Двадцать четыре такта
В лагере спецшколы вовсю развернулась подготовка к физкультурному параду. Разучивали вольные упражнения с веслами, которые предстояло показывать в июле на площади Урицкого. Дима Майдан не понимал, почему они называются «вольными». Триста пятьдесят человек размахивали под музыку тяжелыми палками. Движения отрабатывались до автоматизма и полной синхронности на двадцать четыре такта. В конце упражнений лопасть «превращалась» в приклад, весла-винтовки брались на руку, две роты смыкали ряды и грозно маршировали мимо трибун, уступая площадь другим физкультурникам.
Со стороны это должно было выглядеть красиво, но какой-либо недотепа, проявив вольность, мог начисто испортить все впечатление. Поэтому преподаватель физкультуры Ростислав Васильевич Оль тренировал «спецов» поротно и повзводно, в часы занятий и в выходной день. Он пользовался хорошей погодой, которая наконец пришла на смену затяжным дождям.
Тренировались на ровной лужайке неподалеку от лагеря. Это была не совсем лужайка, а заросшая травой крыша подземного бензохранилища. Замаскированная кустарником колонка со счетчиками и шлангами свидетельствовала о том, что прежние хозяева острова немало потрудились над тем, чтобы превратить его в крепость.
В воскресенье, в послеобеденное свободное время Димка решил заняться исследованием остатков вражеской обороны. Он подозревал, что в окрестностях лагеря можно обнаружить вещи поинтереснее финской пуговицы, которой владел Гасилов. Майдан, Гасилов и Ковров заранее сговорились улизнуть для тайной рекогносцировки. Майдан пригласил еще и Леку Бархатова в качестве консультанта. Имелось в виду, что сын полковника должен лучше остальных «спецов» разбираться в сухопутных крепостных сооружениях. К разведчикам собирался присоединиться еще и Петька Шлыков. Но на его голову обрушились крупные неприятности.
Утром Шлыкова вывели из строя. Командир роты конспективно изложил содержание ночной беседы в палатке и под общее веселье вкатил рассказчику два наряда вне очереди. Вместо воскресной прогулки Шлыкова заставили наводить чистоту в отхожем месте казармы, которое, вероятно, не функционировало со дня изгнания с острова шюцкоровцев.
— Не буду здесь прибираться!
— Будешь, — успокоил его Раймонд Тырва, который как помощник дежурного по лагерю схлопотал для приятеля эту работенку.
— Какой ты друг, если в душу гадишь!
— У тебя не душа, а гальюн, — возразил Раймонд. — Так что здесь все правильно.
Шлыков пробовал еще спорить, но Тырва предупредил дальнейшие возражения.
— Учти, стенки у палаток всего лишь брезентовые. Я тоже слышал твои воспоминания. До единого слова.
После этого Петька моментально притих и взялся за швабру. Пока он повторял один из «подвигов Геракла», разведчики во главе с Майданом обнаружили в лесу узкоколейную железную дорогу, которая уводила в бетонированный каземат.
— Здесь склад боеприпасов, — определил «эксперт» Бархатов.
Ленины слова подтвердились немедленно. Димка увидел в кустах вагонетку, а Гасилов нашел неподалеку связку длинных зеленовато-бурых макарон, обшитых полуистлевшей тканью. Макаронины были толщиной с палец и пахли целлулоидом.
— Заряд из бездымного пороха, — догадался Бархатов.
Вот интересно. Кто мог подумать, что такой порох делают в виде макарон? Связку моментально распотрошили и честно поделили на четверых. Гена Ковров принялся фехтовать с Димкой гибкими макаронинами. Только они оказались непрочными и ломались при каждом ударе.
— Подожжем, а? — предложил Генка.
Все согласились, что исследовать находку необходимо.
Ковров полез за спичками и вытащил из кармана, кроме них, пачку папирос «Красная звезда».
— Продолжаешь курить? — ужаснулся Аркашка. Кто же мог позабыть, как зимой Коврова едва не исключили за это из спецшколы.
— А чего там, — засмеялся довольный Генка, — Здесь все равно не засекут.
— Погоди. Порох штука опасная, — предупредил Бархатов.
— Не дрейфь, — успокоил его Ковров. — Порох не взрывается.
