Шепот мертвых
По-провинциальному тихий, опрятный Берн в феврале 1943 года стал походить на осиный улей. Шпионы и дипломаты всех мастей и оттенков собирались в группки, разбивались, скучивались вновь. Непрерывные зондажи, полунамеки, полуофициальные встречи...
"Во имя войны на Востоке" гитлеровцы намеревались заключить сепаратный мир с Англией и особенно с Америкой.
Сюда же в это время приехал один из самых зловещих деятелей тайной дипломатии рейха князь Макс Гогенлоэ (агентурная кличка в картотеке СС — "Паульс"). Его приняли Аллен Даллес, назвавшийся мистером Баллом, и посол Гаррисон.
Даллес с традиционным американским прямодушием заявил, что "уважает историческое значение Адольфа Гитлера и его дело". Но Гитлер поспешил и переиграл, ударил слишком рано и не там, где следовало; а сейчас "трудно себе представить, чтобы возбужденное общественное мнение англосаксов согласилось на Гитлера как на бесспорного хозяина Великой Германии".
"У господина Паульса, — пишется в стенографическом отчете, — сложилось впечатление, что американцы, в этом случае и мистер Балл, знать не хотят о большевизме или панславизме в Центральной Европе и, в противоположность англичанам, ни в коем случае не хотят видеть русских на Дарданеллах и в нефтяных областях Румынии или Малой Азии. Тут снова подтверждается, что Англия во имя сохранения свободной от русских Западной Европы и Средиземноморья готова пойти на расчленение Северной и Центральной Европы и на разграничение сфер влияния с русскими в этом районе..."
Но пока шпионы и дипломаты прощупывали позиции враждующих государств, Гитлер в "волчьем логове" задумал взять реванш за поражение под Сталинградом. Он приказал провести тотальную мобилизацию и начать наступление на Орловско-Курской дуге.
Танковые заводы начали выпускать машины новейшей конструкции — "тигр" и "пантера". В эскадры люфтваффе пришли усовершенствованные истребители "Ме-109" и "Фокке-Вульф-190". Фирма "Хеншель" разработала проект самолета — истребителя танков — "Хеншель-129", поставив на них моторы французского производства.
В преддверии гигантской битвы на "Огненной дуге" над Кубанью и Таманским полуостровом разгорелось еще одно воздушное сражение. В нем участвовало 1200 немецких самолетов, в том числе эскадры "Удет", "Мельдерс", "Зеленое сердце".
1
Возглавив отдел в "Форшунгсамте" министерства авиации, Зигфрид Коссовски ощутимо почувствовал тяжесть этой работы. В отдел поступало много информации. Ее нужно было систематизировать, перепроверять, анализировать и составлять четкие сводки для командования люфтваффе.
Коссовски со всей своей пунктуальностью и добросовестностью изучал материалы о новых видах вооружения у противника, и эти занятия оставляли мало иллюзий для уверенности в превосходстве немецкой технической мысли.
Он составил картотеку по новым исследованиям воюющих стран. Эта картотека росла по мере поступления сведений от агентов и сообщений печати. Просматривая полученные документы, Коссовски убедился в том, что и в Англии и в Америке стало известно о реактивной авиации Германии.
Фирма "Пауэр Джетс" построила турбореактивный двигатель еще до войны и по указанию министерства авиации лихорадочно начала проектировать самолет новой конструкции. Первый самолет, получивший наименование "Глостер-40" {Этот образец самолета в настоящее время хранится в научном музее Лондона — Южный Кенсингтон}, поднял в воздух летчик Сейер в мае 1941 года. В октябре двигатель и чертежи этого самолета англичане передали янки, и они построили самолет "Бэлл-Айркомет". "Глостер-40" достигал скорости 480 километров в час. Для самолета-перехватчика это был весьма скромный показатель. Поэтому англичане разработали вторую модель с двумя двигателями. Новый самолет "Глостер-Метеор" сейчас был построен и испытан, о чем сообщал Коссовски один из агентов абвера в Британии.
Не исключалась также возможность, что "летающие крепости" намеревались разбомбить испытательный аэродром, прервать немецкие работы над "Штурмфогелем"..
Коссовски знал, что Мессершмитт работает над другим самолетом — бесхвостым истребителем "Ме-163 — Швальбе" с жидкостным реактивным двигателем. Но этот самолет еще не достиг стадии новорожденного, и пока ничто не заставляло беспокоиться за его судьбу.
С удивлением и огорчением узнал Коссовски и о том, что давний друг Германии Чарлз Линдберг резко изменил свое отношение к нацизму. Сам Коссовски несколько раз сопровождал этого высокого голубоглазого и чрезвычайно стеснительного американца в его поездках по Германии. Линдберг в свое время произвел мировую сенсацию: на маленьком самолете без специальных навигационных приборов и автопилота он перелетел из Америки в Европу. Он стал самым популярным человеком в мире. У себя на родине "американца номер один" преследовала беспокойная слава, толпы репортеров и зевак осаждали его дома. Трагический случай, когда гангстер Бруно Гауптман выкрал у него ребенка, потребовав невыносимый выкуп, и, не получив его, впоследствии убил мальчика, заставил Линдберга тайно, ночью, на старом грузовом пароходе перебраться с семьей в Европу.
В Германии он был покорен "новым порядком" и в печати и по радио выступал в поддержку нацизма.
Теперь же, когда США воевали с Германией и немцы разоблачили себя перед всем миром, Линдберг отказался от прежних взглядов и, как знаток немецкой военной авиации, консультировал американские авиационные фирмы, выпускающие "летающие крепости", "мустанги", "айркобры", "тандерболты".
