Глава 15.

На своем пиру похмелье

На следующий день, в понедельник, Алексей Бархатов и Раймонд Тырва не явились на занятия, Георгий Куржак выглядел мрачным и подавленным, а Гена Ковров, наоборот, «держал хвост пистолетом», улыбался и вообще был готов принимать поздравления.

Михаил Тихонович со стороны поглядывал на своих подопечных и решал в уме дифференциальное уравнение со многими неизвестными. Реакция Коврова ему не понравилась. Она свидетельствовала о том, что Геннадий был инициатором вчерашнего происшествия, а между тем остался в тени и был наказан одинаково с Куржаком. Из этого, однако, следовало, что Алексей Бархатов справедливо лишился своих нашивок. Командир везде должен быть самым волевым и авторитетным. Конечно, Бархатов будет очень переживать. И в этом смысле его внезапная болезнь ничуть не удивила учителя. Разве не так поступил Бархатов и в плавательном бассейне училища Фрунзе?

Вначале в секцию плавания записалось едва ли не полроты. Ростислав Васильевич Оль, посмотрев на список, улыбнулся и стал объяснять, что шефы приглашают и в другие спортивные секции. Оль правильно догадался. Главной причиной такой популярности была возможность запросто посещать училище по специальному именному пропуску. Каждый ученик стремился быть поближе к своему будущему.

Но Лека Бархатов ни на что не променял бассейн. Ему нравилось, как вода, подсвеченная изнутри цепочкой огненных иллюминаторов, переливаясь голубым опаловым блеском, бурлила и плескалась вокруг стремительных пловцов. Лека понимал, что каждый моряк должен чувствовать себя в воде как рыба, и делал заметные успехи. Особенно в плавании на спине.

Однажды первокурсники заглянули в дверь помещения бассейна, и кто-то из них разочарованно махнул рукой:

— Опять занято. Салажата плавают.

— Как вы сказали? — переспросил у них тренер и вдруг принял решение: — Две дорожки ваших, две у спецшколы! На старт!

Мальчишка из первой роты, прозванный «сорокапятым» за свои огромные ступни, шел кролем, как торпеда. Он на секунду обставил своего партнера из курсантов.

— Что? Съели? — обрадовались «салажата». Страсти разгорелись. Брассистов подстегивали криками, бежали рядом с ними по кромке бассейна. Пловцы загребали изо всех сил, чуть не выпрыгивая из воды. Но силы оказались равными. Ничья. Зато Лека Бархатов в заплыве на спине сразу вырвался вперед на полкорпуса и уверенно лидировал всю дистанцию. После поворота разрыв увеличился. «Спецы» уже торжествовали победу. Но болельщики поторопились. У самого финиша Лека перевернулся лицом вниз и уже тогда коснулся стенки рукой. Он нарушил правила. Тренер засчитал Бархатову поражение.

— Это несправедливо! — заявил Лека. — Вы подсуживаете своим курсантам.

— Стыдитесь, Бархатов! — возмутился тренер. — Предупреждаю вас за неспортивное поведение.

— Обойдусь без ваших предупреждений, — озлился Лека.

Больше он в бассейн не ходил, объяснив командиру роты, что у него не хватает времени на уроки.

— Нап'асно отступаете, Ба'хатов, — покачал головой Ростислав Васильевич. — На вашем месте я бы пошел и извинился.

Лека покраснел. Как он сразу не сообразил, что Оль как преподаватель физкультуры бывает в училище?

— Помощник командира взвода обязан учиться лучше других, — стоял на своем Лека. — Плавание мне мешает..,

Через неделю школьный врач допустила к занятиям Раймонда Тырву. Он поправился после обморожения, а Бархатов в спецшколе так и не появился.

— Боюсь, что тепе'ь уже мешает спецшкола, — заметил Оль Михаилу Тихоновичу.

Святогоров всерьез обеспокоился и решил сам навестить разжалованного младшего командира. В семье Бархатовых его встретили сдержанно. Полковник с супругой смотрели на учителя так, будто именно он был виноват во всем.