Однако меры предосторожности все же следовало принять. Небольшой обломок макаронины положили на дно облицованной камнем ямы, где раньше располагались пушки береговой батареи. Генка поднес спичку, и порох вспыхнул ярким пламенем. Он горел как кинопленка. Это было любопытно, но не особенно. Вот когда Геннадий попробовал засмолить торец макаронины тлеющей папиросой, получилось здорово. Макаронина взвизгнула и, выплюнув изнутри соломенный факел, унеслась в поднебесье.
— Как ракета, — обрадовался Аркашка. — Теперь моя очередь.
В орудийном дворике был настоящий фейерверк. Обломки порохового заряда, выгорая изнутри, летали не прямолинейно. Они делали горки, неожиданные повороты или внезапно пикировали на мальчишек. Забава кончилась неожиданно, когда одна из «ракет» угодила в груду удивительных макарон. Порох полыхнул огромным снопом. Счастливые исследователи едва успели отступить из каземата.
В складе боеприпасов ничего больше обнаружить не удалось, и тогда Димка предложил прокатиться по железной дороге. Узкоколейка шла под уклон. Стоило толкнуть вагонетку, как она весело застучала на стыках рельсов, постепенно увеличивая скорость. Седоки не догадались только выяснить, куда они приедут.
— Полундра! — заорал вдруг Бархатов и сиганул под откос.
Гасилов похолодел. Они неслись к пропасти. Покореженные рельсы кончались у обрыва, под которым плескалось озеро. Следом за Лекой на землю кубарем скатился Гена Ковров. А Гасилов оцепенело глядел, как вагонетка поглощает последние десятки метров. Только Майдан не растерялся. Он изо всей силы пихнул Аркашку на обочину дороги и спрыгнул сам. В следующее мгновение вагонетка взмыла в воздух и, описав дугу, загрохотала по утесам, низвергаясь в Ладогу.
— Здорово прокатились! — возбужденно смеялся Димка.
Остальные путешественники угрюмо молчали.
— Дурак! — вдруг закричал издалека Бархатов. — Из-за твоей затеи едва не угробились.
Гасилов считал синяки и заметно погрустнел. Генка Ковров угодил в лужу. Его папиросы расплющились в мокрую лепешку, а пачка была единственной. Генка захватил ее в лагерь только для фасону, но сообщать ребятам о таких подробностях отнюдь не собирался.
— Вас не заставляли лезть на вагонетку, — обиделся Майдан.
— Заткнись, Лека, — посоветовал Ковров. — Все хороши. За что боролись, на то и напоролись.
— Я тоже говорю, что дешево отделались, — заюлил Бархатов. — Только шуму много. Вдруг из лагеря засекут?
— Положим, вагонетка могла сверзиться сама по себе, — заметил Майдан. Ему до смерти хотелось пройти еще подземными ходами крепостных сооружений. Но без попутчиков туда нечего и соваться, а на Аркашку с Геннадием рассчитывать не приходилось. Им следовало срочно бежать домой и приводить в порядок обмундирование.
Бархатов тоже хотел вернуться, пока их не хватилось начальство, но признаваться в этом было невозможно. Да и перед Майданом неловко, за что он его обругал. Тут еще откуда-то взялся Жорка Куржак, которому тоже приспичило лезть в подземелье. Вот и получилось, что Лека был вынужден подчиниться большинству голосов.
Однако он был прав, предупреждая об опасности шума в лесу. Командир взвода Святогоров сидел на берегу озера, когда с соседнего мыса сорвалась вагонетка и плюхнулась в воду. Михаил Тихонович недаром преподавал математику и слыл докой по причинно-следственным связям. Он моментально догадался, что вагонетка плюхнулась в воду неспроста. День был воскресный, ученикам предоставлено свободное время, и не исключено, что гибели подвижного состава способствовали весьма знакомые личности.
Святогоров сразу же направился к штабу, и командир роты Оль оценил логику его рассуждений. Преподаватели тут же решили прогуляться вокруг лагеря, избрав для себя разные маршруты. Так и есть. У монастырского скита Михаил Тихонович заметил первого ученика.
Григорий Мымрин попытался спрятать за пазуху какую-то книгу, но не успел.
— Что читаете?
— Да так, — смутился Мымрин. — Там много валяется...
Ученик держал стопку брошюр с цветными картинками на обложках.
