"Ждите возмездия. И вам воздается"
Про бардак на аэродроме спецназовцы, конечно, чуть подзагнули. Но то, что ими по прилету никто не поинтересовался, никто не спросил, кто они вообще и почему прилетели, навевало грустные мысли. Когда, к примеру, возвращались из Афгана, на аэродромах пограничники и особые отделы так проверяли и перепроверяли прилетавших, будто те были чернокожими, наклеившими фотографии белых людей в свои паспорта и мечтавшими таким образом нелегально проникнуть в Советский Союз.
Сейчас же прилетели,— ну, и прилетели. Лишь бы ничего не просили и не требовали. Не встречают — ваши проблемы. Особо не шляйтесь по взлетной полосе, и никто вами вообще не заинтересуется. На КПП — та же картинка. Если входишь на аэродром, документ еще потребуют. Выходишь — значит, надо. До свидания.
... Единственное, что успели спецназовцы,— поцеловать в холодный мраморный лоб сержанта и пожать здоровую левую руку водителю Володе.
— Выздоравливай и больше не попадай туда,— попытались пожелать ему.
Но водитель категорически отказался:
— Нет, там ребята. Как будто у солдата есть выбор! А у России с такими солдатами, как ни странно, есть!
— Тогда передашь командиру, что у нас все в порядке.
До полного порядка было еще далековато. По крайней мере, предстояло еще топать и топать с аэродрома в город. Похвалили себя за то, что оставили оружие на блокпосту и побрились. Намерились сразу зайти в магазин и приобрести гражданскую одежду, но вовремя отметили: гражданских милиция останавливает и проверяет документы чаще. Зарембе и Туманову с их русскими физиономиями это вроде не особо грозило, но раз "пятнашки" дают дополнительную безопасность, грех этим не воспользоваться. А тех, кто бродит по прифронтовой Северной Осетии в камуфляже, больше, чем путан у московских ресторанов, хотя такого добра там как грязи.
— Знаешь, чего хочу больше всего? — вдруг спросил пограничник, когда вошли в город.
— Вернуть мне две чашечки кофе.
— Ерунда. Позвонить.
— Вениамину Витальевичу?
— Зачем? С ним встречу нужно готовить, гусь не прост. Ему и его покровителям остается одно, самое томительное — ждать нас и бояться, что возмездие воздается. А оно воздается. Не знаю, как ты, а я...
— Точно так же, как я,— успокоил подполковник.— Так мы насчет позвонить...— Хочу услышать голоса детей. А потом — одной женщины.
— "Вашей светлости?"
— С тобой неинтересно, ты все знаешь. Я просил журналиста, чтобы он позвонил ей и предупредил о моем неожиданном отъезде, но...
— Телефон-то помнишь?
— В судах такие очереди, что пока дождешься своей, изучишь наизусть все инструкции, не говоря о телефонах.
— Девушка.— Полненькая глазастенькая осетинка с улыбкой остановилась.
Не бросилась бежать, умолять пощадить ее, а остановилась в готовности помочь. Неужели Чечня с ее злобой и недоверием всего в десятке километров отсюда? Как Господь поселил рядом, два таких разных народа? Ведь можно же жить нормально, без страха и ненависти в глазах!
— Девушка, нам бы позвонить. По межгороду.
— Через два квартала переговорный пункт на почте.
— Спасибо вам,— Туманов разве что не поклонился. Девушка с неисчезающей улыбкой пожала плечами: так благодарите, словно я вам сто долларов подарила.
— Спасибо— спасибо,— подтвердил значимость Заремба.— Удач вам и всегда такого настроения.
— А у меня свадьба завтра,— не сдержала-таки радость девушка и счастливо поспешила дальше.
Свадьба! Может, у той чеченской парочки и у этой девушки она состоится в один день? А потом мужья возьмут в руки оружие и пойдут убивать друг друга. Бред, ставший реальностью... Почта оказалась захудалой, дверца переговорной кабинки — разболтанной. Она никак не хотела закрываться, и Зарембе пришлось подпирать ее снаружи, чтобы Туманов мог говорить более-менее не на людях.
Василий долго набирал домашний телефон, но шел постоянный срыв. Тогда принялся накручивать другой. Здесь повезло сразу.
— Алло, Светлана Сергеевна? Это вы? Точно вы?.. Здравствуйте, ваша светлость. Это я, пропавший...
Василий повернулся к командиру спиной, и подполковник постарался не вслушиваться в разговор. Да только куда деть уши, хоть и слегка оглохшие после выстрелов танковой пушки и гула вертолетов.
— Нет, все в порядке. Вам перезвонили от меня? Тогда хорошо, а то волновался... Нет-нет, не надолго. Скоро предстану перед вашими очами. И не забудьте, за мной поход в кафе... Хорошо, пополам. Нет, теперь не обману. Теперь уже не обману, приеду обязательно... Счастливо вам. Я очень хочу вас увидеть. До свидания.
Оглянулся на Зарембу: подождешь еще? Снова стал набирать домашний телефон. Вышел из душной, испещренной цифрами кабины разочарованный:
— Бесполезно. Наверное, все на улице, если погода нормальная. Ты будешь звонить?
— Мне, собственно, некуда. Давай прикинем, что делать дальше.
Оттягивали этот момент, но задача требовала решения — и незамедлительно. Готовые подсказать ответ, подбежали цыганки: нагадаю любую дорогу. Эти нагадают. Цена их предсказаниям — копейка, ради которой они и лезут в душу.
— Идите лучше работать,— отмахнулся от них Заремба.
Кажется, посоветовал такую несусветную чушь, что цыганки даже не засмеялись, а приняли совет за высочайшее оскорбление и тут же разразились гвалтом и матом. Вот и все благородство и пожелание счастливой судьбы!
— Как себя чувствуешь? — спросил он пограничника.
— Спасибо, хреново. У Приходько чувствовал себя получше.
— Это из-за расслабухи. Напряжение спало, и организм сдается. Давай сделаем так: снимем номер в какой-нибудь гостинице, отлежимся. Потом посмотрим вокзалы: куда, что и когда отправляется.
— Давай все же приобретем и гражданку.
— Идет.
При нынешнем изобилии палаток и базарчиков присмотреть и купить себе вещи труда не составило. О ценах особо не спорили, и вскоре пусть не "новыми русскими", но франтоватыми молодыми людьми оба выглядели.
И в гостинице номера нашлись сразу, лишь только администратор узнала, что клиенты расплачиваются наличными. Даже, невиданное дело, поинтересовалась:
— Вам окна на улицу или во двор?
— Во двор,— попросил Туманов.— Меньше шума.
— Заполняйте анкеты.
Липовые удостоверения даже не вытаскивали, предъявили паспорта. Единственное, в чем соврали,— это цель приезда в Моздок. Никаких служебных командировок — "в гости к друзьям". Но ведь по большому счету и не соврали. Прилет в Моздок — это на самом деле прилет к друзьям.
А Чечня навек осталась там, внизу, за границей. Обратно в нее не тянет. Если же когда и придется вернуться, то только за телами ребят.
Но плохо, очень плохо знали ОРД спецназовцы. Точнее, ничего не знали об оперативно-розыскной деятельности спецслужб.
Укрытый под стойкой компьютер, по которому администраторша запустила на проверку гостей, среди фамилий Басаева, Радуева, десятка других террористов высветил поочередно и имена стоявших напротив, улыбающихся, загорелых офицеров.