— Алексей считает невозможным заниматься у вас, — объяснил отец. — Я не настаиваю. В городе есть еще пять артиллерийских школ, только что объявлен прием в военно-воздушную спецшколу...

— Учиться можно везде, — ответил Михаил Тихонович. — Но от самого себя никуда не убежать. Вряд ли вы хотите воспитать у сына столь неустойчивый характер.

— Пусть Алексей решает сам, — уклонился от ответа полковник. Затем он вежливо сослался на занятость и удалился в свой кабинет. Сам Лека ничего и слушать не хотел.

— Все равно после училища ты обязательно станешь командиром, — убеждал Святогоров.

— Тогда все будут, — сказал Лека. — А как мне теперь в спецшколе показаться?

— Пока ты можешь стать круглым отличником, — ответил Михаил Тихонович. — А в школу все равно придется прийти. Хотя бы за документами.

* * *

О здоровье Бархатова беспокоились не только в спецшколе. Первый раз за все время ему позвонила по телефону Жанна. Неделей раньше Лека обрадовался бы такому звонку, а сейчас совсем наоборот. Хорошо еще, что трубку снял не сам Лека.

«Ей обо всем уже доложили», — догадался Бархатов и попросил передать, что врач прописал ему постельный режим. Разговаривать с Жанной Лека не мог. Вдруг ей известно и о том, как он распустил нюни перед всем личным составом?

Как же быть? Лека задумался. Он уже привык воображать себя на мостике корабля. Даже с отцом спорил, утверждая, что станет адмиралом не позже сорока лет.

— Решил меня обскакать? — смеялся полковник. — Дерзай, парень.

Дней через десять Бархатов пошел в спецшколу, но не к началу занятий, а днем и в вестибюле столкнулся с капитаном 3-го ранга Радько.

— Решили променять флот на лычки? — спросил военрук. — Пойдемте в кабинет. Сейчас напишу вам характеристику. Обмундирование сдадите завтра.

— Характеристику? — Лека совсем забыл, что без нее никуда поступить нельзя. Военрук обязательно напишет там про все. Бархатова это совсем не устраивало.

— Я еще ничего не решил, — быстро сообщил он Радько.

— Вот как? Почему тогда отсутствовали больше недели?

— Болел, — смутился Лека.

— Не думал, что у вас такое слабое желание стать моряком, — прищурился Радько. — А насчет лычек... В жизни всякое бывает. Вот я, например, был старшим помощником командира крейсера, служил в штабе флота. Теперь, как видишь, работаю здесь. Что заслужил, то и получил. Ничего. Служба на этом еще не закончилась.

— Вот увидите, я все равно стану адмиралом, — неожиданно для себя признался Бархатов.

— Похвальное желание, — улыбнулся Радько. — Но, должен заметить, не в чинах главное. Был бы специалист своего дела, а чины приложатся. — Военрук внимательно оглядел Леку и серьезно добавил: — Раз так, товарищ будущий адмирал, торопитесь в класс. Ваши товарищи времени не теряли. Они учились. Как бы вам от них не отстать.

«Кого назначили помкомвзвода вместо меня?» — гадал Лека, взлетая через ступеньку по парадному трапу и заранее чувствуя неприязнь к своему преемнику.

Бархатов еще не знал, что этот вопрос решился совсем не просто. Раймонд Тырва поспорил с командиром роты и категорически отказался занять вакантную должность.

— Почему? — удивился Оль.

— Бархатов мой товарищ, — коротко объяснил Раймонд.

— Мы все убедились, что Ба'хатов еще не до'ос командовать людьми.

— Я тоже не дорос!

— Тогда и с команди'ов отделения снимем, — рассердился Ростислав Васильевич,

— Дело ваше, — пожал плечами Тырва.

Михаил Тихонович тоже считал, что Раймонд самая подходящая кандидатура.

— Ваша настойчивость и воля произвели отличное впечатление, — уговаривал Святогоров.