— Жития святых, — догадался Святогоров. Конечно, мальчишка набрал брошюрок из простого любопытства. Но нельзя было допустить, чтобы он принес их в лагерь. Михаил Тихонович представил, как отнесется к такому чтению старший политрук Петровский, и решительно протянул руку.
— Тэ-эк-с. Прошу передать их мне.
Но Мымрин отступил назад.
— Там еще много осталось, — повторил ученик, как бы предлагая Михаилу Тихоновичу самому позаботиться о самообразовании. Мелованная блестящая бумага и цветная печать внушили ему преувеличенное представление о ценности находок.
«Как его называл Тырва? — попытался вспомнить Святогоров. — Жбан? Нет, как-то иначе».
Михаил Тихонович понимал, что речь шла о жадности, и теперь сам убедился, что у мальчишек были все основания так относиться к Мымрину.
— Вы нашли вредную церковную литературу, — стал убеждать командир взвода. — Опиум для народа.
— У меня бабушка верующая, — возражал Мымрин. — Ей в подарок.
Михаил Тихонович рассердился. Святогорову ничего не оставалось, как изложить последний аргумент, который лично он считал не слишком убедительным.
— Старший политрук узнает, и вас могут отчислить из специальной школы.
Как ни странно, это спорное, с точки зрения учителя, предположение сразу повлияло на Мымрина. Он отдал трофеи и, набычившись, пробормотал:
— Знаю вас, все равно себе заберете...
Святогоров вздрогнул как от пощечины. Он собирался перелистать отлично изданные жизнеописания «фирменных святых» Валаамского монастыря — Германа и Сергия. Такая литература была довольно распространенной в годы его молодости. Сейчас же ему пришлось разорвать книжечки. Вручая клочки Мымрину, Михаил Тихонович приказал выбросить их в мусорный ящик. Ученик заслуживал наказания, но преподаватель не стал давать волю своему раздражению. Он подозревал, что Мымрин его не так поймет.
Едва Мымрин скрылся в лесу, направляясь к лагерю, как в другой стороне затрещали кусты и перед командиром взвода возникли два других его ученика — Генка Ковров и Аркашка Гасилов. Они от неожиданности остолбенели. Ребята специально возвращались кружным, наиболее безопасным путем и потеряли бдительность. Михаил Тихонович тоже поразился, но не встрече, а внешнему виду своих подопечных. Ковров казался пестро-мраморным, вроде английского сеттера. Грязь расплылась по его брезентовому рабочему платью затейливыми пятнами. А Аркадий Гасилов хромал и был покрыт многочисленными царапинами, будто бы подрался с котом.
— Тэ-эк-с! — сказал Михаил Тихонович. — Что произошло?
— Упали, — доложил Генка и быстро взглянул на приятеля, чтобы тот, упаси бог, не торопился отвечать.
Гасилов из «гогочек». Ему ни за что не отвертеться при серьезном разговоре с начальством.
— Куда упали? — встревожился Святогоров.
— В... яму, — объяснил Генка и стал бодро фантазировать, утверждая, что яма была неглубокой, мокрой и хорошо замаскированной.
— Тэ-эк-с, — кивал Михаил Тихонович и вдруг спросил: — В вагонетке никого не осталось?
— В какой еще вагонетке? — запнулся Генка, и в глазах у него мелькнул ужас.
Аркашка покраснел и устало махнул рукой:
— Кончай трепаться, Генка.
Гасилов был убежден, что учителю все известно и вранье даром не пройдет. Безнадежный голос мальчишки поразил Михаила Тихоновича. Святогоров решил, что произошло непоправимое. Он помнил, как плющилось железо, ударяясь о выступы скал, и перепугался по-настоящему.
— Ребята, расскажите правду, — проникновенно сказал учитель, полуобняв их за плечи. — Даю слово, что вам ничего не будет.
— Не беспокойтесь, товарищ командир взвода, — горячо отозвался Аркашка. — Честное слово, никто не пострадал.
— Как же так? С такой кручи? — сомневался Святогоров.
— Очень просто. Все успели спрыгнуть, — пояснил Гасилов. Он задумался и честно добавил: — Если б не Димка, на вагонетке остался бы я.
— Какой еще Димка? — удивился Михаил Тихонович.
— Эх ты, — вмешался Геннадий и припечатал: — Болтун!
— Я ничего больше не спрашиваю. Никаких фамилий, — быстро сказал Святогоров, — Но, между прочим, этот Димка просто молодец.