Стараясь скрыть волнение, девушка понажимала еще некоторые клавиши, потом передала заполненные бланки на расчет в кассу. Еле высидела денежную волокиту, а когда приезжие пошли к лифту, вновь включила компьютер — перепроверить саму себя. И только после этого потянулась к телефону.
— Это центральная гостиница. Заехали,— шепотом сообщила она в трубку.
— Кто заехал? — не поняли ее в контрразведке.
— Две фамилии на проверке у меня в гостинице — Заремба и Туманов. Вот как рядышком записаны в компьютере, так и заселились.
— Секунду,— попросили ее. Видимо, тоже включили технику и провели сверку.— Все, спасибо. Ничего не предпринимайте. К вам выезжает наш сотрудник.
Сильнее Туманова, совершенно опустошенно упавшего на кровать в номере, поселению спецназовцев в гостинице радовался Вениамин Витальевич. Вырваться с работы к бывшему шефу не составило труда — это только в народе ходили легенды о якобы великолепных организаторских способностях руководителей администрации президента и дисциплине в ней. На самом деле каждый занимался своими делами и уж мимоходом носили бумажки из кабинета в кабинет.
— Поздравляю! — Шеф-памятник, узнавший о новости по телефонному звонку, радовался откровенно и не посчитал зазорным встретить сослуживца у порога.— Чай, кофе? Если кофе, то под коньячок.
От таких приглашений нельзя отказываться, даже если не переносишь запаха спиртного, а кофе вообще противопоказан. Когда наливает начальник, приходится умирать, но пить.
— Значит, объявились голубчики.
— Да. Их перемещения по городу держат под контролем, и нужен только приказ...
— Какой приказ, батенька мой! С их прибытием в Россию ситуация в корне меняется, а тактика тем более. Никаких сигналов и приказов.
А что тогда?
И вдруг коньяк встал поперек горла, когда до Вениамина Витальевича дошло: приглашение к столу таким человеком, как бывший шеф,— это намек на еще более сложное и щепетильное задание. А это может быть только...
Стало жарко от пота не только лбу, но и спине.
Начальники просто так бутылки сами не откупоривают.
И не ошибся, не подвело чутье старого кремлевского пройдохи. А лучше бы ошибиться...
— Им надо заказать "Привет с Лубянки" [Убрать без следов, с разрешения властей (жарг.)]. На лице Вениамина Витальевича отобразилась такая мука, такое страдание, что хозяин поторопился пояснить:
— Нет-нет, не от нас и тем более не нашими руками. Упаси Боже,— он оглянулся на книжный шкаф, в углу которого в соответствии с новой модой поблескивала оправой икона. Креститься, правда, не стал: уж подчиненный-то знает, столько небогоугодных дел, свершенных им, что нести при нем руку ко лбу — кощунство. — Нам только выяснить, куда они отправятся из Моздока и...
Вениамин Витальевич не стал продолжать за начальника, хотя и догадался о дальнейшей судьбе остатков "Кобры". Пусть сам произносит нужные слова, хотя ему этого страшно не хочется.
— ...И передайте криминалу. Пусть свершатся криминальные, бандитские разборки — через десятые, двадцатые руки. Единственное, что оговорить после цены,— кассеты и документы должны доставить мне. Не уничтожать, нет. Я должен убедиться в их исчезновении самолично. А как ты думаешь, что дальше будет с Чечней?
Вениамин Витальевич чистосердечно пожал плечами: что Ельцин скажет, то и будет. Людская воля ясна. Люди с самого начала послали эту войну подальше, но ведь президент — он не народ, он ведь может ляпнуть все что угодно.
— Чечня может и победить,— высказал осторожное предположение хозяин.— И к власти там могут прийти люди, которые у меня должны сидеть вот здесь,— он сжал квадратный кулак.— А в тех бумагах как раз есть выходы на некоторых предполагаемых лидеров Чечни-Ичкерии. А? Надо смотреть вперед или нет?
— Надо,— привычно прошелся носовым платком по лицу Вениамин Витальевич.
И перевел дух. За пределами администрации президента и за его собственной спиной прорабатываются такие дела, чуть ли не заключение мирных соглашений, а власть ни ухом, ни рылом не ведает. Круто. А ведь такие, как бывший начальник, могут все — войну и развязать, и прекратить. Потому как есть деньги и связи.
— Значит, жду теперь от вас документы и кассеты. — Шеф, не давая забыться Вениамину Витальевичу, постучал своей рюмкой по бутылке.
Тот обреченно поднял тост.
— Желаю удачи. Да, чуть не забыл. Твой гонорар.— Хозяин кабинета открыл маленький сейф во встроенном баре, показал вначале издали, а потом и вручил гостю конверт.
Он был желтый, грубо склеенный — из тех ведомственных конвертов, которых с избытком осталось в любом бывшем госучреждении. Но Вениамин Витальевич прекрасно знал, что важнее не вид, а содержание...
Прекрасным, очаровательным содержанием наполнился и гостиничный номер спецназовцев в Моздоке, когда в него, предварительно постучавшись, вошла девушка.
Она наклонила голову, и ее стриженые волосы плавно перетекли в сторону наклона, тогда незнакомка придержала их рукой.
— Извините, здравствуйте. Я штопор ищу, а ни у кого нет.
— Штопор!? — подхватился с койки секунду назад хворавший Туманов.
Пригладил ладонью только что вымытые кудри, заправился:
— От вас кто-то вошел в штопор и потерялся?
— Нет,— засверкала зубами девушка.— Мне нужен настоящий штопор.
— Штопора нет, но вы скажите, что нужно сделать,— не желал отпускать гостью пограничник.— Да вы проходите. Не смотрите, что некоторый бардак, но мы с товарищем, так сказать, возвращаемся к мирной жизни и перебираем, что оставить, а что выбросить,— он переставил стулья, на спинках которых висели "пятнашки" и их новый гражданский гардероб.
— А у нас с вами номера совсем одинаковые, даже обои похожи,— девушка дотронулась до золотистых квадратиков на стене и выглянула в окошко.— А вот у меня из окон номера мусорных баков не видно.
— И что это за номер, из которого не видно мусорных баков?
— Соседний.
Шел легкий флирт, игра, в которой каждый знает себе цену и свои возможности. Конечно, девочке не штопор нужен, как и ему, Туманову, мусорные баки. Приглядеться друг к другу, и если ничего не оттолкнет — и вечерок можно вместе провести. Про любовь и притяжение в этом случае не говорится. Да ничего подобного и не нужно на один вечер в гостиничном номере какого-то Моздока...
— Так я насчет штопора...
— Если вы пообещаете подождать и ни к кому больше за ним не пойдете, я прочешу весь город, но принесу или его, или официанта с ним.
— Браво.
— Я побежал?
— Погодите. А ваш товарищ?
— Мой товарищ — каких мало. Кстати, вы одна?
— А вы насчет подружки?
— Вы чертовски догадливы. Не удивлюсь, если узнаю, что служите в контрразведке.
Девушка удивленно вскинула брови, но сам Туманов никакого значения своим словам не придал. Принялся выбирать костюм, в каком не стыдно было бы искать по городу штопор, а заодно начал прибираться в номере.
За этим занятием его и застал Заремба. Убирающий комнату офицер — это еще куда ни шло, но кокетливо улыбающаяся белокурая красавица у окна...
— Вы тот самый товарищ, каких мало? — взяла инициативу в свои руки девушка.
Подполковник посчитал нужным дождаться пояснений от Туманова и перевел взгляд на пограничника. Василий незаметно показал большой палец и торопливо перевел его на себя — моя.
