Точку ставит пуля
Под утро выдохлись. Горы, даже если на карте обозначены как небольшие, для человека пешего остаются горами. К тому же в пути быстро вспоминается, когда и чем подкреплялся перед дорогой. Спецназовцы же с утра не держали во рту маковой росинки — только бежали и отбивались.
Приметив укромное местечко за елками, боязливо жмущимися друг к другу среди громадин— сосен, подкатились под них. В хвойной толчее тем не менее оказалось посвободнее, смогли выпрямиться. Хотя мечталось о другом — вытянуться на земле, положив гудящие ноги на рюкзаки.
Сверились еще раз с картой и компасом в отвинченной рукоятке "Короля джунглей". Шли вроде правильно. Имейся сила, одного дневного рывка хватило бы, чтобы дойти до границы. Но ее не было, и спецназовцев подстегивало лишь сознание, что ни боевики, ни собственные "вертушки" не оставят попыток обнаружить группу. Воюй — не хочу.
— Одии спит, двое охраняют,— предложил Заремба. Такая арифметика — не в пользу сна. Зато она давала надежду, что их не возьмут спящими.
— Я спать,— попросил Волонихин. Да нет, конечно же, не спать. Он хотел остаться один, со своими мыслями. А предрекалось, говорилось: "Не бери грех на душу".
Взял дурак... — Постелимся,— Заремба первым подступился со своим тесаком к укрывшим их елкам, выбирая ветки попушистее. Кто укрывает, тот и страдает. Кто ближе — тому и больней. Извечное противоречие природы и человеческих отношений.
— Не хотел бы я оказаться на месте Ивана,— проговорил и Туманов, когда остались одни.
— Каких мужиков потеряли,— вроде о другом, а на самом деле все о том же проговорил Заремба.— Знать бы, за что.
Когда подобные вопросы задает командир, подчиненным остается только пожалеть себя.
— Авантюра, конечно,— грустно усмехнулся Туманов.— С самого начала, когда пошел разговор о деньгах и подборе отслуживших в органах или в армии офицерах, лично мне стало ясно, что втягиваюсь в большую игру. А вот отказаться не смог. Подловили, сволочи, в самый острый момент.
Заремба вспомнил слова Вениамина Витальевича о Марине, тоже крайне нуждавшейся в деньгах на жилье. Попытался узнать у пограничника причину его согласия на участие в операции.
— Банальность вообще-то. Заставу мою бывшую перекинули из Армении под Псков. Лес, палатки, а в области, на чью шею посадили моих солдат и семьи офицеров, нулевой бюджет. Перспектив, соответственно, никаких — охотно объяснил капитан свои проблемы.— Подумал: заимею вдруг деньги — закуплю продуктов, фруктов детишкам и солдатам, привезу на заставу. Представляешь? Мне, оказывается, совсем не безразлично, с каким настроением мои бойцы и офицеры продолжат службу. Идиоты мы, наверное. Все верим, что на нас свет клином сошелся.
— Сошелся, Василий. Поверь, сошелся,- не согласился с
пессимистическим настроением Туманова подполковник.— Страна не выживет,
если люди перестанут считать себя центром Вселенной.
Сказал и припомнил свою судьбу. Казалось тоже, что без него спецназ, если и не рассыпется, то утратит свою боеготовность. Первое время грешным делом все ждал: вот позвонят, позовут, извинятся и попросят:
— Все, Тимофеевич, поискрили — и довольно. Давай, принимайся за дело.
Не позвали. Значит, обходятся. Зато вместо начальства объявилась эта темная лошадка Вениамин Витальевич, непонятный мафиози из Кремля. Стал всучивать деньги. По большому счету, лично ему, Зарембе, они и даром не нужны. Если Марина заглядывалась на квартиру, Волонихин строит какой-то памятник, Туманов о заставе думает, Юра Работяжев о салютах мечтал, то за что пошел снова на войну он, подполковник, навоевавшийся по горло? Именно потому, что не позвали и хотел доказать, как они ошиблись?
Но кому доказать? Зачем?
Про Чачуха и Дождевика, правда, тоже ничего не узнал. И теперь не узнает никогда, нужда или отчаяние подвигло их на встречу с представителем Кремля.
— Вернусь — пойду на юридический,— помечтал о будущем пограничник.— Судьей стану. Хоть где-то выводить подлецов на чистую воду. А ты?
Кем станет он, командир спецназа? Где его ждут на "гражданке"? Неужели только там, где нужно убивать? Горькое прозрение...
