Небо стального цвета
Имперский пресс-шеф доктор Отто Дитрих в начале ноября 1941 года выступил по радио. Все радиостанции Германии работали на берлинской волне. Если отбросить победную шумиху и хвалебные восторги перед гением фюрера и мужеством немецких солдат, то Дитрих довольно подробно обрисовал картину на русском фронте.
Наступление на Москву командующего группы армий "Центр" фон Бока развивалось следующим образом: вторая танковая армия Гудериана нанесла стремительный удар по Орлу. Танковая группа Гота прорвалась севернее Вязьмы и соединилась с группой Геппнера. "Танковые клещи" и на этот раз сработали без отказа. Советские части в районе Вязьмы и Брянска попали в окружение. Дорога на Москву была открыта. Русские объявили столицу в осадном положении.
По директиве Гитлера фон Бок отдал приказ о разрушении города авиацией и артиллерийским огнем с последующим выходом пехоты к Московской окружной дороге.
Из частей СС были сформированы особые отряды для захвата Кремля, наркоматов, радиостанций и телеграфа.
Гитлеровское командование даже "позаботилось" о московском дикторе Юрии Левитане, которому предстояло объявить по берлинскому радио о падении советской столицы.
Передовые отряды вермахта подошли к Крюкову и Истре, а танкетка разведгруппы 62-го саперного батальона ворвалась на речной вокзал Химки. Столь ощутимая возможность окончания русской кампании придала силы даже последнему немецкому солдату, уставшему от изнурительных кровавых боев.
1
В приемной Удета темно и неуютно, под стать настроению генерал-директора. Удет тяжело переносил сообщения о трудных боях под Москвой. Нависал запой.
Пихт, сидя за конторкой, подумал, что скоро его адъютантские обязанности окончательно сведутся к откупориванию бутылок.
Призывный звонок прервал его размышления.
— Вы звали меня, господин генерал? — спросил Пихт, остановившись на пороге.
Боковые бра в кабинете генерала были выключены. Свет падал от верхней люстры и сильно старил Удета, подчеркивая синие, набрякшие мешки под глазами.
— Завтра, Пауль, я отбываю в Бухлерхох, полечусь. — Удет сморщился. — А сейчас мы с тобой съездим на аэродром в Фюрстенвальде.
— Но погода...
— Осталось мало времени, лейтенант. Хочу взглянуть на трофейные русские машины.
Пауль помог надеть плащ на покатые, тяжелые плечи Удета. Генерал и Пихт спустились по широкой мраморной лестнице к вестибюлю мимо застывших часовых с серебряными аксельбантами.
"Мерседес" около часа пробирался по тусклым, серо-зеленым улицам.
Они уже утратили мирный вид. Шли люди, шли солдаты, раненые. Из казенно-торжественного центра машина попала в кирпичный заводской район, потом нырнула в буроватую зелень, в пригород — край кладбищ. У кладбищ промелькнули свои окраины — солидные мастерские по изготовлению памятников. Они выставляли напоказ гранитные, бронзовые и мраморные образцы. Они не боялись конкуренции — Германия воюет и, разумеется, будет достойно хоронить своих героических сынов. За кладбищами побежали ветлы, липы, скучные городишки. Потом "мерседес" вырвался на автостраду Берлин — Франкфурт. Вдоль автострады тащились камуфлированные танки, конные повозки, артиллерийские тягачи.
— И все это на восток, — сердито проговорил Удет. — У тебя нет такого чувства, Пауль, что мы так и просидим всю войну в тылу?
— Признаться, побаиваюсь, — ответил Пихт. — Скоро Россия встанет на колени. Хотя я слышал, у русских отвратительные дороги...
Удет ничего не ответил. Он натянул поглубже фуражку и отвернулся к боковому стеклу, за которым темнели колонны солдат.
