Взаимодействие
Последнюю радиограмму ТКА-13 приняли на командном пункте бригады, её услышал старший лейтенант Виктор Шлёнский, который находился в рубке бывшего своего Сто четырнадцатого катера в незнакомой роли. Он был вроде дядьки-наставника у своего ровесника старшего лейтенанта Евгения Успенского, только что вернувшегося на флот с сухопутного фронта, и у нового старшины команды мотористов главного старшины Ивана Варламова, переведённого с Тихого океана. Николаю Рязанову присвоили офицерское звание и перевели с повышением в должности. Варламов был хорошим специалистом, но ещё не обстрелянным, и потому Шлёнский больше прислушивался к Андрею Малякшину, которого знал хорошо.
Явившись в ходовую рубку, Малякшин доложил, что горючего осталось «кот наплакал», но для расчёта с врагом за Тринадцатый должно хватить.
— Ручаетесь? — недоверчиво спросил новый командир.
— В случае чего ногтями будем крутить...
Виктор Иванович Шлёнский потребовал цифровых доказательств и остался ими удовлетворён. В итоге капитан-лейтенант Фёдоров доложил на командный пункт бригады о том, что его ударная группа сократилась на две, а не на три единицы, как можно было предполагать, и ТКА-114 также готов к торпедной атаке вместе с тремя катерами новой конструкции.
Прощальную радиограмму своего ведущего услышал также и Павел. Он даже видел всё издалека и позже так доложил об этом своим командирам:
«05–32... Наблюдаю, что ТКА-13 остановился и тонет. ТКА-13 утонул в двух-трёх кабельтовых от преследовавших его «охотников». (Имея в виду «егерботы».) Два «охотника» повернули на меня и открыли огонь. Два остановились у места, где затонул ТКА-13. Через минуту-полторы все четыре пошли на меня. Отстреливаясь, начал отходить...»
Отходил этот катер столь проворно, что у него перегрелись моторы. Капитан-лейтенант Фёдоров на пути в квадрат «Г-20» случайно натолкнулся на ТКА-213, который дрейфовал, то есть плавал по воле волн. Двигателям требовалось свежее смазочное масло, а запасов на катере не было. Фёдоров велел передать бедолаге три жестянки масла, чтобы тот мог вернуться домой.
В 06–19 самолёт-разведчик сообщил о четырёх транспортах, приткнувшихся носом к скалам у заливчика по имени Саг-фиорд. Десяток кораблей охранения располагался дугой, чуть отступя. Неподалёку рыскал авангард «егерботов».
Слоёный ветер разбалтывал клочья старых дымзавес, и воздух стал мутноватым, как чай с молоком. Жидкий дым ещё обволакивал, но уже не скрывал. Четыре силуэта, внезапно открывшись перед ударной группой, показались большими целями. ТКА-214 и ТКА-241 ринулись в атаку, но тут над силуэтами взвилась зелёная ракета, и Фёдорову стало всё ясно.
— Осмотритесь! — предупредил он по радио. — Это «егерботы», и они вас заманивают...
В 06–31 группа обнаружила под берегом главные силы конвоя. Торпедные катера развернулись трезубцем, увеличив скорость до самой большой. Концевой, Сто четырнадцатый, мчался вслед, но не так быстро, отставая на полметра за каждую секунду. На пути поднялись ветвистые водяные стволы, и сердцевины их стеклянно озарялись мгновенным адским огнём. Тяжёлые осколочные снаряды береговых батарей падали вразброс, падали и поднимались всплесками, загородив путь жёстким частоколом. Прошли ещё две минуты, и к частоколу добавился плетень из перекрёстных трасс кораблей охранения и «егерботов» передового отряда.
Тогда Фёдоров решил создать дымовой коридор. Старший лейтенант Шкутов на Двести четырнадцатом потянул завесу слева, отгораживаясь от крупных кораблей охранения, капитан-лейтенант Шуляковский на Двести сорок первом с правой стороны отсекал дымом отряд «егерботов». Оба катера отчаянно рисковали, отвлекая на себя прицельный огонь, зато между длинными параллельными дымами образовалась сравнительно спокойная зона, и по ней, как по тоннелю, неслись к главным целям флагманский ТКА-216 и далеко за ним, продолжая отставать, поспешил старичок Сто четырнадцатый.
Сложную картину морского боя — расположение среди дымов наших и вражеских сил — невозможно было охватить единым взглядом. Капитан-лейтенант Фёдоров, отдавая команды в микрофон, как бы смотрел на бой с высоты. И лётчики-истребители воздушного прикрытия, которые на самом деле видели и наши катера, и атакованные ими корабли, были восхищены дерзким замыслом командира дивизиона.
— Здорово получается! — воскликнул по радио кто-то из них.
