Чему равен морской повар?
Билли Бонс явно преувеличивал. Пяти минут, конечно, было мало для сплочения коллектива мальчишек, которые до сентября 1940 года совсем не знали друг друга. Командир роты Ростислав Васильевич Оль не был таким оптимистом. Он предупреждал о том, что «мужской коллектив — трудный коллектив». Тем не менее во втором взводе процесс сплочения коллектива, безусловно, шел, причем с достаточной интенсивностью.
В один из дней Майдан и Куржак явились в школу с одинаковыми синяками. Это очень обеспокоило командира взвода Святогорова, хотя все объяснилось просто. Накануне Димка побывал в гостях у товарища и принял активное участие в разрешении семейных конфликтов с Жоркиным старшим братом. Если говорить по-честному, этот конфликт оказался совсем не семейным. Стороны не пришли к единому мнению относительно того, какая спецшкола лучше: артиллерийская или военно-морская. Внешний вид обоих приятелей свидетельствовал об упорной борьбе за свои убеждения. Брат Куржака никак не соглашался признать общеизвестный факт, что «морской кок равен сухопутному полковнику». Поскольку брат занимался боксом и учился уже в десятом классе, убедить его так и не удалось.
Когда Димка пришел домой из гостей, тетя Клаша всплеснула руками, потом заплакала:
— Опять за старое...
— Получу обмундирование и драться больше не буду, — пообещал ей Димка. — В форме драться нельзя.
— Наоборот, можно, — возразил ему Федор Петрович Майдан. — Даже нужно, но только с настоящими врагами.
Димка размышлял над его словами весь остаток вечера и как будто догадался, в чем дело.
— Не надо твоего брата больше дразнить, — посоветовал Димка Жорке Куржаку. — Разве он виноват, что слишком рано родился и морские спецшколы организованы только сейчас?
— Я и сам думаю, завидует, — признался Жорка. — И всегда первый лезет.
— Значит, очень жалеет, что не стал моряком, — решил Димка. — Ты бы узнал у военрука, может быть, из артиллерийских спецшкол принимают в военно-морские училища?
— Хотя бы не в самые главные, — обрадовался Куржак. — Например, где учат на артиллеристов береговой обороны.
Перспектива была заманчивой. Возможно, она могла обеспечить мир в семействе Куржаков. Но на всякий случай Димка с Жоркой решили записаться еще и в секцию бокса.
И все же командир роты был тоже прав насчет трудного мужского коллектива. Например, Антон Донченко никак не хотел принимать участия в процессе его сплочения. А многие ребята хотели с ним дружить, особенно Лека Бархатов и Раймонд Тырва. Антон даже как будто забыл, что летом, в дачном поселке Мартышкино возле Ораниенбаума, первым познакомился с Бархатовым. Они вместе ездили на велосипедах и пытались проникнуть на форт Красная горка. Правда, экскурсия не состоялась. Часовые краснофлотцы любопытства не одобряли и выдворили мальчишек из запретной зоны. Загадочный, грозный Кронштадт снял им на горизонте золоченым куполом Морского собора, мигал сигнальными прожекторами боевых кораблей. Тогда же Антон и Лека окончательно решили поступать в военно-морскую спецшколу. Они вместе прошли комиссию и попали в один взвод. Но теперь Антон почему-то не захотел поддерживать прежнего знакомства и ни с кем не искал дружбы, ни к кому из ребят не ходил и к себе никого не приглашал. Даже когда Лека рискнул предложить товарищам ознакомиться с отцовским оружием. Соблазнились многие, но только не Антон. Донченко сам страдал от такой изоляции. Он завидовал даже агрессивному брату Жорки Куржака. С ним хоть драться можно. А как поступать с упрямой сестрой? После своего фиаско на приемной комиссии Жанна заявила, что не желает видеть никого из военно-морской спецшколы. Если Антон попробует привести домой хотя бы одного из новых товарищей, особенно Бархатова, она будет жить в Киеве у бабушки. Мать испугалась, и Антону приходилось принимать всерьез ультиматум Жанны.
С тех пор не проходило дня, чтобы он не повздорил с сестрой. Уступать Жанна не желала ни в чем. По утрам поводом обычно служила «Смена». Одной газеты им не хватало. Тем более в «Смене» часто писали о морской спецшколе. Ясно, что Антон имел право узнать об этом первым. Но на сестру не действовала логика. Она хватала газету и начинала читать самое интересное вслух, но таким тоном и с такими комментариями, что Антону хотелось отодрать ее за косы.
К сожалению, кос у нее теперь не было. И потом, женщинам надо уступать. То женщинам. А тут не поймешь кто. Что в сестре, кроме вредности? Но отец как-то заметил, что дело не в Жанне. Просто надо уметь быть мужчиной.
С тех пор газетой владела сестра. Антон старался этого не замечать. Холодная невозмутимость удавалась ему не всегда. Стоило Жанне надуть верхнюю губу и уткнуться в газету, как брат уже знал — сейчас начнет цитировать.