В пяти километрах от Фюрстенвальде автомагистраль раздваивалась. Одна из дорог была перекрыта, и въезд разрешался только по специальным пропускам. Не хватало аэродромов, и прямая, широкая магистраль стала отличной взлетной полосой.
Вдоль дороги по обочинам стояли светло-зеленые истребители с большими красными звездами на крыльях и фюзеляже.
Навстречу "мерседесу" вышел офицер с петлицами флаг-майора. Он приложил руку к козырьку и стал рапортовать, но Удет махнул рукой и, ни слова не говоря, направился к русским самолетам. Он по привычке толкнул шасси носком сапога:
— На этих катафалках русские собирались воевать с "мессершмиттами"?
— Это образцы старых марок, господин генерал, — ответил флаг-майор, — бипланы "И-153", бомбардировщики "СБ".
— А где новые?
— К сожалению, нам не удалось пока добыть ни одного образца.
— Но есть ли они у русских? — повысил голос Удет.
Флаг-майор нахмурился и, подумав секунду, отчеканил :
— Да, есть. Это истребители "МИГ", "ЯК", "ЛАГГ", пикирующий бомбардировщик "ПЕ-2", штурмовик "ИЛ-2". Этих машин у русских пока мало. Но в Сибири, по-видимому, они разворачивают сейчас их производство.
— В Сибири?! — нервно расхохотался Удет. — А когда они прибудут на фронт?
Флаг-майор перевел взгляд на Пихта.
— Я вас спрашиваю, майор!
— Скоро...
Удет вспомнил, когда по распоряжению Геринга показывал самолеты люфтваффе русской авиационной делегации на аэродроме Иоганнисталь у Берлина. Это было всего два года назад. На линейке стояли бомбардировщики, истребители, самолеты-разведчики, пикировщики — все, что выпускала Германия. Перед каждой машиной по стойке "смирно" вытянулись экипажи — летчики и механики. Для начала Удет предложил провезти над аэродромом главу делегации со странной фамилией Тевосян. Тот сел вместе с Удетом в самолетик "шторх". Удет прямо со стоянки взмыл вверх, покружил над аэродромом и с блеском пригвоздил "шторх" на место, чему очень удивились русские. Они произвели на Удета хорошее впечатление. Воспоминания о том солнечном и приятном дне несколько успокоили его. Он подошел к тупорылому истребителю "И-16", тихо похлопал по его фанерному боку:
— Этот самолетик был одним из лучших истребителей мира. Его испытывал русский ас Чкалов. Правда, давно. В тридцать третьем году,..
— Но от него здорово доставалось нашим "хейнкелям" в Испании, — сказал Пихт.
— Правильно! "И-16" умел летать и стрелять, но сейчас он безнадежно устарел.
— Не скажите, — возразил флаг-майор.
— Заправьте его. Я сам посмотрю, на что он годен.
— Облачность низкая, господин генерал. Я очень прошу вас не рисковать, — выступил вперед Пихт.
— Не беспокойся, Пауль. Удет тоже умел летать и стрелять.
— Может быть, вы посмотрите на пленных русских летчиков? — предложил флаг-майор.
— Хорошо. — Удет поправил галстук и направился к бараку неподалеку, опутанному колючей проволокой.
— Встать! — закричал часовой, вскидывая автомат.
На нарах зашевелились люди в синих и защитных, цвета хаки, гимнастерках. Они неторопливо спрыгнули на холодный цементный пол. Лица русских были бледны и давно не бриты. На голубых петлицах большинства летчиков краснели по два или три сержантских угольника. У некоторых пленных совсем не было сапог, и они, переминаясь, стояли в воде, протекавшей сквозь дырявую крышу.
— Ну и вид! — нахмурился Удет, оглядев весь ряд.
Он остановился перед молоденьким сержантом с длинной шеей и плечами подростка,
— Спросите, на каком самолете летал этот заморыш?
Флаг-майор перевел вопрос.
— На "Чайке", — ответил пленный.
— Ты дрался с нашими "мессершмиттами"?