Но что бы ни делал Коссовски, о чем бы ни думал, его мысли постоянно возвращались к Марту, который жил в Лехфельде и, наверно, продолжал действовать. После гибели Ютты, исчезновения Эриха Хайдте, ареста и казни Перро-Регенбаха функабвер больше не перехватывал радиограмм с подписью "Март". Другой контрразведчик, очевидно, успокоился бы... Март ликвидирован — им могли быть Ютта или Эрих. Но Коссовски был абсолютно уверен, что Март жив. Судя по информации, которая адресовалась Директору, Март отлично ориентировался в деятельности люфтваффе и работах Мессершмитта над новыми машинами. Досадно было, что соперничество между службами безопасности, абвера, "Форшунгсамта", иностранного ведомства Риббентропа и других родственных учреждений часто выливалось в неприкрытую конкурентную борьбу. А это ослабляло усилия разведки и контрразведки, призванных оберегать высшие интересы рейха.
Коссовски поэтому не знал, по каким каналам действует СС, тоже информированное о Марте в Лехфельде. Пока штандартенфюрер Клейн был жив, он не допускал к своим делам никого из других служб. Зейц подчинялся Клейну непосредственно. Теперь же Клейна не стало, и Коссовски решил договориться о совместных действиях с его заместителем — оберштурмбаннфюрером Вагнером.
Они условились о встрече.
Вагнер обладал рыкающим басом. У собеседника по телефону мог бы сложиться образ некоего увальня-медведя. На самом же деле Вагнер был маленького роста, изящный, ухоженный. Из-под пенсне весело поблескивали глаза. Он постоянно улыбался, но подчиненные, видимо, его боялись: ругался он, как последний портовый бродяга.
Вагнер полуобнял приехавшего к нему Коссовски, угостил коньяком, уселся в кресло напротив, словно давно с нетерпением ждал этого визита.
— Вам, господин оберштурмбаннфюрер, разумеется, известно о некоем Марте в Лехфельде, — сказал Коссовски. — Поверьте, в его ликвидации заинтересованы и вы и мы в равной степени...
— Разумеется, майор, я всегда стою выше наших междуведомственных недоразумений, — поддакнул Вагнер, соображая, как бы получше обвести этого человека из "Форшунгсамта".
— Сейчас Март прекратил посылать телеграммы. Во всяком случае, функабверу еще не удалось нащупать новую станцию. Но Март не обезврежен. — Коссовски сделал ударение на отрицании "не". — Несомненно, он или нашел новый канал в передаче информации русским, или готовит какую-либо из ряда вон выходящую диверсию. Зейц же, по моему мнению, проявляет довольно странную пассивность...
— Э, бросьте майор. Зейц как раз не в меру энергичен, — полез в бутылку Вагнер.
— По своим каналам мы узнали о появлении в Лехфельде нового инженера — Хопфица, — продолжал Коссовски ровным голосом. — Мы договорились с Зейцем о совместных действиях. Однако сам Зейц не соизволил уведомить меня об этом.
— Возможно, у Зейца были свои соображения...
— В разговоре по телефону он сообщил, что господин Клейн незадолго до смерти послал в Лехфельд своего человека, чтобы заняться этим невидимкой Мартом.
— Да, господин Клейн, видимо, имел на это основания.
— Вот как! — удивился Коссовски. — Об этом, простите, я тоже не был информирован.
— Господин Клейн позаботился, чтобы о нем вообще никто не знал. — Вагнер, сложив руки, заиграл пальцами.
— Я не могу знать его имени?
Вагнер скосил взгляд на настольный блокнот, где был записан день, когда он разговаривал с Зейцем о Хейфице, но вслух проговорил:
— Знаете, я был в это время болен и не могу назвать этого человека.
— Но у вас, разумеется, хранится копия направления его в Лехфельд?..
— Мы, черт побери, сломали голову над бумагами покойного.
Когда Коссовски вышел, Вагнер вызвал своего адъютанта и приказал разыскать копию направления в Лехфельд этого треклятого Курта Хопфица.
Коссовски же, вернувшись к себе, начал розыски инженер-лейтенанта в списках личного состава офицерского корпуса люфтваффе.
Через несколько дней он узнал, что инженер-лейтенант Курт Иозеф Хопфиц, 1910 года рождения, выпускник высшей технической школы, служил в восьмом авиакорпусе резерва верховного командования, в третьей эскадре первой авиагруппы. После переброски корпуса с Крита и Греции под Сталинград и захвата нескольких аэродромов эскадры русскими судьба Хопфица неизвестна. Родителям в Киле — Вальдштрассе, 24 — сообщено о нем как о пропавшем без вести...
Коссовски запросил Киль, но там сказали, что отец Курта Хопфица был призван во время последней мобилизации в вермахт и направлен на фронт, мать умерла от туберкулеза в декабре прошлого года. Больше никого из родственников Хопфица в Киле не оказалось.
"И здесь что-то не то, — подумал Коссовски, бесцельно перекладывая бумаги с места на место. — Настоящий Хопфиц мог попасть к русским в плен, а вместо него в Германию проник агент, разумеется, на связь к Марту. Или Клейн сумел вырвать своего агента из окружения и действительно подключил к Зейцу с заданием обезвредить Марта?.. Все же мне надо снова выехать в Баварию".
2
Над "Штурмфегелем", по существу, работал один Вандлер. Вилли Мессершмитт давал лишь самые общие идеи. Их нельзя было недооценивать, но все же основные поиски лучших решений ложились на плечи профессора. Зандлер рассчитывал узлы и детали машины, ставя перед инженерами своего отдела более мелкие задачи.
И "Штурмфогель" летал. Правда, Вайдеман жаловался на сложность взлета и посадки, но Зандлер надеялся добиться лучшей управляемости и устойчивости в последующих испытаниях. Главное, обладая большой скоростью и сильным бортовым огнем, перехватчик быстро набирал высоту, мог успешно сражаться с "летающими крепостями".
