Серебряные трубы

I

Как-то понадобилось мне проехать в небольшой городок неподалеку от Ленинграда. Надо было осмотреть там старое, построенное еще при Суворове здание первого у нас офицерского собрания.

На вокзале я узнал, что поезд только что ушел, а следующий отправится минут через сорок.

Досадуя на себя за опоздание, я сел на скамью под вокзальным навесом и развернул газету. Вскоре ко мне подсел молодой командир, с умными серыми глазами на юношеском, округлом, привлекательном лице.

Я разговорился с ним и узнал, что он едет до одной станции со мной.

Павлов, как назвал себя мой новый знакомый, на днях окончил военное училище, получил звание лейтенанта и собирался навестить своих родных перед отъездом в часть.

В руках он держал книгу. На обложке выделялась крупная надпись: «Суворов». В книге рассказывалось об итальянском походе полководца.

Юноша оказался большим почитателем Суворова.

— Наш преподаватель военной истории, — сказал он, волнуясь, — настоящий поэт. Лекции о Суворове читал так, словно пел гимн русскому оружию. Да и как не любить этого чудо-богатыря! Держать в руках оружие пятьдесят лет! Командовать дивизиями, корпусами, армиями — и не проиграть ни одного сражения, ни одной битвы! «Я баталий не проигрывал!» — говорил Суворов о себе. И это верно. Ни одного проигранного сражения.

Я слушал горячие слова лейтенанта. Очевидно, содержание книги захватило молодого командира и он нуждался в том, чтобы поделиться с кем-нибудь своим впечатлением.

Перелистывая книгу, лейтенант продолжал:

— Его жизнь, его подвиги — это образец служения Родине. О нем нельзя вспоминать без волнения. «Докажи на деле, что ты русский», — говорил Суворов своим солдатам, и те понимали его.

На перрон вокзала вошла небольшая воинская команда, вероятно, почетный караул для встречи или проводов кого-либо из гостей.

Впереди шли два горниста, в руках у них сверкали на солнце серебряные трубы.

Лейтенант Павлов встал и с интересом посмотрел на солдат.

Увидев трубы, я вспомнил об эпизоде, связанном с началом боевой деятельности Суворова.

Когда команда скрылась за вагонами, я спросил своего собеседника:

— Хотите послушать историю из жизни Суворова?

— Конечно, хочу! Расскажите, прошу вас! — быстро отозвался лейтенант.

— Знаете ли вы, что воинские подвиги не всегда награждались только медалями, орденами или золотым оружием? Лет сто семьдесят, сто восемьдесят тому назад награды бывали самые различные. Например, за победу под Крупчицами Суворова наградили тремя пушками. За разгром турок под Кинбурном — пером в виде плоской золотой пластинки. Суворов прикрепил его к своей шляпе-треуголке. Оно было украшено большой буквой «К» из алмазов — в честь его смелой до дерзости победы над грозным, многочисленным и опытным врагом.

Однажды Суворов получил в награду за успешно проведенную военную кампанию золотую табакерку, осыпанную бриллиантами.

Подали состав.

Мы поднялись со скамьи и вошли в вагон.

Поезд быстро пошел. В открытые окна врывался свежий ветер, напоенный лесными ароматами.

— Вы обещали рассказать о необычайных наградах за военные подвиги, — напомнил лейтенант.

До станции, куда мы направлялись, было еще далеко. Чтобы скоротать путь, я продолжил свой рассказ.

— В тысяча семьсот пятьдесят седьмом году, когда шла война с прусским королем Фридрихом, Суворов прибыл к русской армии. В августе тысяча семьсот пятьдесят девятого года он впервые присутствовал при сражении. Перед ним разворачивалась известная в истории битва под Кунерсдорфом.

Русские разбили Фридриха. Его войска в беспорядке бежали. Судьба Пруссии находилась в руках командующего русской армией Салтыкова. В этой битве Суворов еще не командовал частью. Он находился при штабе, а потому имел возможность воспринимать происходящее критически. Когда после кунерсдорфской победы Салтыков остался стоять на месте и даже не послал казаков для преследования бегущего неприятеля, Суворов сказал корпусному генералу Фермору: «На месте главнокомандующего я бы сейчас пошел на Берлин!»

