16 апреля 1945 года
Шестнадцатого апреля по приказу Верховной Ставки началась историческая Берлинская наступательная операция.
Двадцать пятого апреля войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов завершили окружение берлинской группировки противника.
В тот же день войска 1-го Украинского фронта встретились с солдатами и офицерами 1-й американской армии на Эльбе.
Американские солдаты обнимались с русскими на Эльбе, а вынырнувшая из-за леса «рама» сбросила ворох листовок. Германское командование уже не призывало союзных солдат «воткнуть штыки в землю» и сдаваться скопом в плен, а из последних сил пыталось поссорить победоносных союзников.
«Захваченный в плен русский солдат 79-го корпуса под Кюстрином на Одере заявил, что «советские воины не дадут своим англо-американским союзникам взять Берлин», что им приказано командованием при встречах с ними открывать артиллерийский и пулеметный огонь как бы «по ошибке», чтобы «показать этим буржуям и их холуям силу русского оружия...».
Среди первых американских солдат, встретившихся с Красной Армией, находился Джозеф Половский из Чикаго.
«Это самый большой день моей жизни», — говорил он всем.
Эйзенхауэр двинул свою Третью армию на юг — к мифическому «Альпийскому редуту».
Что же остановило американцев на пути к Берлину?
«Последняя битва» — так озаглавил свою книгу о битве за германскую столицу американский писатель-документалист Корнелиус Райан. В этой книге, выпущенной в 1966 году, он впервые рассказал о секретной операции «Затмение», которая, вопреки союзническим соглашениям, была нацелена на взятие Берлина.
Когда президента Рузвельта сразил инсульт, на столе у него лежала атлантская газета «Конститюшн» с огромным заголовком:
«ДЕВЯТАЯ — 57 МИЛЬ ОТ БЕРЛИНА!»
Но Рузвельт знал в свой предсмертный час, что русские стояли в тридцати пяти милях от Берлина.
В тот день, 12 апреля, 5-я бронетанковая дивизия 9-й американской армии, покрыв 200 миль германской территории за тринадцать дней, вышла к западному берегу Эльбы, за ней спешили 2-я и другие дивизии 9-й армии генерала Симпсона. Саперы начали лихорадочно наводить переправу южнее Магдебурга. «С каждым часом задержки, — писал Райан, — уменьшались шансы обогнать русских». Вечером на восточный берег переправились три батальона пехоты 67-го танкового полка. Командующий 12-й армией вермахта генерал Венк направил против этого плацдарма части потсдамской и других дивизий. Орудия майора Вернера Плуската открыли огонь по понтонщикам, сорвав переправу.
Утром 13 апреля саперы 2-й танковой дивизии начали переброску толстого стального троса через Эльбу ниже по течению, намереваясь пустить по нему понтонный паром. 83-я дивизия переправлялась через реку на штурмовых лодках. Командир дивизии полковник Эдвин Крэбелл подгонял отстающих пинками в зад и кричал: «Вперед на Берлин!»
По спешно переброшенному мосту 83-я переправилась к ночи на восточный берег Эльбы. Саперы установили у въезда на мост щит с надписью:
МОСТ ТРУМЭНА — ВОРОТА БЕРЛИНА
Генерал Симпсон передал по командной цепочке весть о переправе генералу Брэдли, командиру группы армий, а тот — Эйзенхауэру. Верховный разрывался между желанием взять Берлин и сознанием своего долга — ведь он знал о ялтинском решении относительно Берлина. Он позвонил генералу Омару Брэдли:
— Брэд, как ты думаешь, во что обойдется нам прорыв от Эльбы и взятие Берлина?
— По моим подсчетам, — отвечал Брэдли, — мы можем потерять сто тысяч человек.
Об этом разговоре Брэдли рассказал в своих «Записках солдата». Эйзенхауэр в своих мемуарах замалчивает факт переправы американских частей через демаркационную линию.
Брэдли не хотел таскать каштаны из огня за Черчилля. В своих «Записках солдата» он писал о своем отношении к берлинской гонке: «Не будь зоны оккупации уже определены, я еще мог бы согласиться с тем, что это наступление с точки зрения политики стоит свеч. Но я не видел оправдания нашим потерям в боях за город, который мы все равно должны будем передать русским».
Для американской армии характерно самовольство генералов и офицеров. Командир 19-го корпуса генерал Мак-Лейн все еще упорствовал в желании первым пробиться в Берлин, используя «мост Трумэна». Вот будет подарок новому президенту! Пусть дивизии его корпуса увенчают себя бессмертной славой! Даешь Берлин! Однако вскоре ему донесли, что части 83-й дивизии разбегаются под напором двух танков и полдюжины самоходок с фанатичными краутами, еще не решившими сдаться в плен ами. Перед собой танкисты гнали группу военнопленных американцев. Джи-ай стали разбегаться. Курсанты, присланные Венком, ликвидировали плацдарм.
