26 декабря 1944 года

За дни сочельника и рождества в Арденнах выпало столько снега, что многие солдаты вермахта и СС невольно вспоминали заснеженные сосновые леса Подмосковья, Смоленщины, Брянщины... А Виктор Кремлев, обтираясь снегом по пояс у двери землянки, напевал:

Эрнест Хармон — «Маленький Паттон», с нетерпением дождавшись рассвета, выехал на позиции своей 2-й танковой дивизии, чтобы взглянуть в бинокль на результаты своей контратаки. Он увидел неровное поле, усеянное белыми холмиками — временными могилами его джи-ай, павших под огнем 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен». А с противоположной стороны поля в цейсовский бинокль тоже обозревал поле командир 9-й дивизии СС-штандартенфюрер Вальтер Харцер. Оба командира остались весьма довольны результатами боя, хотя из-за снегопада трудно было определить, сколько было убито своих солдат и офицеров и сколько чужих. Снег присыпал около сотни танков. Но чьи они? Поди разберись! И тот и другой генерал пришли к выводу, что противник в тяжелом бою потерял более тысячи солдат и более восьмидесяти танков, а сам он — наполовину меньше. Это будет весомо выглядеть в рапорте и приведет к новому ордену, если не чину.

Ободренный такими рапортами, генерал Ходжес, командующий 1-й армией США, заявил на ленче, который он дал своим офицерам, что первая фаза неприятельского наступления закончилась. Враг, правда, достиг цели в нескольких милях от Мааса, но положение стабилизируется, и скоро можно будет перейти в контрнаступление. В том же духе доносил он генералу Брэдли, а тот — Эйзенхауэру.

Во время ленча вошел с расстроенным видом адъютант Ходжеса, шепнул что-то на ухо. Лицо у командующего сморщилось. По рядам сидящих офицеров словно пробежала электрическая искра: три дивизии 3-й армии Паттона деблокировали Бастонь! И без того Паттон по-свински загребал себе все победы. Газета «Старз энд страйпс» только о нем и писала. Репортеры, эти «окопные туристы», только у него и паслись. Он спаивал их трофейным шампанским, коньяком, рейнским и мозельским. Все корреспонденты информационных агентств Эй-пи («Ассошиэйтед пресс») и Ю-пи («Юнайтед пресс») получали от него дорогие подарки — из тех же трофеев.

— А что он сделал, этот Паттон? — шумел один генерал. — Протоптал дорожку к Бастони, вот и все!..

На обеде было решено завести армейскую газету, тоже с названием — «Звезды и полосы». Пусть не вся слава достанется Паттону. Пусть и 1-й армии что-нибудь останется!.. Обед был испорчен. Счет за него следовало бы послать Паттону.

Генерал Гэйвин не мог поверить в успех Паттона:

— Снег почти до пояса. Мои десантники только барахтаются в нем. Две трети — в засыпанных снегом окопах, треть — отогревается в уцелевших домах бельгийцев. А ведь это не русские медведи!..

Гэйвин молчал о том, что, по его мнению, все генералы, кроме него самого, отсиживались у печи в домах, не нюхая пороху. Ему самому приходилось выгонять своих полковых командиров на мороз.

«Король» учил Эрика Худа-второго затачивать лезвие «жиллетт», крутя его внутри стакана.

Примерно в 16.30 союзная авиация совершила массированный налет на Сен-Вит. Триста «ланкастеров» и «галифаксов» королевских военно-воздушных сил перемалывали развалины. Над городом висело облако красной пыли от разбитого кирпича. Из тысячи жителей около двухсот человек были погребены в каменных подвалах. У немцев самые большие потери были среди шестнадцатилетних мальчишек из 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд».

И снова бомбы не падали на Мейероде.

Днем Эрик выпустил пятнадцать мин по скоплению машин у Сен-Вита, пока крауты не отогнали его в лес огнем полковых минометов.