Казалось, Михаил Тихонович начисто позабыл, что он командир взвода почти военной специальной школы и что участники возмутительной выходки заслуживают жесточайшей кары. Учитель попросту обрадовался благополучному исходу происшествия, если не считать грязной робы Коврова и Аркашкиных синяков.
«Где же Майдан? — размышлял Святогоров, увлекая путешественников в лагерь. — Почему он пошел отдельно?»
А Майдан и товарищи ощупью пробирались по подземным переходам. Рассеянный свет, местами проникавший через амбразуры и распахнутые броневые двери, помогал мало. Длину ходов сообщения Димка измерял шагами и рисовал на бумажке схему укреплений. Схема получалась грубой, но все же помогала разобраться в каменном лабиринте. Пустые подвалы казались ребятам таинственными.
— Ау, ау! — перекликались исследователи. Гулкие своды вторили голосам со всех сторон.
— Ау! — раздалось в ответ совсем рядом. Димка шагнул вперед и наткнулся на острый луч карманного фонарика.
— Дмит'ий Майдан! — сказали из темноты. — Что вы здесь делаете?
— Изучаю вражескую оборону, — не растерялся Димка.
— Кто здесь вместе с вами? — спросил командир роты.
— Я один, — доложил Майдан.
Неподалеку послышался шорох. Оль поднял фонарик, но он светил всего на несколько метров.
— Гм. Мне казалось, что т'ое...
— Здесь раскатистое эхо, — возразил Димка. Для примера он издал знаменитый матросский клич: — Полундра!
— Ндра-а... Ра-а... А-а! — отозвалось подземелье.
— Весьма п'авдоподобно, — сказал Ростислав Васильевич. — Но это усугубляет ваше положение. Какое легкомыслие! Здесь могли быть мины. Подставляете — получить 'анение или сломать ногу и остаться без помощи в темноте.
— Виноват! — сказал Майдан. Прямо из подвала он отправился на камбуз. На три дня Димка поступил в распоряжение Елены Эдуардовны на предмет чистки картошки.
В лагере Святогорова уже разыскивал рассыльный. Его срочно вызывали в штаб к старшему политруку. Петровский сидел темнее тучи.
«Неужели ему уже все известно? — обеспокоился Михаил Тихонович. — Мальчишки могут подумать, что я нарушил свое слово».
Но командира взвода вызвали в штаб совсем по другому поводу. Петровский протянул ему почтовую карточку и предложил ознакомиться. Святогоров быстро пробежал текст и рассмеялся.
— Ничего не вижу смешного, — холодно заметил старший политрук. — С чем здесь сравниваются лагерные сборы? Какие снаряды? Кто заставляет купаться в озере? Какой шторм?
В штабе появился командир роты Оль. Он, в свою очередь, прочитал открытку и тоже заулыбался.
— Сговорились вы, что ли? — спросил Петровский. — Нашли анекдот. Я этого юнца еще с зимы запомнил. Бросал хлеб в урну для окурков. Избалованный тип.
Старший политрук бушевал не на шутку. Хорошо, что открытка ученика Гасилова попалась на глаза преподавателю Артяеву, который перебирал почту, готовя ее к отправке на пароход. Можно себе представить, какой скандал подняла бы мамаша, получив с Валаама такой привет. В лагерь зачастили бы комиссии гороно. Поди потом доказывай, что ты не верблюд.
— Насчет комиссий вы, пожалуй, п'авы, — заметил Оль. — 'азби'ательство было бы очень неп'иятным для Василия Игнатьевича А'тяева. Не случайно он больше всех беспокоился.
— В чем дело? — удивился старший политрук.
— Гасилов получил несправедливое наказание, — объяснил Михаил Тихонович и коротко изложил суть.
— Я не стал отменять взыскание, чтобы не под'ывать авто'итета дежу'ного по лаге'ю, — добавил командир роты.
— По всей вероятности, его следовало бы отменить, — покачал головой Святогоров. — Дело не в самом наказании, а в его воспитательной роли. Ученик
Гасилов был оскорблен несправедливостью, вот у него и заработало воображение.
Получив эту информацию, Петровский сразу остыл и стал слушать внимательнее. Старший политрук понимал, что теперь открытка ученика выглядела в ином свете, и это требовало дополнительного разбирательства.
Постепенно в штабе собрались преподаватели.
