Солдатская наука

Скорый поезд Новосибирск — Москва плавно отошел от перрона.

В одном из вагонов соседями по купе оказались пожилой мужчина, одетый в темный плащ, старушка с внуком лет шести-семи, прапорщик с артиллерийскими эмблемами и молодой солдат со значком спортсмена-разрядника. Солдат подсел к мальчику, потрепал его за русый вихор и спросил:

— Далече путешествуешь, парень?

Мальчик застеснялся и ничего не ответил. Вместо него заговорила бабушка:

— Ко мне он едет, в Шадринск. Хочешь в Шадринск, Сашок? — повернулась она к внуку.

— Хочу, бабуся, — отозвался мальчик. А бабушка продолжала:

— Гостила я тут у сына — мастером он на заводе работает. Собралась домой и упросила отпустить внука.

— А вы до Москвы? — обратился прапорщик к мужчине в плаще.

— Нет, мне ближе — до Татарска. Это не доезжая Омска. Еду по поручению обкома ДОСААФ выступать перед допризывниками.

— Значит, вы — фронтовик?

— Пришлось повоевать. Теперь вот рассказываю молодежи о боях-походах.

Проводница принесла постели. Пока их заправляли, прапорщик с солдатом вышли в коридор покурить и потолковать между собой. Знали они друг друга уже давно, потому что служили в одной части. И ехали нынче вместе до самой Москвы — рядовой Игорь Савченко следовал в краткосрочный отпуск на Брянщину, а прапорщик Василий Цветков, тоже получивший отпуск, рассчитывал несколько дней провести в Москве, а затем съездить в Волгоград к родным.

— Занятные у нас соседи, — сказал Игорь, затягиваясь сигаретой.

— Да, — ответил Цветков. — Я особенно фронтовиком заинтересовался.

— Может, он Герой Советского Союза? — предположил Савченко.

— Герой или не Герой, а рассказать ему, наверное, есть что, — произнес прапорщик.

Они вернулись в купе и были приятно удивлены увиденным. Фронтовик, о котором они только что говорили, сидел у столика. Теперь он был без плаща, и вся грудь его сияла наградами. Сашок примостился рядом с ним, чуть ли не забрался на колени, и завороженно смотрел на ордена и медали. Он то и дело спрашивал, трогая пальцем тот или другой орден:

— Дядя, это орден Ленина, я знаю. А этот — Красное Знамя? Да?

— Правильно определяешь, молодец, — улыбнулся мужчина.

— Не беспокой дядю, — говорила внуку бабушка. Но он продолжал свое:

— А кто этот дедушка?

— Это, брат, орден Михаила Кутузова, был такой полководец.

— И все это вы в боях с фашистами получили? — допытывался Сашок.

— Да, в боях.

— А вот какие красивые — желтенький и беленький! — воскликнул мальчик, указывая на ордена на правой стороне груди. — Как они называются?

— Ордена Отечественной войны: желтенький, как ты говоришь, первой степени, а беленький — второй.

— Выходит, ты настоящий герой, — вмешалась бабушка. — Сколь наград-то! А их, знамо, даром не дают.

— Я слышал, что ордена давали всем, кто был на фронте, особенно ордена Отечественной войны, — включился в разговор Игорь Савченко. — Был подвиг или нет — все равно награждали.

— Ну, не скажите, — прервал его мужчина. — Всякая награда дается за определенный подвиг...

— Хорошо, если бы вы рассказали о своих боевых делах, — обратился к нему прапорщик. — Простите, как ваше имя и отчество?

— Григорий Михайлович, — ответил мужчина. — Рассказать, конечно, можно. Только давайте займемся этим позже, а сейчас попьем чайку.

* * *

Прапорщик с солдатом от чая отказались. Они зашли в соседнее купе и подсели к любителям домино. Вернулись к себе нескоро. Григорий Михайлович дремал. Цветков и Савченко забрались на свои верхние полки и, убаюканные мерным перестуком колес, тоже уснули. Проснулись поздно. Мужчины-фронтовика уже не было. Сошли в своем Шадринске и бабушка с внуком. Савченко с Цветковым остались в купе одни.

Сначала читали купленные на очередной станции газеты, а затем как-то незаметно вернулись к предыдущему разговору.

— Жаль, что проспали мы и не услышали рассказа Григория Михайловича, — заметил Цветков. — А ты, Игорь, не прав. Брякнул ерунду про награды, обидел заслуженного человека.

— Да, сорвалось... — уныло произнес Савченко. — Сам не думал, что так получится.

— И как ты мог? Любая боевая награда связана с подвигом. Ими отмечены геройские поступки воинов, многие из которых пролили свою кровь, а то и жизнь отдали в борьбе с врагом. Вот послушай, что я тебе расскажу.