— Не успел. Я возвращался из отпуска.
Удет подошел к пожилому летчику с капитанской шпалой.
Тот поднял глаза и презрительно улыбнулся, показав окровавленные десны.
— Капитан еще не проронил ни слова, — сказал флаг-майор. — Человек с нечеловеческим терпением.
— Что вы собираетесь с ними делать? — спросил Удет.
— Они проходят специальную обработку, — ответил флаг-майор. — Многие из них знают то, о чем мы еще и не догадываемся. Но они молчат. Нам бы хотелось завербовать их после победы над Россией для войны против Англии.
— А если вы ничего не добьетесь?
— Тогда их придется расстрелять.
— Расстрелять... — задумчиво повторил Удет. — Какое легкое слово "расстрелять"... — Вдруг его глаза оживились. Он повернулся к сопровождающему офицеру: — Майор, приготовьте "мессершмитт". Заправьте бензином и зарядите пулеметы русского истребителя. Я встречусь в воздухе с этим пилотом. — Удет кивнул на пленного капитана с окровавленными деснами.
— Не могу, господин генерал.
— Можете, майор! С каких это пор мне возражают младшие по чину?!
— Этот русский готов на все.
— Выполняйте приказ! — выходя из себя, закричал Удет.
Флаг-майор вышел распорядиться о заправке русского истребителя.
— Разрешите мне сопровождать вас, — сказал Пихт.
— Не бойся, Пауль! Я очень скоро расправлюсь с русским, — самодовольно проговорил Удет.
Вернувшись, флаг-майор подошел к пленному капитану :
— С вами хочет встретиться в бою генерал Удет — лучший ас Германии. Вы согласны? Капитан кивнул головой.
— Вы с ума сошли, флаг-майор! — воскликнул Пихт, когда Удет и русский капитан в сопровождении автоматчика вышли на аэродром.
— Не беспокойтесь, — усмехнулся флаг-майор. — Как только русский взлетит, у него кончится горючее.
"Значит, они угробят капитана", — подумал Пихт, отворачиваясь.
Маленький, короткокрылый истребитель рванулся по взлетной полосе. За ним поднялся "мессершмитт" Удета. Пихт, провожая взглядом "ястребок" с алыми звездами, подумал о том, что пленный капитан уже увидел приборы и догадался, что у него в баках мало горючего и никуда он не сможет улететь.
Истребитель Удета быстро обогнал "ястребок" и, перевернувшись через крыло, вышел в исходное положение для атаки. Русский не имел преимущества ни в скорости, ни в высоте. "Мессершмитт" отрезал его и от облаков, где бы русский мог скрыться и внезапно напасть на "мессершмитта". Тогда "ястребок" помчался к земле. Удет бросился за ним, поймал краснозвездный истребитель в прицел и дал очередь. Но капитан сманеврировал, круто бросив машину вверх. "Мессершмитт" проскочил мимо. В этот момент "ястребок", сделав петлю, повис у него на хвосте.
Пихт услышал стрельбу пулеметов. Флаг-майор дернул Пауля за рукав:
— Оглянитесь. Русские интересуются поединком.
За обтянутыми колючей проволокой окнами Пихт разглядел истощенных русских, с напряженным вниманием следящих за воздушным боем.
"Ничего вы не увидите", — подумал он и закурил сигарету.
До его слуха донесся тугой вой "мессершмитта". "Ястребок" вхолостую вращал винтом — у него кончилось горючее. Удет мог бы стрелять, но он не открывал огня. Сильно раскачивая машину с крыла на крыло, он пытался приблизиться к русскому, хотел понять, что случилось. Но "ястребок" уже вошел в пике и быстро мчался к земле. На высоте не больше двухсот метров русскому удалось выровнять самолет. Со свистом "ястребок" промчался над крышей барака и врезался в ряды своих же самолетов. Взрыв сильно толкнул воздух. Черное облако взвилось в небо.