Но вдруг из министерства авиации за подписью Геринга пришел заказ на "Штурмфогель" — бомбардировщик. Вилли Мессершмитт позвонил Зандлеру, едва сдерживая гнев.
Зандлер было заикнулся, что самолет с самого начала проектировался как истребитель-перехватчик, но главный конструктор перебил его:
— Я сам об этом говорил Мильху. Он и слышать не хочет ни о каком перехватчике. "Гитлеру нужен бомбардировщик", — твердит он. Боюсь, что и здесь фельдмаршал ставит нам палки в колеса.
По раздраженному, доверительному тону Зандлер понял, что Мессершмитту возражать бесполезно.
— Я попробую снять пушки и испытать "Штурмфогель" с подвешенными бомбами, — спокойно сказал Зандлер.
— Делайте, профессор, — разрешил Мессершмитт.
Один из самолетов разоружили, оставив лишь мелкокалиберный пулемет, к фюзеляжу прицепили две 250-килограммовых болванки, отлитых в форме бомб. Вайдеман кричал и ругался:
— Ты что-нибудь понимаешь, Гехорсман? Это же все равно, что на скаковую лошадь надеть воловью упряжь. Чудовищно!
Механик Гехорсман помалкивал. К стоянке подъехал Зандлер, молча осмотрел самолет.
— Я бы с удовольствием сбросил эти болванки кому-нибудь на голову, — пригрозил Вайдеман. Зандлер поморщился:
— Не наша вина, Альберт. Давайте посмотрим, с какой скоростью полетит самолет с этими штуками.
— Я не удивлюсь, если в один прекрасный момент от "Штурмфогеля" потребуют, чтобы он еще нырял, — проворчал Вайдеман, надевая парашют.
Погрохотав с минуту двигателями, Вайдеман спустил тормоза. Самолет пошел на взлет. Гехорсман заметил, с каким большим трудом пилот выдерживал направление на разбеге. Перекачиваясь с крыла на крыло, "Штурмфогель" оторвался от земли и начал набирать высоту.
Потом с неба донесся нарастающий грохот. Вайдеман пытался разогнать "Штурмфогель" на взлетном режиме работы двигателей. Но, видимо, это ему не удавалось. Он снова набрал высоту и снова ринулся вниз, выжимая из двигателей все силы. Над старым аэродромом, где на бетонке был вычерчен квадрат, он сбросил болванки, набрал высоту, перевернулся через крыло, пронесся над Лехфельдом на огромной скорости и нацелился на посадку.
Когда он открыл фонарь и спрыгнул с крыла, Гехорсман увидел, что Вайдеман находился в состоянии сильного раздражения. Он пнул сапогом попавшую под ноги струбцину, подошел к механику:
— Где машина, черт побери?
— Вы не просили машины, господин майор, — сказал Гехорсман, опуская руки по швам.
— Так вызови же! И зачехляй самолет, больше на кем я летать не буду.
По аэродромному телефону Гехорсман вызвал машину. Она увезла Вайдемана к Зандлеру. Как и предполагал профессор, результаты испытаний показали, что легкий, стремительный "Штурмфогель" никак не мог стать бомбовозом: с подвешенными болванками он терял почти двести километров скорости.
Услышав об этом, летчики Лехфелъда по-разному обсуждали новость. Только капитан Новотны высказался определенно:
— Пусть "Штурмфогель" только поступит в строевые части, а там уж найдут ему место, будьте спокойны.
3
Оберштурмбаннфюрер Вагнер приказал Зейцу установить за Куртом Хопфицем слежку, так как в архиве штандартенфюрера Клейна не удалось отыскать копии его направления в Лехфельд. Зейц извлек из сейфа подлинник направления, внимательно осмотрел лист — нет, с обратной стороны не осталось следов копирки.
Возможно, Клейн отпечатал письмо в одном экземпляре, хотя это на него не походило. Прошагав из угла в угол некоторое время, он решил исподволь расспросить Хопфица о жизни и службе, чтобы определить степень его благонадежности.
Шел апрель, на улицах было совершенно сухо. Щурясь от яркого солнца, Зейц сел в "мерседес". Машина вынесла его на магистраль, ведущую прямо к аэродрому.
Но ехать пришлось долго. Дважды колонны военнопленных из лагеря Дахау преграждали путь. Зейц из-под темных очков наблюдал за чужими солдатами. Грязные скелеты двигались стадом, бесцельно глядя под ноги. Солдаты-эсэсовцы по сравнению с ними выглядели великанами. Небрежно закинув автоматы за спину, они держали в руках плетки и иногда просто скуки ради хлестали по спинам, прикрытым невообразимым рваньем.
Зейц знал, что в лагерях пленным не сладко. Знал, что их не щадят. Но сейчас, при виде истощенных русских, он вдруг поставил себя на место одного из них. Ведь мог же он сам попасть на фронт, потом в плен, валил бы лес где-нибудь в тайге за Уралом и ел похлебку из брюквы. Каким бы бодрячком он выглядел тогда? Зейц отвернулся.
Колонны прошли.
Зейц нажал на акселератор...
Начинались полеты, и воздух сотрясался от грохота запускаемых моторов. Летчики забирались ввысь, выделывая там головокружительные фокусы. Механики, техники, инженеры возились у поршневых "Ме-109", меняли моторы, ставили новые пушки.
Солдат вскинул винтовку "на караул". Зейц козырнул и прошел в запретную часть аэродрома, опоясанную колючей проволокой. Сильно и крепко пахло лесом. Сквозь молодую зелень буков пробивалось солнце, ложилось косыми лучами на прелую землю. Зейц свернул с бетонной дорожки и пошел к стоянке напрямик, давя сапогами первые летние цветы, вдыхая чистый лесной воздух. Лес давал ему сейчас такое властное ощущение жизни, что хотелось просто идти и идти, ни о чем не думая, никого ни в чем не подозревая.