Этого как раз и боялся Фридрих!

После разных передвижений большая часть русских войск ушла на зимние квартиры. А на Берлин был предпринят смелый поход.

Перед корпусом, которым командовал Чернышев, стояла задача: захватить столицу прусского короля, уничтожить в ней арсенал, пороховые мельницы, запасы оружия, амуниции и продовольствия. В передовом отряде в четыре тысячи человек на Берлин шел и молодой Суворов.

В начале сентября тысяча семьсот шестидесятого года отряд подошел к Берлину. Начался артиллерийский обстрел.

Командир отряда, тайный сторонник прусского короля Тотлебен, не спешил. Он всячески затягивал приказ о штурме и повел нескончаемые переговоры с комендантом Берлина об условиях сдачи крепости. Солдаты роптали: «Двести верст отмахали без отдыха, а теперь — вас ист дас, кислый квас — стоим на месте!» Офицеры тоже возмущались.

Наконец под сильным нажимом офицеров Тотлебен выделил по триста гренадеров на штурм двух ворот крепости.

«Как же так! В крепости десять ворот, а штурмовать будем только двое из них!» — ничего не понимая, возмущались одни. «Свояк свояка видит издалека. Фридриху на руку играет», — роптали другие. «Измена!» — шептали втихомолку третьи.

Возмущавшимся офицерам Суворов с хитрой усмешкой предложил: «Что ворота считать? Мы русские. Откроем двое ворот — узнает, кто за десятью сидит. На штурм!» — и схватился за рукоять палаша.

Русские войска рвались в бой. Тотлебен не мог остановить их. И штурм двух ворот первоклассной по тем временам крепости Берлина начался.

Горстка храбрецов ворвалась в город, но, не получив от Тотлебена поддержки, ушла обратно. Через три дня подоспел наконец вспомогательный корпус. Штурм крепости решили возобновить. Предупрежденный об этом шпионами, комендант города прислал своего представителя для переговоров о сдаче.

Утром русские войска вступили в Берлин.

По запруженным народом улицам столицы надменного прусского короля двигались архангелогородские драгуны, малороссийские гренадеры, гусары Молдавского и Сербского полков.

Уланов Санкт-Петербургского полка сменяли эскадроны тяжелой кавалерии кирасир, а за ними двигались с лихими песнями на устах, с присвистом и молодецкими выкриками пехотинцы: апшеронцы, суздальцы, муромцы, кексгольмцы, киевляне, выборжцы, москвичи и многие-многие другие.

Их не удержали ни тяжелый походный марш, ни крепостные стены, ни хитрые вражеские замыслы. Бесконечной лентой, могучие, шли они неудержимой лавиной, словно хотели всем своим видом сказать: «Поднявший меч от меча и погибнет».

За пехотой грохотали тяжелыми колесами пушек и зарядных ящиков артиллеристы полковника Маслова и подполковников Глебова и Лаврова, заливались широкой, как безбрежная степь, песней донские казачьи полки Туроверова, Попова, Дьячкина. В синих мундирах, в синих шароварах с красными лампасами, с длинными пиками в руках, на низкорослых быстроногих донских лошадках — они повергали берлинцев в трепет.

«Степное войско», — боязливо шептали жители столицы, глядя на невиданных пришельцев. Те шли, приветливо улыбаясь, будто встретили старых знакомых.

Члены берлинского магистрата поднесли русскому командованию старинные ключи от ворот города. Полки, участвовавшие в походе на Берлин, были награждены серебряными трубами, очень похожими на те, которые мы недавно видели у горнистов воинской части на перроне вокзала...

Рассказ захватил лейтенанта. Особенно заинтересовала его награда полков серебряными трубами.

— Это же замечательно! — восхищался Павлов. — Но почему трубами? Ведь есть же причина этому?

— Да, есть! — сказал я.

— Какая?

— Вы читали «Слово о полку Игореве»?

— И не один раз.

— Помните?

— Совершенно верно. Помню! — ответил лейтенант.

— Звуком трубы управляли войсками во время боя. Так почему же нельзя награждать трубами за воинские подвиги?

Юноша пристально глядел на меня. Он не замечал ни остановок, ни того, что рассказ о трубах заинтересовал пассажиров вагона...