— Пожар! — закричали техники, бросаясь к шлангам и огнетушителям.
Удет выключил мотор, откинул фонарь и устало спустился на землю. Он был мрачен и зол,
— Как вас зовут? — спросил Удет подбежавшего флаг-майора.
— Шмидт.
— Вы мне оказали дурную услугу, Шмидт. Кажется, последнюю...
— Я не хотел неприятностей, — пробормотал флаг-майор.
— Отныне вы будете фельдфебелем, Шмидт... Только фельдфебелем! — Удет отвернулся и зашагал к своему "мерседесу".
На обратной дороге он молчал. Лишь когда машина въехала в Берлин и покатила по набережной Руммельсбурга, Удет спросил:
— Куда же ты без меня денешься, Пауль?
— Не понимаю вас...
— Ну, мало ли что может случиться со стариком Удетом... Да и не все время боевой летчик будет сидеть на адъютантской должности.
— Если я вам надоел...
— Брось, Пауль, — перебил Удет. — Говори прямо, куда ты хочешь попасть?
— Не знаю. Наверное, на фронт.
— Сколько людей в России?
— Около ста семидесяти миллионов.
— И они все такие... фанатики?
— Я не был в России, но боюсь — большинство.
— Какой глупец внушил фюреру мысль начать войну с Россией, не расправившись с Англией?! Это роковая ошибка! И все они, — Удет ткнул пальцем вверх, — все они жестоко поплатятся за это безумие!..
Генерал-директор замолчал.
Пихт осторожно посмотрел на его пепельно-серое лицо. Смутная тревога овладела им, как всегда в предчувствии большой беды.
2
"От Марта Директору. Мессершмитт модифицирует свой основной истребитель. Новое обозначение "Ме-109Ф". Увеличена мощность двигателя, скорость, броневая защита. В ближайшее время резко увеличивается выпуск поршневого истребителя "Фокке-Вульф-190" с двигателем воздушного охлаждения. В первых сериях для секретности предусмотрена мина, уничтожающая самолет при аварийной ситуации. Для "Ме-262" поступили турбореактивные двигатели "БМВ 109-003" и "Юнкерс-Юмо-109-004", развивающие тягу до тысячи килограммов. Испытания назначены на конец ноября. Март".
Ютта откинулась в кресле, прислушалась. Все тихо. Она убрала рацию, подошла к туалетному столику, показала язык своему испуганному отражению. "Чего трусишь, худышка? Все в порядке, выигран еще один бой".
3
— 24 ноября 1941 года, как всегда в начале седьмого, капитан Альберт Вайдеман подъехал на своем "оппеле" к небольшому, укрытому за высоким железным частоколом особняку на Максимиллианштрассе. Как всегда преодолев мальчишеское желание перепрыгнуть через перила подъезда, он степенно поднялся по ступенькам и постучал пузатым молоточком в гулкую дверь. Он живо представил себе, как сейчас возникнет перед ним лукавое личико Ютты, как она примет у него фуражку и скажет при этом: "Капитан, я вижу у вас еще семь седых волосков". А он ответит: "Выходит, всего сто восемьдесят пять. Я не сбился? Еще каких-нибудь три дня — и я получу обещанный поцелуй!" Эта игра, случайно начавшаяся с полгода назад, по-видимому, веселила обоих. Капитан "седел" все более быстрыми темпами.
Он постучал еще раз. Но за дверью было тихо. "Ютты нет, — подумал он разочарованно, — потащилась куда-нибудь с Эрикой. А профессор? Ведь он ждет меня".
Два раза в неделю профессор Зандлер знакомил своего главного испытателя с основами аэродинамики реактивного полета.
"Профессор наверху и не слышит, — догадался Вайдеман. — Нужно стучать громче".
Он со всего размаха хватил молотком по дубовым доскам.