За свою жизнь Зейц убил одного человека, и то своего. Тень подполковника Штейнерта, кости которого сгнили под Толедо, иногда посещала его. Она напоминала о себе так ощутимо, что Зейц однажды проснулся в холодном поту. Штейнерт, как и тогда в Испании, в отчаянии теребил ворот своего зеленого комбинезона и спрашивал: "Неужели вы не верите мне? Проводите меня до Омахи, и вы убедитесь в моей правдивости. Только до Омахи — это всего десять километров!" В это время слева теснила марокканцев пехота Интернациональной бригады, в лоб шли анархисты, справа заходили республиканские танкетки. "У нас нет времени провожать вас, Штейнерт", — сказал Коссовски. "Тогда отпустите меня!" — "У нас нет оснований верить вам, Штейнерт, — сказал Коссовски. Он наклонился к Зейцу и шепнул: — Убей его". "Хорошо, идите", — сказал тогда Зейц. Штейнерг недоверчиво поглядел на обоих. Пихт в это время делал вид, что не прислушивается к разговору. Он безучастно смотрел в бинокль на густые цепи республиканцев. Штейнерт поднялся и вдруг резво пополз по брустверу. Зейц выстрелил из пистолета всего раз. Пуля попала в затылок. Штейнерт остановился, как будто замер, и, обмякнув, свалился обратно в окоп. "Так будет спокойней", — проговорил Коссовски, вытирая платком мокрую подкладку кепи. Эх, если бы знал тогда Зейц, что это "спокойствие" испортит ему всю жизнь!
Тогда-то и зародилась у Зейца мысль убрать Коссовски со своего пути. Рано или поздно Коссовски мог сознаться в убийстве Штейнерта. "Конечно, если когда-нибудь докопаются до этого, вам обоим не миновать виселицы", — как-то сказал Пихт. "А тебе?" — взорвался Зейц. "Я-то в худшем случае попаду в штрафной батальон, — спокойно ответил Пихт и, помолчав, добавил: — Но на меня ты можешь положиться: я-то буду нем, хоть мне все жилы вытянут".
В Пихте Зейц не сомневался.
Приводило в бешенство Зейца и то, что Коссовски упрямо искал Марта, нащупывал какие-то нити, за которые он, Зейц, ухватиться не мог.
"Этот старый шакал думает обойти гестапо, как будто не я, а он здесь хозяин. Но погоди же, Коссовски..."
"А если Пихт... — Зейц замедлил шаги. — Если все же меня выдаст Пихт?"
Зейц вышел к ангару "Штурмфогеля". Под брезентовым навесом из деревянных брусьев был сколочен стенд. На нем стоял разобранный двигатель "Юнкерс". Хопфиц и Гехорсман молча возились с деталями. Зейц остановился и стал издали наблюдать за инженером. По тому, как ловко он действует ключом, Зейц убедился, что Хопфицу хорошо знакома техника. Изредка Хопфиц поворачивался к Гехорсману и что-то показывал механику.
Минут через десять Зейц вышел из кустарника и громко крикнул:
— Хайль Гитлер!
— Хайль! — машинально почти в один голос отозвались Хопфиц и Гехорсман, вытянув руки по швам. "Нет, он служил в наших частях", — подумал Зейц.
— Как вас устраивает работа, лейтенант? — спросил Зейц,
— Работа как работа, господин оберштурмфюрер. — Хопфиц пожал плечами.
— Отдохните немного, я хочу с вами поговорить, — сказал Зейц и пошел обратно к лесу.
Хопфиц догнал его, на ходу вытирая сильные длинные руки паклей.
— В чем дело, оберштурмфюрер? — проговорил он недовольно.
— Вы давно знали Клейна?
— Во всяком случае, гораздо раньше вас.
— Вы работали в люфтваффе и не порывали с ним связи?
— Я не понимаю вашего тона, Зейц. Это допрос? — Хопфиц остановился.
Зейц качнулся с пяток на носки, положил руку на кобуру парабеллума и, в упор глядя на Хопфица, раздельно проговорил:
— Я звонил Клейну. Он не знает вас и не подписывал никакого направления. Грубая игра, Хопфиц.
Зейц считал себя хорошим физиономистом. Он ждал мгновенно вспыхнувшей тревоги, страха, но в глазах Хопфица зажглись лукавые искорки.
— Слишком топорно, — проговорил инженер. — Удивляюсь примитиву.
Зейц уныло замолчал, соображая, как ему выпутаться из нелепого положения. Тогда он заставил себя раскатисто расхохотаться:
— Я пошутил, господин лейтенант. Извините меня.
— Советую шутки приберечь для дам, Зейц, — жестковато проговорил Хопфиц. Зейц сразу стал серьезным.
— Между прочим, Клейна убили, — проговорил он.
— Вы снова шутите, Зейц?
Теперь Зейц уловил в голосе Хопфица неподдельную тревогу.
— Нет, я звонил в Берлин, и об этом мне сообщил оберштурмбаннфюрер Вагнер. Какие-то террористы привели в исполнение приговор какого-то русского суда. Ведь Клейн был на Восточном фронте в начале войны.
Хопфиц растерянно помял в руках паклю:
— И нашли террористов?
— Не знаю. А вам знаком Вагнер?
— Нет. Я всегда был связан лишь с Клейном.
Неожиданно у Зейца шевельнулось нечто вроде жалости к инженеру — возможно, Хопфиц возлагал на Клейна большие надежды, и теперь они рухнули.
— Да, Вагнер не знает вас, — проговорил Зейц.
— Но я надеюсь, задание останется в силе до тех пор, пока мы с вами не поймаем Марта?
