Огненные барханы

Солнце с утра впилось в изможденных людей. Они высохли окончательно и были теперь похожи на мумии. Кожа стала коричневной и тонкой, как папиросная бумага. Казалось, она порвется при первом же неосторожном движении.

Панаев уже не чувствовал жажды, тело перестало выделять испарину, кровь сгустилась до предела, в организме выключились все процессы, связанные с потреблением влаги. Подступали три смерти: от жажды, от истощения, от солнечной радиации. Говорить они уже не могли, только изредка обменивались отдельными словами.

Последней вспышкой угасающего сознания Панаев сообразил: «Нужно лечь на северном склоне бархана, там должно быть немного прохладней».

Он сполз на северный скат. Понял или нет Яновский, но он последовал за ним.

Когда Василий пришел в себя, он увидел против себя ящерицу. Она смотрела на него немигающими глазами, а шейка ее нервно пульсировала. Они долго смотрели так друг на друга. Наконец Василий дунул в остренькую мордочку ящерицы, и она, метнувшись в сторону, зарылась в песок. «А в песке должно быть прохладнее», — подумал Панаев и стал разгребать сыпучую массу. Песок действительно, чем глубже, тем становился прохладнее. Он казался даже чуточку влажным. Василий заработал быстрее. Скоро он выскреб длинную лунку. Разделся догола. Лег в эту ямку и укрылся обмундированием сверху от солнца. Измученное тело радостно прильнуло к прохладному песку. Василий почувствовал некоторое облегчение. Яновский делал то же, что и Панаев. Он слепо повторял за ним все.

Однако мало-помалу песок стал нагреваться от соприкосновения с горячим воздухом и разогретым телом. Тогда Василий, лежа на боку, стал готовить рядом новое место. Расчистив лунку, он перевалился туда и не торопясь углублял лунку на прежнем месте, отрывал новый слой еще более прохладного песка.

Теперь он хорошо понимал, почему выживают в пустыне черепахи и ящерицы. В глубине бархана, там, где устраиваются пресмыкающиеся, совсем прохладно!

Игорь тоже немного отошел от этих песочных ванн. Он лежал рядом, только голова торчала из песка. В нем ничего не осталось от того парня, который когда-то назывался Игорем Яновским. Его сейчас не узнала бы даже мать. Коричневая дубленая кожа обтянула кости лица, оно ссохлось и было похоже на страшную маску из шершавого папье-маше. Глаза запали и приобрели стеклянный блеск, они почти не закрывались. Посиневший рот с шелушащимися губами был раскрыт, и в нем виднелся белый, распухший, шершавый, как наждак, язык.

Рассматривая лицо товарища, Василий вдруг увидел, что Игорь заулыбался. Он улыбался все шире и шире и даже начал икать от смеха.

«С ума сходит», — подумал Панаев и спросил едва слышно:

— Чего смеешься?

Гримаса смеха сошла с лица Игоря. Она появлялась еще несколько раз, прежде чем он ответил:

— Не смеюсь. Плачу.

Панаеву стало жутко от этой гримасы. Оказывается, плачущий от смеющегося отличается только слезами! А у Игоря для слез не было влаги...

Прохлада, которая накапливалась в песке за ночь, постепенно уходила в глубь земли. За ней было не угнаться. Песок стал горячим. А солнце разгоралось все яростнее. Воздух дрожал над барханами, казалось, он вот-вот перекалится и вспыхнет. И в тот момент, когда жара окончательно стала невыносимой, воздух действительно запылал. Панаев увидел, как бесцветное пламя поднялось над барханами. Воздух горел, словно бензин, прозрачным огнем. Языки пламени покачивались, как тюлевые занавески.

«Ну все, отмучились», — подумал Панаев, теряя сознание: огонь охватил и его тело.

И все же они дотянули до конца дня. Сознание вернулось к ним вечером. Игорь пал духом окончательно. На предложение Василия собраться с силами и продолжать путь он безнадежно махнул рукой. Жуткая гримаса исказила его лицо, плечи запрыгали, он заикал в истерике. Василий успокаивал его. Гладил скатавшиеся волосы, из которых от прикосновения руки сыпался песок.

— Уймись, браток. Не плачь. Осталось совсем немного. Видишь, уже горы показались. А горы далеко по ту сторону железной дороги. Значит, близко.

Игорь всхрапывая, как в агонии, прошептал:

— Я больше не могу. Умираю.

— Брось ты это. Брось. Ты же здоровей меня. Баскетболист. Спортсмен. Жил у мамы с папой. Не то что я, бездомный. А я, гляди, держусь.

Панаев уговаривал Игоря, но не знал, сможет ли сам двигаться, если Яновский согласится ползти дальше. Как бы там ни было, сейчас нужно было поддержать товарища. Он еще долго убеждал Игоря сиплым, свистящим шепотом, превозмогая боль в пересохшей гортани.

Внезапно Панаев встал и, указывая вперед рукой, радостно захрипел:

— Смотри! Смотри!

Яновский тупо уставился на него, неуверенно поднялся.

— Только сейчас здесь была. Своими глазами видел.

— Кто? — прошептал Яновский.

— Синица. Серенькая такая. Трясогузкой называется. Она от воды дальше ста метров не улетает. Пойдем, Игорь. Пойдем, вода где-то рядом.

Два призрака, похожих на трупы, вставшие из могилы, спотыкаясь и поминутно падая, двинулись вперед.