— Не знаю, Василий. Пока не вижу себя нигде. Наверное, потому и согласился лететь. А теперь каюсь: может, будь иной командир, проскочили бы. Может, все остались бы живы...
— Прекрати! — обрывая командира, Туманов даже сжал ему локоть и повысил голос.— Сам знаешь, что ерунду порешь.
— Ерунда, а ребят нету.
— Война без слез не воюется.
— Количество слез зависит от командира.
— Если его не предают вместе со всеми,— похоже, пограничник окончательно утвердился в мысли, что Москва решила уничтожить группу.
— Ладно, замолкаем. Все эти разговоры, скорее всего, от голода.— Заремба сам перешел с высших материй на реальности.
— Когда закупишь свою гуманитарную помощь для заставы, выдели что-нибудь и нам. И мы втроем навернем с таким аппетитом...
— Да уж закупили бы и навернули,— согласился капитан. Зря заговорили и о еде. Огляделись по сторонам, словно вокруг ломились столы от яств, и только проблема оставалась разыскать в темноте закуску.
— Утром что-нибудь поищем,— дал срок Заремба. — Травку, корешки, живность...
Совсем на иной поиск получал утром задачу командир спецназа. Он стоял с полковником— вертолетчиком перед одним из заместителей командарма, и тот уже не на армейском, а на приблатненном чеченском сленге, что должно было выдавать в нем прожженного вояку, давал указания:
— Короче, осмотреть то, что обработали вчера. Найти трупы, даже если они закопаны. Пересчитать, сколько их. Прикол? Но такая уж наша доля.
— Трупы вывозить? — попросил уточнения вертолетчик.
— Зачем? — вскинул в недоумении руку генерал. Указательный палец у него не гнулся, мизинец тоже отставился — ни дать ни взять жест крутого "нового русского" — Шакалам тоже хочется кушать. Короче, Москве и мне нужно знать количество трупов. Если меньше семи, то готовьтесь порыскать по окрестностям, но довести их количество именно до такой цифры. Полный вперед и карт-бланш во всем.
Группы спецназа, уже поднятые командиром "в ружье", вертелись друг перед другом как спешащие на свидание женщины — но не красуясь, а заправляясь и подтягиваясь перед боем и походом. Война — рулетка: пойдешь считать чужие трупы, а оставишь свои. Такое свидание может получиться...
— По машинам! — посмотрев на часы, пре— рвал суету комбриг. Горбясь и виляя задами под тяжестью рюкзаков и оружия, спецназовцы цепочками, как гуси к кормушке, потянулись к вертолетам.
— Люблю десант,— с восхищением глядя на подчиненных, признался комбриг.
Полковник искоса взглянул на него, не поддерживая восторга: не на учениях и не на показных занятиях — с реальными патронами идут его подчиненные. Восторгаются не до боя, а после его результатов. Мало пробыл комбриг на войне, только и успел, что научить его офицеров игре в преферанс. Истинные ценности, к сожалению, придут после первых потерь.
— Я с тобой,— комбриг, возбужденный больше обычного, направился к машине командира полка.
Однако полковник кивнул ему на соседнюю
— Под один удар две головы не подставляют. Ох, совсем мало пробыл в Чечне спецназовец.
А судя по орденским планкам, где красиво, под оргалитом, но читались одни юбилейные медали, то и до звания подполковника сумел дослужиться, ни разу не попав на войну. А уж их-то с началом перестройки народилось столько, что другие желающие и не блатные навоевались к таким звездам и должностям под завязку.
— Земли касаться не станем, десантируйтесь с высоты,— напомнил вертолетчик и пошел к своей машине. Та, вместе с солнечным бликом скосив на него стеклянный глаз, поняла, что вновь обречена лететь под пули, и нехотя за— стрекотала лопастями. Хозяина еще подпустила к себе, а все остальное начала отшвыривать, закручивая в пыльный вихрь. С таким настроением и поднялась в воздух — сердитая на весь белый свет, готовая растерзать, исклевать любого, на кого укажут.
Командир указал ей путь на предгорье.
Зарембу разбудил гул вертолетов. С высоты, на которой спецназовцы устроили себе ночлег, они видели, как некогда любимые, восхищавшие своей маневренностью и изяществом машины за— ходили на посадку в район, где вчера в упор рас— стреляли их группу.
— Нас ищут,— подтвердил догадку Туманов, заканчивающий с Волонихиным свою смену.
Краснозвездные "вертушки" снижались парами, отрыгивали на землю маленькие комочки десантников и быстро-быстро карабкались опять в небо, под защиту ставшей в хоровод стаи. Зрелище завораживающее, если учесть к тому же, что вся карусель вертелась ради них.