— Только не думайте, что полки сразу получили готовенькие серебряные трубы и сыграли на них зорю. Нет! Командирам дали контрибуционные деньги в серебряных талерах и предложили перелить монеты на трубы.

Полки стояли на зимних квартирах.

Казначеи отсчитали нужное количество талеров и отправили полковых представителей с заказами на серебряные трубы.

Доверенные от полков поехали кто в Дрезден, кто в Данциг, а кто в Кенигсберг, где уже несколько лет находился русский генерал-губернатор Василий Иванович Суворов, отец будущего полководца.

Доверенные старались. Они хотели, чтобы Апшеронский пехотный полк имел трубы, совсем не похожие на те, что изготовляли для Невского полка. А трубы Выборгского — своей чеканкой, художественным орнаментом, позолотой и украшениями из дорогих камней — отличались от труб Санкт-Петербургского конно-гренадерского полка.

Мастера изготовили около пятидесяти сверкающих серебром труб, украшенных гравированными надписями, гербами и орнаментом из барабанов, пушек, знамен, кирас, литавр и оружия, перевитых дубовыми и лавровыми ветвями и лентами.

Вот одна надпись на трубах Невского полка. Она запомнилась мне навсегда, хоть впервые я узнал о ней много лет тому назад: «Поспешностью и храбростью взятие города Берлина. Сентября двадцать восьмого дня тысяча семьсот шестидесятого года».

Трубы эти затерялись. И как ни хотели найти их, хотя бы одну, — никому это не удалось...

С серебряными трубами произошла еще такая веселая история.

К русскому царю Александру III приехал в гости Вильгельм II, последний германский император. На маневрах ему в шефство дали Выборгский пехотный полк, которым он командовал. В свое время выборжцы за взятие Берлина получили в награду серебряные трубы.

Солдаты в полку подобрались молодец к молодцу, отличались хорошей выучкой, сметкой и сообразительностью.

На параде после маневров Вильгельм увидел в руках у горнистов большие серебряные трубы. «За какие отличия получил полк эту награду?» — обратился он к трубачу.

Не успел переводчик передать последнее слово вопроса, как горнист звучно ответил: «За взятие Берлина, ваше императорское величество!»

Горнист застыл в позиции «смирно». Он «ел глазами» начальство так, как это предписывалось уставом.

Вильгельм на секунду опешил, но, спохватившись, сказал: «Ну, это происходило давно и больше не повторится».

Растерявшийся переводчик не успел перевести слов германского императора. Горнист, желая поправиться, быстро отрапортовал: «Никак нет, ваше величество!»

А молодой подпоручик, стоявший подле своей роты, не выдержал и процедил вполголоса: «Поживем — увидим!» Вильгельм взглянул гневно на горниста и направился к Александру.

Ну вот и все о серебряных трубах, — закончил я.

Рассказ понравился. Долго обсуждали его спутники, вспоминая то одну, то другую деталь.

Поезд подошел к какой-то станции. Все пассажиры вышли. Мы остались в вагоне одни.

Еще перегон — и наш путь заканчивался.

— Я с большим удовольствием выслушал ваш рассказ о трубах, — сказал лейтенант.

— Рад, что сумел заинтересовать вас. Но этого мало. Я хочу, чтобы вы не только помнили этот рассказ, но и предприняли в память Суворова, в честь русской армии, что-нибудь более реальное. Вот попробуйте найти затерянные трубы Невского полка.

— Даю слово, что разыщу пропавшие трубы.

Поезд подошел к станции. Мы покинули вагон и, обменявшись адресами, разошлись в разные стороны.

Не прошло после встречи с лейтенантом и месяца, как началась Великая Отечественная война.

Фронтовые заботы заполнили все мои дни. Беседа с лейтенантом о трубах забылась.

II

После окончания Великой Отечественной войны я демобилизовался и вернулся к своим прежним занятиям. Как-то, придя домой, я нашел у себя на столе пакет из воинской части. «От какого-нибудь военного дружка, — мелькнуло в сознании. Номер части на пакете незнакомый.

«Кто бы это мог быть?» — думал я, разрывая конверт, и прочитал:

«Дорогой друг!