— Ну и силища! Вам бы в кузницу, господин капитан, — раздался за его спиной насмешливый голос Ютты. Она стояла у подъезда, искала в сумочке ключ. — Вы уж простите меня, капитан. Бегала в аптеку. Фрейлейн Эрика заболела. Второй день ревет.
— Что же так взволновало бедняжку? Выравнивание фронта под Москвой? Или смерть генерала Удета? Его уже похоронили.
— Неужели вы так недогадливы? Ведь вместе с Удетом разбился Пихт! А Эрика влюбилась в него с первого взгляда.
— О, это большое несчастье, — насмешливо покачал головой Вайдеман, — но откуда у вас такие сведения? В официальном бюллетене о смерти Пихта нет ни слова.
— Он же обязан сопровождать генерала...
— Ему сейчас не до любви, поверьте. Можете успокоить фрейлейн Эрику. Я думаю, что Пихт жив.
— Он не разбился вместе с генералом?
— Никто вообще не разбивался. Удет покончил с собой. Пустил себе пулю в лоб в своей спальне.
— Ой! Пойду обрадую Эрику!
— Самоубийство национального героя — сомнительный повод для радости, фрейлейн Ютта. Я буду вынужден обратить на вас внимание господина обер-штурмфюрера Зейца.
— А он уже обратил на меня внимание, господин капитан! Вот так! — Ютта сделала книксен и побежала наверх.
Вайдеман огляделся. Прямо на него уставился с обернутого черным муаром портрета бывший генерал-директор люфтваффе Эрнст Удет.
"А ведь этот снимок Эрика сделала всего полгода назад", — вспомнил он.
— Альберт, вы пришли? Поднимайтесь сюда! — крикнул Зандлер.
На лестнице Вайдеман столкнулся с Эрикой.
— Альберт, это правда?
"Счастливчик Пихт, — искренне позавидовал он. — С ума сходит девчонка".
— Всю правду знает один бог. — Вайдеман помедлил. — И конечно, сам господин лейтенант.
— Он не ранен? — В интонации, с которой Эрика произнесла эту фразу, прозвучала готовность немедленно отдать последнюю каплю крови ради спасения умирающего героя.
— Я не имел чести видеть господина лейтенанта последний месяц. Все, что я видел, — так это его "фольксваген". Час назад он стоял у подъезда особняка Мессершмитта.
"Сколько же во мне злорадства! — подумал Вайдеман. — Ишь как ее корежит! А чего я от нее хочу?"
— Я думаю, что сломленный горем Пауль приехал к нашему уважаемому шефу, чтобы попроситься у него на фронт.
— Как вы страшно шутите, Альберт. Ведь вы его ДРУГ.
— Больше чем друг. Я обязан ему жизнью.
Вайдеман щелкнул каблуками. Но Эрика вцепилась в него:
— О, правда? Расскажите, как это было?
— Меня ждет профессор.
— Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где?
— Это было в Испании...
Комната свидетельствовала о неустоявшихся вкусах ее хозяйки: вышивки, сделанные по рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали с элегантными моделями самолетов. Рядом с дорогой копией картины Кристофа Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой чуть левее десятки.
— Это моя лучшая серия, — сказала с гордостью Эрика. — Я тренируюсь три раза в неделю в тире Зибентишгартена.
Она зашла за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на Вайдемана, как бы взывая к его добропорядочности. Он отвернулся и увидел в зеркале, как аисты благосклонно закивали тощими шеями. Голубой шелк волновался.
— Я слушаю, Альберт. Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании. Он мог погибнуть?
— Все мы там могли погибнуть, — нехотя буркнул Вайдеман. — А спас он меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды.
— Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании?
— Нет, раньше, в Швеции.
— Как интересно! А что вы делали там?
— Об этом вам лучше расскажет господин лейтенант. Он обожает рассказывать дамам о своих шведских похождениях. Вот, легок на помине. Кажется, я слышу внизу его голос.
— О Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду.
Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял, задрав голову перед портретом Удета, выдерживая его мертвый взгляд.