Из-за них.
Против них.
— Уходим, — заторопился Заремба, сворачивая постель.
Волонихин и пограничник набросились на "Крону", упаковали ее в рюкзак. Разворошили примятость на земле. Выскользнули из елочного окружения.
Не хотел Заремба идти по дну ущелья. Спрятаться в нем легче, но и вероятность погони именно там вероятнее всего. Теперь же выхода не оставалось. Бинокли десантников приблизят склоны гор в десятки раз, и по закону подлости кто-нибудь обязательно заметит их перемещение. Догонять не станут, вызовут те же вертолеты или артиллерию. А как они работают, вчера на собственных шкурах испытали. Оказывается, при всеобщем бардаке в стране армия еще что-то умеет делать безупречно...
— В ущелье.
Оно пробивалось меж двух вершин и оказалось столь настойчивым, что проторило-таки себе путь. Горы сбрасывали ущелье со своих плеч вниз, перекрывали его валунами, засаживали лесом, перегораживали плотинами-скалами. Но где изворотливостью, где прыжком, оно карабкалось вперед и в итоге тянулось и тяну— лось по Чечне и, раздвинув каменные громадины, вырвалось на свободу с другой стороны гряды.
Туда, где свобода, рвались и отступающие.
Но кроме гор, против ущелья ополчился еще и человек. Не успел Заремба пробежать километр и иголкой вытащить за собой коротенький кусочек своей ниточки, как настороженный слух уловил голоса. В рассветном лесу, среди яростного гомона птиц, которым словно платили из райского фонда "зелененькими" за восхваление дня,— людские голоса слышны всегда очень далеко.
Разведчики замерли.
— Чечены,— не разобрав ни единого слова, сказали почти одновременно.
— Если уж федералы объединились с полевыми командирами против нас, то эта сумочка,— Туманов кивнул на пояс Зарембы,— стоит многого и портит кровь как одним, так и другим.
— Уничтожить, что ль? — Заремба приподнял пояс. Веса — кот наплакал, а сколько шума и трагедий...
— Это роли не сыграет,— впервые после смерти Марины заговорил и Волонихин.— Вместе с сумочкой им нужны и мы. Потому что прикоснулись к какой-то тайне.
— Надо делать ноги,— подвел резюме Туманов и посмотрел на командира.
— Что мы и делаем уже два дня,— сказал Заремба. Делать ноги на этот раз можно было только прыжком в сторону. Спешно заполнив фляги водой из небольшого ручейка, на ходу набросав в них обеззараживающих таблеток, спецназовцы начали карабкаться по достаточно отвесному склону, стараясь не оставлять следов и поймет. Через какое-то время боевики и феодалы столкнутся. Примут ли они бой, если добиваются одной цели?
Чем выше поднимались, тем гуще становился лес. Он глушил голоса боевиков, и вновь необоримо звучали весенние птичьи трели. Зато внизу, на дне ущелья молот опускался на наковальню. Когда окажется, что впустую, как же рассвирепеют кузнецы! С какой злобой и нанавистью продолжат поиск виновников бесполезного замаха! Только и кузнецы ковали железо не один год. Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и молоточки подмастерий. С обеих сторон.
Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало только солнце, а оно — не стреляет .
Стреляют люди под солнцем.
Первый выстрел в оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и раздался-то со страху или случайно. Однако стрелка очередями под— держали соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили стрелять в свое удовольствие, в любом направлении и из любого вида оружия. Бой без правил, только на выживание.
— Им это нужно было? — просипел Заремба, имея в виду спецназ. Если им требовались документы, неужели нельзя было отвернуть от боя, из— бежать столкновения? Где разведка? Прикрытие? Куда смотрел командир? А теперь положит на этих склонах головы ни в чем не повинных, ничего не понявших в этой войне ребятишек, а толку— то?
Про боевиков не думалось, жалел своих. Пусть даже они и шли против "Кобры".
— Ума большого не требовалось,— согласился Туманов. Ружье только вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны.
Неизвестно, сколько бы продолжался бой в ущелье, не появись в небе вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих,
но нужный эффект произвели: огонь начал постепенно слабеть. Противники разъединялись, отступали, загораживались все новыми и новыми деревьями, за стеной которых уже не мелькали. А не видя врага, новички успокаиваются, дают передышку оружию.
— Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду,— продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник.
— Пора идти,— поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых.— Нам все время нужно идти.
