопросы, я попросил генерала Форда дать мне возможность поговорить с адмиралом Деницем, хотя Форд накануне говорил, что не следует допрашивать Деница до его ареста. Дениц якобы все изложит по просьбе трех представителей на бумаге, и копию этой бумаги англичане передадут представителю каждой стороны. Я настаивал на том, чтобы встреча с Деницем состоялась. После долгих проволочек и многих попыток отговорить меня от встречи генерал Форд все же свел меня с Деницем при условии, что я не буду вести протокол допроса, а выясню у него только некоторые вопросы, касающиеся деятельности его как главы правительства, составленного по завещанию Гитлера от 29 апреля 1945 года.

В сопровождении нашего полковника В. И. Смирнова и бригадного генерала Форда я вошел в кабинет Деница. Кабинет был большой, старинная строгая деревянная мебель, на стене портрет Гитлера. При нашем появлении Дениц встал из-за стола и пытался приветствовать нас традиционным жестом гитлеровцев. Но, увидев наши недовольные лица, как-то неловко опустил руку и показал ею на стоящие вокруг стола стулья.

— Николай Михайлович, опишите, пожалуйста, внешность Деница, — попросил я, движимый своим писательским любопытством.

— Дениц был в форме адмирала. Ему исполнилось 53 года, выглядел свежим, подтянутым военным человеком, среднего роста, приглаженные волосы, с сединой на висках. Взгляд Деница не был сосредоточенным, глаза его бегали, и была заметна какая-то неуверенность в его жестах, хотя внешне он держался спокойно.

Я спросил Деница о составе его правительства. И, как вы понимаете, Владимир Васильевич, меня интересовал не столько его сегодняшний состав, а вопрос — куда делись те, кого Гитлер намечал включить в правительство в своем завещании? Мне уже было известно, что тех главарей в правительстве нет. Где же они?

О деятельности своего правительства Дениц отвечал неохотно, правда, назвал полный его состав и много говорил о трудности при его формировании, потому что лиц, которые были указаны в завещании Гитлера от 29 апреля 1945 года, не оказалось на месте. Почему не включены в состав правительства Борман и другие руководители рейха? Дениц заявил, что он неоднократно пытался установить местонахождение этих лиц, в том числе и Бормана, пытался наладить с ними связь, но успеха не имел. Далее Дениц сказал, что к нему приходил Гиммлер и предлагал свое сотрудничество, просил быть вторым лицом. Гиммлеру он отказал, и тот ушел, не сказав, куда направляется. В течение всей нашей «аудиенции» Дениц не спускал глаз с британского бригадного генерала Форда, как бы дожидаясь одобрения своих ответов на мои вопросы. Я ушел от Деница с полным подтверждением ранее сложившегося мнения о том, что адмирал Дениц находился на службе у англичан, он знал о предстоящем роспуске его правительства и о том, что его лично ожидает: видимо, англичане информировали Деница и его окружение о предстоящих мероприятиях союзников.

Я понимал: пока у Деница и Йодля существует опора на реальную вооруженную силу, проведение нашей операции может не состояться. Поэтому я стал настоятельно требовать выполнения союзниками положений, зафиксированных в акте о безоговорочной капитуляции гитлеровцев, то есть разоружить их воинские части и корабли здесь, во Фленсбурге. После настойчивых и неотступных наших требований английская сторона все же приступила к разоружению фашистов.

Это уже создавало более благоприятные условия для осуществления нашей задачи. Стали вырабатывать план действий по выполнению операции, возложенной на все три группы союзников. И тут опять генерал Форд начал процессуальные выкрутасы. Он заявил свое несогласие проводить арест и вообще упоминать этот термин, предлагал не считать пленными Деница и его приближенных, а назвать их интернированными. Но я настаивал на аресте и по форме, и по существу, так как мы осуществляем арест членов правительства за незаконные их действия, за нарушения достигнутой союзниками договоренности в отношении Германии.