— Ну вот, — торжествовала она. — Так и знала! Если не ошибаюсь, это касается тебя. Информация ТАСС: «Форма для учащихся военно-морских спецшкол».
Антон читал и не верил своим глазам:
— «Утверждена новая форма для учащихся средних военно-морских спецшкол Наркомпроса. Лента на бескозырке короткая, оканчивающаяся бантом с надписью: «Военно-морская спецшкола». Бант располагается на левой стороне бескозырки, в задней ее части; фуражка без белых кантов. Учащиеся будут одеты во фланелевую рубаху со стоячим воротником, застегивающимся на две пуговицы. На левом рукаве рубахи и шинели якоря красного цвета».
— Типичный трамвайный кондуктор, — мстительно комментировала Жанна.
Антону оставалось только промолчать. От флотского великолепия в форме не осталось ничего. Отменялись тельняшки, синий отложной воротник — гюйс и канты на кургузой бескозырке без лент.
Ребята почувствовали себя обманутыми. С утра школа закипела, как прибойная волна.
— Ты знаешь, — сказал Димке Куржак, — мой брат тоже газету читал. Говорит, что мы на самом деле станем похожими на морских поваров.
— Коков, — ревниво поправил Майдан и тут же похолодел. Слово не имело значения. Не все ли равно как будут дразнить?
— Называется морская форма, — горячился Куржак. — Да в ней и во двор не выйдешь. На смех курам.
— Разве ты сюда поступал из-за формы? — спросил его Тырва.
— Я? Вообще-то нет! — смутился Жорка. — Но во дворе...
— Форма должна определять содержание! — поддержал приятеля Димка Майдан. И эта философская мысль показалась всему взводу не только подходящей, но и очень солидной.
Раймонд промолчал, но все заметили, что спорить он не стал. В дискуссии не принимал участия и Лека Бархатов, хотя было видно, что помощник командира взвода тоже разочарован.
На большой перемене стихийно образовалась делегация к капитану третьего ранга Радько.
— Под Пушкина работаете? — спросил военрук у предводителя Антона Донченко.
— Нет! — растерялся Антон.
— Стихи пишете? — наступал военрук.
— Не... получаются... — признался Донченко.
— Вот видите, — засмеялся Радько. — Тогда бакенбарды зачем? Разве не слышали, что всем ученикам приказано остричься наголо?
Военрук протянул Донченко рубль и распорядился:
— Кудри долой! Заодно побриться! Не забудьте доложить командиру взвода, что получили от меня замечание.
Антону было приятно первый раз в жизни получить такое приказание, но расставаться с челкой он не собирался. В крайнем случае можно ее укоротить.
Затем военрук внимательно оглядел остальных членов делегации. Они переминались с ноги на ногу. Энтузиазм дал заметную утечку.
— С чем пожаловали?
Майдан молча протянул ему «Смену».
— Спасибо. Газеты уже читал, — отказался Радько. — И мне непонятно...
— Что за форма? — подхватил Димка. — Даже без тельняшек...
— Непонятно другое, — продолжал капитан третьего ранга. — Как я предполагаю, вы собираетесь стать военными людьми. Так?
Кто бы стал возражать? Делегация скромно подтвердила поговорку о том, что молчание — знак согласия.
— А вот здесь ясно напечатано, — взял газету Радько: — «Утверждена новая форма...» Понимаете, ут-вер-жде-на! Приказы на военной службе, как вам уже должно быть известно, обсуждению не подлежат. Есть еще вопросы?
Радько добавил, правда, что с тельняшками произошло недоразумение. Тельняшки никто не отменял.
— Разрешите идти? — мрачно спросил Майдан и вытянул руки по швам. Ему стало ясно, что взаимопонимания с военруком все равно не достичь. Тельняшки были слабым утешением. Какой в них смысл, если сине-белые полоски все равно скроет глухой стоячий воротник?
Разочарованная делегация отправилась восвояси, а упрямый Димка на всякий случай решил поискать другие возможности заявить претензию. Заглянув в знакомую дверь, где раньше заседала приемная комиссия, он поспешил ее поплотнее захлопнуть. Там сидел директор. Директор посмотрел на него так, что Димка предпочел в переговоры с ним не вступать. Зато в соседнем кабинете его ждала неожиданная приятная встреча. В широкоплечем рыжем моряке Майдан узнал старого знакомого.
— Здорово, Женя! И ты здесь? — завопил Димка, распахнув дверь настежь.
— Здесь, — согласился моряк. — Но теперь не Женя.
— Как не Женя? — удивился Димка и вошел в кабинет. — Как не Женя? Скажешь, не ты меня учил в волейбол? И еще танцевать. «Яблочко»?
Разве он мог забыть рыжего курсанта, которого все его товарищи звали Женькой. Майдан познакомился с ним в клубе военно-политического училища, где тетя Клаша работала нянечкой. Курсант рассказывал Димке про Тихоокеанский флот и совсем не обижался, когда его звали просто по имени. Правда, сейчас его широкие плечи стягивал синий китель, на руках золотились нашивки: две шириной с палец, а верхняя совсем узенькая. Между нашивками и внутри венчающих их звездочек алели комиссарские выпушки, такие же огненные, как и шевелюра. Но это был точно Женя. Димка Майдан очень обрадовался. Вот кто наверняка его поймет.