Двести сорок первый катер тянул завесу шесть долгих минут, затем торпедировал фашистский транспорт почти в упор. После взрыва Шуляковский отвернул влево, сбросил на воду несколько дымовых шашек, издали похожих на повреждённый, горящий на воде катер, а сам стремительно отошёл.
Двести четырнадцатый катер дымил восемь минут, потом вырвался к другому транспорту и всадил в него торпеды. По сообщениям лётчиков, на корме у этого транспорта возник сильный пожар.
Флагманский Двести шестнадцатый катер выбрал для себя самую трудную цель. С борта её стреляло больше пушек. Огненные трассы снарядов протянулись в сторону катера колючим пучком вроде хвоста дикобраза. И тогда лётчики-истребители Кириченко и Павлов атаковали транспорт с малой высоты, сметая боевые расчёты автоматических пушек, а командир флагманского, старший лейтенант Желваков, воспользовавшись замешательством врага, ловко выпустил торпеды. Обе попали в транспорт, и грузовые трюмы его, вывернувшись наизнанку, обрушились в море обломками.
Троица быстроходных катеров, возвращаясь с победой, лёгкими тенями проскользнула мимо Сто четырнадцатого, который всё ещё не видел цели. Отставание было обидно. Андрей Малякшин колдовал над двигателями, стараясь выжать из них всю мощь, но заставить свой катер сравняться в скорости с быстроходными он, конечно, не мог.
«Атакую! — азартно закричал в наушниках голос лётчика. — Прикрой хвост!»
Наш истребитель вдруг стал пикировать на ТКА-114.
«Не стреляй! — завопил в наушниках другой голос. — Это же свой!» — «Теперь вижу сам», — ворчливо отозвался первый лётчик, заметив большой белый ромб — опознавательный знак, нарисованный масляной краской на палубе торпедного катера.
Пикирующий истребитель опять взмыл в небо, а голос в наушниках ворчливо насмешничал: «Ползут, как... улитки. И нам же потом их выручать...»
Успенскому вместо «улитки» послышалось другое бранное слово. Он хотел отбрить лётчика, чтобы не задавался, но Виктор Шлёнский отсоветовал:
— Брось связываться. Не на базаре. И вообще, «цыплят по осени считают».
И вдруг на катере поперхнулись моторы. Значит Малякшин ошибся, оставив катер без бензина в бою? Евгений Успенский гневно взглянул на своего наставника: можно ли полагаться на слово моториста? Кругом ТКА-114 в кромешном дыму вставали снарядные разрывы. Артиллерийский огонь пока вёлся вслепую. Но то ли будет, когда дым рассеется?
Андрей Малякшин на секунду раньше взглянул на манометр подачи бензина и увидел, что стрелка прилипла к нолю. Коля Ткаченко с ужасом ткнул пальцем в манометр своего двигателя. Топливо вышло и у него. На задней стенке отсека располагалось двадцать два вентиля. Через них можно было принимать на катер полную заправку, перекачивать бензин из бака в бак, подавать насосами к одному или ко всем двигателям... Столько кранов поставили для надёжности, чтобы катер при любых обстоятельствах не лишался хода. Андрей с одного взгляда на щит с вентилями определил, какие открыты, какие закручены так крепко, чтобы не допустить «подсоса» воздуха. Он знал, что в каждом баке плещется немалый «мёртвый запас», и заиграл на кранах, как на рояле.
Потом Малякшин сам не понимал, как удалось ему открутить клапаны, затянутые с помощью рычагов. Руки от волнения обрели богатырскую силу.
Переведя топливную систему на ручную подачу, он стал помпой подбирать остатки горючего. Манометры на моторах тотчас раздуло, зато двигатели не успели заглохнуть и взревели вновь.
«Только бы успеть выпустить торпеды», — мечтал старшина, с усилием водя рычагом помпы вперёд и назад. Двигатели на полном ходу были прожорливы. Много требовалось сил, чтобы их вручную накормить...
ТКА-114 мчался теперь вдоль центра конвоя, волоча за собой хвост дыма для прикрытия разрядившихся товарищей. Шлёнского привлекал последний, оставшийся на плаву транспорт. Наверняка он тоже был с рудой никеля. Этот металл добавляли в сталь, чтобы она не была хрупкой. Никель превращал сталь в броню. Вот почему так охранялись фашистские транспорты. Своего никеля в Германии не было. В немецкой танковой броне и так уже было вполовину меньше никеля, чем требовалось. Хвалёные фашистские «тигры», «пантеры» и «фердинанды» имели броню толще, тяжелее и... слабее, чем на похожих советских боевых машинах. Слабее потому, что моряки-североморцы топили вражеские транспорты с никелем и файнштейном. Этим они облегчали борьбу с фашистскими танками на всех фронтах. Вот в чём заключалось взаимодействие Красного Флота и Красной Армии, самое большое и самое важное взаимодействие.