* * *

Прапорщик уселся поудобнее за столиком, закурил и начал:

— В нашей семье хранятся два ордена Отечественной войны: один — отцовский, а другой — брата. Оба получены в битве на Волге, причем брат был награжден посмертно. Я как-то попросил отца рассказать, за что они были награждены этими орденами. И отец не только рассказал, но и показал место боя.

Было это в пятидесятом году. Я, как и ты сейчас, служил срочную службу. Осенью, помню, получил в виде поощрения краткосрочный отпуск и приехал к родным. Жили они недалеко от Волгограда — в то время он еще назывался Сталинградом, — в поселке. В воскресенье мы с отцом, старым рабочим тракторного завода, собрались прогуляться к Волге. Вышли за поселок, и взору открылся знакомый пейзаж: белые домики на берегу, широкая гладь реки, а за ней желтые пески заволжской степи. Отец шагал молча и смотрел под ноги. Вдруг он окликнул меня: «Стой, сынок! Здесь...» Я остановился, не понимая, в чем дело. Оглянулся по сторонам. Мы очутились на холмике, с которого открывался вид далеко во все стороны, особенно на юго-запад.

«Вот здесь я стоял восемь лет назад, в сентябре сорок второго, — сказал отец. — Только не так, как мы сейчас, а стоял насмерть. Вон и окоп мой». И я понял, о чем говорил отец. Присмотревшись, я увидел, что весь холм изрезан полуосыпавшимися окопами, испещрен воронками от бомб и снарядов. Ковырнул носком сапога темный предмет, выделявшийся в траве, оказалось, осколок снаряде, а рядом еще такой же, дальше еще — весь холм был усыпан кусками ржавого металла, проволоки, сплющенными винтовочными гильзами.

«В этом окопе, — продолжал отец, — оборонялся взвод рабочих тракторного завода. Вот моя крайняя ячейка. А вон оттуда — он показал на юго-запад — на этот холм лезли фашистские танки. От них и от цепей пехоты все поле казалось серым, а огонь и дым застилали волжский берег. По пятнадцать — двадцать атак отбивали мы за день». Он помолчал, поднял ржавый осколок и отбросил далеко от себя. Затем тихо произнес: «Здесь погиб твой брат Виктор».

Я попросил рассказать подробнее, как это было.

«Виктор командовал орудием. Прямой наводкой он подбил два вражеских танка, а когда вышел из строя весь расчет и кончились снаряды, он бросил под мчащуюся на него машину связку гранат, подорвал третий танк, но и сам погиб при этом. Я видел его смерть, все произошло на моих глазах. Но помочь ему я ничем не мог. Виктор умер, как настоящий герой, не подпустив ни одного танка противника к нашим позициям».

Вот что я услышал на бывшем поле боя.

— А вы, товарищ прапорщик, хорошо помнили брата? — спросил Савченко, заинтересованный рассказом.

— Помнил, конечно. Правда, до войны он редко приезжал домой. Учился. А мне в то время и десяти еще не было. Но когда Виктор появлялся дома, я не расставался с ним, ловил каждое его слово, старался подражать во всем. Для меня он и тогда был героем: умным, смелым, настойчивым, и я считал, что он обязательно совершит что-нибудь необычное в жизни. Может, это просто казалось. Будь кто другой на его месте в бою — наверное, поступил бы так же.

Цветков на минуту задумался, посмотрел на мелькавшие за окном вагона перелески и повел речь дальше:

— Много лет прошло с тех пор, а я вижу, как сейчас, тот холм, усыпанный осколками металла, и отца, рассказывающего о гибели нашего Виктора. И знаешь, мне живо представилась тогда картина сражения. Кругом дым и грохот взрывов, но неприступен для врага Сталинград. Все атаки фашистов разбиваются о стену огня, о живую стену советских воинов. Вот этот окоп защищают рабочие тракторного, а там стоит со своим противотанковым орудием Виктор. Громыхая тяжелыми гусеницами, на холм лавиной движутся вражеские танки. Виктор подпускает их на верный выстрел и открывает огонь. Со второго снаряда передний танк останавливается, накренясь набок. Из-за подбитой машины выползает вторая и начинает бить по орудию Виктора. Фонтаны взрывов поднимаются вокруг орудия, но оно продолжает неравный поединок. Наконец снаряд угодил в гусеницу второй фашистской машины, она завертелась на месте. Виктор доволен своей победой. Но вдруг лицо его омрачается — в ящике остался последний снаряд. А на холм лезут еще два танка. Один подрывается на мине, второй мчится прямо на орудие, извергая огонь. Виктор заряжает последний снаряд, прицеливается, но — мимо. А танк уже близко. Сомнет орудие, прорвется к окопам, в тыл, и начнет утюжить пехоту. Нельзя пропустить! Раздумывать некогда. Виктор собирает гранаты и бежит навстречу танку. Взрыв, столб черного дыма и пламени, поглотивший вражескую машину, а вместе с ней и защитника Сталинграда гвардейца Виктора Цветкова…

* * *

— Как вы здорово обрисовали картину боя, товарищ прапорщик, — задумчиво произнес Игорь Савченко. — Наверное, так все и было.