Кроме того, наша делегация настояла на том, чтобы арест провести одновременно, по утвержденному нами списку. А надо сказать, список был немалый — в него мы на совместном заседании включили более двухсот крупных нацистов. Наконец мы обо всем договорились. Арест был намечен на 23 мая 1945 года, операция будет проводиться одновременно по всем известным нам адресам. Тут у меня опять возникли большие затруднения. В моей группе двадцать пять человек, арест будут проводить английские солдаты и офицеры. Для того чтобы осуществить контроль и проявить настойчивость, если таковая потребуется, я распределил своих офицеров в английские группы и соответственно их проинструктировал.

Накануне проведения операции мы получили сведения, которые потребовали от нас срочных активных действий не только во Фленсбурге.

Тут я передаю слово Василию Ивановичу Горбушину.

— Мне и подполковнику Ивлеву удалось установить, что все немецкие документы разведывательного характера о Советской Армии англичане успели вывезти из Фленсбурга в бельгийский город Динств. Я доложил об этом генералу Трусову и просил вступить в переговоры о передаче этих документов нам. Англичане согласились с нашими доводами и поручили одному из своих офицеров сопровождать меня и подполковника Ивлева в Динств.

Было решено, что Горбушин и Ивлев уедут после проведения главной операции во Фленсбурге.

Николай Михайлович внешне оставался спокойным, но я чувствовал: продолжая рассказ о последовавших далее событиях, он немного заволновался.

— На рассвете 23 мая операция началась. Группы разъехались по намеченным адресам, а мы, руководители союзных делегаций, вызвали президента и военного министра незаконного правительства Германии — гросс-адмирала Деница, начальника штаба оперативного руководства генерал-полковника Йодля и главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Фридебурга. Представителями трех сторон — советской, американской и английской — было объявлено, что с этого момента так называемое правительство Деница распускается, они трое берутся под стражу, все правительственные институты прекращают свое существование, а весь личный состав правительства и чиновники правительственных учреждений берутся под стражу.

Наше объявление о роспуске правительства ни у Деница, ни у Фридебурга, ни у Йодля не вызвало удивления. Видно было, что англичане проинформировали их о решении, принятом советской, американской и английской делегациями в соответствии с соглашением, достигнутым на уровне верховных руководителей союзных стран.

После выполнения этой миссии я стал собирать информацию от офицеров советской делегации, они докладывали, что члены правительства и лица, включенные в списки, действительно задержаны, доставлены в установленные пункты и взяты под охрану.

В целом операция была проведена по намеченному плану и успешно. Правда, из-за невнимательности английской охраны адмирал Фридебург уже после ареста, попросившись в туалет, отравился бывшей при нем ампулой с цианистым калием.

Тут вновь, как лично присутствовавший при следующем важном событии, пусть продолжит рассказ Горбушин:

— Вскоре после этого англичане информировали генерала Трусова, что в городе Люнебург примерно при таких же обстоятельствах покончил жизнь самоубийством рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. В связи с этим было решено совместить мою поездку в Динств с заездом в Люнебург.

Рано утром 24 Йая я и подполковник Ивлев в сопровождении майора английской армии выехали из Фленсбурга. У шлагбаума на окраине Люнебурга нас ожидал офицер английской армии, указавший дорогу к зданию, где находился труп Гиммлера. Войдя в это здание, мы увидели лежащего на полу Гиммлера — самую кровавую, зловещую личность рейха, рейхсфюрера СС, начальника политической полиции, министра внутренних дел.

Из бесед с английскими офицерами выяснилась следующая картина самоубийства Гиммлера.

В один из майских дней английский патруль задержал на улице в Люнебурге троих неизвестных нарушителей комендантского часа и направил их в лагерь для гражданских лиц, размещенный на окраине города. Как позже стало известно, эти нарушители наткнулись не на англичан, а на двух наших солдат — Ивана Сидорова, уроженца Саратовской области, и Василия Губарева из Рязани. Их, плененных немцами, освободили из лагеря англичане и предложили нести патрульную службу при английской военной комендатуре.

Никто не счел необходимым допросить задержанных. Вскоре один из них сам явился к начальнику лагеря и доверительно заявил, что он Генрих Гиммлер и желал бы встретиться с высокими чинами английской администрации. Начальник лагеря не поверил ему, назвал сумасшедшим. Однако об этом узнал майор английской службы безопасности, который и пригласил Гиммлера на допрос. Допросив Гиммлера, он установил его биографические данные — они совпадали с данными розыскной карточки. Номера партийного и эсэсовского билетов также совпадали. Затем офицер сличил приметы — они соответствовали данным розыска. Офицер больше не сомневался, что перед ним Генрих Гиммлер. Об этом он немедленно доложил своему начальнику, полковнику английской армии.