Вертолеты принялись зависать, опускаться — скорее всего, подбирать убитых и раненых. Не— ужели командир десанта не услышал боевиков? Ведь те шли, не таясь и не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям! Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных...
Думал так, примеряя на себя место командира. Значит, не отошла еще армия от сердца, он еще и ней, в ее проблемах. Неужели нельзя будет вернуться? Неужели расставание — навсегда? Кажется, десант отправлял не только раненых, но сворачивался и сам. По крайней мере, слишком часто опускались "вертушки". Значит, одной заразой стало меньше.
Зато оставшаяся разошлась не на шутку. Поняв, что волей случая ущелье впереди проверили федералы, они тоже полезли на склоны, разделившись традиционно на две части, но все равно имея достаточное численное преимущество перед спецназовской троицей.
От боя не уйти.
Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками — извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.
— Значит, будем биться,— спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена — начинается постепенное преследование или захват. Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно поздно: отрубленные головы разведчиков валились. на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников.
Единственное утешение от операции — в одном из блиндажей обнаружили трех женщин-
Николай Иванов. Спецназ, который не вернется
39
строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.
До момента, пока их не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг — в знак протеста против того, что со— творили со страной и людьми сегодняшние политики...
И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походные неудобства. Страшнее смерили мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание...
— Командир, я вернусь,— вдруг неожиданно остановился Волонихин. — Куда?
— Туда,— он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины.
— Мы когда-нибудь вернемся обязательно,— не до конца понял Заремба.
— Нет, я боюсь, что ее разрыли.
— Не говори глупостей,— отмахнулся и Туманов.— Ты соображаешь, что говоришь?
— Говорю именно потому, что соображаю.
— Хорошо,— неожиданно быстро согласился Заремба.— Но мы возвращаемся все.
И повернул от нацеленной вершины.
— Нет, — снова не согласился доктор. — Я пойду один. И потом уведу за собой банду.
— Здесь командую и распоряжаюсь я,— напомнил Заремба.
Никто уже никем и ничем не распоряжается.
Что?
Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.
— Ты станешь выполнять мои команды, — отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. — Запомни это. До той минуты, пока не окажемся за пределами Чечни, ты — мой подчиненный.
Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.
— Все сделаем по совести и по-человечески.
...Спускаться с горы веселее, чем подминать под себя склон. В какой-то степени желание Волонихина спасало и от погони — возвращаясь к месту гибели друзей, спецназовцы путали противника: по крайней мере, действовали вне логики и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от опасности.
После боя голоса боевиков стихли, и ориентироваться стало сложнее. До конца не были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились и уроки Юры Работяжева — в Чечне картошки меньше посажено, чем поставлено мин.
Доктора, рвущегося к могиле, Заремба определил в середину — поспешай медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг.
И не зря. Как только открылось среди деревьев предгорье, он присел. Десант — или его часть — перелопачивал, протыкал длинными саперными щупами поляну, отыскивая — прав Волонихин — могилу. Солдаты пока крутились на малом пятачке, ребята были похоронены значительно дальше, но если до вечера ковыряться, то кто-то обязательно наткнется на тела погибших. Но зачем ищут ?
— По периметру охрана,— предупредил глазастый Туманов. А в небе — и вертолеты. Они вновь, насосавшись на аэродроме керосинового наркотика и отяжелев брюхом, набив карманы боеприпасами, вампирами на запах крови приближались к предгорью. Впервые в жизни Зарембы они шли не на подмогу ему и не на спасение, и он смог представить, насколько люто могут ненавидеть их чеченцы, если он сам шлет проклятие набухающим точкам.
Можно было давать сто процентов на то, что они для профилактики примутся обстреливать все подозрительные места, давая десанту возможность завершить работу потрошителей могил. Спецназовцы же вышли как раз в ту точку, куда он бы сам на месте вертолетчиков выложил пару десятков нурсов. Поэтому принялся рыскать глазами, подыскивая убежище.
— Там,— указал Туманов на вывернутую с корнем сосну. Запрыгнули за нее — голому и майка краше шубы.
— Нет мне прощения, мужики,— глядя сквозь ветки в небо, скорбно проговорил Волонихин.
Он продолжал будоражить свою рану, и Заремба, еще в Балашихе заранее спасавший его от подобного, и на этот раз наложил тонкий слой бинта:
— Кто знал, что такое могло случиться: наши "вертушки"...
— Ты,— не дав закончить перевязку, сорвал бинты доктор.— Ты интуитивно предполагал все, а я вылез со своим идиотским благородством...