— Именно потому и не хочу, — признался Раймонд. Он не добавил, что еще неизвестно, какое впечатление произведут эти служебные перемещения не в спецшколе, а совсем в другом месте.

Михаил Тихонович не подозревал о том, что Раймонд с Лекой хотят или не хотят, а связаны одним узелком симпатии к Жанне, и обвинил Тырву в отсутствии логики.

После занятий упрямый Тырва был вызван в кабинет военрука. Радько внимательно посмотрел на мрачноватого парня, который точно следовал неписаному кодексу мальчишеской солидарности.

«Ростислав Васильевич прав. Из этого будет толк», — подумал Радько, а вслух сказал холодно и сердито:

— Здесь не базар, а военно-морская спецшкола. Кто давал право торговаться?

— Я не торгуюсь, а просто не хочу, — упрямо заявил Тырва.

— Вас не спрашивают, — нахмурился капитан 3-го ранга и скомандовал. — Кру-гом! Шагом марш! Приказ по школе будет подписан сегодня, — сообщил военрук вдогонку. — Не вздумайте его обсуждать!

Этим же приказом Антона Донченко назначили командиром первого отделения...

Лека Бархатов еще с порога увидел, что его место за партой никем не занято. Раймонд ничего не имел против того, чтобы Бархатов вообще оставался за своей первой партой в центральном ряду. Не все ли равно, где сидеть? Но во всех классах помощники командиров взводов сидели на определенном месте. Таков был порядок. И Тырва не мог его нарушать.

Лека Бархатов нерешительно направился к своей парте. Все зашевелились.

— Которые там временные? Слазь! Кончилось ваше время!.. — заорал во всю глотку Зубарик — Мымрин, едва Лека положил портфель.

Бархатов отшатнулся и растерянно посмотрел по сторонам: куда же ему садиться?

Ребята молчали. Раймонд Тырва тоже ничего не сказал. Ему не хотелось вот так сразу проявлять власть. Добрый Аркашка Гасилов спрятал глаза. Кое-кто захихикал. Антон деловито собирал учебники, чтобы занять место Раймонда до прихода преподавателя. Аркашка посмотрел на Бархатова. Кто бы мог подумать, что еще десять дней назад этот мальчик почти не разговаривал, а только распоряжался. Сколько раз Бархатов обидно смеялся над Аркашкой, когда у него не вырабатывались строевые навыки! А сейчас Гасилову было жалко свергнутого командира.

— Садись со мной, Лека, — предложил Аркашка. Алексей благодарно ему кивнул и устроился рядом.

Раймонд, взглянув на Гасилова: «Молодец, парень, выручил», махнул Донченко рукой. Теперь можно было пересаживаться.

В этот момент прозвенел звонок, гаркнул команду дежурный по классу, увидев в дверях преподавателя. Никто не заметил, как сузились у Бархатова глаза, когда он увидел, кого назначили помощником командира взвода. Раньше Лекин прищур означал многое. Теперь же он ровно ничего не означал.

На первой же перемене к Бархатову подошел Жорка Куржак и молча протянул одолженную пятерку.

— Я здесь ни при чем, — сказал Лека. Брезгливо отодвинув протянутую руку, он кивнул в сторону Коврова.

Но Генка тоже не взял.

— Обойдемся, — снисходительно ответил он. — Чего там. Считай, что тебя угощали.

— Очень нужно такое угощение, — вспыхнул Жорка и решительно положил пятерку на парту. Ковров сбросил ее локтем.

— Подними! — посоветовал Генке Донченко.

— Сказано — обойдемся, — заявил Ковров. — Кому нужны тридцать сребреников?

— Я, что ли, заложил, да? — Голос у Куржака зазвенел и оборвался по-петушиному.

— Заложил не заложил, а надо быть умнее...

— Ты бы и врал, раз умеешь!

— Меня не спрашивали!

— Подними, говорю! — снова посоветовал Донченко. — Иначе будешь иметь дело со мной.