Виктор сходил к «почтовому ящику» в Буллингенском лесу, где ждала его пренеприятнейшая записка от Алоиза (ему успели дать кличку Чарли):

«Посылаю вам кусок нашей знаменитой арденнской ветчины. Модель и Дитрих выехали из Мейероде в восточном направлении, а Дегрелль — в западном. Часть 6-й танковой армии СС получила приказ срочно прибыть в район Бастони для поддержки 5-й танковой армии...»

Виктор проклинал все на свете. А что, если Модель не вернется?!

— Вот и прекрасно! — ликовал Эрик. — Значит, ты никуда не уедешь! Будем вместе патрулировать! Черт с ними, этими нацистскими бананами! Все равно им всем скоро крышка. Брось, Вик, на тебе лица нет!

А Виктор уже планировал захват какой-нибудь легковушки на лесной дороге, стремительный мотобросок к ближайшим американским позициям на северо-запад. Ведь там наверняка нет сплошной линии фронта. Можно будет запросто проскочить. По карте, отобранной у покойного гауптштурмфюрера, он и маршрут проложил по проселочным дорогам. Каких-то полсотни километров с гаком! Ударим автопробегом по арденнскому бездорожью и разгильдяйству!..

Янки снова применили новое оружие. Немцы больше трепались про «вундер-ваффе» — чудо-оружие, а американцы регулярно забрасывали военный рынок новинками. На этот раз они пустили в ход снаряды с дистанционным взрывателем. Произошло это под люксембургским городком Эхтернахом. Творцы нового оружия скромно, но с чувством законной гордости докладывали, что действует как нельзя лучше: за два дня испытаний уничтожено семьсот вражеских солдат.

18 января 1945 года янки деблокировали Бастонь. Первое сообщение об этом оказалось преждевременным. Коридор прорыва был не шире трехсот ярдов.

— Бастонь — это катастрофа для Гитлера! — уверенно заявил Паттон репортерам. — Мы бы уже погнали назад краутов, если бы солдаты Монти не обросли мхом в болотах! Надо вернуть Омара Брэдли! С Омаром мы бы были в Аахене и Бонне!

Вечером Бастонь бомбили «юнкерсы». В одном загоне для немецких военнопленных около сотни краутов пытались совершить побег. Американцев это потрясло: сидели бы смирно, дожидались бы скорого конца войны, питались бы вдоволь свиной тушенкой. Так нет же — предпочли «останавливать пули». К счастью, никому из них не удалось удрать в свой обреченный фатерланд.

К востоку от реки Маас командир 2-й танковой дивизии генерал-майор Эрнест Хармон наблюдал, как английские «тайфуны» расстреливали ракетами немецкие танки. «Маленький Паттон» так развоевался, что сгоряча стал палить по «тиграм» из своих перламутровых пугачей.

В Берлине фюрер требовал, чтобы войска продолжали наступление, и объяснял все неудачи неточным выполнением армией его приказов. Он не хотел верить, что американскую оборону нельзя взломать с помощью испытанного «панцирблица», и приказал ввести в бой три новые дивизии и двадцать пять тысяч солдат и офицеров из резерва.

В Лондоне Черчилль получил сообщение «Ультры» об отказе Гитлера прекратить наступление по просьбе своих генералов.

Под вечер снова прилетели грузные «галифаксы» с трехцветными кокардами королевских ВВС на крыльях, чтобы сбросить бомбы на догоравший Сен-Вит.

Командир 1-го полка дивизии СС «Лейб-штандарт Адольф Гитлер» Пайпер докладывал командиру дивизии СС-оберфюреру Монке:

— Я не выполнил задание исключительно из-за нехватки горючего. Тыловые крысы нас предали! Я вывел из окружения почти восемьсот солдат и офицеров «кампфгруппы»...

Он не стал вдаваться в подробности: еще в сочельник, спасая собственную шкуру, Пайпер с группой офицеров, прихватив с собой остатки горючего, на нескольких машинах помчался к своим на восток. Так отличился палач Мальмеди, один из «героев» СС, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Зепп Дитрих, получив рапорт Пайпера, ругал его последними словами: Пайпер опозорил СС, «Лейб-штандарт», всю 6-ю танковую армию СС, навлек на всех гнев фюрера! Расстреливать — это каждый умеет.

