Платок ткачихи

Шла Великая Отечественная война. Полчища фашистов рвались к колыбели Октября — Ленинграду. Отряд, которым я командовал, получил приказ срочно выступить на поддержку наших войск, сдерживающих яростные атаки врага на город Пушкин.

Вечером наша колонна подходила к Ленинграду со стороны Парголова. Свернув в сторону от дороги, отряд расположился вблизи поселка, укрывшись среди кустов и деревьев. Здесь был дан привал для ужина.

Было 8 сентября 1941 года.

Неожиданно в городе загудели сирены воздушной тревоги. В небе показалось множество бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Мигом поднялись навстречу врагу наши истребители. Затрещали зенитки. Послышались один за другим сильные взрывы авиабомб. Вскоре вспыхнули в нескольких местах города пожары.

Над Невою, словно тучи, поползли бело-коричневые, вперемешку с черными клубы дыма, зловещими языками вздымались к небу ярко-красные языки огромного пламени.

Меня окружили ребята из ближайших домов. За ними начали подходить взрослые. Посыпались вопросы:

— Товарищ командир, как на позициях?

— Неужто не остановить этих гадов? — с болью сказал седой, небольшого роста человек.

Я отвечал, что фашистов непременно остановим.

— Под Ленинградом они найдут свою могилу...

— Не видать им города Ленина как своих ушей! — выкрикнула бойкая молодая женщина с грудным ребенком на руках.

— Верно! Верно! — поддержали двое мужчин.

— Дяденька командир, ваш конь смирный?

— Смирный.

— Можно подержать его за повод?

Опустив подпруги и растрензелив коня, я передал повод мальчику.

— Как тебя зовут, герой?

— Володя. А у меня папа тоже воюет. Он старший сержант, артиллерист, бьет фашистов на фронте.

Подошло еще несколько ребятишек. Они с любопытством разглядывали мою казачью кавказскую шашку в богатой серебряной отделке. Володя первый не выдержал:

— Можно потрогать саблю?

Я оттянул от себя портупею, взяв в обе руки шашку.

— Это не сабля. У сабли должны быть дужка, ободок или крестовина... Понятно вам, ребята?

Все хором ответили:

— Понятно!

— А клинок можно посмотреть? — спросили разом двое ребят.

Я осторожно вынул клинок, подняв концом вверх.

— Ой! Какая она острая, — проговорил самый маленький.

Я рассказал, что шашка моя — участница мировой и гражданской войн. Вложив клинок в ножны и повернув шашку тыльной стороной, я прочитал выгравированную надпись: «Младшему уряднику Сунженско-Владикавказского казачьего полка Владимиру Грусланову от сотника А. Алиева. Двадцать пятого декабря тысяча девятьсот шестнадцатого года». Тут же пояснил: младший урядник — это то же, что и младший сержант, а сотник — старший лейтенант. Ребята и взрослые молчали, внимательно осматривая украшение шашки.

— А что же это вы без знамени? — нарушив молчание, спросила стоявшая вблизи женщина.

Я ответил:

— Знамя у нас есть, но оно находится в штабе. Мы — подразделение... Нам знамя не положено.

Женщина, словно смущенная, отошла в сторону.

Спустя минут пятнадцать — двадцать, когда вокруг нашей группы солдат и офицеров собралось довольно много жителей поселка, неожиданно появилась та самая женщина, которая спрашивала о знамени. Она, расталкивая собравшихся, пробиралась в середину. В ее руке я увидел сверток. Подойдя совсем вплотную, она громко, словно на собрании, обратилась ко мне:

— Дорогой товарищ командир! Я потомственная текстильщица. Мои отец и мать работали на фабрике имени Веры Слуцкой. Там работала и я с мужем. Он артиллерист, на фронте. Сбежал из дому, не попрощавшись с матерью, старший сын, Петя, брат Володи, который коня вашего держит.

Я после смерти Владимира Ильича Ленина, вождя нашего, в тысяча девятьсот двадцать четвертом году по ленинскому призыву вступила в ряды нашей славной Коммунистической партии. — С этими словами она подняла над головой развернутый платок с изображением Ленина. — Это подарок старых работниц фабрики всем нам, комсомолкам. Он очень дорог мне и моей семье. Но вот сегодня я решила с ним расстаться. — Она протянула платок. — Возьмите его! Пусть это будет как знамя. От всего сердца... Поверьте! От всех нас... Верно? — воскликнула она, повернувшись к собравшимся.

— Верно! Верно! — зашумели разные голоса.

Собравшиеся захлопали в ладоши. Я бережно принял платок из рук ткачихи.

— Дорогие товарищи и граждане! Поверьте, враг будет разбит, победа будет за нами!

Вскоре отряд двинулся в путь.

— Товарищ капитан, — обратился ко мне командир одного взвода. — А платок-то как считать? Ваш он или всего отряда?

— Считайте, что наш, а я его хранить буду.

Платок для нас стал святым, как знамя. Он был с нами в походе и боях.