«Если бы дивизия заполучила мост или плацдарм на Эльбе, — грустно писал Райан, — 2-я армия покатила бы с ревом прямиком в Берлин, не дожидаясь приказа».
Оставался паром 2-й дивизии, но и тут ей не повезло. Сцепив три понтона, саперы отправили на них тяжелый бульдозер. Когда он достиг под обстрелом середины Эльбы, взорвавшийся снаряд каким-то чудом перебил трос и паром вместе с бульдозером поплыл вниз по течению. У немцев, писал с горечью Райан, был всего лишь «один шанс из миллионов», но чудо состоялось.
Из-за этого «чуда на Эльбе», согласно Райану, и не удалось американцам утереть нос русским и взять Берлин!
Прибавив к «мосту Трумэна» еще один мост, рядом, 83-я продолжала переправу, а ее патрули дошли до города Цербст, что в сорока восьми милях от Берлина.
И тут наконец Эйзенхауэр, поняв, что блиц захвата Берлина не получится, одумался, вспомнил о своем долге.
Брэдли срочно вызвал к себе в Висбаден генерала Симпсона и хмуро сказал ему:
— Ты должен остановиться на Эльбе. Ты не должен двигаться дальше к Берлину. Сожалею, Симп, но вот так.
— С чего это ты взял?! — взорвался тот.
— Приказ Айка, — отвечал Брэдли. Проглотив эту горькую пилюлю, генерал Симпсон вернулся в свой штаб. Там ему пришлось подавить попытку бунта со стороны бригадного генерала Сиднея Хайндса. Узнав, что путь на Берлин закрыт, этот генерал закричал:
— Нет, сэр! Это не так! Мы идем на Берлин.
— Нет, Сид, — устало оборвал его Симпсон, — мы не идем на Берлин. Война для нас кончилась. Снафу!
Не «чудо на Эльбе», и тем более не запоздалый приказ Эйзенхауэра, и не курсанты Венка вырвали из рук американцев и англичан Берлин — «гран-при» всей войны. Взять Берлин суждено было советскому солдату. На штурм Берлина, который Гитлер собирался переименовать в штадт Германия, шли советские воины всех фронтов победного 1945 года и трагического 1941-го, живые и мертвые, и защитники Бреста, Москвы, Сталинграда и безымянных высот, и партизаны, и подпольщики, и труженики тыла, рабочие и хлеборобы. Победа в Берлине была победой миллионов и миллионов живых героев и более двадцати миллионов павших.
Геббельс запугивал берлинцев «жестокими иванами». «Радуйтесь войне, — кричал он, — — мир будет еще ужаснее, потому что придут иваны». И они пришли. Одним из них был Иван Степанович Одарченко, бывший рядовой десантник, участник штурма Берлина. Никаких особых подвигов он не совершал: на груди средний солдатский набор — три медали да гвардейский значок. Друзья отправились домой с победой, а его оставили служить в комендатуре берлинского района Вайсензее. Простое славянское лицо, богатырская фигура. В День физкультурника летом 1948 года приметил его на спортивных соревнованиях скульптор Евгений Вучетич. С этого Ивана и вылепил он Воина-освободителя для памятника Павшим советским воинам в Трептов-парке.
15 апреля 1945 года
Американский радиообозреватель Джон Гровер объявил на весь мир: «Западный фронт фактически уже не существует!» Американская армейская газета «Звезды и полосы» писала, что гитлеровцы прекратили сопротивление на Западе и открыли ами и томми дорогу на Берлин. И те ринулись к Берлину, оставив лишь слабое кольцо войск вокруг рурской группировки вермахта. Они знали, что смогут с ходу форсировать Эльбу — немецких войск там нет или почти нет.
В Версале Кремлев видел издали генерала Эйзенхауэра. Самое лучшее, что мог он сказать об этой исторической личности, было то, что когда Айку, как и генералу Макартуру, предложили Почетную медаль Конгресса, он отклонил эту высшую честь, заявив, что этот орден дается только за личную доблесть, а он такой доблести не проявил. Менее совестливый генерал Макартур оказался более сговорчивым, хотя единственным его «подвигом» было бегство с острова Батаана.
22 апреля 1945 года
На последнем оперативном совещании в «фюрербункере» начальник штаба генерал-полковник Йодль предложил отвести все войска, противостоящие американцам и англичанам, в Берлин для его обороны, подразумевая, что западные союзники, ворвавшись по пятам отведенных войск в Берлин, столкнутся лбами с русскими и передерутся с ними. Гитлер не согласился с Йодлем и приказал ему и Кейтелю выехать со своими помощниками из Берлина, чтобы возглавить контрнаступательную операцию. А сам он возглавит оборону Берлина.