Атмосфера стремительно накалялась. Еще мгновение, и в классе могла прозвучать роковая фраза: «Может, стыкнемся?» Димка вспомнил разговор с отчимом. Он понимал, что драка в морской форме — это позор. Снова будет ЧП на всю школу.

— Интересно, а как бы ты объяснил все директору? — вмешался Майдан.

— Да уж объяснил бы, — загоготал Генка. — Наплел бы поскладнее...

— Предположим, я директор, — заявил вдруг Майдан. — Валяй плети!

Ковров раскрыл рот и... закрыл его. Что бы такое сказать? В голове вертелась всякая ерунда. Если произнести вслух — немедленно засмеют.

— Ну ладно, чего там, — пробормотал Ковров, нагибаясь за деньгами.

Донченко отвернулся. Куржак, облегченно вздохнув, поспешил отойти к Майдану. Всю неделю Куржак экономил и, естественно, дружил с Димкой. На больших переменах, когда ребята бежали занимать в буфете очередь, а Мымрин извлекал пакеты с уникальными бутербродами, Жора и Димка обычно беседовали. Большей частью о математике. Куржак украдкой глотал слюну и завидовал Майдану. Тот спокойно обходился без завтрака. Видимо, привык. А Жора не находил себе места. Неужели к этому можно привыкнуть? Пять рублей, которые он легкомысленно прокутил, словно преследовали его всю неделю. На доске объявлений, например, появилась афиша концерта, в котором примут участие лучшие артисты Ленинграда. Билеты распространяли члены родительского совета содействия, сокращенно совсода.

— Твоим папаше с мамашей интересно будет поприсутствовать, — сказала Жорке мать Гришки Зубарика, она ежедневно бывала в школе, следила за чистотой и порядком в буфете. Куржак заинтересовался, но, выяснив подробности, отдернул руку от билетов, как от горячего утюга. Билеты оказались платными. По пять рублей штука. Димка отошел в сторону. Ему Мымрина билетов не предлагала. Как будто у Димки совсем не было семьи.

Куржак едва дождался конца занятий. Он уже рассчитывал немедленно отбыть домой, как новый помкомвзвода Тырва объявил, что состоятся еще два дополнительных урока танцев.

— Кружок, что ли? — с надеждой переспросил Жорка.

— Для всех, в обязательном порядке, — сказал Раймонд.

— На черта они сдались!

— Разве забыл, о чем говорил народный комиссар? Куржак, конечно, помнил, но ведь это два лишних часа без обеда! Правда, он уже есть не хотел, он случайно попал еще на один «урок», вовсе не обязательный, и его сейчас мутило. В гальюне собралась толпа. Дневальный стоял у дверей на страже, а Гришка Мымрин показывал искусство обращения с папироской. Совсем не простое дело курить так, чтобы совсем незаметно. Инструктор затянулся в кулак и ловко выдохнул. У него дым не клубился, а скромно прижимался к стене и исчезал.

Гена Ковров первым овладел техникой маскировки и получил одобрение Зубарика. Потом все стали подначивать Аркашку Гасилова. Гасилов закашлялся до слез и распустил по гальюну столько дыма, что всей компании в порядке обеспечения безопасности пришлось разгонять клубы руками и раздувать собственными легкими. Жорке тоже захотелось попробовать. Он осторожно оглянулся на дверь. Каждую минуту могло нагрянуть начальство, и тогда снова были бы крупные неприятности. Генка Ковров перехватил взгляд и ехидно засмеялся. Тогда Жорка решился. Он щелкнул по донышку пачки и выхватил из ее разорванного угла очередной «гвоздик». Эту операцию ему удалось выполнить достаточно уверенно. Никто не догадался, что Жорка еще новичок.

Танцам в спецшколе обучали поротно. Все шесть взводов промаршировали в актовый зал. Грохот строевого шага и громкие команды старшины роты совсем оглушили учителя. Им оказался отставной балерун с округлыми движениями, как будто он не ходил, а плавал. Изогнувшись вопросительным знаком и по-птичьи наклонив голову, учитель выслушал громоподобный рапорт старшины, а потом робко заметил, что для танцев необходимы не только партнеры, но и партнерши.

