Фарватер Охрименко
Торпедный катер покачал бортами раз-другой, как бы разминаясь, и ринулся в атаку. Уже не брызги — спрессованные до ядерной плотности капли летели навстречу. Катер вышел на редан, и его широкое туловище зависло над водой.
«То-овсь!» Стрелки секундомеров помчались наперегонки. Я поглядел на Охрименко. Он сидел на разножке, привалясь мягким плечом к обвесу мостика. На его широком лице не отражалось ровным счетом ничего, кроме обычной сосредоточенности. А ведь испытывалась новая боевая техника, от результатов, за которые отвечал он, капитан 1 ранга, зависело многое.
В эти считанные мгновения мне открылось главное, что было в характере моего командира: умение сжать свою волю в кулак. Так сжимают стальную пружину.
И другое запомнилось.
Я собирался в командировку, и вдруг меня вызвали к Охрименко. Извиняющимся голосом (он вообще был предельно деликатен, когда что-то касалось его лично) капитан 1 ранга сказал:
— Будете в Н-ске, закажите мне, пожалуйста, комплект орденских планок. А то неудобно каждый раз перекалывать их с кителя на тужурку.
В полусонном от июльской жары городке я разыскал нужную мастерскую. Когда через несколько дней я пришел за заказом, меня уже дожидался сам директор комбината бытового обслуживания:
— Вы не могли бы встретиться с коллективом, рассказать о подвигах?
Тридцать пять наград Григория Николаевича произвели должное впечатление.
Бывает же такое: будущий легендарный минер подорвался на мине, когда ему было... тринадцать лет.
Хлопец из украинского села Гайворон приехал в 1923 году в Севастополь наниматься юнгой на боевой корабль. Не преуспев в этом деле, он определился в рыбацкую артель. Однажды он шел с приятелем на тузике — двухвесельном яле, и возле них взорвалась на прибрежных камнях сорванная течением мина.
Гришу выбросило из лодки, ударило о воду. Первый осмотр в больнице, казалось, не оставлял никакой, надежды: паралич обеих ног, глухота...
Потребовалось все искусство опытного врача, помноженное на совершенно недетскую волю больного, — и Гриша через несколько месяцев встал на ноги.
Свою мечту стать военным моряком он все-таки осуществил в 1931 году, поступив в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. К тому времени за его плечами был техникум, работа в совхозе, срочная служба на флоте... Он очень многое умел делать собственными руками. Это пригодилось потом...
22 июня 1941 года на Севастополь на парашютах были сброшены мины. Тральщики немедленно вышли на их поиск и уничтожение, сделали в местах приводнения десятки галсов, но мин не обнаружили. А вечером буксир потащил на внешний рейд плавучий кран для подъема сбитого накануне немецкого самолета. Как только по протраленному фарватеру они приблизились к месту падения, раздался взрыв, и буксир затонул.
По счастью, одна из мин лежала на мелководье. Ее подняли и определили: неконтактная...
Здесь необходимо пояснение. Контактные мины взрываются при непосредственном соприкосновении с целью. Неконтактные (они покоятся на дне) — при воздействии на взрыватель физического поля корабля. Полей этих несколько: магнитное, акустическое, тепловое, гравитационное... Найти, от какого из них срабатывает взрыватель, — значит разгадать секрет мины. Но для этого требуется извлечь взрыватель...
Мина, о которой идет речь, была магнитной. В Севастополь прилетели ученые-физики — Александров и Курчатов. В необычайно короткие сроки был создан электромагнитный трал, оборудована станция для размагничивания кораблей. Во всех этих работах самое деятельное участие принимал младший флагманский минер Черноморского флота капитан-лейтенант Охрименко.
Фашисты не успокоились. В октябре на рейд были сброшены мины, которые на электромагнитный трал не реагировали. Рискуя жизнью, водолазы застропили зловещую гостью. Но едва минеры приступили к разоружению, как бурый столб гальки и развороченного песка поднялся над Константиновским равелином. Под одной из крышек горловины оказался заряд-ловушка, так называемый камуфлет. Он-то и вызвал взрыв.
В месиве окровавленных обломков Охрименко обнаружил кусок мембраны. Акустический взрыватель!
Трала для борьбы с такими минами не было, и минеры решили: пусть по минному полю пройдут быстроходные катера. От шума их винтов взрыватели сработают.
Следовало определить скорость, при которой мины будут рваться за кормой. Выбор пал на катер, которым командовал Глухов.
