Эхо в бескрайнем небе
В конце августа 1942 года в Житомир выехал начальник политической разведки СС Вальтер Шелленберг. В полевой штаб-квартире рейхсфюрера он высказал Гиммлеру мысль о том, что, пока германские войска наступают на Сталинград, надо прийти к "компромиссному соглашению" с Англией и США.
Шелленберг был весьма дальновиден в вопросах политики. Одним из первых среди высших чинов рейха он понял, что война с Россией принимает затяжной, а значит, гибельный для Германии характер. Обладая колоссальными ресурсами на Урале и в Сибири, русские выпускают все больше и больше танков, самолетов, орудий, боеприпасов. Все сильней возрастает сопротивление, ширится партизанская борьба, растет оппозиция и в самой Германии.
Если объединиться с США и Англией, то еще может возникнуть шанс на победу.
Придется отказаться от прежней мечты о мировом господстве и разделить русский пирог на троих. Чтобы "сосредоточиться на конфликте с Востоком", Гиммлер и Шелленберг собирались предложить западным державам такой план: вермахт выводит свои войска из Северной Франции, Голландии и Бельгии. После разгрома Советского Союза Германия передает Англии район между Обью и Леной, а Соединенным Штатам — район между Леной, Камчаткой и Охотским морем.
Придется внушить фюреру мысль: пока не поздно, пойти на мировую с томми и янки!
1
Летчики Лехфельда проснулись в одну минуту от тяжелого гула самолета. Они хорошо разбирались в звуках своих машин, но рев, прокатившийся по небу, был им незнаком. Они высыпали на веранду, но самолет уже скрылся в неясной предрассветной дымке.
Два "Ме-109" взлетели и понеслись в ту сторону, куда скрылся неизвестный самолет.
Через несколько минут с аэродрома на мотоцикле приехал Гехорсман.
— Видали, господа? — крикнул он снизу.
— Что случилось, Карл? — спросил Вендель.
— Случилось то, чего можно было давно ждать.
— Да говори же толком!
— В службе оповещения спали, дьяволы... Он свалился вон оттуда и пролетел над полосой.
— А ты, идиот, думал, что он решил садиться?
— Я не думал, а просто дежурил в мастерской, — обиделся Гехорсман.
— Какой марки был самолет?
— "Москито".
— Теперь черта с два догонишь...
— Может быть, сшибут зенитчики? — спросил пилот Шмидт.
— Ха, ты видел, чтобы они когда-нибудь сшибали? — рассмеялся Вендель.
Спор оборвался, когда пилоты услышали приближающийся гул. Истребители вынырнули из-за леса и сразу плюхнулись на землю. Мотор одного из них сильно дымил. Летчики побежали к аэродрому.
— Ну как, Пауль? — закричали они Пихту, вылезающему из кабины.
Пихт только махнул рукой.
— Он припустил от нас, как заяц. — Вайдеман сбросил парашют на землю и, разминаясь, прошел взад-вперед. — Засек все-таки... Теперь будем ждать гостинцев...
— А "фокк" догнал бы? — спросил Пихт Вайдемана.
— Вряд ли, — ответил Вайдеман. — Тяжеловат он.
На аэродроме с самого начала войны с Россией дежурили по готовности номер один два истребителя.
В любую минуту дня и ночи они могли взлететь навстречу неприятелю. В это раннее утро дежурили Пихт и Вайдеман — оба на самолетах "Ме-109".
Истребитель "Фокке-Вульф-109" с поршневым мотором воздушного охлаждения был прислан в Лехфельд недавно. Летчики могли наблюдать за ним только издали: подходить к нему близко никому не разрешалось, кроме Вайдемана, который с должностью первого летчика-истребителя "Штурмфогеля" сочетал обязанности командира отряда воздушного обеспечения.
Самолет был хорошо вооружен и защищен броней. Министерство авиации дало фирме большой заказ. Эту машину Гитлер намеревался бросить в одну из решающих битв.
— Наше дежурство кончилось, сегодня будем тренироваться на стрельбах, — проговорил Вайдеман, оглядывая свой истребитель.
На опушке леса в отвале саперы оборудовали для летчиков тир. В трехстах метрах от движущихся мишеней самолетов была установлена кабина "мессершмитта" с прицелом. Перед фонарем стоял пулемет "МГ-17". Летчик ручкой управления мог направлять кабину в любую сторону — создавалось ощущение полета. Он ловил в прицел движущуюся мишень русского самолета и открывал огонь.