— Вы, слишком умные, прекратите,— попытался смягчить ситуацию пограничник.— Все делалось правильно. Как одним, так и вторым. Следите лучше за обстановкой.
Вертолеты на этот раз на охотничьих собак не походили — лай не поднимали и на любой пень не огрызались. Кружились себе за собственными хвостами, а что творилось на земле — вроде не их собачье дело. Поэтому Туманов мог позволить по— рассуждать дольше, чем обычно:
— Самое грустное и интересное — вспомнил доверенности на получение денег в Чкаловском. И вдруг понял страшное: мужики, чем меньше нас остается, тем богаче мы становимся. Но как же мы обеднели без ребят!
— Я ни копейки не возьму оттуда. Ни копейки,— медленно проговорил Иван. Повернулся к Туманову: — Наброски остались?
Пограничник вытащил из бокового кармана сложенные листочки — на каждом взлетала ввысь ласточка. И не могла взлететь, потому что каким— то образом ее требовалось крепить к постаменту. Волонихин пересмотрел эскизы, потом сложил их вместе и принялся медленно рвать на части. Кусочки засунул под корневище, присыпал землей: с мечтой покончено.
Вздохнув, вернулись к реалиям. Тем более что вертолеты стали приседать на поляну — одним колесиком, только для устойчивости, и в их чревах один за другими стали исчезать поисковики могил. Что-то, видимо, спугнуло их, и спецназовцы насторожились, пытаясь понять причину спешного сбора.
— Чу! — поднял руку капитан. Не только глазастым, но и ушастым оказался пограничник. Вдалеке послышался собачий лай — "вертушки" наверняка привлекли внимание боевиков, и те тоже поторопились посмотреть, что такое интересное пытается найти десант в предгорье. А заодно и попытаться пощипать ему перышки.
— Собака,— проговорил вслух Туманов.— Хреново.
Она еще не учуяла чужих, брехала в охотничьем азарте, но постромки уже рвала, готовая отличиться. И такую хлебом, даже если бы он имелся, не ублажишь. В Афганистане Заремба удивлялся, почему собаки, которые жили при лагере, не трогали своих — даже разведчиков, уходивших на операцию переодетыми под местных жителей. Но стоило настоящему афганцу ступить на территорию части, собаки оскаливались и неслись к нему со всех ног.
Как утверждали знатоки, распознавание своих от чужих шло по запаху. Афганцы, например, настолько пропахли бараниной, что никакая другая пища уже не могла перебить этот запах.
Наверняка они, русские, тоже окажутся легко распознаваемыми среди чеченских специфических запахов. Ветерок легонький, плавненький преподнесет собаке меню под нос. Куда уходить — выбор невелик. Только обратно в горы.
Заремба проверил пистолет, Туманов поправил на поясе ножи. Хотел, как в кино, посыпать след табаком, даже вытащил из пачки сигарету.
Но пересчитал количество оставшихся и пожалел: на весь путь все равно не хватит. Подбодрился:
— Испугали бабушку дедушкой. — А вот снайперку нужно было взять,— единственно о чем пожалел Заремба.
Волонихин испуганно схватился за карман — на память о Марине он взял ее маленький дамский пистолетик. Все остальное — а остального лишь полулиповое удостоверение да боеприпасы, забрал подполковник. А снайперка — снайперка лежит рядом с Мариной в земле. Зарыли ее. Из нее больше не стрелять, не убивать людей. Вот только сама Марина — убита...
Рюкзаки, наполненные боеприпасами, тянули вниз, прижимали к земле, успокаивали: все обойдется, зачем себя насиловать? А тут еще и Туманов обрадованно позвал:
— Сюда. Орехи. Разлапистое, курчавое дерево грецкого ореха ~ раскорячилось посреди поляны, осыпая подножие первыми, еще не совсем зрелыми плодами. Скорее всего, они сорвались от близких разрывов или их насбивал кто-то раньше и не все подобрал. Но спецназовцы на ходу нахватали зеленых комочков, затолкали в карманы, благо "пятнашки" об— шиты ими даже на спине. Лай между тем продолжал накатываться. То ли собака все же взяла верхний след, то ли у боевиков имелось задание прочесать именно данный район, но получалось, что бежать спецназовцам требовалось все быстрее и быстрее.
— Кажется, идут за нами,— предположил Волонихин.
— Не идут, а бегут,— поправил Туманов. — И побыстрее нас,— внес свою лепту в оценку обстановки Заремба.— Готовимся к бою, мужики.