Нетрудно вообразить, что чувствовал экипаж «охотника» и его командир, когда катер пошел по обозначенному вехами синему прямоугольнику. Труднее представить меру бесстрашия этих людей...
Мудрено ли, что вал фашистского наступления откатывался от Севастополя, как вода от бетонного мола.
Во время очередного налета авиации на внешнем рейде опять ставятся мины. На этот раз они не реагируют не только на электромагнитный трал — на катера тоже.
Рейд бомбят глубинными бомбами. Безрезультатно. Мины молчат!
Тогда прибегли к оправдавшему себя, хотя и рискованному, способу: подняли мину с грунта и потащили на берег. Руководил Охрименко. Однако как только катер-буксировщик вышел на мелководье, мина взорвалась. Подняли еще одну. Стали буксировать — и снова взрыв. На пятиметровой глубине.
Сомнений не было: в мине установлен гидростатический предохранитель — прибор, замыкающий цепь запала, едва только мина приближается к поверхности воды.
Начальник штаба Приморской армии Н. И. Крылов писал, что в случае минной блокады дни Севастополя сочтены. Теперь, впервые за всю оборону, такая блокада угрожала городу...
И тогда на командный пункт командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского пришел капитан-лейтенант Охрименко. Состоялся короткий разговор.
— Мину надо разоружать под водой, не поднимая ее, — твердо сказал Охрименко.
— Кто же это может сделать? Водолаз?
— Нет, товарищ командующий, водолаз это не сделает.
— Минер?
— Минер не водолаз.
— Тогда кто же?!
...Как-то я спросил у Григория Николаевича:
— А что, если бы вы не пошли к командующему?
— Казнил бы себя всю жизнь, — ответил Охрименко.
...Он знал, что рискует отчаянно. Не было такого, чтобы мины разоружали под водой. К тому же внешний рейд обстреливался из орудий. Достаточно было осколку пробить воздушный шланг, и тогда... Знал он и о том, что при разоружении мин погибли от фашистских «ловушек» военинженер 2 ранга М. Иванов, капитан Б. Лишневский, старший лейтенант С. Богачек, капитан-лейтенант А. Ефременко...
Правда, кой-какой водолазный опыт у него имелся. В 1936 году, когда служил на канонерской лодке, даже опускался под воду в скафандре. Но когда это было...
Теперь ежедневно водолазный бот подходил к Графской пристани и Охрименко уходил на внутренний рейд. Тренироваться. Учил розовощекий богатырского сложения старшина Леонид Викулов. По нескольку часов в день, вопреки всем правилам...
Когда обучение было закончено, поступила команда: «Ждать тумана!» И как только белая пелена закрыла бухту, бот вышел на внешний рейд. Подошли к бую, поставленному над миной, старшина хлопнул по шлему: «Давай!» — и Охрименко пошел на двадцатиметровую глубину...
Мину он обнаружил у скалы. Она лежала среди темно-зеленых водорослей, полуприкрытая парашютом. Осторожно ступая, он приблизился, отсоединил стропы, осмотрел корпус. Дернул сигнальный фал: «Поднимай!»
Во время второго спуска предстояло снять мастичные слепки с болтов и горловины. Он старался выполнить эту работу как можно аккуратней и удивился, что его вызывают на поверхность.
Что делается наверху, он не знал — телефон был отключен (опасались, что даже слабый индукционный ток может вызвать взрыв)...
В ту же минуту по шлему как будто ударила кувалда. Потом еще раз. На какое-то мгновение он потерял сознание. Очнулся: перед глазами круги, за ворот течет что-то липкое. Уже на палубе, весь в крови (она текла из носа и ушей), понял: туман рассеялся и бот обстреливают! Припадая на правый борт, как на раненую ногу, бот уходил из-под обстрела.
...Пока катер ремонтировали, Охрименко по слепкам изготовил латунные ключи.
Под прикрытием тумана вышли в третий раз. Теперь самое главное — отдать болты, извлечь гидростатический предохранитель, запальный стакан...
За стеклами шлема колышется зеленая мгла, тяжелый костюм сковывает движения. Только бы не ошибиться! Поворот ключа, другой...
Тут выяснилось, что крышка горловины не выворачивается. Мешает скала. Спустился Викулов. Вдвоем они развернули мину.
Потом Охрименко остался один. Его снова ударило по голове при подъеме. Теперь он знал, что это такое: фашисты открыли огонь, в воде рвутся снаряды...
Следующий спуск врачи категорически запретили: вторая контузия подряд.