— Конечно. Я очень рад, что вы обжились на аэродроме и вам хорошо работается. — Зейц закурил. В косых оранжевых лучах солнца, пробивающихся сквозь листву буков, поплыли сиреневые облачка дыма. — Кого вы подозреваете, господин лейтенант? — спросил он.
— Я познакомился в доме Зандлера с Пихтом и Вайдеманом. Если подозревать кого-то из них, то я бы остановился на первом. Он хитрее.
Зейц пошел к себе, вызвал двух надежных агентов из отряда охраны аэродрома и приказал им следить за инженером Хейфицем.
А когда Хопфиц вернулся обратно к стенду, он попросил Гехорсмана незаметно передать записку Пихту. Всего три слова: "В десять Аугсбург". На аэродроме встретиться с Пихтом он не мог. Поговорить нужно более подробно. А где, как не за городом, можно рассказать товарищу обо всем, что насторожило Зейца.
...Вечером Хопфиц заметил за собой "хвост". Он умывался в душе — агент дежурил в коридоре, в столовой человек сидел за столиком поодаль, в пивной он тоже купил "Штарбиер" и неторопливо сосал пиво из большой фарфоровой кружки. Выходя, Хопфиц задержался в дверях, и его едва не сбил с ног выскочивший следом агент.
— Поосторожней! — прикрикнул Хопфиц.
К счастью, в этот момент мимо проходило такси из Аугсбурга. Хопфиц сел в него. В зеркальце заднего обзора он увидел, как агент метнулся к телефону. Выехав за Лехфельд, Хопфиц расплатился с шофером и вышел.
Ровно в десять он увидел "фольксваген" Пихта.
...В это же время Зейц увидел, что "фольксваген" чуть притормозил и снова начал набирать скорость. Ему даже послышался стук закрывающейся дверцы. Зейц тоже нажал на газ. Как только по телефону его предупредил агент о том, что Хопфиц взял такси и поехал в Аугсбург, он вскочил в свой "мерседес". Мимо него промчался на большой скорости Пихт, который тоже направился к аугсбургскому шоссе. Зейц поехал следом. Дорога перед ним едва виднелась в темноте. Фары он потушил — перед ним мигали сигнальные огоньки "фольксвагена" и помогали ориентироваться. Зейца удивили поздние прогулки Пихта, и он решил посмотреть, куда же тот поехал.
— Кажется, мы попали на глаза Зейцу, — проговорил Пихт, когда Хопфиц сел рядом и хлопнул дверцей.
— Но меня он не должен был заметить, — ответил Хопфиц.
— Это не меняет дела. Надо что-то придумать. Помолчав, Пихт спросил по-русски:
— Как дела, Семен?
— Сегодня Зейц пытался взять меня на пушку, сказав, что Клейн не знает меня, но я уж решил играть до конца... Клейн убит. Об этом мне и сказал Зейц. Но он насторожился. Ведь копии направления сюда в Берлине нет. Видимо, ему приказали за мной следить. Сейчас я едва оторвался от "хвоста".
— Тогда надо торопиться.
— Мне придется исчезнуть отсюда раньше, — сказал Хопфиц. — Все, что нужно было мне, я уже узнал.
— Если Зейц будет мешать, я его уберу. — Пихт поглядел в зеркальце, в котором то появлялся, то исчезал силуэт "мерседеса".
— Только ты береги себя.
— Да, Сеня, разведчик нужен живой, — задумчиво проговорил Пихт.
— Может, мы скоро вернемся домой? — Хопфиц дотронулся до локтя Пихта.
— Когда все же будет готов самолет? — спросил, помолчав, Пихт.
— Надеюсь, через три дня.
— Тогда надо передать Директору дату. Тянуть рискованно. Это будет двадцать седьмое. — Пихт снова взглянул в зеркальце. — Как же избавиться от Зейца? Надо сделать так, чтобы он увидел меня одного. Хотя с чего бы я стал ездить ночью один?
— А с Эрикой?
— Верно! Я быстро высажу тебя за углом, ты зайди к ней, передай, что я хочу сказать ей нечто важное, и пусть она ждет меня, например, у кафе "Таубе". А за это время я сделаю еще один кружок вместе с Зейцем.
Пихт развернулся и направил машину обратно в Лехфельд.
"Тоже поворачивает", — усмехнулся он, кивнув в сторону "мерседеса".
...В Лехфельде "фольксваген" Пихта свернул за угол и на какой-то момент скрылся от Зейца. Зейц, испугавшись, что Пихт уйдет от него, на большой скорости нырнул в переулок. "Уф", — облегченно вздохнул он, снова увидев красные огоньки. "Фольксваген" опять выбежал на магистраль и помчался к Аугсбургу.
"Похоже, Пихт водит меня за нос", — подумал Зейц.
Через полчаса Пихт снова въехал в город.
"Что за дьявол?" — Зейц свернул к комендатуре на магистрали и приказал дежурному офицеру задержать "фольксваген".
Когда машина затормозила перед солдатами военной жандармерии, Зейц вошел в тень.
Дежурный офицер потребовал документы.
Пихт показал удостоверение.
Рядом с ним сидела Эрика Зандлер. "Тьфу, болван! — обругал себя Зейц. — Сколько времени потерял даром!"
— Почему вы кружите здесь? — спросил офицер.
— А разве это запрещено?
— Но, согласитесь, это несколько странно — среди ночи, одни...
— Нам так нравится, — вызывающе проговорила Эрика.
— Простите, — козырнул офицер. "Фольксваген" поехал дальше. Зейц направился домой.
4
На испытательный аэродром неожиданно привезли реактивный пульсирующий д вигатель. Там, где их делали, не хватало стендов, и Мессершмитт разрешил воспользоваться стендом в Лехфельде. Сопровождали двигатель два мрачных молодых инженера с землистыми лицами и каким-то лихорадочным, испуганным блеском в глазах.
Пихт увидел их, когда они пили утренний кофе в офицерской столовой. Рядом было свободное место.