27 декабря 1944 года

82-я воздушно-десантная дивизия продолжала отбивать немецкие атаки. Генерал Гэйвин рапортовал, что его джи-ай без особого труда отражают наскоки слабо подготовленной, неопытной 62-й фольксгренадерской ополченческой дивизии. Сильнее был напор 9-й дивизии СС «Гогенштауфен» и особенно ее боевых танково-гренадерских полков, совершавших отчаянную попытку форсировать реку Сальм в районе Сальмшато и Вельсальма. 508-му полку 82-й дивизии пришлось отойти с большими потерями и закрепиться в Эрриа.

Гэйвина возмущали пресса и радио, которые пели дифирамбы Паттону. «Можно подумать, что судьба битвы на Дуге решалась в Бастони и что победителем был Паттон!» — ворчал он.

Из газеты «Вашингтон Пост»

28 декабря 1944 года

«Американский народ нуждается в авторитетном разъяснении относительно наступления фон Рундштедта, как оно произошло и каковы силы и возможности противника. Однако военное министерство не дало таких разъяснений. В результате наблюдается полная разноголосица, каждый высказывает свое личное мнение о том, что происходит в Арденнах, и в конечном итоге еще больше увеличивает сумятицу».

...Вернутся Модель и Дитрих в Мейероде или не вернутся — вот что больше всего волновало Виктора. Но 27 и 28 декабря он напрасно ходил к «почтовому ящику» — никаких сообщений от Алоиза не было, а идти в Мейероде он не решался. Не за себя боялся — за семьи Алоиза и Жана.

Шел густой снег, скрывавший следы партизан. Стало холоднее.

Виктора неудержимо влекло на восточную дорогу за Мейероде. А что, если организовать на ней засаду в расчете на возвращение Моделя? Однако на успех надеяться было трудно — их машины идут с большой охраной и вокруг снуют патрули с миноискателями. Нечего и мечтать о мине с «дергалкой».

Их отряд разбил несколько грузовиков в соседнем лесу, обрушив на них из засады мощный огонь БАРов и базук.

Паттон упорно расширял коридор в Бастонь, самый важный узел дорог в Арденнах.

Гитлер на совещании 28 декабря добивался от генерал-фельдмаршала Бласковица нового наступления на фронте группы армий «Г». Гитлер еще надеялся на перелом в свою пользу. Ни Рундштедт, ни другие фельдмаршалы и генералы не осмеливались сказать главное: верховный главнокомандующий опять явно переоценивает возможности вермахта и совершенно не учитывает первостепенное значение неминуемого наступления Красной Армии на Восточном фронте. Советские войска уже окружили в Будапеште большую группировку германских войск. Не оправдывались расчеты Гитлера на раскол в лагере союзников, хотя между ними и были серьезные трения и разногласия — между американцами, британцами и французами. Но не было опасных разногласий, а тем более раскола между Советским Союзом и западными союзниками.

Гитлер говорил в течение нескольких часов: — Наше наступление в Арденнах не привело к тому решающему успеху, которого можно было ожидать. Все же оно преобразило общую обстановку, что невозможно было две недели тому назад. Противнику пришлось отказаться от всех своих наступательных планов... Ему пришлось бросить в бой измотанные части. Его оперативные планы полностью нарушены. Для него это тяжкий психологический момент... Спешу добавить, господа, что... вам не следует заключить из этого, что я допускаю даже на миг проигрыш этой войны... Я никогда не знал и не знаю слова «капитуляция»... Для меня в сегодняшнем положении нет ничего нового. Я бывал и в худших положениях... Никогда в жизни я не сдавался... Я говорю это вам, чтобы вы поняли, почему я иду к своей цели с таким фанатизмом и почему ничто меня не остановит, пока чаша весов не склонится в нашу пользу.