— А вы сможете руководить действиями водолаза с борта? — спросил командующий.
— Смогу.
Под воду пошел Викулов. Хорошо, что туман в тот день не рассеялся.
Мину отбуксировали в бухту Песчаную. Сохранилась фотография: Охрименко в кителе, на рукавах нашивки капитан-лейтенанта. Рядом мина. Снимок не совсем точен. Во время разоружения на нем был подпоясанный бечевкою ватник (металлических пуговиц специалисты опасались тоже).
...Он опять был один на один с миной. Все укрылись в траншее, за несколько сот метров. В кромешной мгле просверлил отверстие в колпаке — приборном отсеке. Дождался рассвета и убедился, что фотоэлемента, соединенного с запалом, в мине нет. Затем поставил перед колпаком патефон, опустил мембрану на пластинку и прыгнул в окоп. Окоп, в общем-то, был отрыт для видимости. Окажись в колпаке звуковая «ловушка» — Охрименко разнесло бы в клочья...
Заговорили, запели на разные голоса скрипки. Композитора он не запомнил, знал только название пластинки: «Аллегро с огнем».
Надо было вынуть из мины капсюль-детонатор. Он повернул нажимное кольцо, удерживавшее крышку горловины, — и в тот же момент внутри корпуса мины раздался глухой удар. А вслед за ним отчетливое: тик-так, тик-так, тик-так. Заработал часовой механизм!
Он встал, отряхнул песок и медленно пошел к траншее. И каждою клеткою тела, каждым нервом ощущал: сейчас за спиною рванет, и все будет кончено...
Взрыва не произошло. Убежденные, что мину нельзя поднять, фашисты не предусмотрели никаких «ловушек». Взорвался капсюль. Замыкатель сорвало со стопора, и он бил по корпусу...
Когда все было кончено, когда его окружили со всех сторон, поздравляли, жали руки, капитан 2 ранга Морозов попросил:
— Надень китель, я тебя для истории сфотографирую...
...Он спал целые сутки, проснулся, стал бриться и увидел на висках седые волосы.
А мина? Выяснилось, что она имела комбинированный взрыватель, в котором было два канала: электромагнитный и акустический. Чтобы цепь замкнулась, должны были сработать оба. Следует ли говорить, что минеры-черноморцы нашли способ разгрызть и этот орешек?
Севастополь держался еще три месяца. И все эти месяцы удерживал у своих стен двухсоттысячную армию Манштейна. Вот как много значила мина, разоруженная Охрименко под водою!
Если бы Григорий Николаевич совершил только это, хватило бы вполне, чтобы рассказывать о нем внукам и правнукам. Но он совершил еще один подвиг. В конце войны.
В ту пору он командовал бригадой траления Дунайской флотилии.
Холодный ветер гулял по реке, а все вокруг, казалось, было раскалено. От орудийного грома, от огненных всполохов над островерхими горами. Войска 3-го Украинского фронта наступали. И вместе с ними шли по Дунаю корабли флотилии. Впереди — бригада траления. 20 октября 1944 года освобожден Белград, наши подходят к Будапешту. Фронт требует подкрепления — их срочно перебрасывают на правый берег. Надо спешить вслед за наступающими войсками — и по реке мчатся бронекатера, торопятся, фыркая буксиры... Гитлеровцы, отступая, взрывали мосты, разрушали железнодорожные пути. Дунай оставался единственной дорогой, но на ней то и дело попадались мины.
Набычив каменные лбы, уставились друг на друга Карпаты и Балканы в гулком коридоре Железных Ворот. А за ущельем снова простор широкого плеса. Здесь, у румынского села Молдова-Века, скопилось в конце октября 1944 года свыше ста судов каравана, сформированного для дальнейшего следования к фронту: буксирные пароходы, баржи с горючим и боеприпасами, понтоны для наведения переправ, госпитальное судно с выздоровевшими бойцами...
Не встретив минных полей, суда благополучно прошли от болгарского Лома до румынского Турну-Северина, проскочили Железные Ворота... Тральщиков с ними не было. Бригада в это время выполняла задание в районе порта Джурджу.
На рассвете 2 ноября караван возобновил движение по Дунаю. И сразу же корабли, один за другим, стали подрываться на якорных минах. Вот подорвалась баржа с горючим. По Дунаю потекло пламя, увлекая за собой горящие обломки... Начали детонировать донные мины!
Когда бригада траления подошла к Молдова-Века, караван был разбросан, уцелевшие суда, сойдя с фарватера, жались друг к другу...