Доставив Гиммлера в штаб английских войск в Люнебурге, полковник распорядился его обыскать. Гиммлера раздели, предложили ему открыть рот. Увидев во рту стеклянную ампулу, врач, производивший обыск, попытался ее выхватить, но Гиммлер раздавил ампулу.

Таков был рассказ английских офицеров.

Я попросил полковника сделать снимки трупа Гиммлера и письменно изложить обстоятельства его смерти. Полковник просьбу мою выполнил и вечером через офицера связи передал две фотопленки, а также письменное объяснение своих сотрудников и одну из трех ампул цианистого калия, обнаруженных в кармане Гиммлера.

В беседе с полковником я пытался выяснить, кем были двое других задержанных. «Сами не знаем», — ответил полковник.

26 мая мы поехали дальше. В районе Рура переночевали и спустя день прибыли в Динств — в лагерь военных преступников. Коменданта лагеря заранее предупредили о цели нашего приезда, и он сразу же велел принести немецкие, как он выразился, «документы о русских». Нам доставили три больших ящика с бумагами. Документы, составленные на русском и немецком языках, содержали материалы разведывательной деятельности различных ведомств и служб гитлеровского рейха.

Не задерживаясь в этом лагере, мы с Ивлевым выехали в Брюссель, где остановились в отеле «Палас». Там же размещалось и советское посольство. Я сразу пошел к нашему послу и доложил ему о нашей миссии. Через сутки мы ехали обратно во Фленсбург, где и сдали все изъятые документы генералу Трусову.

Николай Михайлович пригубил остывший чай, попросил Анну Дмитриевну заварить нам свежего, а мне, как бы подводя итог, сказал:

— Из Фленсбурга мы выехали с чувством выполненной миссии, возложенной на нас. Правительство Деница перестало существовать, арест высокопоставленных нацистов способствовал организации Нюрнбергского судебного процесса. Во Фленсбурге нам удалось добыть важные немецкие документы, мы привезли с собой оттуда значительную часть архива германского генерального штаба, материалы которого были использованы на Нюрнбергском процессе и которые раскрывали подготовку и развязывание агрессивных войн в Европе и против СССР.

Во Фленсбурге нам удалось добыть также немецкие карты морского штаба с минной обстановкой во всей акватории Балтийского моря, то есть спасти от гибели многих людей и суда некоторых государств.

Вот такое, Владимир Васильевич, довелось мне выполнять первое задание после войны, и, как видишь, это самое первое задание уже было направлено на сохранение мира. В те годы многое делалось для того, чтобы надолго, а может быть, навсегда сохранить мир в Европе и вообще на земле.

Соглашения в Тегеране и Ялте, к которым пришли союзники, подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии, союзнические соглашения о зонах оккупации, о контрольном механизме создавали здоровую основу для решения проблем демилитаризации, денацификации и создания государства Германии на демократических началах.

Но, как известно, западные державы не выполнили подписанные ими соглашения. Они взяли курс на возрождение германского милитаризма. Представитель вновь восстановленного германского генерального штаба генерал Шпейдель уже в 1960 году заявил: «Мы, немцы, заняли свое место в Европейском сообществе и взяли на себя обязательства в деле защиты этого сообщества вместе с нашими союзниками, объясняется это в значительной степени моральной и материальной поддержкой, которую мы получили от Соединенных Штатов Америки. Без этой помощи мы никогда не смогли бы создать, организовать и обучить вооруженные силы федеральной республики».

Я уходил от Николая Михайловича, размышляя о недобросовестности наших союзников в выполнении принятых на себя обязательств, о поразительной их беспринципности. В дороге я вспоминал очень яркий и убедительный поступок союзников, подтверждающий это. Где же я читал о нем? Придя домой, стал ходить вдоль книжных полок: может быть, по корешку книги найду? И вдруг вспомнил. Несколько лет назад я был в США. Именно в книге, изданной в Нью-Йорке, об этом написано. Я быстро нашел книгу. Ее автор, Чарльз Р. Аллен, — американский публицист. Без всяких комментариев привожу цитату из этой книги.