"Хоть десять,— так же молчаливо ответил ему Заремба.— Где взял?"
— Соседка. Потребовалась грубая мужская сила в виде штопора, а кто кроме нас...
— Ваш друг пообещал его найти,— поддержала девушка капитана. Угадав в вошедшем начальника, подошла и протянула ладошку: — Здравствуйте. Меня зовут Лиля.
— Алексей,— вынужденно пожал мягкую руку Заремба. Девушка не спешила вынимать ее из объятий подполковника, и тот оглянулся на капитана: — Василий, если обещал, надо бежать.
— А-а...— попытался намекнуть подполковнику, чтобы по-дружески выручил и сбегал сам, оставив его наедине с красавицей. Но Заремба прикинулся валенком и ничего не захотел понимать.
— Бегу. Я быстро,— предупредил на всякий случай Туманов и вихрем исчез за дверью.
Бой был, женщина появилась — для полного выздоровления ему оставалась только баня.
И ее обеспечили!
— А вы любите сауну? — вдруг поинтересовалась Лиля, словно прочитав мысленную иронию по поводу Туманова. Вот тут Заремба явно замешкался. Под напором девицы ему предстояло выбирать линию поведения — или оборвать разговор и выставить соседку за дверь, или поддержать игривое развитие событий. Если откровенно, серьезности он нахлебался за последние месяцы через край, а выход из чеченской преисподней располагал исключительно к светлому и легкому, когда можно закрыть глаза и в томлении ни о чем не думать.
Собственно, он и Василия услал за штопором, чтобы наедине с гостьей решить, цепляться ли за крючок, который она откровенно забросила в их пруд. Подкупало, что девушка не пыталась особо скрывать своих намерений, не жеманничала и не строила из себя кралю. Одним словом, спросите вышедшего из кровавой мясорубки офицера, что ему подать после ужина — скрипучую холодную кровать или девушек в сауне, и не надо дожидаться ответа. Потому что если он выберет первое, то скорее всего он не офицер или не крутился в мясорубке. Даже если смертельно устал и секунду назад думал только отоспаться. И поймем холостяков...
Ничего про сауну не успел ответить Заремба. Ворвался Туманов с настоящим штопором в руках, подозрительно-ревниво оглядел обоих. Удовлетворился тем, что нашел их на прежних местах и издали показал то, что разыскал с невероятной быстротой. Но отдавать металлический блестящий винт никому не собирался: не выпускают кучера из рук вожжи, когда несут кони. А они понесли...
-Я готов,— пригласил соседку в ее комнату.
— К чему? — перебив, проиронизировал Заремба.
— Ну— у, открыть что...— Туманов понял, что между командиром и Лилей уже что-то мимолетное произошло, и теперь боялся не просто попасть впросак, а и остаться в дураках. Он на помойки глядел, а Заремба — раз, и в дамках. С дамкой.
— Открыть? Лиля, наверное, пусть он открывает что ему нужно, а нам в сауне это не потребуется,— окончательно добил пограничника новым известием Заремба.
Туманов сел на кровать, обратился к штопору:
— Что закрутился, друг? Оттого, что я для него про подругу спрашивал, а он в сауну...
— Мы все вместе идем в сауну,— миролюбиво потрепала ему прическу Лиля и, забыв, зачем приходила и ради чего мотала капитана по гостинице, пошла к двери. Спросила от порога: — Вы вечером дома?
Туманов, не дождавшись ответа Зарембы, который на вечер планировал брать билет на Москву, отрапортовал:
— Да. Мы ждем вас?
— Я здесь в гостях у подруги, а баня у нее. До вечера?
Поманила и исчезла. Если бы не оставшийся в номере тонкий сладковатый запах духов и не штопор в руках капитана, можно было предположить, что у обоих начались глюки. Чеченский синдром.
Впрочем, если он с таким женственным запахом, то стране и солдатам, воюющим там, его бояться нечего...
— Что за птичка залетела? — спросил Заремба.
— Из соседнего номера.
— Давай подумаем: она нам нужна? Есть возможность уехать сегодня вечером. И не в Москву, а на Черное море. Ходит коммерческий автобус, так что никаких проверок, документов и прочей засветки.
— А утром он ходит? Подполковник не уловил подвоха:
— Нет, только по вечерам.
— Командиир! За номер заплатили, сауна с бабами греется — что еще в жизни надо?
— Не вляпаться в какую-нибудь историю. А все эти бани, бабы, бабки — первый эшелон соприкосновения с милицией.
— Ну что мы, не оценим ситуацию и не найдем сил прервать любую бодягу?
— Ох, загубят нас женщины,— почти сдавшись, произнес подполковник.
— Значит, мы остаемся,— понял Зарембу пограничник.— Браво. Я отнесу штопор.
— Да нужен он ей как десантнику манишка. Отнеси где взял.
— В ресторане. Часы в залог оставил.
— Вот и верни их себе. Кстати, заодно поинтересуйся осторожненько у дежурной, что у нас за соседка такая активная, откуда.
Туманов ушел, а Заремба лег на койку, забросил руки за голову. Девица — ерунда, далекая тетя Нина больше волнует, чем эта пигалица за стеной. Основное — не дать себе возможности оставаться на ночь. Вырваться на оперативные просторы России. То, что отыскался коммерческий маршрут прямо на женский пляж к тете Нине — это знак судьбы, совпавший с желанием вернуться в молодость, где все происходило честнее и благороднее.
Хотя можно уехать и в совершенно обратном направлении, но — уехать, не застревать вблизи Чечни, не маячить. Решения в отношении женщин легче принимать, когда их нет перед глазами. И когда вернулся Туманов, подполковник созрел:
— Ехать желательно сегодня.
— Ну вот, оставь командира одного,— разочарованно протянул капитан.— Когда человек один, ему такие дурные мысли иногда лезут в голову.
— Нет, Лиле спасибо, что враз подняла тебя на ноги. Но этих лиль знаешь сколько еще встретишь по пути?
После некоторого раздумья Туманов неожиданно поддержал командира:
— Ты прав. Только что звонил своей светлости, а тут первую юбку увидел и... Едем сегодня.
— Тогда чуть поспим, потом перекусим и на автостанцию.
Уснуть оба не могли долго. Белые чистые простыни не успокаивали, а будоражили, напоминали противоположное — в какой грязи и в каких условиях проходили предыдущие дни. Вставали лица погибших. Обоим мерещилась эта чертова Лиля, но разведчики дружно пришли к мнению, что виной тому ее неожиданное появление. А потом переходили в мечтах к тому, что ждет впереди,— к судье Светлане Сергеевне и к тете Нине.
Но сначала к тете Нине, куда лежал маршрут коммерческого автобуса. Конечно, ее самой давно нет в санатории, но заглянуть в спальный корпус, вечером посидеть в ресторане на набережной — есть, есть ради чего колыхаться в автобусе всю ночь. В Пятигорске Заремба ведь смог заглянуть в прошлое, когда вечером накануне выхода в Чечню привел свою группу ужинать в кафе на горушке, где однажды обедал с друзьями — "афганцами", погибшими затем под Кабулом.
Ничего никому не рассказывал и не объяснял, хотя разведчики откровенно вздыхали по поводу качества обслуживания и ассортимента вин. Но когда командир заказал себе бокал шампанского и молча выпил один, без тоста и не чокнувшись с остальными, догадались: командира с этим местом что-то связывает. Трагичное, если нет звона бокалов.