На протяжении ста двадцати километров, почти до самого Белграда, Дунай был заминирован!
Что делать? Ждать, когда тральщики очистят фарватер от мин? Но река скоро станет, и суда очутятся в ледяном плену. Идти вперед, оставляя за собой плывущие по Дунаю трупы и обломки судов?
А время торопило. Правительство Югославии обратилось к командованию фронта за помощью. Белград вот-вот погрузится во мрак, на электростанции сжигают последний уголь, в городе нет хлеба...
Командир бригады капитан 2 ранга Охрименко созвал совет лоцманов. Они были очень разными, лоцманы каравана: румыны, болгары, сербы. Объединяла их разве что невелеречивая многоопытность.
Мнение совета было единодушным: зимовать.
Охрименко отправился на промеры. Методически, метр за метром, мерили моряки глубины...
Ночью лоцманов неожиданно разбудили: странный русский опять собирал их на совет! Но еще более изумились они, когда услышали, что он предлагает идти с заведенными тралами вдоль самого берега. И даже... над заливными лугами, рискуя ежеминутно сесть на мель!
Мелей лоцманы боялись больше, чем мин. В лоциях — а для лоцманов они служили настоящим карманным Евангелием — говорилось ясно: ни на метр от фарватера!
А между тем предложение Охрименко опиралось на железную логику. Немцы ставили мины летом, в малую воду, следовательно, посредине Дуная, англичане сбрасывали мины на парашютах, поэтому они были рассредоточены и гораздо менее опасны. Мели? Но ведь сейчас разлив. Комбриг показал данные промеров.
И тогда встал Танасевич, опытнейший из лоцманов, еще раз глянул на цифры.
— Я согласен.
Охрименко пошел в разведку на флагманском тральщике. Дошли почти до самого Белграда. Когда возвращались обратно, в опасной близости от тральщика взорвалась мина.
— Комбриг за бортом!
...Охрименко вытащили, и вскоре его коренастую фигуру опять видели на мостике. Как и всю показавшуюся бесконечной дорогу от Молдова-Веке до Белграда. Шли строго в кильватер, след в след. Малейшее отклонение грозило гибелью.
Комбриг следил, чтобы не ослабевало волевое напряжение у командиров, был предельно требователен. Не только к подчиненным, к себе — тоже.
...А по Дунаю, обгоняя караван, уже неслась радостная весть: «Русские идут!» Ночью на берегу жгли костры, жители окрестных сел выходили на берег с едою и вином.
В Смедереве остановились. На баржи погрузили уголь, хлеб. И снова к Белграду. Прижимаясь к спасительному берегу, следом за тральщиками...
Тысячная толпа ждала их на причале. В эту ночь впервые ярко вспыхнули огни в измученном войною Белграде.
На следующий день должно было состояться чествование моряков, но пришел приказ: немедленно следовать дальше. Туда, где уже вовсю разворачивалось сражение за другую европейскую столицу — Будапешт.
Лишь полгода спустя, когда не только Дунай, но и озеро Балатон очистили от мин корабли бригады, взорвался аплодисментами зал югославского парламента. Обращаясь к Охрименко, председатель Президиума Антифашистского Веча Народного освобождения Югославии доктор Иван Рибар сказал:
— В октябре прошлого года вы совершили подвиг, который вписан золотыми буквами в историю освобождения народов Югославии. Вы и руководимые вами офицеры и матросы вернули нам то, что дороже всего югославу после свободы — реку жизни, наш Дунай!
Григорий Николаевич Охрименко первым из советских моряков был удостоен звания Народного героя Югославии.
После войны он окончил академию, долгие годы продолжал служить на флоте. А выйдя в отставку в звании контр-адмирала, «бросил якорь» в Феодосии. В этом городе, который за двадцать шесть веков повидал всякое, ценят и чтут ветеранов.
Но думается, не блага жизни привлекли сюда Григория Николаевича. Просто захотелось быть поближе к Черному морю, с которым у адмирала связано слишком многое...
Каждое утро Охрименко отправляется в горвоенкомат. «Как на службу!» — шутит жена. Григорий Николаевич занимается нуждами бывших фронтовиков, беседует с призывниками, выступает перед молодежью. «Безотказный человек!» — говорят о нем в городе.
А за тысячи километров от Феодосии идут Дунаем по Русскому фарватеру суда. Из уст народа это название перешло к лоцманам, от них перекочевало в лоции и карты. А еще этот фарватер называют фарватером Охрименко.