Позвольте называть Вас этим большим именем. Узнав, что Вы уже дома и занимаетесь любимым делом, я хочу порадовать Вас. Свое слово, данное Вам много лет назад, я сдержал.

Мною найдены две серебряные трубы, о которых Вы рассказывали в вагоне пригородного поезда незадолго до войны. Они могут быть даны Военно-историческому музею артиллерии, инженерных войск и войск связи. Приезжайте в наш полк.

Искренне уважающий Вас гвардии подполковник Павлов».

Несколько раз перечитал я письмо офицера. Меня порадовало, что Павлов жив и с успехом служит в Советской Армии, начал войну лейтенантом, а закончил ее гвардии подполковником. Он не забыл случайную встречу и, казалось, мимолетный разговор о наградных трубах.

Спустя несколько дней командование музея направило меня в Н-ский гвардейский полк. Я приехал в штаб и горячо пожал руку подполковнику Павлову — начальнику штаба полка. Со времени нашей встречи прошло более пяти лет.

Подполковник раздался вширь, возмужал. Но его глаза по-прежнему глядели молодо и пытливо. Передо мной стоял тот же человек, которого я встретил когда-то на перроне ленинградского вокзала, только суровее и строже на вид, а у виска тянулся зарубцевавшийся шрам.

— Ну, вот и встретились! Рад! Очень рад! — говорил подполковник.

Передачу серебряных труб назначили на следующий день.

Павлов постарался обставить все возможно торжественнее. Он хотел подчеркнуть патриотический смысл церемонии, заинтересовать ею личный состав полка, вызвать у солдат и офицеров еще больший интерес к славе советского оружия.

Передача происходила в помещении полкового клуба. На покрытом малиновым бархатом столе лежали, чуть приподнятые с одного конца, две серебряные трубы. На них сверкали освещенные ярким светом надписи:

Поспешностью и храбростью взятие города Берлина.

Сентября 28 дня 1760 года.

Одна труба, судя по надписи, принадлежала Невскому пехотному полку, другая — Санкт-Петербургскому карабинерному.

За столом президиума сидели почетные люди — многократно награжденные боевыми орденами солдаты и офицеры. Полковой оркестр исполнил гимн. В торжественной тишине командир полка вышел из-за стола и обратился к собранию.

— Товарищи! Прежде чем передать музею наградные серебряные трубы, подполковник Павлов расскажет их боевую историю за годы Советской власти.

Подполковник подошел к трибуне.

— В тысяча девятьсот восемнадцатом году, когда создавалась Красная Армия, в тихом городке Ораниенбауме, ныне Ломоносове, километрах в пятидесяти от Петрограда, формировался новый регулярный полк. Это был один из первых полков армии рабочих и крестьян, — начал Павлов свой рассказ.

Бойцы расположились в казармах Невского полка царской армии. При осмотре полкового имущества под грудой солдатских тюфяков красноармеец нашел несколько старых труб полкового оркестра. Среди них оказались четыре серебряных горна. Судя по надписям, их изготовили лет полтораста назад как награду за взятие русскими войсками Берлина.

Две трубы принадлежали когда-то Невскому пехотному полку, две другие — карабинерному Санкт-Петербургскому.

Невский полк в тысяча семьсот шестидесятом году штурмовал Берлин и в награду получил серебряные трубы. Как попали сюда трубы карабинерного полка, установить не удалось. Во всяком случае, и те и другие перешли в собственность вновь сформированного полка молодой Красной Армии.

Их серебряные голоса пели теперь о стойкости и храбрости красноармейцев в боях с врагами Советской Республики.

Полк вскоре стал участником битв за родную страну.

Под Нарвой он вместе с другими полками Красной Армии разбил группировку немецких войск, пытавшихся прорваться к Петрограду. На смотре командующий фронтом, услышав звонкие сигналы полковых труб «На караул!», подъехал к горнистам, полюбовался и сказал, обращаясь к бойцам и командирам полка: «Цените эти трубы, товарищи! Берегите их. Это священные боевые награды. Они заслужены кровью наших славных предков, поспешностью и храбростью захвативших вражескую столицу.

Сегодня в бою с грозным врагом вы заслужили награду. Поздравляю вас с большой победой молодой Красной Армии над лучшей армией капиталистического мира.