Лучше всех стрелял Вайдеман. Кабина легко шла вслед за ручкой управления, он быстро ловил мишень и короткой очередью прошивал ее от носа до хвоста.
— Вот это стрелок! — восхищались пилоты. — Скажи, Альберт, как это тебе удается? Вайдеман, усмехаясь, отвечал:
— Профессиональная тайна. Если я научу вас, мне не дадут Железный крест.
Отстрелявшись, он подошел к Пихту:
— Пауль, надоела мне вся эта штука. Буду проситься на фронт.
— Там-то тебе приготовят березовый крест, — сказал Пихт. — В конце концов, доделают же "Штурмфогель".
В это время "москито" — облегченный английский бомбардировщик со снятым вооружением — перелетел Ла-Манш и приземлился на авиабазе в юго-восточной части Англии, Медменгеме. Капитан Чарлз Боут, командир "москито", немедленно передал пленку в фотолабораторию.
Да, он сфотографировал уединенный в сельской местности близ Аугсбурга аэродром.
Да, он видел в конце взлетной дорожки странные черные полосы.
Да, они спаренные.
Фотолаборатория аэрофотограмметрического подразделения подтвердила сообщения о том, что немцы заняты исследованиями новых летательных аппаратов. По всей видимости, это ракеты или самолеты с реактивными двигателями. Они и оставляют на взлетной дорожке черные следы от газовых струй. Ни в Англии, ни в Соединенных Штатах такого оружия не было, если не считать нескольких экспериментальных экземпляров "Глостер" и "Белл Р-59"...
2
Для нового "Штурмфогеля" фирма Юнкерса прислала опробованные двигатели, и Зандлер решился снять поршневой мотор, чтобы не утяжелять нос машины. Впервые после долгого перерыва он решил испытывать "Штурмфогель" только на реактивной тяге.
— Альберт, — сказал Зандлер Вайдеману перед полетом, — я приказал поставить в кабине киноаппарат. Если вам удастся взлететь, не забудьте его включить. Кинопленка расскажет нам о показаниях приборов.
— Это в том случае, если я сыграю в ящик? — наигранно-наивно спросил Вайдеман.
— Мало ли что может случиться. — Зандлер нервно дернул худым плечом. — После катастрофы в Рехлине мы должны всем господам великого рейха доказать, что "Штурмфогель" — это не мертворожденное дитя.
— Понимаю, — на этот раз серьезно ответил Вайдеман.
...Бешено взвыли двигатели. Стрелка керосиномера поползла вниз — так грабительски моторы сжигали топливо.
— "Штурмфогель", вам взлет! — услышал Вайдеадан в наушниках.
Самолет рванулся вперед. Вайдеман двинул педали, потянул ручку, но машина не слушалась рулей. Она неслась по бетонной полосе независимо от воли пилота. Почувствовав, что скоро кончится бетонная полоса, Вайдеман убрал тягу и нажал на тормоза. Машина резко качнулась, едва не перевалившись на хвост.
"Да ведь только так я сумею поднять самолет! — догадался Вайдеман. — На скорости сто шестьдесят километров я нажму на тормоза, хвост попадет в воздушный поток, и "Штурмфогель" станет управляем".
К остановившемуся в конце аэродрома самолету подъехали инженеры и Зандлер.
— Опять не получилось? — спросил обескураженный Зандлер.
— Я не мог оторвать хвост самолета. На взлете он был неуправляем.
— Да, я видел это. Что-то я не рассчитал.
— Разрешите попытаться взлететь еще раз.
— Что вы задумали? — насторожился Зандлер.
— Попробую на взлете тормознуть.
— Это опасно, Альберт.
Но Вайдеман промолчал. Он отстегнул парашют и вылез из кабины. Подъехал керосинозаправщик. Техники перекинули его шланги к горловинам баков в крыльях "Штурмфогеля".
— Хорошо, сделаем еще одну попытку, — разрешил Зандлер.
"Старик долго не протянет", — подумал Вайдеман, глядя на бледное, изможденное лицо профессора.