Танцмейстер никогда еще не попадал в столь трудные обстоятельства. Его партнерша тоже растерялась. Она была здесь в единственном числе.

— Сейчас будут, — успокоил старшина роты. — На первый, второй рассчитайсь! Ряды вздвой!

Когда рота с завидной четкостью выполнила команды, старшина объявил: «Первые номера — партнеры, вторые — партнерши!» — и обернулся к учителю: «Пожалуйста!»

На первом занятии проходили, как правильно приглашать партнершу. Следовало подойти на два шага, приставить ногу, с достоинством кивнуть головой и ждать, когда она протянет тебе правую руку. Все очень просто. Почти как на строевых занятиях.

Гасилов учился танцевать в паре с Бархатовым. Теперь они совсем подружились и ходили вместе на всех переменах. Лека чувствовал себя неуютно. То и дело он перехватывал взгляды. Казалось, что все смотрят на него презрительно и жестоко, как смотрели на большом сборе, когда Радько спарывал его нашивки. Аркашке хотелось отвлечь приятеля от мрачных мыслей, и он снова решился призвать на помощь стихи:

Гасилов декламировал вполголоса, как будто делился своими секретами. Стихи удивительно соответствовали настроению слушателя. Конечно, самому Бархатову стихи больше не были нужны. С Жанной все было покончено. Хорошо бы только рассказать ей, как обморозился Тырва, чтобы он не очень-то задавался.

— Послушай, — неожиданно перебил Лека. — Твой поэт, наверно, неудачник. Стихи какие-то тоскливые.

— Вот еще, — обиделся Гасилов. — У него есть совсем другие:

В квартире у Жанны над обеденным столом тоже висел шелковый абажур, а окна комнаты выходили во двор. Узкое ущелье между отвесными оштукатуренными стенами пропускало в комнату рассеянный, отраженный свет. Раньше Леке это казалось уютным. На самом же деле ничего хорошего.

Аркашка читал другие стихи, а сам думал: почему-то Борис Смоленский последнее время приходил редко. Он говорил сестре, что собирается оставлять штурманский факультет и переходить на литературную работу. И читал, читал стихи. Разные читал...

Сестра, быть может, и понимала их. На то она училась в университете. А вот Аркашка понимал не все:

упрямо декламировал он Бархатову, —

В конце концов Лека согласился, что поэт непохож на неудачника, а Гасилов совсем не обрадовался тому, что удалось его убедить.

Лека вспомнил об этом разговоре на уроке физики.

Павел Феофанович Дормидонтов вместо опроса по пройденной теме поставил на стол деревянный штатив, по которому вертикально перемещался наклонный желоб со стальным шариком. Эта нехитрая конструкция оказалась моделью прицельного бомбометания с горизонтального полета. Целью служила стеклянная пластинка размером девять на двенадцать от фотоаппарата «Фотокор». Учитель положил пластинку под штативом и спросил, на какую высоту необходимо поднять желоб, чтобы сброшенный оттуда шарик угодил в стекло.

В ответ поднялся лес рук. Реакция класса была такой неожиданной, что Лека удивился. Ведь он отсутствовал всего несколько дней.

— Надо попробовать, — заикнулся было Куржак.

— Чего же нам гадать? — возразил Павел Феофанович. — Вы только представьте: летит бомбовоз. По нему стреляют зенитные пушки. Есть ли у пилота время для того, чтобы примерять на глазок?

— На самолете есть прицел, — сказал Майдан.

— Прицел разбит осколком снаряда! — сообщил преподаватель. — Как же тогда выполнить боевую задачу?

Майдан вышел к доске и начертил на ней траекторию сложного движения по параболе. Мымрин измерил расстояние от пластинки до штатива. Тырва догадался, что наклон параболы зависит от скорости самолета...