А офицер — нормальный, боевой — пехотный, а не тот, который сидит в Арбатском военном округе,— за службу столько друзей теряет, что можно пить сутки, поминая их. Власть очень спешила заткнуть все раны, появившиеся в результате постыдного и грубого развала Союза. И, конечно, не "новыми" русскими, которым начхать на все, что не сулит денег и моментального благополучия.
Бинтами, тампонами, ветошью, йодом, зеленкой, хирургическим скальпелем стране и политикам служили военные. Само офицерство постепенно разделилось на три части. Первые бесконечно воевали, перебрасываемые из одной горячей точки в другую. Вторые расставались с погонами добровольно, или их вынуждали это делать за явное несогласие с политикой развала и распродажи государства. Третьи услуживали кому угодно, лишь бы при этом лично у них не отбирали машины, дачи, положение.
Совсем небольшой группкой стояли те, кто и воевал, и не был согласен с министрами и президентом, но тем не менее продолжал тянуть военную лямку назло всем и себе: Отечеству служили, а не царям и божкам. Им выходила самая трудная доля, они таяли, как весенний снег под дождем и солнцем, но держались за последний девиз: "Честь себе, слава — Отечеству". Проклятые девяностые для армии...
— Предупреждать будем? — когда вроде поспали и начали собираться, кивнул на стенку Туманов.
— Лично я не хочу,— побоялся сломаться и дать себя уговорить Заремба.— Сходи сам и, если что, вали на меня: начальник дурак, ни в какую не соглашается остаться.
Лиля оказалась в номере, приветливо улыбнулась с кровати, на которой, свернувшись котеночком, читала книгу.
— Василий, у вас такой вид, будто вы пришли сказать мне пренеприятнейшее известие — "к нам едет ревизор",— вновь подивила своей наблюдательностью девушка.
— Не едет, а уезжает. И меня забирает с собой.
— Командир ваш?
— Он. Что-то срочное загорелось, надо вечером отбывать из Моздока и от вас.
— И куда, если не секрет? В Чечню снова?
— Да нет, туда хватит. Сначала искупаться в Черном море, а потом — дальше.
— Черное море...— мечтательно протянула Лиля.— Это коммерческим рейсом отсюда?
— Им. Вечером. Так что...
Туманов надеялся или ему просто хотелось, чтобы Лиля каким-то образом принялась уговаривать их остаться. Но она лишь вздохнула и развела руками:
— Жаль. Значит, сауна отменяется.
"Ничего, других кавалеров найдете",— мысленно успокоил ее пограничник.
Но подошел к кровати, поцеловал Лиле руку. Хотел наклониться и к глубокому вырезу халатика, но девушка отстранилась, запахнулась.
Конечно, что ловить с отъезжающих!
— До свидания, Лиля. Честно говоря, мне жаль, что так получилось. Незаконченно.
Девушка не стала лукавить и что-то говорить в унисон. Хотя молча покивала: мол, тоже жаль.
Конечно, не жаль.
Туманов вышел из номера, и не успел зайти в свой, как в дверях Лили осторожно повернулся ключ. Переодеваться, чтобы искать себе новую пару? Прав Заремба: этих лиль по дороге и вдоль нее столько рассыпано...
Но Лиля подошла к окну, достала из тумбочки мобильный телефон и передала абоненту одну фразу:
— Сегодня вечером на коммерческом автобусе к Черному морю.
Сколько мужчин сгорело в женском коварстве! Наверное, так им и надо, раз из века в век в схватке, где тайно участвуют дамы, сильный пол легко теряет свои доспехи, меч его тупится, на глаза опускается пелена, разум обволакивает туман, а тело и мышцы расшатывает сладострастие.
Но не изучали таких психологических тонкостей Заремба в спецназе, а Туманов на заставе. Сковырнуть с неба вертолет, подбить танк, взорвать мост — нет ничего проще. А как понять женщин, если у них даже пуговицы на одежде застегиваются на другую сторону?
Заремба тоже поинтересовался реакцией соседки, когда увидел понурого капитана:
— И что?
— Поищут других,— преподнес собственное предположение как свершившуюся данность неудавшийся дон — жуан.
— А тут крокодильи слезы лили по Лиле,— скаламбурил спецназовец.— Через десять минут забудем о ней вовек, или не стать мне поэтом.
Не вышло через десять минут. На автовокзале Зарембе показалось, что в толпе провожающих мелькнули белокурые волосы соседки. Провожает? Но с какой стати? И откуда узнала? И почему тайно?
Почему тайно?
Нет, конечно же, он обознался. Пока автобус разворачивался на малом пятачке автостанции, Заремба все же попытался еще раз увидеть блондинистую голову. Но видение исчезло.
— Чего там? — заметил нервозность командира капитан.
— Вроде соседка мелькнула. Но мы же ей не говорили, куда и когда едем. Наверное, показалось.
Туманов прикусил язык — говорил-то он. Но и что из того, что девушка здесь? Может, хотела убедиться, в самом ли деле они уезжают, чтобы ненароком не столкнуться при новых кавалерах. Скорее всего...
— Спать? — отжал спинку сиденья.
— Только спать,— согласился Заремба. Но остался лежать с открытыми глазами.
Среди ночи Туманов проснулся от легкого толчка.
— Сейчас на промежуточной станции сойдем,— шепотом сказал подполковник.
— Зачем?
— Не знаю. На всякий случай. Не выходит Лиля из головы. Доберемся на попутках, денег хватит.
В душе Туманов обрадовался решению командира. По крайней мере, отпадет такая мелочь, как его болтовня с Лилей по поводу отъезда на Черное море. А то вдруг в самом деле на хвост села контрразведка. И соседка вообще-то странно встрепенулась, когда он в шутку предположил подобное. Лучше сойти...
Поэтому согласился сразу, чем немало удивил Зарембу, приготовившегося доказывать подобную необходимость. Принялся застегиваться, осторожно, чтобы не будить попутчиков, подтягивать вещи. А вещей-то — два пакета.
Когда автобус, выключив дальний свет, на ощупь, подслеповато подобрался к автостоянке в каком-то небольшом поселке, спецназовцы единственные вышли из салона. Быстро огляделись. Машин следом не шло, никто не остановился впереди, в салоне тоже продолжали дремать. Лиля — бред, воспаленное воображение? Как славно можно спать дальше...
— Мы недолго, минуты три,— предупредил водитель, торопясь к покосившейся деревянной будочке за остановкой. Дождались, когда он вернется.
— Мы, пожалуй, не поедем дальше. Так что нас не ждите,— сообщил Заремба.
— Что так?
— Придется возвращаться. Забыли кое-что.
— А-а, смотрите. Только сейчас трудно будет поймать машину: водители не останавливаются, боятся. Да и дороговато обойдется. Подождите лучше до утра, на автобусах доберетесь.
— Спасибо. До свидания.
— Счастливо.
Проследили, но никто не вылез вслед за ними, и автобус не остановился на всем видимом расстоянии. Значит, в нем никто ради них не ехал. Стоять ночью на холоде в каком-то неизвестном поселке — удовольствия ноль, как сказал бы солдат Варфоломеев, но перестраховки никогда не бывает много. А вот мало — да...
Попробовали все же ловить попутку, но редкие машины проносились мимо с таким свистом, что оба махнули рукой: до утра в самом деле никто не остановится. Туманов даже оправдал водителей:
-Я бы тоже промчался мимо.
— Бутерброды вроде еще остались. Перехватим?