Снова с чудовищным грохотом рванулся "Штурмфогель" по аэродрому. Вайдеман легким нажимом придавил педаль тормоза. "Штурмфогель" помчался теперь на основных шасси. Ручка управления упруго впилась в ладонь.
— Ага, послушался! — лизнув губы, прошептал Вайдеман.
Теперь он ясно видел полоску аэродромных прожекторов в конце бетонной площадки. Машина достигла взлетной скорости, но Вайдеман ручкой прижимал ее к бетонке и лишь на последних метрах потянул управление рулем высоты на себя.
Самолет устремился вверх. "Летит, летит!"
— Алло! Я "Штурмфогель"!-закричал Вайдеман, прижав к горлу ларингофон. — Взлет на скорости сто шестьдесят два километра в час. Набираю высоту. Скорость сейчас шестьсот пятьдесят. Температура газов за турбиной...
— Альберт! — услышал Вайдеман взволнованный голос Зандлера. — Поздравляю, Альберт! Скорость не повышайте. Работайте до пустых баков!
— Хорошо, профессор! Ого, как быстро я набрал высоту.
Вайдеман пошел на разворот. Привязные ремни больно врезались в плечи. Рот скособочило. Кровь прихлынула к глазам.
— Чувствую большие перегрузки, — передал Вайдеман.
— Так и должно быть, Альберт, — немедленно отозвался Зандлер.
Под крыльями разворачивалась земля. Краснели среди светло-ржавых полей и темных лесов Лехфельд, замок Блоков. Вдали голубели Баварские горы и дымил трубами заводов Аугсбург.
Через двадцать минут стрелка расходомера подошла к критической черте. Убирая тягу, Вайдеман понесся к земле. Он удивился приятному наслаждению полетом на "Штурмфогеле".
Впереди не было винта мотора, и не лезли в кабину выхлопные газы. Звук от работы двигателей уносился назад, и пилот чувствовал лишь мерное дребезжание корпуса да иногда прокатывающийся гром — моторы дожигали топливо.
Над землей Вайдеман выровнял самолет и плавно посадил его на бетонку.
Вайдеман увидел бегущих к нему людей. Весь аэродром сорвался с места — "Штурмфогель" наконец увидел небо.
— Полет закончил, — передал Вайдеман и добавил совсем уж некстати для этого момента: — А все же надо повыше поднять стойку носового колеса, профессор.
3
Коссовски стал временно замещать должность начальника отдела "Форшунгсамта", но ответственность за секретность работ в Лехфельде с него не сняли. Присутствуя на допросах Регенбаха, он никак не мог уловить связей, которые тянулись из Берлина в маленький городок под Аугсбургом. Регенбах молчал. Он терял сознание от боли при пытках, его лечили в тюремном лазарете и снова истязали, но едва он приходил в себя, сжимал рот и не произносил ни единого слова. Коссовски понимал, что у Регенбаха наступило такое ожесточение, которое заглушало даже самую чудовищную боль. Понимал он и то, что такие уловки, как обещание сохранить жизнь, дать возможность жить дома при домашнем аресте, даже вручить пистолет, чтобы тот сам покончил с собой, ни к чему не приведут. Поэтому оставался лишь один метод — сломить ожесточение постоянной, не прекращающейся ни днем, ни ночью болью.
Таинственный Март был надежно прикрыт яростным, нечеловеческим упорством Регенбаха.
Снова и снова Коссовски сопоставлял факты, искал зацепки в лехфельдских авариях. Но картина получалась расплывчатая, неясная, как ранние осенние ночи, когда он, изнуренный, с тяжелой головной болью, возвращался домой отдохнуть, чтобы с утра снова тянуть бесполезную канитель с Регенбахом и ускользающими именами Вайдемана, Зейца, Пихта, Ютты...
Вдруг функабвер прислал Коссовски две перехваченные телеграммы. Расшифровать их удалось далеко не полностью. Но все же стало ясно, что Директор дважды запрашивал у Марта сведения о каком-то объекте "Б". Значит, лехфельдская радиостанция должна непременно отозваться. Коссовски выехал в Лехфельд.
Осень уже собрала свою жатву. Леса и рощи стали светлей, прозрачней. Опустели поля. Лес неподалеку от Лехфельда съежился и потемнел; обнаружилось кладбище, где рядом с крестами и памятниками стояли погнутые винты самолетных моторов — здесь мокли под моросящим дождем мертвые пилоты.