— А скорость — это расстояние... — начал Павел Феофанович.

— Поделенное на время, — подхватил Майдан, и тут его осенило: — Раз ускорение силы тяжести неизменно, значит, время падения можно определить по горизонтальной оси прямоугольных координат.

Когда на доске появился ответ задачи в сантиметрах, учитель предложил Димке проверить результат опытом. Майдан сам поднял желоб на рассчитанную им высоту и пустил по нему шарик. Пластинка разлетелась вдребезги. Когда Димка сел на место, он сиял не от пятерки в дневнике. Майдан фактически разбомбил цель, значит, выполнил не учебную, а боевую задачу. В этот день Димка получил еще две пятерки: по алгебре и по химии. Он отвечал уверенно и всегда искал нестандартное решение.

Один за другим одноклассники Бархатова выходили к доске. В классе объявлялись итоги контрольных работ. По два «отлично» появилось в дневниках у Григория Мымрина и Антона Донченко, по одному у Раймонда Тырвы и Аркашки Гасилова... Что там перечислять. «Они спешат. Не отставай!» — вспомнилась Бархатову строчка из стихотворения Аркашкиного приятеля. Военрук не напрасно предупреждал Бархатова, что товарищи зря времени не теряют. Во взводе на его глазах шла самая настоящая охота за отличными отметками. За шесть уроков в журнале появилось всего две оценки «посредственно». Одну схватил Жорка Куржак по математике. На перемене Жорку жалели. Димка Майдан и Донченко вызвались ему помогать. Второй «пос» получил сам Лека за домашнее задание по физике.

— Как же ты так? — укоризненно спросил Донченко.

Бархатова тоже жалели, и это было непереносимо. А между тем товарищи были правы. Именно пятерки решали вопрос, кто первый засверкает тяжелыми флагманскими шевронами. Раньше Бархатову казалось, что он хорошо знает своих одноклассников. Теперь видел, что это не так. Лека привык смотреть на них сверху вниз. Пусть даже с небольшого пригорка. Важна не точка, а угол зрения. А товарищи с такой настойчивостью стремились в адмиралы, что Лека испугался. Он понимал, что на всех нашивок не хватит.

Донченко вырвался в отличники. Кроме того, Антон комсорг и член комсомольского комитета. Парень на виду, но он собирается в морские инженеры и на вакансии флотоводцев не рассчитывает. Тырва тоже не в счет. Он угрюмый службист. Хотя как знать? Уже сегодня он занял Лекину должность, и в гости к Жанне пойдет Тырва, а не Алексей Бархатов. Последнее было обидней всего. Лека изо всех сил не хотел глядеть «на радужную жуть», но сам-то прекрасно знал, что абажур в комнате у Жанны совсем не синий. При чем здесь абажур? Они есть в каждой семье, у кого шелковый, у кого сатиновый. А пути к Жанне отрезаны просто потому, что она обязательно начнет спрашивать, как его разжаловали. Но ничего: смеется тот, кто смеется последний. О служебных перспективах Майдана, Куржака и прочей мелочи Лека даже не стал задумываться. Гасилову тоже не бывать в адмиралах. Нет у него в характере военной косточки. Серьезными соперниками оставалось человек четырнадцать. Не так уж мало — половина взвода. Поэтому Лека решил немедленно переходить к осуществлению намеченной программы.

После уроков Бархатов поймал у дверей учительской преподавателя физики Дормидонтова. Учитель был взъерошен и хмур. Вместо учебников в руках у Павла Феофановича был томик с буквами УК на корешке.

— Разрешите пересдать домашнее задание? — обратился к нему Бархатов.

— «Посредственно» тоже оценка государственная, — пожал плечами Павел Феофанович.

— Меня она не устраивает.

— Раньше надо думать, молодой человек, — отрезал Дормидонтов. — Любой штурман, посадив пароход на мель, тоже мечтает начать жить сначала.

— Очень вас прошу!

— Не выйдет. Хорошо выполните следующую работу, получите за нее по заслугам.