17 сентября 1941 года в бою под Пушкином я был ранен. В госпитале медсестра повесила платок над моей кроватью. Все, кто мог ходить, приходили посмотреть на боевую реликвию отряда. Подлечившись, я возвратился в строй, и платок со мною. Он висел в моей землянке на Невской Дубровке, под Шлиссельбургом в блокадную зиму.

Война продолжалась.

Однажды на окраине предместья Варшавы мы заняли несколько полуразрушенных домов. В солнечный теплый день молодая женщина, полька, стирала белье. Я подошел к ней и, развернув платок, попросил его освежить.

— Боевая реликвия, — сказал я. — От Ленинграда до Варшавы прошла со мною.

Женщина вдруг засуетилась, бросила стирать белье и, на ходу вытирая фартуком руки, убежала к себе в квартиру. Я не мог понять, в чем дело.

Не прошло и пяти минут, как она спешила ко мне. В ее руке был эмалированный таз. Подойдя, она показала кусочек розового мыла и, взяв от меня платок, прижала к груди и, поцеловав несколько раз, воскликнула:

— Ленин! Ленин!

Все стало понятно. Я пожал женщине руку и ушел к себе. Прошло довольно много времени. Вбегает мой старшина.

— Товарищ капитан, во дворе народ собрался. Шумят... И о чем говорят? Кто знает?

Я быстро вышел во двор. На проволоке висело постиранное белье, а в середине виднелась наша боевая реликвия — платок ткачихи. Подойдя к собравшимся, я спросил:

— Кто хорошо понимает по-русски?

Отозвалось несколько мужчин.

— Я расскажу вам о платке. А вы, дорогие, будете моими переводчиками. — И я рассказал историю платка. — С ним мы освобождали вашу Родину вместе с Войском Польским. Впереди — дорога на Берлин. Вместе с польскими воинами войдем в столицу фашизма.

Аккуратно выгладив платок, женщина принесла его мне. Я еще раз поблагодарил и подарил ей несколько открыток с видами Ленинграда на память о нашей встрече.

Под вечер ко мне пришел пожилой рабочий-коммунист, живший в этом доме. По-русски он говорил неплохо, только от волнения не сразу мог найти нужное слово.

— Я, товарищ, работал до тысяча девятьсот семнадцатого года в городе Лодзи. В тысяча девятьсот пятом году активно участвовал в революции. Несколько месяцев сидел в царской тюрьме. Видел и знал Феликса Дзержинского и его соратников. Я старый коммунист... Очень прошу вас, отдайте мне этот платок. Это Ленин, это наша святыня... В Ленинграде вы, товарищ капитан, найдете такой...

Все же понял старый текстильщик, что платок — это наша боевая реликвия, с которой нельзя разлучиться. Мы расстались друзьями. На прощанье он подарил мне несколько старинных польских серебряных монет.

И снова тяжелый путь на Запад, к Берлину.

В радостный праздник 9 Мая 1945 года пала, поверженная в прах, столица фашизма. Я невольно вспомнил сентябрь 1941 года, пожары в городе-герое Ленинграде, непрерывные бомбежки, тяжелые оборонительные бои. Я вынул портрет А. В. Суворова, сопровождавший меня все годы войны, достал завернутый в непромокаемую материю платок ленинградской ткачихи, электрический фонарик, положил все на стол.

Кто-то из наших офицеров случайно развернул сверток и, увидев платок, воскликнул:

— Посмотрите, какой красивый! Вы нашли его здесь?

— Нет, платок со мною из Ленинграда.

На возглас обратили внимание иностранные офицеры, находившиеся тут же. Среди них оказались фото — и кинорепортеры. Толкая друг друга, они принялись щелкать затворами аппаратов, кинулись ко мне с расспросами.

Я рассказал историю реликвии. Двое корреспондентов в форме войск США и Франции, отлично владевшие русским языком, наперебой задавали мне вопросы. Американец крепко держал платок, словно не желая с ним расстаться. Вдруг он снял с руки золотые часы с золотым браслетом и протянул мне. Я подумал, что он желает похвалиться добротной вещью.

— Вижу, часы-то швейцарские, «Лонжин», — заметил я и достал свои карманные. — У меня тоже швейцарские. Хорошая работа...

Тут неожиданно американец, расстегнув китель, вынул пачку долларов и протянул их мне. Видно, он был уверен, что все в этом мире продается и покупается, но разве мог я расстаться с боевой реликвией.

Возвратившись после войны в Ленинград, я пытался отыскать женщину, подарившую нам платок. Мне всячески помогало руководство фабрики имени Веры Слуцкой, но поиски не увенчались успехом. Видимо, она погибла в годы блокады.

Прошли годы, я долго и бережно хранил дорогой подарок неизвестной ткачихи.

Эта боевая реликвия передана мною Государственному музею Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде.

А казачья шашка, которая была со мной в тот памятный день, хранится в Музее А. В. Суворова в городе Ленинграде, там же находится серебряная позолоченная стопка.