— Ты мне голову не морочь! — рассердился моряк, выложив руки с шевронами на стол, и повторил: — Не Женя, а товарищ старший политрук! Ясно?
Майдан сразу скис, сказал «ясно» и попятился к двери.
— Ничего тебе не ясно, — усмехнулся старший политрук. — Значит, здесь учишься. Молодец! Будем вместе служить.
Но Димку эта перспектива уже не устраивала. Как меняются люди? Таким был хорошим парнем, и вот что из него получилось!
— Погоди! — снова рассердился старший политрук. — Куда бежишь? Я разговор не окончил.
«Бывший Женя» взял у Димки газету и не отпустил до тех пор, пока не вытянул у него все подробности, начиная от возможной дразнилки «морские поварята», то есть «коки», до категорического ответа капитана третьего ранга Радько.
Майдан совсем потерял разговорчивость. Он больше ни на что не надеялся и отвечал «бывшему Жене» только для того, чтобы побыстрее от него отделаться. Мог ли Димка предполагать, что так разочаровавшая его встреча будет иметь удивительные последствия?
Политический руководитель спецшколы пошел с Димкиной газетой к Радько и сразу же приступил к делу:
— Напортачили с обмундированием, нагородили черт знает что! Порочный принцип — лишь бы не походила на взрослую.
— Сегодня у меня была делегация учеников, — нахмурился военрук. Он не привык, чтобы командир, младший по возрасту и воинскому званию, который к тому же являлся его заместителем по политчасти, разговаривал в таком тоне. — Пришлось им разъяснять значение слова «утверждено». Надеюсь, вы не нуждаетесь в подобной воспитательной беседе.
— Приказы обсуждать не намерен, — возразил старший политрук. — Однако знаю, что умных и заинтересованных руководителей обычно знакомят с проектом приказа на стадии его подготовки.
Это было уж слишком. Радько рассердился. Говоря по правде, в Управлении военно-морских учебных заведений, сочиняя образцы новой формы, с ним не очень-то советовались. Военрук только сейчас понял, что надо было проявить больше настойчивости. Но только что назначенный в спецшколу старший политрук Петровский излагал свою позицию с грубой прямолинейностью. И нельзя сказать, чтобы характер его вполне подходил для тонкого дела воспитания будущих моряков.
— У вас тоже была делегация?
— Какая там делегация, — отмахнулся Петровский. — Никакой делегации не было. Меня просто решили употребить по знакомству.
— По блату то есть! — натянуто уточнил Радько.
— Вот-вот, — сурово подтвердил старший политрук. — Дмитрий Майдан из третьей роты просил что-нибудь предпринять, Утверждает, что иначе будут дразнить.
Петровский коротко изложил содержание беседы с Майданом, а капитан третьего ранга понял, как уязвить политрука.
— Вот он какой, Митя! — улыбнулся Радько. — Так и обращался на «ты» до самого конца?
— Что с него взять? — развел руками старший политрук. — Знал меня еще курсантом.
— Думаю, что допущена педагогическая ошибка, — сказал Радько. — Необходимо решительно всем называть учеников на «вы». Как вы считаете, Евгений Николаевич?
— Это же мальчишки! — пожал плечами Петровский. — Что ж, давайте попробуем.
Назначение в спецшколу выбило его из привычной обстановки. Казалось бы, повидал в жизни всякое, бывало, двумя-тремя словами обуздывал отпетую шпану, да так, что некоторые потом ему письма писали. В спецшколе же учились «домашние» мальчишки. Им преподавали солидные учителя, такие образованные!
И Петровский никак не мог решить, с чего начать работу.
Старший политрук прокашлялся и снова вернулся к прежней теме.
— Нельзя допустить, чтобы ребята стеснялись формы, — настаивал он.
— Боюсь, что протестовать уже поздно, — поморщился Радько, но все же спросил: — Что вы предлагаете?
Старший политрук ничего пока не имел в виду. Но, посмотрев в насмешливые глаза Радько, понял, что промолчать нельзя. И в этот момент к нему пришла великолепная идея.
— Пусть протестует Наркомпрос, — заявил Петровский. — Они люди гражданские. Им можно.
— Как будто Наркомпросу не все равно, — покачал головой Радько, слегка пригладив черные усики.
— Не думаю, — возразил Петровский. — Поскольку дело упирается в экономику...
Старший политрук объяснил, что рубаху со стоячим воротом из обыкновенной фланелевки не переделать — ее надо шить на заказ. Бескозырку без кантов тоже. Все обойдется гораздо дороже стандартного обмундирования военных моряков.
— А кто платит? — торжествовал старший политрук. — Платит-то Наркомпрос!
Он еще не успел закончить фразы, как Радько порывисто пожал ему руку и ухватился другой за фуражку:
— Необходимы конкретные расчеты, смета. Поехали быстро в порт!