— О, какой замечательный у вас крест! — проговорил один из инженеров, показывая ложечкой на Рыцарский крест Пихта.
— Я его заработал в России, — небрежно ответил Пихт, — а этот, — он показал на Железный, — в Испании.
— Вы ас?
Пихт кивнул. Инженеры переглянулись, молчаливо посоветовались друг с другом.
— А вам нравится Лехфельд? — осторожно начал старший.
— Служба везде служба. Здесь мы делаем тоже не детские хлопушки.
— Ха, вы славный парень. — Инженер наклонился к самому уху Пихта. — А вас устраивает жалованье?
— Мне кажется, в наши времена оно никого не устраивает.
— Да, да, — поспешно согласился инженер, — но мы могли бы предложить вам хорошее дельце. Вас откомандируют на месяц-другой к нам в Пеенемюнде.
— Что ж я там должен делать?
— Доктор Браун, наш шеф и изобретатель оружия возмездия "Фау-1" и "Фау-2", просил подыскать одного или двух пилотов для испытаний этих управляемых снарядов.
— Они беспилотные, но на первых порах человек должен проконтролировать работу приборов, — пояснил второй инженер.
— Нет, я не согласен летать в качестве подопытного кролика, попробуйте поговорить с майором Вайдеманом — он отчаянный парень. — Пихт встал и откланялся.
— Разумеется, "держи язык за зубами, иначе попадешь в концлагерь", — напомнил вдогонку инженер.
— Успокойтесь, господа, я военный человек, — полуобернувшись, проговорил Пихт.
Когда несколько реактивных двигателей отправляли из Лехфельда, Пихт догадался, что существует еще какой-то испытательный центр. Потом немцы обстреляли побережье Англии и громогласно объявили, что отныне островное королевство они начнут стирать с лица земли самолетами-снарядами "фау". Для этих ракет они придумали даже грозное название — "оружие возмездия". Теперь Пихт знал точный адрес, где это оружие делалось.
"Значит, Пеенемюнде", — подумал он.
Направляясь в летную комнату, он лицом к лицу встретился с Зейцем. Тот словно засветился изнутри от радости:
— Пауль, я ищу тебя по всему аэродрому, мне нужно поговорить с тобой.
— Это надолго? — спросил Пихт.
— К сожалению, надолго. Но у Вайдемана я узнал, полетов не будет, и я сказал ему, чтобы он освободил тебя на сегодня.
Зейц подошел к своему "мерседесу" и открыл дверцу:
— Садись. День обещает быть жарким. Не съездить ли нам искупаться?
— Я не против.
Купальня примыкала к замку Блоков. С одной стороны она упиралась в старый сад, закрывший по берегам воду корявыми и черными ветлами, с другой была огорожена высокими деревянными брусьями, возле которых стояли под тентами полосатые брезентовые раскладушки. Здесь же был пляж — чистый, с едва заметной желтизной песок, намытый со дна озера Фишерзее. На четырех бетонных сваях прямо над водой возвышалось кафе, где посетителям подавали кофе, водку, сосиски и пиво.
Пихт и Зейц взяли плавки и шапочки, вышли к воде. В этот час купающихся было мало.
Зейц упал на песок, раскинул руки.
— Если бы ты знал, Пауль, как тяжело мне! — пробормотал он, закрывая глаза.
— Не понимаю тебя, Вальтер.
— Мне иногда просто невыносимо ощущать свое одиночество, и так надоело копаться в грязных душах людей...
— Наверное, ты озлобился, Вальтер?
Зейц быстро поднялся на локте:
— Да, я озлобился! Я чувствую, что кругом много врагов.
— Высокие слова, сказанные высоким стилем, — усмехнулся Пихт.
— Ты знаешь, что вот уже несколько лет не дает мне покоя один человек... Март!
— Не знаю и знать не хочу.
— Так вот, к нему прибыл связной — Хопфиц!
Зейц сел и уставился на Пихта, который сквозь темные очки, как всегда, безучастно смотрел на далекие облака.
— Что же ты молчишь?
— А что мне прикажешь делать? Ловить шпионов — это по твоей части.
— Я хочу знать твое мнение, Пауль, — просительно проговорил Зейц.
"Ого, Зейц узнал немало, — подумал Пихт, — надо действовать немедленно".
— Хопфиц хороший специалист, — сказал Пихт.
— А если он русский?
— Ты правда устал, Вальтер. Возьми отпуск, отдохни.
— Какой, к дьяволу, отпуск! Мне кажется, что готовится какая-то жуткая диверсия.
Пихт поднялся и, сняв очки, с усмешкой поглядел на Зейца:
— Вальтер, я прошу тебя об одном: не ввязывай меня в свои дела, я в этом ничего не понимаю.
— Все вы чистоплюи! Если хочешь знать, то оберштурмбаннфюрер Вагнер в Берлине сейчас лихорадочно разыскивает концы Хопфица. Вполне может случиться, что русские заслали его от имени Клейна и одновременно убрали штандартенфюрера. Его направление я сдал на экспертизу. Завтра ответят, подлинное ли оно.
— Ну что ж, — помедлив, хмуро сказал Пихт, — сегодня ты откровенен, как никогда. И ты думаешь, я не знаю почему? Потому что и ты и Коссовски подозреваете меня в измене рейху. Так?
Зейц зло посмотрел Пихту в глаза :
— Я бы давно арестовал тебя...
— Тогда в первую очередь ты поставил бы под удар себя.
— Ты снова намекаешь на Испанию?
— Нет, на те двести пятьдесят тысяч марок, которые лежат в швейцарском банке.
Зейц дернулся всем телом, словно его ударили плетью.
— Ты не можешь знать этого! — У него пересохло в горле, и сказал это он с трудом — хрипло и тихо.