Виктор с живым интересом слушал в землянке рассказы Эрика о военной Америке, о которой он ничего или почти ничего не знал, потому что в военное время советские газеты и журналы, сильно сократившие свой выпуск из-за нехватки бумаги, почти все внимание уделяли событиям на своем фронте, а о союзниках, понятно, писали мало. А жизнь шла своим чередом, складываясь из хорошего и плохого, и нигде так не были остры контрасты, как в Америке, где военный бум еще сильнее обострил социальные противоречия.

Вся жизнь была подчинена военному производству. Оно достигло необычайного уровня, покрыв все прежние рекорды. Национальный доход поднялся на одну треть, превысив пик докризисного 1929 года. Хотя инфляция вздула цены на целых двадцать процентов, реальная заработная плата подскочила на тридцать. Но классовый мир не наступил: постоянно вспыхивали забастовки оборонных предприятий против рвачей-подрядчиков. Порой правительство посылало против забастовщиков солдат с пулеметами и слезоточивым газом, лишало рабочих брони. Забастовок стало на пятьдесят процентов больше, хотя коммунисты теперь выступали против забастовок. Но шахтеры не перестали бастовать, борясь за закон об охране труда, заявляя, что в американских шахтах, судя по количеству несчастных случаев, втрое опаснее, чем в шахтах Англии, вчетверо опаснее, чем в шахтах Франции, и в шесть раз опаснее, чем в шахтах Голландии и Бельгии.

В воздухе задолго до Перл-Харбора пахло порохом, а промышленные магнаты США продолжали, вопреки повсеместным протестам, снабжать стратегическим сырьем Японию даже в больших размерах, чем Англию. Группа Эрика в Принстоне тоже требовала, чтобы Америка прекратила поставлять Гитлеру и его союзникам нефть и металлолом. Изоляционисты во главе с Гербертом Гувером всячески пытались задобрить микадо, предлагая закрыть глаза на захватнические действия в Китае, поделить с ними олово и каучук в Юго-Восточной Азии. Даже Уолтер Липпман подпевал Гуверу, доказывая, что Америка не сможет выиграть войну на двух фронтах — против Японии и Германии.

Накануне Перл-Харбора девять из десяти американцев считали, что война с японцами начнется в ближайшее время. К началу декабря 1941 года в США ставили десять долларов против одного, что война вот-вот начнется. Но в армии не было боевого духа. Военнослужащие открыто возмущались тем, что получали скудное армейское жалованье в тридцать долларов в месяц, а рабочие в военной промышленности «заколачивали» в семь раз больше. Солдаты хотели домой. И все-таки армия, насчитывавшая вначале всего пять пехотных и одну кавалерийскую дивизии, медленно, но верно росла. К январю 1942 года она насчитывала до полутора миллионов бойцов.

В стране лихорадочно собирали алюминий для авиационной промышленности. Группа Эрика тоже активно включилась в эту кампанию. А потом выяснилось, что собранный алюминий непригоден для производства самолетов. Семьдесят тысяч тонн алюминия было куплено частными предпринимателями, пустившими его на переплавку, а затем выпустившими в продажу те же котелки и кастрюли. Так Эрик помог Большому бизнесу.

Авиационная промышленность выпускала уже не 2500 самолетов, как в 1939 году, а столько же ежемесячно. К 1 января 1942 года Америка производила больше самолетов, чем Германия, и имела сто тысяч подготовленных пилотов. Всего три дня уходило у судостроителей на производство боевого корабля. К середине 1942 года половина американской промышленности перешла на военные рельсы. Были построены тысячи военных заводов. Военные подрядчики загребали миллиарды долларов. Генри Кайзер строил один транспортный корабль в день, взяв на себя тридцать процентов всего кораблестроения в стране, половину строительства небольших авианосцев.

Эрик в это время переживал прямо-таки личную драму: где-то на юге Тихого океана без вести пропал со своей «летающей крепостью» кумир его детства, лучший американский ас первой мировой войны капитан Эдди Рикенбэккер. В знак протеста какой-то безвестный патриот срубил в вашингтонском парке четыре сакуры — японские вишни. К счастью, все потом облегченно вздохнули, узнав, что Эдди спасся с экипажем на надувных плотах и через двадцать четыре дня был подобран своими в океане, а то бы была вырублена вся сакура в столице.

В Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Нью-Йорке не раз объявляли ложные воздушные тревоги, причем несколько граждан было убито осколками зенитных снарядов.

Власти интернировали всех лиц, имевших хотя бы одну шестнадцатую японской крови, более того, они незаконно посадили этих граждан в специальные лагеря — «релокационные центры». По требованию интернированных армия США сформировала из них две воинские части: 100-й пехотный батальон и 442-ю полковую боевую группу. Эти части отличались невиданной в армии США дисциплиной и получили наибольшее количество боевых наград — выходит, что эти нестопроцентные американцы были большими патриотами, чем американцы! Парадоксально, но факт!

Школьники и женщины, помогая фермерам, добросовестно трудились на полях страны и спасли урожай. Объявили о сборе резины, и звезда стриптиза Салли Рэнд пожертвовала пятьюдесятью разноцветными надувными шарами. Все для победы!

Выяснилось также, что американская разведка почти ничего не знает о Германии и Западной Европе, и было объявлено, чтобы все несли в специальные пункты семейные и туристские фотографии, снятые недавно в европейских городах, портах и на дорогах.

Острый дефицит горючего привел к приостановке выпуска автомобилей, школы и колледжи отапливались не более двух часов в сутки, граждане мерзли у себя дома. Лишенному автомашины американцу казалось, что настал конец света. Погорели, обанкротились загородные мотели, зато процветали отели, рестораны, бары в городах. В них было холодно, но весело, хотя уходить приходилось до одиннадцати вечера, чтобы успеть на последний автобус.

Впервые приняв участие в больших маневрах, Эрик увидел уже миллионную армию на бескрайних полях штатов Теннесси, Луизиана, Вашингтон и родного штата Калифорния. Обстановка была нервозная. Англичане и русские жаловались, что американские танки и самолеты ни к черту не годятся. Американские летчики, например, просили дать им английские «спитфайеры», истребители конструкции Реджинальда Митчелла — он умер в 1937-м, так и не узнав, что его самолеты спасли страну во время битвы за Британию. Командир американского танка, не имея перископа, влезал на плечи одного из танкистов и высовывал голову из башни, сигналя нажимом ног, куда ехать. Стремительный бум производства военной техники имел, конечно, свои издержки. Вообще говоря, качество военной техники уступало лучшим союзным и немецким образцам, но Америка явно брала штамповкой, давила количеством.

Если до Перл-Харбора американская публика считала, что на разгром «япошек» уйдет несколько месяцев, то потом стало ясно, что война в Тихом океане потребует нескольких лет, многих жертв и предельного напряжения военной индустрии. Первые тревоги о налетах японской авиации оказались напрасными, но бейсбольный финал все же перенесли из Пасадены, штат Калифорния, в Северную Каролину. На Тихоокеанском театре военных действий целых полгода дела шли скверно, японцы всюду теснили янки, Макартур едва избежал плена.

Но постепенно появлялась уверенность, что главный фронт Америки — против Германии. Через шесть месяцев после Перл-Харбора американская промышленность (спасибо России!) производила больше военной техники, чем все державы оси Рим — Берлин — Токио. Но в России немцы опять наступали, шли на Сталинград, над русскими вновь нависла смертельная опасность, Роммель грозил захватом Египта и всего Ближнего Востока.

Профессор Норман Майер из Мичиганского университета всерьез объявил, что правительству следует не взывать к совести граждан, а просто лишать их бензина, гражданских прав и шин — и граждане сами придут в такую ярость, что в пух и прах разнесут фюрера, а заодно и дуче, и микадо. Все больше американцев требовало безотлагательно открыть второй фронт, чтобы помочь русским. Вся Америка с замиранием сердца следила за боями в Сталинграде. Росла уверенность, что это — главная битва войны...