Каждый поправил автомат, хотя "АКМсы", прижатые рюкзачными ремнями, боязливо льнули к груди хозяев и вместе с ними поворачивались, оглядываясь вокруг. Суперменов на самом деле очень мало. Это по страницам книг и на видеокассетах их бегает столько, что укладывай штабелями до Луны. Да, есть люди, которые умеют и знают больше, чем все остальные. Но тех, кто может буквально все,— нет.
Вон Дождевик — вроде из всех самый крутой, а мальчишка выстрелил, и нет на свете прапорщика. На войне драк, где можно демонстрировать приемы, мало, и потому загнанными волками бегали по кругу и спецназовцы: жизнь посуровее книг и кино. И точки обычно ставят пули.
Боевики издалека, на всякий случай попробовали поставить несколько штук. Очередь из автомата вышла вялой, словно заранее знала, что незачем тратить силу и злость на пустоту. Требовать от подчиненных бежать быстрее Зарембе не имело смысла — коли подкашиваются ноги, их не уговоришь забыть об усталости. Сачкующих нет — не спортивный кросс бегут, а жизнь спасают. Так что лучший вариант — заранее выбрать наиболее удобную позицию и изготовиться к бою. Теперь не убегали, а искали место.
Повезло Волонихину. Какие-то непонятные давние раскопки за поляной словно ждали своего часа, чтобы оказаться полезными спецназовцам.
— Есть контакт,— запрыгнув в них, лег на бруствер Иван.— А теперь — марш дальше,— приказал он Зарембе и Туманову.
Те не поняли доктора, уставились: что за новые командиры появились? Тогда Иван, раздражаясь, повторил:
— Я остаюсь. Прикрою.
Остаться на прикрытие в чеченском тылу — это остаться на смерть.
— Не говори ерунды,— оборвал подполковник, хотя прекрасно понимал, что предложение Ивана — едва ли не единственный шанс остаться в живых остальным.
— Не творите глупость вы,— не менее эмоционально отреагировал доктор, и даже поднял вверх ствол тумановского автомата, когда тот улегся рядом.— Уходите.
Заремба и Туманов переглянулись. Поняли: просил и приказывал не Волонихин, а его боль за Марину. Чувство собственной вины. Будь в сумке подполковника секретные документы, спасая их, они бы ушли. Но спасать криминальные бумажки, прятаться за них самим...
Когда в армии, прикрывая голые зады, голодные обмороки и отсутствие боеприпасов, погнались за внешней атрибутикой и затребовали, чтобы каждая отдельная часть разработала собственную эмблему и девиз, в своей бригаде Заремба утвердил слова: "Слава Отечеству, себе — честь!" Снятые погоны не освобождали, по крайней мере его, от взятого обязательства.
— Тихо,— остановил все эмоции и новоявленные приказы Заремба. Вслушался, надеясь, что группа преследования Одинокого Волка останется около вертолетов.
Но "вертушки", поднявшие десант в воздух, уже смолкли, не желая встревать в драку и оберегая свои стеклянные носы даже от случайных ударов. А собака вела чеченцев в их сторону. Сколь— ко боевиков окажется в цепи?
— Встречаешь банду в лоб,— отдал подполковник приоритет боя Волонихину.— Мы с Василием охватываем ее с боков. Главное, не перестрелять в суматохе друг друга, бить только наверняка в цель.
— Ушли бы вы,— продолжал настаивать доктор.
— Уйдем вместе,— закончил спор командир.
Вытащил два кругляшка "лимонок", положил на бруствер рядом с Иваном. То же самое проделал Туманов. Посмотрели друг на друга — на всякий случай попрощались. Что-то говорить посчитали излишним, однако перед тем, как разойтись, пограничник заговорчески подмигнул доктору:
— А я понял, какой памятник надо делать. Ласточка вылетает из круга, и крепится к нему одним крылом. Тогда сохранится чувство полета. А?
— Да,— сразу согласился Волонихин, забыв, что совсем недавно отказался от идеи.
— Мы все-таки его создадим и поставим. В крайнем случае, у меня на заставе.
Он все еще продолжал думать, что служит... Мечты прервал совсем близкий лай собаки и поставленные каким-то настырным учеником новые точки. Заремба и Туманов шмыгнули в разные стороны, принялись охватывать склон с двух сторон, выдвигаясь навстречу погоне. Теснее соприкоснешься — легче убить врага.