Сели на лавочку. Ближайший фонарь горел метрах в десяти, и под его бледным светом распотрошили пакеты, вытащили неизменные дорожные куриные ножки, зелень. Выудили за зеленую винтовую пробку и бутылку водки, недовольно всколыхнувшуюся на дне: сами полуночники, но меня-то зачем взбалтывать?
Подняли пластмассовые стаканчики, предусмотрительно прихваченные из номера.
— За ребят. Пока они лежат там, каждый раз — за них,— произнес Заремба как заклинание.
— За них,— согласился капитан.
Встали, выпили. Набросились на еду. Оказывается, проголодались, хотя перед отъездом наелись досыта. Наверное, выходил чеченский голод.
В бутылке оставалось немного, машин проскакивало еще меньше, и разлили остатки. Водка, не желая покидать привычную форму бутылки, растекалась по стенкам, скользила, цепляясь за стекло, и Заремба не стал вытряхивать последние, боровшиеся до конца за свою жизнь капли. Отставил посудину под лавку. Стаканы соединили, но говорить ничего не стали. С меньшим азартом, но продолжили трапезу, к концу которой подъехал "дальних", шумно фыркнул и остановился.
— Привет, мужики,— поздоровался водитель и, попинав колесо, пошел все к той же заветной шоферской будочке.— Подбросить куда? — поинтересовался на обратном пути.
Туманов открыл рот со словами благодарности, но Заремба перебил:
— Спасибо. За нами сейчас подъедут.
— Тогда хорошо посидеть.
— Счастливой дороги.
— Кто за нами подъедет? — поинтересовался с некоторой долей язвительности капитан, когда машина с фургоном, неохотно сбрасывая с себя навалившуюся в секунду дремоту, с усилием выбралась с обочины на трассу и потащила свое горбатое длинное тело дальше.
— Теперь, пока не распорядимся документами, снимаем баб, останавливаем машины только сами. Подстав не будет.
— Ты продолжаешь думать...
— Об этом думать надо постоянно. Если они армию против нас сумели поднять, то пустить по следу пару-тройку человек — тренировка для молодежи. Натаскивание.
— Может быть,— на стал спорить пограничник и попробовал попытать счастья сам, тормозя машины.
Тщетно. Никто даже скоростей не сбавил, пока не рассвело. А вот с первыми лучами солнца на дороге с каждой минутой появлялось все больше и больше машин, а среди них наверняка и выехавшие "побомбить" деньгу леваки. Один из них и рискнул остановиться. Услышав адрес, помялся. Услышав сумму, задумался. И решился.
— Говорят, нельзя отказывать первому клиенту, иначе весь выезд пойдет насмарку,— попытался шоферской притчей затушевать свою явную заинтересованность предложенной суммой.
Если дорога дальняя, то какую скорость ни развивай, все равно ехать долго. Тепло салона после прохлады ночного ожидания разморило, машина шла плавно, и спецназовцев стало клонить в сон. Водитель несколько раз попытался о чем-нибудь поговорить, но вскоре оставил свои попытки и принялся насвистывать сам себе казачьи мелодии. Благо, что хорошо выспался и дорога с крупной суммой в конце навевала радость...
Вылезли в самом центре города. Шофер даже не стал пересчитывать деньги — их и на вид было много.
— Назад, случаем, не собираетесь ехать? — попробовал продолжить себе счастье водитель.
— Назад — нет! — скорее себе, чем водителю, мгновенно ответил подполковник.
— Мы — только вперед,— подтвердил и Туманов. Они снова не договорились заранее, что делать дальше. В гостиницу соваться остереглись, а вот подыскать на недельку частный домик — это для курортного городка более естественно и неприметно.
И когда это было видано, чтобы к ним мгновенно подошли с предложением:
— Вы отдыхать? Квартира не нужна?
— Нет-нет, мы не отдыхать,— отказал всем За-ремба, решив до конца придерживаться правила:
выбирает он, а не его.
Дошли до железнодорожного вокзала. Там томящихся в ожидании клиентов оказалось больше, чем пассажиров, выгрузившихся из подошедшего московского поезда. Спецназовцы со стороны осмотрели тех, кто атаковывал приезжих, выбрали среди товарок самую чистенькую, скромную старушку. Подошли к ней:
— Вы не сдаете местечко?
— Сдаю, сынки, сдаю. Отдельная верандочка. Для женщин, может, и не совсем пригодная, без особых удобств, а мужчинам — ничего. Кто жил, не жаловался.
— Можно посмотреть?
— Конечно, конечно, сначала надо посмотреть,— смутилась хозяйка собственной недогадливости.— Пожалуйста. Я бы, может, и не сдавала, но пенсия нынче такая, что только на хлеб. Пойдемте, милые, здесь недалеко.
Чистенький, как сама хозяйка, домик располагался неподалеку от моря. За ним ютилась тесненькая, но светлая летняя веранда с окном в сад и к морю. Так что путь отступления на всякий случай имелся. Об этом не хотелось думать, но искусанный овчаркой шарахается и от дворняжки.
Еще не заходя внутрь, Заремба согласился:
— Если возьмете нас, мы останемся. Какая ваша цена?
— Ой, мальчики. Вы давайте поживите день-два, понравится — тогда и заплатите. И с едой решите: то ли я стану готовить, то ли сами где перехватите.
Старушка жила еще в старом, советском времени, у нее напрочь отсутствовал хватательный рефлекс, и можно только представить, как трудно жилось ей с ее убеждениями старой учительницы в нынешнем ублюдочном времени.
— Там все есть для житья, а вот ключик,— она достала его из самой тайной, опять же советской, захоронки — с косячка над дверью.— Только...— она запнулась перед необходимостью говорить неприятное.— Надо чтобы паспорта у вас имелись. Вы люди хорошие, я вижу, но времена сами знаете какие, могут спросить или проверить...
Заремба согласно улыбнулся. Они оба предъявили ей документы, хотя она и смотреть их не стала: есть — и слава Богу.
— Мы офицеры, бабушка, поэтому все будет в порядке,— добавил гарантий Туманов.
— Офицеры? Офицерам верю. Мой старик тоже офицером в войну служил, царство ему небесное. Пять лет уже без него, одна.— Не стала дожидаться сочувствия, всплакнула про себя и для себя и ушла в дом.
Зашли в свое жилище и спецназовцы.
— Режим прежний: покемарим, поедим и в дорогу? — попытался узнать дальнейшие планы командира капитан.
Но тот удивился:
— Сколько можно спать?
К Нине. Лично он пойдет к Нине. Вдруг сотворится чудо: откроет дверь санатория, а она, как и пятнадцать лет назад, сидит на своем месте. Он улыбнется и спросит:
— Мы сегодня идем на женский пляж? И они пойдут ночью берегом моря, удаляясь от огней, людей, от войны и погони...
— Чему улыбаешься? — подметил перемену в командире пограничник.— Я так понял, мы здесь оказались не случайно.
— Конечно, не случайно. Вели бы Чечня находилась в тундре, мы бы прикатили в какой-нибудь Салехард или Сыктывкар. Это ведь где-то там?
— У тебя проблемы с географией? Спецназовсц не обиделся:
— Изломы границ и бывшие республики я изучаю колесами
бронетранспортеров и под пулями. Такие нынче уроки географии, сам знаешь.
— Значит, в Салехарде и Сыктывкаре не стреляют, раз ты их не знаешь,— перешел с географии и на новейшую историю и подвел ее итог Василий.
— Как меньше в таком случае я бы хотел знать,— согласился с подобным выводом спецна-зовец.
— Значит...— потребовал дальнейших действий напарник.