— Надо еще установить лицо родителей данного ученика, — возмущался Артяев. — Здесь имеет место политическая клевета: «Ваш каторжник».
— Читать не умеете, — заметил Оль. — Слово-то взято в кавычки.
— Не имеет значения, — отмахнулся учитель биологии.
— Очень даже имеет, — вмешался литератор Марусенко. — Могу дать точную справку: «Кавычками выделяются также отдельные слова и выражения, употребляемые в необычном смысле, иронически».
— Как нам поступить с автором? — спросил Петровский.
— Разрешите, я поговорю с Гасиловым, — предложил Михаил Тихонович. — Его следует убедить, чтобы он взял свою открытку обратно.
— Прежде всего в том, что такие письма писать нельзя, — уточнил старший политрук и засмеялся. — Можно себе представить, что было бы с родителями.
Совещание в штабе лагеря неожиданно превратилось в маленький педсовет. Преподаватели говорили о том, что в первое же воскресенье лагерь стал неуправляемым. Ученики разбрелись по острову и начали куролесить.
— Еще один такой выходной день, — признался Михаил Тихонович, не вдаваясь, однако, в подробности, — и можно сойти с ума...
На следующий день в лагерь приехал директор спецшколы Сергей Петрович Уфимцев. Он задержался в Ленинграде для оформления документов выпускников, которые распределялись без вступительных экзаменов по военно-морским училищам. Всю неделю директора осаждали перепуганные родительницы, которые где-то услышали, что пароход «Володарский» на Ладожском озере попал в шторм.
— Нет, никого не смыло, — терпеливо отвечал Уфимцев. — Откуда такие сведения?
Выявить источники тревожной информации директору не удалось, а сам он располагал лишь телеграммой Петровского о том, что добрались благополучно.
В лагере Сергея Петровича встретил только дежурный. Ученики находились на занятиях. Не теряя времени, Уфимцев стал знакомиться с обстановкой. В некоторых палатках он обнаружил грязь и плохо заправленные койки, в лесу за казармой встретил ученика в трусах, который подогревал на костре объемистый чайник.
— Чем занимаетесь? — спросил директор.
— Робу стираю, — вскочил Гена Ковров. — Вчера запачкалась.
— Рабочее платье... в чайнике? — не поверил Уфимцев и лично приподнял крышку. Но ученик не обманывал. В мыльной пене булькала ткань, а кипящая жижа по цвету напоминала кофе.
— Большой сбор! — распорядился Сергей Петрович, не дожидаясь окончания занятий.
Когда роты выстроились на линейке, директор выступил вперед и вместо приветствия заявил:
— Не лагерь, а женская баня!
В подтверждение этого тезиса Сергей Петрович сообщил, что нашел в одной из палаток заляпанный грязью «предмет типа сапог», а в другой палатке под койкой лежали завернутые в газету куски вещества, «оказавшегося тротилом».
— Террористы! Кого захотели взорвать? — бушевал директор.
Затем ученикам была представлена полуголая фигура с чайником в руках.
— Покажите всем, — распорядился Уфимцев. Генка послушно засунул в чайник палку и зацепил дымящиеся брюки.
— Боже мой, — всплеснула руками Елена Эдуардовна. — В пищевой посуде...
Ученики зашевелились в строю. Кто-то выкрикнул: — Где же еще стирать?
Старший политрук подошел ближе к директору и заметил, что тот излишне возбужден. Надо было как-то выходить из положения.
— Давайте поздороваемся с директором, — скомандовал старший политрук, и строй дружно отозвался: «Здрасс!» — А теперь покажем вольные упражнения! — распоряжался Петровский.
Уфимцев обомлел, но спорить не стал. Вскоре он убедился, что подготовка к физкультурному параду продвигается вполне успешно.
В штабе старший политрук объяснил директору, что его претензии следует адресовать не к ученикам. Упустили из виду оборудование прачечной, сушилки. До сего времени из Ленинграда не прибыла флотилия шлюпок для обучения гребле и управлению под парусами. Что же касается тротила, то здесь, он согласен, проморгали. Виновники будут наказаны. Оказалось, взрывчатое вещество добыли из расколотого снаряда. Но без детонатора тротил особой опасности не представлял. На педагогическом совете лагеря уже продуманы меры по организации коллективного отдыха учеников. Так что подобных происшествий больше не будет...
— Вольные упражнения понравились, — смягчился Сергей Петрович.