Тяжело нагруженный караван семитонных бюссингов и других многотонных грузовиков с номерами Люфтваффе выехал за ворота Каринхалле — великолепного дворца Германа Геринга, командующего ВВС Германии и министра авиации, рейхсмаршала и фельдмаршала, который имел больше высоких чинов и должностей, чем любой другой приближенный фюрера. В разное время он был премьер-министром Пруссии, министром внутренних дел Пруссии, шефом первого в третьем рейхе прусского гестапо, президентом рейхстага, рейхсуполномоченным четырехлетнего плана, а также Верховным начальником Национального бюро погоды, обер-лесничим, обер-охотником, обер-егерем и прочее, и прочее, и прочее. У него было больше мундиров и больше орденов, чем у экс-кайзера Вильгельма II. Будучи наркоманом, он увозил с собой 20 тысяч таблеток эрзац-морфина.
Даже в этот трагический для него день рейхсмаршал «Великой Германии» не забыл нарумянить свои жирные обвислые щеки и брылья и покрыть красным лаком нежного оттенка ногти рук и ног.
«Человек № 3» третьего рейха самолично нажал ручку взрывной машинки. Колоссальный взрыв толового заряда поднял на воздух его дворец...
23 апреля 1945 года
Парижская газета «Комба» с подъемом, мудро, по-философски писала о скором взятии Берлина Красной Армией:
«Ударные подразделения советских войск, стремительно продвигаясь вперед среди ада горящих улиц под грохот взрывов, сегодня вечером проникли в самое сердце немецкой столицы...
Тысячи советских орудий — от тяжелой артиллерии до минометов — ведут непрерывный обстрел участков, где засели вражеские солдаты, защищающиеся с отчаянием обреченных... Прицельный огонь ведется по Вильгельмплац, где расположены канцелярии Гитлера и другие административные здания.
Итак, слава за взятие Берлина по праву достанется советским войскам.
Одни на Западе встретят это известие с радостью, другие, хотя они сами вряд ли посмеют признаться в этом, — с огорчением. Они предпочли бы, чтобы подобная честь выпала на долю английской, американской или даже французской армии. Никому не запрещено испытывать особую симпатию к тому или иному народу, но все же нужно признать, что в данных обстоятельствах подобное чувство выглядит столь же ограниченным, сколь и мелочным. Очень часто за подобным «предпочтением» скрывается страх перед старым «большевистским пугалом», так усердно насаждавшийся фашистской Германией..
Чтобы приветствовать должным образом вступление русских в Берлин, мы должны воспеть славу этому изумительному народу, который заплатил дорогую цену за сегодняшнюю победу. И разве можно вспоминать без глубокого волнения всех тех людей, которые отдали свои жизни под Сталинградом, на полях других сражений во имя того, чтобы пришел этот День Победы? Взятием Берлина русские еще раз напоминают нам о том, чем все мы им обязаны. И это также мы должны не забывать.
И, наконец, это победа всей коалиции, сражавшейся ради торжества демократии и свободы...»
28 апреля 1945 года
Лечащий врач разрешил Виктору Кремлеву не только вставать, но и ходить в столовую.
— Через недельку-другую, — сказал он, — можно будет ехать домой, в московский госпиталь. Из простреленного легкого мы выкачали глицерин, раны зарубцевались, но процесс выздоровления еще не закончен.
Вечером Кремлев услышал по радио сообщение американского агентства «Ассошиэйтед пресс»: «Германия безоговорочно капитулировала перед союзными правительствами. С минуты на минуту ожидается официальное сообщение, заявил высокопоставленный представитель американской администрации».
В тот день дипломаты союзных стран единодушно проголосовали за хартию Объединенных Наций. Вдруг в зал заседаний вбежал чилийский делегат. Чили, в отличие от Бразилии и Мексики, в военных действиях не участвовала, но делегат ее обогнал своих латиноамериканских коллег. Он держал в руках свежий номер сан-францисской газеты «Колл-Буллитен» с кричащим заголовком: «НАЦИ СДАЛИСЬ!»
Газета ссылалась на сенатора США от штата Техас Томаса Кеннеди, а Кеннеди ссылался на британского министра иностранных дел Антони Идена... Через полтора часа президент Трумэн опроверг это сообщение. Потом оказалось, что Иден говорил лишь о заявлении, сделанном Гиммлером в Любеке шведскому репортеру, о желании Германии сдаться американцам и британцам.