От имени рабоче-крестьянского правительства награждаю ваш полк красными лентами на трубы и красноармейской звездой».

Длинен был путь героического полка Красной Армии в боях с армиями интервентов и белогвардейцев. Но где бы ни находился он, подле его знамени всегда стояли четыре горниста. Они держали в своих руках серебряные трубы. Своими звонкими голосами трубы будили бойцов ранним утром, давали сигнал к наступлению и собирали воинов к полковому знамени...

Трубы стали славой полка, его гордостью.

В годы Великой Отечественной войны этот полк прошел славный боевой путь. Много раз упоминался он в приказах Верховного Главнокомандующего.

Я служил в другом полку, когда ко мне в руки попала армейская газета с описанием подвига горнистов вашего полка. Еще раньше я слышал, что в составе нашей армии есть полк с суворовскими трубами, но какой именно — мне не удавалось узнать.

Подвиг горнистов помог мне в этом.

Полк свято хранит имена четырех молодых горнистов, погибших героями. В тяжелую минуту боя, под обстрелом врага, они, выполняя команду, бросились вперед и сыграли сигнал к атаке.

Сильные голоса серебряных труб пронзили шум боя.

Солдаты услышали их, увидели горнистов, стоявших на открытом месте, бросились в атаку. Враг был сбит и разгромлен, а трубы найдены на поле боя подле погибших героев. Солдаты поклялись отомстить за смерть товарищей.

Подвиг горнистов потряс меня. Мне захотелось узнать о них возможно больше. Не только горнисты, а словно весь полк стал для меня, а по правде говоря, и для моих товарищей, полком героев. Я решил во что бы то ни стало перейти в этот полк.

Там, думалось мне, я узнаю, как горнисты пошли на свой подвиг, увижу командиров, воспитавших героев, увижу их товарищей, которые дрались вместе с ними и побеждали врага.

Вы знаете, как нелегко выполнить это, да еще в военное время. Больших усилий стоило мне попасть в ваш полк. Но с той поры он стал и моим полком. К концу войны у нас осталось только две трубы. Две другие мы передали соседнему полку за братскую помощь. Эти трубы пропали во время боя.

И вот настал день, когда советские войска вошли в Берлин. Это был великий день. В Берлин вошел и наш полк. Командующий советскими войсками салютовал горнистам, игравшим подъем флага. Он приказал украсить трубы за взятие Берлина лентами славы.

Вот какова история серебряных труб.

А сегодня мы собрались здесь, чтобы передать их Военно-историческому музею артиллерии, инженерных войск и войск связи и просить его командование хранить боевые трубы как память о доблести нашего оружия. Сто девяносто лет они честно служили Родине. Пора им на покой, тем более что хотя и косвенно, но они имеют отношение к боевой деятельности молодого Суворова. Ведь в тысяча семьсот шестидесятом году он побывал с русскими полками в Берлине.

Подполковник взмахнул рукой. Оркестр заиграл торжественный марш. Два солдата и два офицера вышли на эстраду: молодые, здоровые, подтянутые. Вот они встали вокруг стола, покрытого тяжелой бархатной скатертью малинового цвета.

На столе лежали перевитые лентами трубы.

Оркестр заиграл громче. Офицеры вынули из ножен шашки и отдали салют серебряным трубам.

Стоявшие позади солдаты сделали два шага вперед и сначала один, потом другой взяли со стола трубы и передали их мне.

— Передаем вам и завещаем от имени гвардейского полка Советской Армии хранить их вечно, — сказал первый солдат.

— Пусть увидят их все советские люди. Это — солдатская слава. Она много раз поднимала в атаки и суворовских чудо-богатырей, и бойцов Красной Армии, и гвардейцев нашей Краснознаменной дивизии. Своими призывными звуками они звали нас к подвигам и победам во славу Родины, — произнес, волнуясь, другой.

Громовое «ура!» долго не смолкало под сводами полкового клуба. Принимая трубы, я склонил колено перед боевой наградой героических полков.

Теперь эти трубы хранятся на самом почетном месте в Музее А. В. Суворова в Ленинграде. А мы бережем в своей памяти образ молодого гвардии подполковника, замечательного советского человека и патриота.