Последний транспорт из разгромленного конвоя был очень большим. Он убегал, намереваясь спрятаться в Саг-фиорде. Крупнокалиберные пулемёты и двуствольная авиационная пушка юнги Игоря Перетрухина стреляли по сильно вооружённому вражескому кораблю, который пытался помешать атаке торпедного катера. Выстрелы своего оружия поддерживали силы старшины первой статьи Андрея Малякшина, который качал и качал, подбирая из баков остатки бензина. Андрей не видел, какая лапина огня навалилась на палубу, на рубку, преграждая дальнейший путь. Рука молодого командира Евгения Успенского сама собой дрогнула, переложив штурвал вправо.
— Куда? — закричал Шлёнский. — Целься под мостик!
Но уже было поздно. Не прекращая дыма, ТКА-114 крутил на воде спираль. И выстрелы по нему стали затихать. Враг, наблюдая странную «пляску с дымом», явно считал торпедный катер подбитым.
— Всё идёт хорошо. Товсь! — ободрял Шлёнский молодого командира, тут же сообразив, как использовать его ошибку в интересах победы. Боялся ли Шлёнский, видя перед собой огненную метель? Конечно, боялся. Привыкнуть к смертельной угрозе нельзя. Это инстинкт, который присущ всему живому. Привыкнуть нельзя, а притерпеться, оказывается, возможно. Надо только понимать, что не каждая пуля, не каждый осколок попадает. Надо только увидеть, что большинство летит мимо. Это и называется обстрелянностью.
В огне разрывов, в фанерной рубке, под градом стальных осколков старший лейтенант Шлёнский не потерял терпения. Он дождался, пока торпедный катер описал полный круг и мостик вражеского транспорта снова стал приближаться к прорези торпедного прицела. Успенский тоже сумел справиться с нервами и неожиданно для противника вновь вышел на боевой курс.
— Вот теперь: залп! — крикнул ему Шлёнский.
«Торпеды попали по транспорту, — писал потом в боевом донесении командир авиазвена лейтенант Кириченко. — Транспорт после пяти-шести минут затонул. Из воды торчали одни мачты. После атаки я навёл 114-ый на свои катера, которые поджидали его».
Андрей Малякшин едва дождался, когда моторы катера, сбросив полные обороты, заговорили без надрыва, по-походному. Теперь можно было перекачать остатки горючего из трёх баков в один и поднять, таким образом, уровень бензина, чтобы вернуть двигатели на режим самообеспечения.
Часы показывали 07–01. Бой вместе с прорывом и отходом занял всего полчаса, но Андрей вымотался, будто работал, как дедушка, волжским бурлаком. Он ещё не знал, что все юнги получат за этот бой по ордену Отечественной войны, а старшине их достанется только медаль. Скорее всего, новый командир не позабыл своего ужаса от перебоя в моторах накануне атаки. Там наверху не было видно, что старшина первой статьи Малякшин почти всерьёз сдержал обещание «ногтями крутить винты».
«Медаль так медаль, — скажет Андрей Дмитриевич Малякшин много лет спустя. — Мы воевали не за награды. Но я горжусь этой медалью Ушакова больше, чем всеми своими орденами».
Через тринадцать минут после атаки ТКА-114 дружный грохот автоматических пушек известил о том, что бой ещё не окончился. Незадачливый Павел с серьгой, заправив моторы катера смазочным маслом, бросился в одиночку догонять остатки конвоя. На что он рассчитывал?
Наверное, хотел искупить в бою гибель своего командира, старшего лейтенанта Виктора Лихоманова, и членов его экипажа. Но только младший брат знаменитого аса так и не понял, что без взаимодействия, нахрапом ничего хорошего не получится. ТКА-213 попал в огневые клещи двух групп «егерботов» и вряд ли выбрался из ловушки, если бы не помощь с воздуха наших истребителей. Павлу помогали все, а он никому не помог и потому ничего не добился.
Четыре катера ударной группы Фёдорова потопили три транспорта и тяжко повредили один. Конвой противника перестал существовать потому, что охранять стало нечего. Фёдоров, ожидая вспышку бессильной ярости, построил катера ромбом для удобства отражения воздушных атак и не ошибся. Всю дорогу до Пумманок в небе полыхал бой. Истребители прикрытия сбили трёх «мессеров» и одного «фокке-вульфа», катерный стрелок краснофлотец Колесников метким, отсекающим огнём предотвратил гибель одного из наших самолётов, а другого лётчика спасли, подобрав из воды. Катерники и лётчики отлично понимали друг друга. У них сложилось подлинное боевое взаимодействие.