— Мне забежать в один... короче, в санаторий министерства обороны и поискать одну особу. Если на месте,— один план действий. Нет — другой.
— Меня берешь или сам по себе?
— По-моему, ты окончательно поправился. Я отпускал тебе на болезнь семь дней. Конечно, идем вместе. Тебя оставь на минуту даже в этом курятнике, по возвращении можно обнаружить новую белокурую бестию.
— Но хороша была, Алексей! Спору нет.
— Базар яц,— по — чеченски подтвердил подполковник.— Идем к не менее прекрасной. По крайней мере, такой она виделась мне пятнадцать лет назад.
Туманов собрал на лбу складки, вероятно, высчитывая, сколько лет ему тогда было. Получалось совсем мало, и он удивленно глянул на командира: какой же ты старый...
— Так идем? — поняв арифметику, спросил Заремба. Пограничник вздохнул, но согласился окунуться в прорубь:
— Идем.
К санаторию хоть и с расспросами, но вышли быстро. За прошедшие пятнадцать лет территория, само здание сильно обветшали, пришли в упадок. Да и какой может быть спокойный отдых, если около КПП, хоть и прикрытый кустарником, стоял бронетранспортер, а за оградой расхаживали омоновцы с автоматами.
Санаторий, как и вся страна, с усилием пытался выползти из той чудовищной ямы, в которой Россия оказалась в результате реформ. Удивительных реформ, когда никому не стало лучше, кроме нескольких сотен богачей. Когда, приватизировав и распродав несметные свои богатства, страна в результате осталась с пустой казной. Браво, господа реформаторы-теоретики! Вы обеспечили России о-очень спокойную жизнь.
Впрочем, если бы они любили страну, если бы она была их, если бы их дети и внуки оставались в ней жить, учиться и работать...
— Здесь когда-то кипела жизнь,— вспомнил вслух и поделился воспоминаниями подполковник.
— А я так и не успел ни разу за службу побывать в санаториях. Много потерял?
— Не знаю, сколько, но то, что потерял, — это несомненно.
— Куда идем?
Вошли в главный корпус. У входа тоже мялись омоновцы, а вот за столиком дежурной разжижалась в духоте полная девица, лениво поднявшая веки и кинувшая на них безразличный взгляд. Конечно, это было бы слишком замечательно: войти и увидеть тетю Нину. Теперь уже, наверное, бабушку Нину, времени пролетело вагон и маленькая тележка.
— Не то? — шепотом спросил Василий. Назад отступать под изучающими взглядами омоновцев вроде показалось неудобным, и Заремба на всякий случай решил поинтересоваться:
— Извините, когда-то здесь работала тетя Нина...
— Нина Григорьевна, что ль? — раскрыла пошире глаза дежурная.
— Ой, не знаю отчества. Мы ее звали Нина.
— Худенькая такая, с каштановыми волосами?
— Волосы...— Волосы Заремба совсем не помнил. А насчет худобы — любая средняя женщина по сравнению с сегодняшней дежурной конечно же покажется худенькой.
— Она завтра меня меняет. В девять утра. Зайдите, посмотрите,— разумно предложила не гадать на кофейной гуще девушка.
— Спасибо. До свидания.
Из всей зацепки — только одинаковое имя. Но и этого хватило, чтобы к Зарембе пришло легкое волнение. Завтра, конечно, его ждет разочарование, потому что худенькая Нина Григорьевна, должно быть, никогда не купалась ни с кем ночью на женском пляже. Интересно, а помнит ли его настоящая Нина? Остался ли он в ее памяти, или для нее это было легкое увлечение с очередным отдыхающим? Но даже если и так, он, Заремба, пронес свои воспоминания через все годы как нечто безумно светлое и волнующее. Женщины порой сами не догадываются и не верят, как глубоко могут затронуть чувства и души мужчин. И какая у тех избирательная и цепкая память.
Весь день загорали на пляже. Купались, по очереди сторожа сумку, заказывали шашлык, потом вино к шашлыку, потом зацепили лежавших рядом девушек, а когда те стали проявлять интерес, отцепились. И, наверное, составили себе довольно своеобразную репутацию: два здоровых мужика не отходят друг от друга и почти не интересуются противоположным полом.
Хозяйка дожидалась их на крылечке, любезно предложила козьего молока:
— Сильно полезное, попробуйте. Понравится, буду заказывать и для вас.
С удовольствием выпили молока, заказали на завтра и ушли спать. Утром станет известно насчет Нины. Если ее нет, то откупаются в море, а потом потихоньку вернутся в Москву. И начнут разбираться с Вениамином Витальевичем или с теми, кто стоит за ним. Разницы нет. Есть погибшие от их рук друзья.
...Утром проснулись от тишины. Нет, в соседнем дворе кудахтали куры, гавкала собака, время от времени в саду тяжело падали спелые яблоки. Если вслушаться, улавливалось и дыхание моря. Но это ли шум после войны?
Заремба не хотел признаваться себе, что испытывает волнение перед встречей с неизвестной Ниной Григорьевной. Но привел себя в порядок задолго до девяти часов. Капитан понял, что сегодня его на свидание не берут, и потому не пытался угнаться за сборами командира. Лишь поинтересовался:
- На ночь-то вернешься?
- Посмотрю на твое поведение.
- Значит, нет.
- Вернусь, куда денусь. Скорее всего, не один. Смотри за сумкой.
- Есть, товарищ командир.
У дверей санатория на этот раз крутилось уже трое омоновцев, а за столом дежурной... за столом сидела тетя Нина! Да, с каштановыми — вероятно, скрывающими седину, волосами. Похудевшая, чуть постаревшая, но — она!
Скорее всего, сменщица рассказала ей о вчерашних гостях, потому что каждого входящего в корпус дежурная оглядывала пристально, боясь не угадать знакомых и ошибиться.
На Зарембу тоже глянула пристально, но взгляд поначалу не задержала. И лишь потом резко вновь повернула к нему голову, что-то угадывая, но не припоминая ничего конкретного. С напряженным интересом ждала, пока спецназовец шел навстречу.
— Здравствуйте, тетя Нина,— не стал мучить ее Заремба предположениями и сразу выложил все: — Лет пятнадцать назад вы собирались уезжать в Киев, а мы, трое первых "афганцев", надев на вас десантную тельняшку и солнцезащитные очки, грустили по этому поводу.
По мере рассказа лицо дежурной расплывалось в милой и неверящей улыбке, но она не перебивала, боясь неосторожным словом нарушить воспоминания.
— Потом мы сидели в ресторане на набережной — Десантник и Реаниматор с вашими подругами, которые потом не пустили их к себе, а мы...
— ...пошли на женский пляж,— счастливо закончила тетя Нина.— Все помню, а вот имя твое... забыла. Миллион раз пыталась вспомнить,— она виновато заморгала ресницами.
— Алексей. Алексей Заремба.
— Точно, Алексей. Старший лейтенант Алексей. Не верю. Как ты меня вспомнил?
— А если я скажу, что никогда не забывал?
— Правда?
Омоновцы у дверей слишком явно прислушивались к их разговору, и они перешли к дальнему окну. Конечно же, тетя Нина постарела. Не бабушка, правда, но на этот раз действительно "тетя".
Правда, и он уже не лейтенант.
— Я рад тебя видеть.
— Ой, правда? А я думала, что и не вспоминал никогда. Одно время, извини, но думала, что погиб в Афганистане, раз не объявляешься больше. Но потом сказала себе: "Нет, он не погиб и не погибнет. Его сохранят мои молитвы". Но то что помнил... Как приятно.