Коссовски сразу же проехал к Флике. Шарообразная голова с уныло повисшим носом и маленькими глазами освещалась крошечной лампочкой от бортового аккумулятора, которая висела над крупномасштабной картой района Аугсбурга и Лехфельда. Сверху опускались шнурки с грузиками, при помощи которых можно по пеленгам засечь подпольного радиста.
— Ничего утешительного, — развел руками Флике, увидев входящего в автофургон Коссовски.
— Станция должна заработать, — сказал Коссовски. — От вас можно соединиться с Зейцем?
— Разумеется. — Флике нажал на коммутаторе кнопку и набрал номер телефона оберштурмфюрера.
— Говорит Коссовски... Вальтер, вам известно о новых телеграммах?
— Да.
— Как вы думаете, радист отзовется?
— Конечно. Только я еще не знаю, что это за объект "Б".
— Я тоже не знаю... Но радист должен рано или поздно ответить Директору, — помолчав, сказал Коссовски. — Поэтому в мое распоряжение дайте взвод солдат. Мы должны сразу же определить местонахождение рации и взять радиста.
— Хорошо, я дам вам взвод солдат из охраны аэродрома, — поколебавшись, согласился Зейц.
— И еще одна просьба... О том, что я в Лехфельде, никто, кроме вас, знать не должен.
— Понятно, — отозвался Зейц и положил трубку.
4
...Рация заработала в одиннадцать ночи, когда на город опустилась холодная, звездная ночь. "КПТЦ 6521. 9006. 5647..." — понеслись в эфир торопливые точки-тире. Сразу же в динамик ворвались голоса функабверовцев, которые дежурили на мониторах.
— Я "Хенке", сто семьдесят три градуса...
— "Бове", сорок семь...
— Говорит "Пульц", двести шестьдесят...
— Я "Кук", сто двенадцать...
Флике стремительно передвигал на карте Лехфель-да красные шнурки с тяжелыми грузиками. В перекрестке этих шнурков Коссовски увидел район авиагородка. Кровь ударила в виски. "Все точно!" Он бросился к выходу, к своей машине.
— Тревога!
— Куда? — вынырнул из темноты лейтенант Мацки.
— Оцепить дома Зандлера, Хайдте, Венделя, Бука!
Шофера поблизости не оказалось, и Коссовски сам погнал "оппель". Хорошо, что никто не шатался по шоссе. "Скорей, скорей!" Он нажимал на газ. Машина летела на предельной скорости. Коссовски, обычно предусмотрительный, осторожный, на этот раз не думал, сможет ли он один справиться с Мартом или радистом. Он хотел лишь застать разведчиков за рацией, у работающего ключа.
Коссовски всего на мгновение оторвал взгляд от дороги, но в память уже цепко вошла увиденная картина: приземистый особняк Зандлера, бордовые шторы гостиной — там кто-то есть. Нога соскользнула с рычага газа на большой рычаг тормоза. Коссовски качнулся на баранку, больно ударившись грудью. Пинком он отшвырнул дверцу и выскочил из машины, выхватывая из кобуры пистолет.
Дверь заперта. Коссовски показалось, что машины с солдатами идут слишком медленно, хотя они неслись на предельной скорости. Наконец солдаты высыпали из кузовов. Коссовски приказал ломать дверь. Застучали приклады. Дверь, сорвавшись с петель, рухнула. В гостиной никого не было.
В три прыжка Коссовски взбежал к антресолям,
С грохотом распахивает дверь. В углу на тумбочке горит крошечная лампочка под голубым абажуром. На столе стоит чемодан с зеленым глазком индикатора, рычажки настройки, ключ, полоска бумаги...
— Руки! — Коссовски успевает заметить отступившую в темноту Ютту.
"Почему поднимается одна рука?" — мелькает мысль.
Что-то тяжелое падает на пол. Глаза ослепляет яростная вспышка. Чудовищная сила бросает Коссовски вниз. Падая, он ударяется затылком, скребет по ковру, встает и, шатаясь, опаленный, почти без сознания, вываливается в коридор. Оттуда, где была комната Ютты, бьет огонь. Затухающее сознание ловит еще какой-то резкий звук. Боли нет, только что-то мягкое, сильное ударяет в грудь и опрокидывает навзничь.