— У меня есть весьма надежные доказательства, Вальтер. Не вся же испанская валюта ушла в казну рейха, кое-что прилипло и к твоим рукам. Но, повторяю, мне от тебя ничего не нужно, и я не сделаю тебе ничего плохого, пока ты не встанешь на моем пути.
Зейц сделал движение к одежде, где лежал пистолет.
— Спокойно, Вальтер. — Пихт положил свою руку на его руку. — Ты меня знаешь давно, я умею шутить, но когда говорю серьезно, то это серьезно.
— Т-ты... Март! — прошептал в ужасе Зейц.
— Думаю, мы сработаемся с тобой, Вальтер, — не обращая внимания на слова Зейца, продолжал Пихт, — и если тебе дорога жизнь, постарайся уехать в ближайшие дни... в целях своей же безопасности.
Зейц уткнулся в песок, его руки дрожали.
"Пожалуй, я погорячился, — подумал Пихт, — ну, да все равно. По крайней мере, теперь я твердо уверен, что Хопфицу надо скрываться немедленно".
— Я хочу выпить, — пробормотал Зейц, поднимаясь.
— Давай лучше пойдем в воду. Говорят, плохая примета — раздеться и не искупаться.
Вода была по-весеннему холодной, даже захватывало дыхание. Зейц поплыл на середину озера. Пихт догнал его и как ни в чем не бывало воскликнул весело:
— Ах, как хорошо, Вальтер!
Зейц ушел в глубину и вынырнул у берега.
"Все же надо быть настороже, — подумал Пихт. — Мало ли что взбредет в голову этому болвану".
...Зейц пил много и не пьянел. Он опрокидывал рюмку за рюмкой и мрачно смотрел на графин. Лишь к вечеру его стало заносить. Водка сначала согрела душу, сделалось легче. Что-то он забормотал о старой дружбе, вспоминал дни молодости в Швеции. Потом плакал, потом стал кричать.
"Эх, какое еще будет похмелье..." — подумал Пихт, с трудом втащил Зейца в "мерседес" и отвез домой.
В этот же вечер он зашел к Хопфицу и рассказал обо всем, что произошло в купальне.
— Я искал тебя сегодня, — сказал Хопфиц. — Приехал Коссовски и о чем-то долго говорил с Вайдеманом. Пихт сжал кулаки:
— Вот кого, Сеня, надо бояться больше всего... Сегодня же ты должен обязательно исчезнуть. Ты свое дело закончил.
— Даже составил кое-какие наброски.
— Письмо я передам тебе поздней. Сейчас немедленно иди к дубу у кафе "Добрый уют". Ты ведь там спрятал вещи?
Расставшись с Хопфицем, Пихт заехал за Эрикой.
Он направил машину в сторону Аугсбурга.
— У меня такое ощущение, будто скоро что-то произойдет, — сказала девушка, положив голову на плечо Пихту.
— Почему?
— Я сужу по отцу. Он совсем изнервничался. Кажется, он тайно переводит деньги в швейцарский банк.
— Ого, я был гораздо худшего мнения о твоем отце.
— Ты редко бываешь со мной!
— Сейчас много хлопот.
— Пауль, — Эрика заглянула ему в лицо, — скажи мне правду: мы победим?
— Смотря кто "мы"...
— В объединении немецких женщин все готовятся вступать в нацистскую партию. Сейчас ведь Германия переживает трудные времена?
— Нынешняя Германия — да.
— Мне кажется, женщины должны встать вместе с мужчинами на защиту родины.
— Нет, ты не связывайся с ними.
— Скажи, Пауль, ведь когда-нибудь кончится война?
— Должна.
— Тогда я тебя больше никуда не отпущу!
Пихт грустно улыбнулся. Острая жалость к девушке заставила Пихта притормозить и свободной рукой крепко обнять ее.
— Эрика, если когда-нибудь не будет меня, ты постарайся жить по-другому — лучше, честней, что ли...
— Я и стараюсь...
— Наверное, ты переживешь это чертовски проклятое время, но всегда помни: другие люди так же страдают, любят, мечтают, радуются и так же сильно хотят покоя, как ты и я.
Пихт говорил и говорил Эрике о какой-то новой жизни, которую надо построить, и главное, суметь дожить до нее. Эта жизнь представлялась смутно, без реальностей. Он не знал еще, какая она будет, но Эрика понимала, что Пауль, как никогда, открывал перед ней душу, и слезы любви и благодарности текли по ее лицу.
5
Коссовски хорошо изучил Вайдемана. Дружеский тон он отбросил сразу же, как только вошел в общежитие. Вайдеман мог выворачиваться, увиливать от прямых ответов, если бы Коссовски снова начал разговор с давних симпатий.
— Я к вам по важному делу, майор, — сказал он, козырнув.
Вайдеман удивленно вскинул мохнатые брови и насупился.
— Если уж на "вы", то слушаю вас, господин Коссовски.
Коссовски сел напротив, так, чтобы свет от окна падал на Вайдемана.
— Вы отлично представляете себе, что в наше суровое время, когда Германия, напрягая все силы, воюет на нескольких фронтах, особенно крепок должен быть тыл, — начал он.
— Вы читаете мне азбуку, как сопляку из гитлерюгенда.
— И вы знаете, что "Форшунгсамт", так же как и гестапо, давно ищет русского агента, — не обращая внимания на реплику Вайдемана, продолжал Коссовски.
— Я его не видел и ничем не могу помочь.
— Вайдеман, мы с вами не маленькие! Я много думал, соединял вместе, казалось бы, несопоставимые события... Я привел в систему вашу деятельность в Швеции, Голландии, Франции... да, во Франции, в том шикарном кабаке "Карусель", когда от странного и рассеянного гарсона услышал слово "март". Помните, гарсон сказал: "Мы получили вино в марте, а вы пришли в мае..."?