«Длинный, низко посаженный лимузин засверкал в лучах апрельского солнца, как драгоценный черный камень, неторопливо двигаясь между длинными шеренгами солдат в касках, застывших по стойке «смирно». Машина величаво и плавно остановилась у входа в новое здание государственного департамента в Вашингтоне.

Молодой президент США Джон Фицджеральд Кеннеди, вышедший из роскошного «кадиллака», улыбнулся в ответ на воинские приветствия. Пока оркестр морской пехоты играл президентский марш, он быстрой и уверенной походкой поднялся по ступеням.

Президента встретили председатель Объединенной группы начальников штабов вооруженных сил США генерал Лемнитцер и очень привлекательный в своей темно-синей форме адмирал британского флота граф Маунтбеттен. Все трое прошли в здание и в сопровождении свиты из генералов, адмиралов и маршалов авиации направились по длинному, сверкающему чистотой коридору, мимо почетного караула морской пехоты в огромную, футуристически оформленную аудиторию.

Зал был уже заполнен высокопоставленными представителями вооруженных сил из пятнадцати стран, входящих в Организацию Североатлантического договора. В президиуме находились руководящие деятели этого военного союза, за их спинами — величественная стена национальных флагов и форм почетного караула всех стран НАТО.

При входе Кеннеди зал загремел аплодисментами в честь главы самого мощного государства Североатлантического союза.

Президент официально открыл первое в 1961 году заседание Постоянного военного комитета НАТО, на котором предстояло ввести в должность его нового председателя. Находившийся там корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» справедливо охарактеризовал этот комитет как «высший военный орган НАТО». Следовательно, его новый председатель должен был обладать наиболее сильным влиянием в этой организации, поскольку, как указывала газета, на него «возлагалась ответственность за предложения по военным мероприятиям, связанным с осуществлением политики НАТО».

Кеннеди открыл заседание словами: «Я польщен возможностью передать вам самое теплое приветствие от правительства Соединенных Штатов». Затем он сообщил о решении американского правительства расширить в дальнейшем американский ядерный вклад в НАТО. Но, добавил он, для определения «конкретных форм ядерных сдерживающих средств НАТО» потребуются главным образом рекомендации Постоянного военного комитета и его нового председателя. А этот председатель уже ясно дал понять, что он стоит за ядерное вооружение НАТО без американского контроля в вопросе применения ядерного оружия.

Заявление президента Кеннеди об этом коренном изменении американской позиции (с 1949 года американская политика заключалась в том, чтобы не превращать НАТО в четвертую ядерную державу) вызвало продолжительные аплодисменты натовских военачальников. «Пойдемте же вместе вперед, охраняя мир свободного общества!» — сказал в заключение президент, поблагодарив присутствующих за вклад в оборону «свободного мира».

Затем Кеннеди обратился с приветствием к только что назначенному председателю Постоянного военного комитета, который после официального вступления на свой пост должен был председательствовать на этом двухнедельном совещании. «Теперь я хочу передать руководство совещанием вашему новому председателю, — сказал президент, — и я особенно рад приветствовать его здесь, в Соединенных Штатах. Генерал...» — приглашающе кивнул Кеннеди.

Собрание высших военачальников «свободного мира» поднялось и усердно зааплодировало, когда худощавый, небольшого роста, но с хорошей выправкой человек в голубоватой форме, которую носят высшие военные руководители Западной Германии, подошел к президенту Кеннеди, чтобы обменяться рукопожатием. Его худое лицо покрылось сеткой морщин от улыбки признательности. Он коротко наклонил голову в знак благодарности за свое высокое назначение.

Это был генерал Адольф Хойзингер».

Да, да, уважаемые читатели, это тот самый Хойзингер, которому Гитлер поручал разработку «Барбаросса» — плана нападения, молниеносного сокрушения и оккупации Советской страны!