Волонихин остался на месте. В дополнение к подарку друзей выложил свои гранаты, пересчитал. Под руку попались грецкие орехи — миниатюрные копии "лимонок". Торопливо снял с одного зеленую кожуру. Складывающимся прикладом автомата прижал орех, заставил его треснуть пополам. Плод оказался незрелым, в бледной оболочке, к тому же сам вываливаться из утробы матери он не хотел, и его пришлось выковыривать ножом.
А вот попробовать деликатес не успел. На поляну, высунув язык, вырвалась огромная черная овчарка. Она замерла на миг, ослепленная пространством и светом, намерилась сделать рывок к совсем близкому чужому запаху, но ее напружинившееся тело, начинающийся прыжок оборвал нож. Он прилетел со стороны Туманова, обернулся вокруг себя несчетное количество раз и, подталкиваемый массивной рукояткой, лезвием вошел овчарке под лопатку.
Собака взвизгнула, враз потеряла упругость и рухнула, судорожно пытаясь лапой достать до раны и выбить дышащий вместе с ней нож.
— Браво,— оценил Волонихин, готовившийся выпустить по овчарке очередь. Это получилось бы не совсем здорово — раскрывать себя преждевременной стрельбой. Враг не должен видеть замах, он обязан получить сразу удар. Желательно нокаутирующий. Чеченцы, обеспокоенные непонятным повизгиванием овчарки, выбежали к ней почти все сразу, гурьбой. Мало, мало их учила война!
В живые тела, в шевелящуюся массу и выпустил весь рожок Волонихин. Заставил упасть живых и мертвых, отбросил обратно в лес запоздавших. Не надеясь до конца на пули, точным дальним броском уложил туда же пару гранат. Пока грохотало и осыпалось, поменял магазин и замер, держа под прицелом поляну. Обойти ее не составляло труда, но по бокам — Заремба и Туманов. Они пока молчат, значит, чеченцы еще приходят в себя, не дергаются.
— Ну, кто следующий? — поторопил их доктор. Вместо себя боевики послали в разведку пули. Они зароились, зафьютелили, закапываясь рядом в землю, расшибая сослепу лбы о деревья, улетая бесцельно далеко за спину. Иван молчал, выжидая движение. Однако чеченцы что-то закричали: судя по резкому и повелительному тону, вызывая по рации подмогу. Подмога — это хуже, здесь бы с оставшимися справиться.
Рация не понравилась кому-то еще: крик вдруг захлебнулся на полуслове. Чисто интуитивно Волонихин догадался, что это Туманов пустил свой второй нож в связиста. И по тому, какую беспорядочную стрельбу открыли в ответ, понял: угадал. Но с сожалением отметил и другое: стреляли слишком многие. Значит, в первой шеренге рухнули самые бестолковые и нетерпеливые боевики, желавшие отличиться. Бой продолжится с оставшимися — профессионалами, и здесь патроны требуется беречь и беречь. Не говоря уже о том, чтобы востро держать ухо.
— Побережем и подержим,— разговаривал сам с собой Волонихин, оглядывая арсенал.
На бруствере лежало четыре магазина и столько же гранат. Крайняя чуть съехала и поддерживалась какой-то травинкой, но когда Иван попытался уложить ее более надежно, в ответ получил целую порцию достаточно прицельного огня.
— Нельзя так шутить, хлопцы,— вжался в землю. Переполз чуть левее.
В общей суматохе пальбы опытно уловил короткие, в два патрона, чисто профессиональные выстрелы Зарембы и Туманова. Значит, все же затесались волками в курятник, отщелкивают крайних. Надо подсоблять, отвлекать на себя внимание боевиков. Делать вид, что бой ведет он один.
Чуть пострелял, стараясь целить под кроны деревьев. Всем хорош новый автомат, и пуля для войны у него чудо — имея смещенный центр тяжести, уже в полете начинает кувыркаться. И дай ей только преграду, разворотит и изрешетит. Здесь не как встарь, когда после попадания в мизинец пуля отрывала только его и на этом все заканчивалось. Новая способна пойти по всей руке, погулять по телу и с клочьями выйти где-нибудь в животе.
Одно плохо: все эти прелести для боя на открытой местности. В лесу же каждый листок, малая веточка точно так же способны изменить полет пули и увести ее похлеще любого бронежилета в сторону. Чеченцам в этом плане проще, у
них в каждом отряде половина боевиков ходит со старыми автоматами. Есть даже с деревянными прикладами. Тяжелее, но уж куда стрелок пустил пулю, туда и дойдет.
— И долго мы так будем прятаться? — пригласил Волонихин в атаку боевиков.