— Мне представлялось тогда именно так, — подтвердил прапорщик. — Стоя на холме, я словно видел, как кипел тот жестокий бой, ощущал его горячее дыхание.

И когда отец позвал меня обратно, я шел как в полусне. Отец продолжал рассказывать о своем ранении, о том, что они вместе с Виктором одним приказом были награждены орденами Отечественной войны, только Виктору уже не суждено было его получить, и орден сына вручили отцу. А передо мной все стояла картина боя и смерть Виктора.

Потом, — продолжал прапорщик, — по пути домой мне вспомнилось другое — уже из своей службы... Пасмурный осенний день, дождь, слякоть. Наш расчет выехал в поле на тактические занятия. В поле непролазная грязь, лужи... Машина застряла, и пушку пришлось выкатывать на руках. Как не хотелось лезть в эту грязь, браться руками за облепленные холодными комьями глины колеса и тащить пушку по вязкому вспаханному полю к намеченной у кустов огневой позиции. «Что думает командир? — возмущался я про себя, поскользнувшись и падая в грязь. — Зачем тащить орудие к тем кустам, если можно остановиться здесь, у дороги. Чем не огневая позиция?» Но еще больше был я недоволен, когда командир, получив от руководителя занятий вводную, вдруг скомандовал расчету: «Ложись!» Заряжающий и подносчик сразу легли, где стояли, а мне как назло попалась лужа, и я остался стоять, да еще сказал при этом: «Издевательство, а не занятия».

Дорого поплатился потом за это — командир наложил взыскание, на комсомольском собрании меня «наждачком протерли», в стенгазете едкую заметку с карикатурой поместили. Я хотя и признал, что был неправ, но в глубине души оставался все-таки несогласным с другими: зачем, дескать, так делать, если это не вызывается необходимостью, если все можно сделать легче и проще. Не война ведь! Теперь же, после рассказа отца и всего, что увидел на холме, я понял: надо быть готовым к самому трудному, самому тяжелому бою, чтобы суметь сражаться так, как защитники Сталинграда.

«Нет, плохой я еще солдат, — казнил я себя, шагая следом за отцом домой. — Занятия — тоже бой, и на них надо действовать, как в настоящем сражении, делать все не как легче и проще, а закалять себя на трудностях, на самых тяжелых делах, ибо в бою легко не бывает». В тот момент решил: только вернусь в часть, на первом же комсомольском собрании или на политзанятиях прямо скажу об этом, объявлю всем, что осознал до конца свою неправоту, что знаю, как надо учиться военному делу. Надо действовать так, как воевали наши отцы и старшие братья. И сказал! Помню, командир батареи, да и все товарищи были довольны моим выступлением на собрании. Комбат — высокий капитан с черными пышными усами — заявил тогда: «Я рад, что наводчик Цветков до конца разобрался в своих заблуждениях и пришел к правильным выводам. Действовать, как в бою, учиться у фронтовиков — это наше первейшее правило». А капитан знал, как дрались фронтовики. Он сам прошел через всю войну, имел много наград, несколько раз был ранен. Поэтому и нас учил использовать богатый боевой опыт ветеранов.

* * *

Цветков смял погасшую сигарету и, как бы заключая свою основную мысль, сказал Игорю Савченко:

— Видишь, как люди сражались и за что получали награды. А ты говоришь, что ордена давали не за подвиги, а просто за участие в войне.

— Да, необдуманно я ляпнул, товарищ прапорщик, — виноватым тоном промолвил Игорь. — Вижу теперь, что очень неправ был.

— Ну то- то же. Думай, прежде чем говорить. А я и в этот приезд намерен встретиться с участниками боев — их много в Волгограде.

— У нас, в Брянской области, тоже много героев войны — фронтовиков и партизан, — заявил Савченко. — И в нашем колхозе они есть. Обязательно разузнаю о них подробнее и буду потом рассказывать сослуживцам. Надеюсь, и нам это пригодится в учебе, как вам когда- то...

Разговор в том же духе они продолжали и потом, почти до самой Москвы, и даже не заметили, как поезд сбавил ход и подошел к платформе вокзала. Но вот он остановился, и Савченко с Цветковым начали собирать вещи.

Радиоузел поезда все еще передавал советы: как проехать по Москве, куда обращаться за различными услугами, однако эти советы уже никто не слушал. Их заглушил шум, ворвавшийся в открытые окна. Пассажиры торопливо покидали вагоны, а навстречу им неслись радостные возгласы встречающих, поверх голов плыли букеты цветов...

— До встречи после отпуска, — сказал Цветков, пожимая на прощание руку Игорю. — Отдыхай, набирайся впечатлений. А вернешься — помни наше первейшее правило.

— Спасибо за солдатскую науку, товарищ прапорщик! До встречи! — ответил Игорь.