Она откровенно, по-девичьи выглядела счастливой. И с сожалением оглядывалась на снующих отдыхающих и омоновцев, мешающих крепко обняться.
— Ты к нам отдыхать?
— Нет, проездом. А если уж окончательно честно — то специально к тебе.
— Я могу замениться,— радостно предложила тетя Нина.— Лена, что с нами была тогда в ресторане, — она теперь здесь работает, со мной.
— Витька Десантник погиб,— сообщил неприятную новость еще с той, первой своей войны Заремба.
— Как жалко. А третий, третий был, веселый такой...
— Реаниматор. Однажды встретил в Пятигорске. Тоже погиб. В Кабуле, уже при выводе войск.
— Да, жизнь пораскидала. А я вот вернулась из Киева, уже давно. Не склеилась разбитая чаша. Ну так...— Она оглянулась на стойку, около которой терпеливо ждали ее только что прибывшие новички.
— Поменяйся. Но только не с Леной. А вы с ней — к семи вечера, как в прошлый раз, в том же ресторане.
— Он закрыт на ремонт. За ним, чуть повыше, есть летнее кафе. Давай там встретимся.
-Ждем.
Побежала молоденькой девочкой к гостям, несколько раз еще успела взглянуть на Алексея, пока тот шел к двери. Охрана выпустила его почтительно, признав за своего. Вот так и надо выходить в открывающиеся перед тобой двери — через почтение окружающих, с прекрасным прошлым и с реальной надеждой на лучшее будущее.
Туманов не верил в его быстрое возвращение, но по улыбке командира понял, что встреча состоялась.
— Готовься к выходу в ресторан, салага,— сообщил ему подполковник.— Только знай, что у Лены маленький ребенок и она живет с родителями. Хотя... так было пятнадцать лет назад. Что сегодня — не ведаю.
Туманов взвился:
— Слушай, кого ты мне подсовываешь? За пятнадцать лет самые малые дети успели сами стать мамами и папами...
— Зато гарантирую два момента — это не подстава. И — ноги. Какие у Лены ножки!..
Про Десантника, некогда восхищавшегося ими, говорить не стал. Ни к чему это. Жизнь продолжается. Хотя в глубине души пожалел, что придет Лена. Пусть бы лучше она подменила на работе Нину, а та нашла бы другую женщину, которая никоим образом не была связана с его друзьями...
Но слово в порыве радости оказалось произнесенным, улетело вершить дела и оправданием могло послужить лишь то, что Туманов не от жиру здесь на пляже бесится, а вместе с ним выползает через игольное ушко с войны.
Ресторан нашли сразу. Его в самом деле переделывали под ночное казино. Поднялись повыше. На склоне увидели скромненькое кафе, по одному виду которого Заремба предположил:
женихи в военном санатории обезденежели, раз тетя Нина посещает такие запущенные закусочные.
Адрес, однако, был указан, и спецназовцы дотошно принялись изучать меню, выпрашивая у распорядителя что-нибудь экстравагантное. На деньги Вениамина Витальевича могла шиковать вся группа, но судьбой выпало тратить их им двоим. Кто же все-таки выписывал счет?
— Еще целый час,— нетерпеливо протянул Туманов.— Слушай, командир: давай я смотаю на переговорный, попробую все же дозвониться до дома.
— Ноль вопросов.
Заремба сам улыбнулся, вспомнив Варфоломеева с блокпоста. И как там дела у Приходько? Сколько ему еще стоять на дороге под пулями и под солнцем? Сколько России стоять с оружием сбочь своих же дорог?
— Принесите бутылочку пива,— попросил официанта.
— Рекомендую темное.
— А светлое есть? Не хочу ничего темного.
— Как скажете.
"Скажу: хочу светлого",— мысленно повторил Заремба. В последнее время заметил за собой странную особенность: события вокруг себя начал рассматривать с точки зрения их полезности Отечеству. Что это, политическая зрелость, когда любая мысль проецируется на государственные интересы? Но он и раньше не считал себя безграмотным в вопросах, касающихся защиты Родины. Больше, конечно, действовал на практике, чем думал и разглагольствовал, но вот теперь волей случая...
"Ничего, это не худшее из возможного",— оценил собственное открытие, но о подобном постарался больше не думать. Ненормально это, чтобы офицер отстраненно размышлял о Родине. Она должна, как и раньше, находиться в его крови и плоти. Он должен не замечать ее, как не замечаем воздух, которым дышим...
Кафе понемногу наполнялось, и подполковник порадовался, что они пришли пораньше и выбрали самый удобный, с видом на море столик. Написав на салфетке "Занято", встал, подошел к оградке. Потягивая пиво, принялся всматриваться в прохожих, желая издали увидеть Нину и Лену. Наверное, вечер получится немного грустным, тем более что оркестра нет, а слабосильный магнитофончик его не заменит.
Хотя грустить не хочется. Повода для веселья, правда, особого нет, поэтому... поэтому они просто ужинают. А потом видно станет. Лишь бы девчата пришли.
Вместо женщин увидел Туманова. Капитан поднимался в гору медленно, скорее всего разговор с бывшей семьей радости ему не принес. Он даже не отреагировал на двух парней, которые что-то спросили у него.
И как же зря, как зря он так поступил! Потому что несколько последовавших за этим секунд стоили пограничнику жизни.
От Туманова не отстали, наоборот, плотно зажали с двух сторон. Заремба ничего не успел предпринять: лишь увидел взметнувшуюся для удара ножом руку одного из парней, после чего пограничник мгновенно обмяк между ребятами. Те, поддержав тело, сделали вместе с ним еще два шага, но лишь для того, чтобы донести убитого до края дорожки и сбросить в кусты.
Достали?
Заремба резко развернулся. Сразу увидел тех, кто напряженно следил за ним и не отвел взгляд. Кажется, трое.
Перепрыгнуть ограду не успел. На него бросились двое из троицы, курящей рядом с ней. Без замаха Заремба бутылкой встретил голову самого ближнего из них, и тот, в пенных потоках пива и хлынувшей крови, отшатнулся. Со вторым справиться оказалось легче: выпрыгнул навстречу ему и с полуприседа широким замахом ноги подрубил нападавшего. И только потом, едва коснувшись потертых перил, выпрыгнул за ограду. Над спиной запоздало пропели две пули.
— Конец. Все, конец,— хрипел в злобе и отчаянии Заремба. Не себя имел в виду, а свору, на него набросившуюся. Тех, кто предал группу, кто только что убрал Василия. Если до этого еще какие-то сомнения роились по поводу дальнейшей судьбы Вениамина Витальевича и К?, то теперь все стало на свои места. Светлого пива ему, видите ли, захотелось-Раздалось еще два выстрела. Шум поднимать или не боялись, или деньги, заплаченные за его смерть, стоили больше того риска, которому подвергали себя киллеры.
— Конец! — орал внутри себя Заремба. Еще не став на ноги, увидел неподалеку каменную кладку. Рыбкой нырнул туда, не задумываясь о том, что может за ней находиться. Просто знал, что по эту сторону ждет пуля. За стеной оказался еще более крутой склон, почти обрыв. Подгибая кустарники, которые после него недовольно вставали и отряхивались, перекручиваясь вокруг стволов деревьев, Заремба продолжал скатываться вниз. Инстинктивно прикрывал лицо и зажимал на поясе сумку с документами. Скорее всего, на него первого не напали только потому, что хотели выяснить, укого документы. Как их все же высчитали? Из-за тети Нины? Но это каким нужно быть профессионалом...