Не шли, выжидали и присматривались. Их пыл охладили стоны раненых. Волонихин, не слыша и двухпатронных очередей, принялся чаще
постреливать сам: наверняка спецназовцы станут прятаться в его очередях. Чем больше сделают они в тылу, тем легче на фронте. И посмотрим, чья возьмет.
Смерти уже не ждал, как несколько минут назад, когда от отчаяния решил остаться на прикрытие.
— Поживем,— цедил он, метаясь по траншее.— И памятник в самом деле поставим. Получите... Ласточка над поверженным вертолетом. Он падает, а она взлетает. В небе должны летать только птицы.
На третьем рожке "сидел" дольше, чем на предыдущих двух. Патроны таяли, землей кидаться потом не будешь. Как там учили командиры-отцы— замполиты: "Первый выстрел мой — и в цель". Где они, цели? Почему притихли, не стреляют? Он приподнял голову, и в ту же секунду острой бритвой полоснуло по щеке. Боль затмила сознание того, что выстрел прозвучал сзади! Обошли?!
Доктор оглянулся и тут же расстрелял одной очередью так оберегаемый магазин — на него бежали бородатые боевики в чалмах. Нет, это были не чеченцы. Скорее всего, сзади подошел один из отрядов мусульманских наемников, не в избытке, но промышлявших в Чечне ненавистью к русским и христианам. Возможно, именно на них выходили по рации, их звали на помощь. И вот они, бородатые и крупные, бежали к своему врагу. Пересоединить магазин Иван не успевал. Смог дотянуться только до гранат и бросить их в бородачей, не останавливавшихся даже под огнем. Три "лимонки" ушли одна за одной, а когда потянулся за четвертой, рука схватила землю. Травинка все же не выдержала веса гранаты, надломилась, и "лимонка" зубцами, как траками, проехав по узкой зеленой спинке, укатилась далеко вниз.
Более чем кто-либо заминку в стрельбе чувствует наступающая сторона, потому что в нее в это время не летят пули. И с двух сторон, не открывая огонь из боязни задеть своих, бросились на окоп Ивана боевики. Не знали, да им и ведать не нужно было о спортивных разрядах доктора. И хотя первого бородача Иван легкой щепкой перебросил через себя, второго и третьего, столкнув лбами, разбросал в стороны, четвертого сбил ногой, а вот пятый сумел-таки навалиться. В ту же секунду в Волонихина вцепились и те, кого он только что отбил, и подоспевшие боевики из отряда Одинокого Волка. Доктор только успел сунуть руку в карман, где притаился пистолетик Марины.
— Бери его,— орали бородачи, и он, не зная их языка, отчетливо понял, чего хотят.
Эх, была бы граната...
В спешке еле попал пальцем в скобу. И прежде, чем ему заломили руки, поднес пистолетик к виску и нажал на спусковой крючок. Как тихо стреляют по сравнению с автоматами дамские пистолетики!..
Заремба и Туманов успели только увидеть, как надломился Иван с нависшими на нем гроздьями боевиками. Чем-то помочь было поздно, и вынужденно лишь наблюдали с двух сторон, как собирали своих соплеменников боевики, укладывали на самодельные носилки. Каждый проходивший мимо считал своим долгом ударить ботинком по окровавленной голове доктора, но в конце концов присыпали землей и его. Дольше и с большими почестями хоронили в центре поляны собаку. Переговорив по рации, принялись выносить убитых и раненых ближе к дороге.
К могиле Ивана спецназовцы подошли, не видя друг друга. И почти одновременно, уже в сумерках, когда убедились, что боевики ушли из района. Кивнули друг другу, замерли над бугорком. Ничего не стали менять, Заремба лишь вытащил ошметки карты, вгляделся в нее, запоминая место. Пограничник тоже глянул на клок бумаги, потом проверил себя — указал место захоронения Марины, Работяжева, Дождевика и Чачуха.
Сошлось. Лучше бы не было чему сходиться...
— Слишком легко все начиналось, — в который раз, но теперь уже вслух проговорил Заремба.
— Что дальше? — поинтересовался Туманов.
— Уходить. Как ни странно, опять в долину. Горы они сейчас перекроют.
— А может, отлежаться? Они ловят движение, поэтому надо замереть.
— И желательно под носом. Под самым носом. Может быть, снова в кошаре или даже около базы Волка...
Пограничник вдруг наклонился, подобрал половинку уже расщепленного, но не съеденного ореха, валявшегося на бруствере среди стреляных гильз. Заремба покопался у себя в карманах, нашел еще два зеленых кругляша и, словно цветы, положил их на могилу Волонихина.
И первым пошел в лес.