Резиденция генерала Хойзингера у новых американских хозяев была в двух местах — в Париже и в Пентагоне. Причем в Пентагоне его кабинет 3-Е 180 находился на том же этаже, что и кабинеты самых высоких американских военачальников. Не знаю, какие новые планы разработал для американских хозяев битый и перебитый не раз генерал Хойзингер, уверен только в одном — они агрессивные, злобные, патологически бесчеловечные. Совсем не трудно представить, какие ужасы ждут человечество при осуществлении этих планов, разумеется, модернизированных американскими стратегами после ухода Хойзингера на «заслуженный» отдых. Для того чтобы читатели представили, что стоит за планами Хойзингера и многих других гитлеровцев, привлеченных американцами на службу, и какими делами они «заслуживали» преклонение американских агрессоров, позволю себе привести еще одну цитату, на сей раз это слова сподвижника генерала Хойзингера, которого никак не заподозрить в необъективности по отношению к своему шефу, к тому же Герман Грабе это рассказывает, положив руку на Библию и дав клятву судьям в Нюрнберге «говорить правду и только правду». То, о чем он говорит, произошло 5 октября 1942 года в России близ украинского города Дубно. Это лишь несколько часов из деятельности фашистов по приказам и планам Хойзингера, Геринга, Гиммлера, Гитлера и других главарей нацизма.

«Я направился прямо к карьерам. Из-за земляной насыпи слышались автоматные очереди. Люди, привезенные на грузовиках — мужчины, женщины и дети всех возрастов, — по приказу эсэсовца с хлыстом должны были раздеться. Их заставляли складывать одежду в строго определенных местах — отдельно для обуви, верхней одежды, белья. Я увидел кучу обуви, в которой было от 800 до 1000 пар, огромные груды белья и верхней одежды.

Эти люди раздевались без плача и слез, собирались в группы по семьям, целовали друг друга, прощались и дожидались команды другого эсэсовца, стоявшего у карьеров с хлыстом в руке. За те пятнадцать минут, что я стоял у карьеров, я не услышал ни жалоб, ни просьб о пощаде... Седая старуха держала на руках годовалого ребенка, лаская его и напевая ему песенку. Он лопотал от удовольствия. Родители смотрели на дитя со слезами на глазах. Отец держал за руку десятилетнего сына и что-то тихо говорил ему, а мальчик с трудом сдерживал слезы. Отец указал ему на небо, погладил по голове и стал что-то объяснять.

В этот момент эсэсовец у карьеров что-то прокричал... Другой эсэсовец отсчитал двадцать человек и приказал им идти на насыпь... Мне хорошо запомнилась девушка, черноволосая и стройная. Проходя мимо меня, она ткнула в себя пальцем и сказала: «Двадцать три года».

Зайдя на насыпь, я оказался у огромной могилы. Она была так тесно забита телами расстрелянных людей, что виднелись одни лишь головы. Почти у всех по плечам струилась кровь. Некоторые еще шевелились, приподнимали руки и ворочали головой... Могила была заполнена на две трети. Я прикинул, что в ней находилось до тысячи человек. Затем глазами разыскал того, кто расстреливал. Это был эсэсовец, сидевший на узком краю рва так, что его ноги болтались в яме. Он покуривал сигарету, держа на коленях автомат.

Люди, раздетые донага, спускались в ров и карабкались по головам расстрелянных на место, указанное им эсэсовцем. Очередные жертвы ложились поверх убитых и раненых; некоторые успокаивали еще живых и что-то тихо им говорили... Раздались выстрелы. Заглянув в ров, я увидел корчащиеся тела, хлещущую кровь и уже неподвижные трупы.

Тем временем подошла следующая партия. Она тоже сошла в ров и была расстреляна... Клянусь богом, что говорю чистую правду!»

Уже слышу крик недоброжелателей на Западе: «Опять красная пропаганда!» Отвечу: это цитата из книги того же Чарльза Р. Алена, изданной в Нью-Йорке в 1963 году.

Ну и еще два слова о разведчиках, о которых я начал рассказ. Принято считать, что люди этой профессии занимаются сведениями, касающимися сегодняшних и будущих событий. Это верно. А жизнь подсказывает — полезно разведчикам заглядывать и в прошлое, много там поучительного, а кое в чем встретится и доброе напутствие на будущее.