Овраг вытекал к городской улице, но, опасаясь машин, нырял под мост и широким раздольным охватом пытался обнять раскинувшееся перед ним море. Заремба из последних сил выбрался на трассу, ухватился за борт проезжавшего мимо грузовика. Легковушки засигиалили, то ли поддерживая его, то ли чертыхаясь: сами лезут под колеса, а ты отвечай. Водитель грузовика затормозил, и спецназовец, не желая выяснять отношения еще и с ним, отцепился и свернул в первый попавшийся двор.
На счастье, он оказался проходным. Но Заремба оставил просвет в арке с противоположной стороны для преследователей, а сам забежал в дальний подъезд дома. Как бы пригодился ему сейчас "Король джунглей"! Как точна и беспощадна стала бы его вооруженная рука!
Пока же промчался по узким лестничным пролетам на третий, последний этаж. Уперся головой в крышку, закрывающую выход на чердак. Замок висел внушительный, широченный и сияющий, как щеки Гайдара, и подполковник в отчаянии двинул его кулаком. И от неожиданности замер: "гайдар" висел на одной петле, для камуфляжа. Или ключник спьяну не поймал вторую скобу, или надеялись, что одним своим видом пухлощекий сторож отгонит Карлсонов, охочих полазить по чужим крышам.
Заремба всунул голову в пыльную, паутинную, скрипучую духоту чердака. Для острастки по-хозяйски спросил:
— Кто здесь?
Кому там быть, если и голос побоялся ткнуться в самые замшелые углы и быстренько примолк, не родив даже эхо?
— Тогда мы здесь,— вытянул спецназовец свое тело с лестничной площадки. Предупредил и сдержал себя: — Только тихо.
Осторожно прикрыл крышку. Звякнул недовольный чем-то "гайдар", но как висел условной декорацией, так и остался — ни ключа, ни пользы. Похоже, в стране точно так же: щеки надуваем, а границы открыты.
Прислушался в ожидании, пока глаза привыкнут к темноте. Погоня, видимо, проскочила в арку. Ворвись она в подъезд, уже стучалась и вламывалась бы во все двери. Еще раз проверил сумку — висит под ветровкой. Как же они Туманова — то!.. Нет, нельзя надеяться, что, выбравшись из Чечни, оставляешь позади войну. В самой России она идет еще более тайная и подлая. Там хоть какой-то элемент защиты существует, тот же Приходько с блокпостом, а здесь — деньги, деньги и снова деньги...
Глаза постепенно привыкли к темноте, и в крыше стали просматриваться маленькие дырочки. Стараясь не греметь, на ощупь пошел к ним. Вот так же осторожно, на цыпочках, требовалось выбираться из ситуации, когда догадались, что их предали. Понадеялись на свое умение. А у врагов есть собственное мастерство и огромные возможности...
Не первый он, видать, ходил к дырочкам в торце крыши. Только дотронулся до досок, они податливо скрипнули, готовые отодвинуться и выпустить узника из темницы. Так что ни утерянный ключ, ни "Гайдар" здесь роли не играли: скорее всего чья-то жена бегала на тайные свидания или муж подобным образом возвращался домой. Или пацаны играли в войну.
Отодвигая по чуть-чуть доски, Заремба оглядел местность за приютившим его домом. С самого начала предполагал, что потайной ход во двор не прокладывается, а на улицу — тем более.
Так и оказалось. Дом боком выходил в заросли шиповника на склоне, взметнувшемся нагло перед самым носом у стенки. Три ступеньки пожарной лестницы давали возможность приблизиться к земле настолько, чтобы безбоязненно повиснуть на руках и не поломаться при прыжке. Металлические ступени пожарки, если и не отполированы, то и не ржавые, что подтверждало существование тайной тропы из дома.
— Это нам подходит,— прошептал Заремба. Просочился на стену, сполз по ней, повис на лестнице и спрыгнул на утоптанный под ней пятачок. Сразу, на всякий случай, отпрыгнул в сторону.
Тишина. Только потревоженные птицы шарахнулись по кустам, как застигнутые врасплох влюбленные парочки.
— Хорошо, хорошо,— подбадривал себя Заремба, вслед за птицами скрываясь в зарослях. Сердиты, колючи растения на юге. Листочки сжались в шипы, чтобы меньше влаги отдавать солнцу, а Заремба теперь страдай из-за этого.
Горушка вывела его на окраину города. Как он стремился сюда столько лет! Реабилитационных центров не нужно — дайте человеку вернуться в счастливое прошлое...
Только кто мог предположить, что в нем роятся пули. Травят собаками и "вертушками". Подло пыряют ножами.
Впервые что-то похожее на страх и отчаяние овладело подполковником. Куда идти и к кому идти? Что и как делать? Даже если он освободится от документов, за ним продолжат охоту до тех пор, пока не уберут. Или пока он не уберет сам тех, кто поставил ему черную метку.
В раздумьях и с долей отчаяния дождался темноты. Если ловушка подстроена из-за Нины, то путь к ней закрыт. А западню невольно мог подсказать журналист, которому он по сентиментальности рассказал о женском пляже. Значит, встряхнули и того. Сколько человек еще затронут эти бумажки, вместившиеся в поясную сумку?
Вспомнил свой лейтенантский отпуск, когда ночи не имели темноты и вмещались в три поцелуя. А все тревоги тех лет — покачивающаяся лунная дорожка на морских волнах и пограничники на берегу. Детский сад в песочнице!
И когда мы только отучимся жить воспоминаниями? Когда ностальгия перестанет подтачивать песчаные берега нашего сегодняшнего бытия? А оно именно песчаное, потому что не нашлось камня и гранита для нынешних времен.
Заремба откинулся на спину, но вынужден был тут же подхватиться:
— Черт!
Под плечи попал кусок битого бутылочного стекла. Который вовремя напомнил: нельзя расслабляться даже на ночь и ради сна. Нужно искать выход из капкана. Голосовать на трассе попутку исключалось: остановят на первом посту ГАИ. Остаться пожить здесь? Возможный вариант, но киллеры могут, закусив удила, перепахать весь частный сектор. Кстати, они с Василием так и не заплатили хозяйке. Да еще кто-то тянул их за язык подчеркивать свою принадлежность к армии. А Приходько? Похоронил ли он солдата? Что думает Нина о его неожиданном исчезновении?
Мысли невольно наталкивались на дела, либо незавершенные, либо скорбные. И раз за разом они возвращались к Нине. Оказалось, что ему совсем небезразлично, как отнесется дежурная к очередному его исчезновению.
Оставалось надеяться, что в кафе будут говорить о стрельбе и Нина догадается: события каким-то образом связаны с ним, и он не сбежал от нее. Женщины крайне ранимы в таком возрасте, и все проблемы болезненно связывают со своим увяданием. А он найдет, обязательно найдет возможность еще раз увидеться и объясниться.
Второе — нужно передать деньги старушке. За причиненное беспокойство. И чтобы продолжала верить в людей. Третье — отыскать после войны Приходько. Четвертое — рассказать всю правду о "Кобре" журналисту. Пусть попробует написать о его друзьях. Чтобы о ребятах узнали другие люди, Это неправда, что все они были одиноки и никому не нужны.
Так что у него есть смысл остаться в живых хотя бы ради того, чтобы поставить памятник Ласточке и каждому погибшему спецназовцу.
Ну, и пятое — остается тайна документов и ответ Вениамину Витальевичу.
Я вернусь,— убежденно сказал в темноту Заремба.— И воздам каждому...