— Черт возьми! Я-то здесь при чем?
— Не нервничайте, Вайдеман. Выслушайте сначала меня. Я разговаривал со многими людьми, которые так или иначе касались дел люфтваффе, и особенно "Штурмфогеля". Картина деятельности этого агента проясняется. Март закрепляет свои позиции в Швеции, Испании, Польше, Франции... В "Карусели" к нему шел связной, он передал адрес другой явки вместо разгромленной... Благодаря своему прочному положению он немало знает о люфтваффе и передает ценнейшие секретные данные своим хозяевам... — Коссовски закурил сигарету и снова уперся взглядом в Вайдемана. — Ютта, радистка, связанная с коммунистическим движением, исправно передает телеграммы... Здесь мне не совсем ясна роль Эриха Хайдте. По-видимому, он был связным по линии Перро — Март — Ютта. Помимо информации, которую Март постоянно поставляет своим, он еще совершает и диверсии.
Коссовски заметил, что голова Вайдемана вдруг стала опускаться ниже и ниже.
— В Рехлине он закладывает в "Штурмфогель" магнитную или тепловую мину. Сам — заметьте — в испытаниях не участвует: погибает другой пилот, Христиан Франке...
"В чем-то Вайдеман виноват", — подумал Коссовски, глядя на поникшего летчика.
— Наконец, он каким-то образом делает так, что секретнейший истребитель "фокке-вульф" попадает к русским, а сам спокойно возвращается обратно в свою часть...
Вайдеман вздрогнул, по лицу пошли багровые пятна.
— Разумеется, я умышленно опустил еще многие детали, так как считаю, что и этих достаточно для того, чтобы обвинить...
— Меня? — спросил, глотнув слюну, Вайдеман.
— Да, — прямо ответил Коссовски.
Вайдеман с трудом поднялся и отошел в глубь комнаты.
— Это не я, это Пихт, — выдавил он из себя.
Коссовски подумал — психическая атака удалась. "Все правильно, не ты, а Пихт — и только он — может быть Мартом. Ты, Альберт, никак не подходишь к роли разведчика, а Пихт ловко воспользовался твоей дружбой и всюду тянул тебя за собой".
— Но откуда ты знаешь, что Пихт работает на русских? — спросил Вайдеман.
Коссовски знал первые телеграммы Марта, их содержание вряд ли бы кого-нибудь интересовало, кроме русских. Но вслух он сказал уклончиво:
— У меня еще нет полной уверенности. Я хочу поймать его с поличным, применив метод его старого приятеля Эви Регенбаха — гамбит... То есть жертвую и на этот раз внезапностью.
— Пихт работает на Хейнкеля, — сказал Вайдеман.
— Вот как! — удивился Коссовски.
— Мы вместе работали на Хейнкеля, сообщая этому старому карлику о "Штурмфогеле".
— Каким образом?
— Я передавал сведения Пихту, Пихт — Хейнкелю, и от него он получал для меня деньги — тысячу марок в месяц.
— И долго ты так... работал? Вайдеман сморщил плоский лоб:
— Не больше года... Потом я отказался. Но, поверь, Зигфрид, ради старой дружбы, я не видел в этом ничего предосудительного!
— Д-да, — в раздумье протянул Коссовски, — ты меня удивил, Альберт.
— Я всегда шел в самые рискованные переделки ради Германии. Меня нельзя обвинить в измене!
— Успокойся, Альберт, я сделаю со своей стороны все, чтобы оправдать тебя. Разумеется, о нашем разговоре...
— Конечно, Зигфрид, — перебил Вайдеман, обрадованный таким исходом. — Я буду молчать. Молчать как рыба.
Коссовски тихо прикрыл за собой дверь.
Он хотел еще встретиться с Зейцем, но так устал, что решил поговорить с оберштурмфюрером утром. "Теперь Март от меня не уйдет", — подумал Коссовски, засыпая.
Давно не чувствовал он себя таким спокойным, как в эту ночь. С гулом проходили по автостраде тяжелые вездеходы — уезжали в Россию новые пополнения. В огромном звездном небе было тихо — союзники не бомбили. Равнодушно шумел лес, укрывший собой то чудо, которое в скором времени ринется навстречу самолетам врагов.
Но вдруг он проснулся и почувствовал тот же липкий испуг, как и тогда, когда шел к Лахузену. Ведь если Пихт расскажет о том, что Коссовски приговорил к расстрелу связного Канариса и Франко, ему грозит тюрьма или виселица. Притом все знают, что Пихт его друг, и не преминут вообще усомниться в способностях Коссовски как контрразведчика и лояльного немца...
— Что же делать? О боже милостивый! — прошептал Коссовски, глядя в черный угол спальни.
6
В полночь Пауль подъехал к дубу у кафе "Добрый уют".
— Сеня, садись на попутную машину и уезжай. У тебя есть явки, где можно скрыться?
— Я должен добраться до партизан в Словакии. Оттуда меня вывезут на самолете к своим.
— Тем лучше. Ты успеешь. Вот мое письмо Зяблову. Оно закодировано, но все равно упрячь его подальше. В случае чего, скажи, что воевал честно. А может быть, и доведется встретиться... Если повезет.
— Я хочу, чтобы ты уцелел, Павел, — проговорил Хопфиц.
Пихт пожал плечами.
Хопфиц достал небольшую мину в форме чернильницы.
— Эта штука может разнести танк, не то что самолет. Словом, действуй и возвращайся живым.
Пихт и Хопфиц прижались друг к другу. В мужском расставании всегда бывает что-то неуклюжее.
Хопфиц заторопился выйти на дорогу, боясь, что Павел заметит слезы.
Пихт сел за руль и тронул машину с места. В предутреннем мраке долго мерцал красный огонек, а потом "фольксваген" повернул и скрылся в черноте леса.