— У вас в доме еще остался черный креп? — повернулся он к Ютте.
— Да.
— Вчера, Альберт, в Бреслау разбился Вернер Мельдерс. Он летел с фронта на похороны. Его сбили свои же зенитчики.
Оба летчика и Ютта молча перевели взгляд на портрет Мельдерса. Широкоплечий, широколицый полковник Мельдерс улыбался снимавшей его Эрике.
— Мельдерс командовал всеми истребителями легиона "Кондор" в Испании, Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом.
— Я принесу креп, — сказала Ютта. Оставшись вдвоем, они испытующе оглядели друг друга.
— Ну и гусь, — сказал Пихт. — Прижился?
— Ты с похорон? — спросил Вэйдеман. — Как это выглядело?
— Пышно и противно. Самую проникновенную речь произнес Геринг. Его записывали на радио. Гитлер не выступал.
— Ну, а что говорят?
— Кессельринг довольно громко назвал Удета дезертиром. Генерал Штумпф утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены. Йошоннек, начальник штаба люфтваффе, сказал мне: "Теперь я его понял".
— Его убила Москва?
— Москва его доконала. Русские начали ломать нашим авиаторам хребет, и Удет не мог вырвать самолеты для Западного фронта... Поэтому он много пил. И не мог влиять на события. Со стороны все выглядит намного мрачнее. Он не увидел выхода в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце концов, смерть эта оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он обелил других перед фюрером.
— Что станет с тобой? Ты был у Геринга?
— Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью, когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: "Кажется, вы говорили, и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?" Я подтвердил. Он приказал мне представить обстоятельный доклад экспертам. Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою скорбь, поздравил с капитанскими кубиками на погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки здоровья. Кстати, Геринг распорядился, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел лица Удета...
— И ты сразу кинулся к Мессершмитту?
— С чего ты взял?
— Ты заезжал сегодня к Вилли?
Пихт расхохотался:
— Альберт! Контрразведка по тебе плачет. Я завез его секретарше посылку из Берлина. А уж если говорить серьезно, я попросился к нему в отряд воздушного обеспечения.
В это время дверь кабинета открылась и вышел профессор Зандлер.
— Добрый вечер, профессор. У вас цветущий вид, — проговорил Пихт.
— Добрый вечер, господин Пихт. Сочувствую вашему горю. Это потеря для всех нас. Я очень ценил генерал-директора...
— Мне казалось, профессор, что генерал-директор не очень одобрял избранное вами направление работ. Не так ли?
— Его оценка менялась. Господин главный конструктор говорил мне, что генерал Удет очень внимательно прислушивался к его доводам в защиту реактивной тяги. Да и здесь, в этом доме, генерал проявил большую заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь...
— Конечно, вам, господин профессор, лучше меня известна точка зрения покойного генерала. Но разве для вас секрет, что после посещения Удетом Аугсбурга и Лехфельда министерство еще раз потребовало категорического исполнения приказа Гитлера о восемнадцатимесячной гарантии начала серийного производства?
— Сегодня мы можем дать такую гарантию.
— Как! Ваш "Штурмфогель" уже летает?
— Он взлетит завтра, — сухо сказал Зандлер. — Извините, господин Пихт, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду.
"Старый козел начал взбрыкивать, — подумал Пихт. — Неужели дело идет на лад?"
Он окликнул Вайдемана:
— Альберт! Ты и вправду собрался завтра подняться на зандлеровской метле?
— Ну да!
— Пари, что завтра тебе не удастся оторваться от земли.
— Ящик коньяка!
— И ты навсегда откажешься от всей этой затеи? Поверь, она пахнет гробом.
— Нет, не откажусь. Отвечу тоже коньяком. Так что завтра в любом случае перепьемся. С вашего разрешения, фрейлейн, — сказал Вайдеман, уступая дорогу Эрике.
— Вы живы, лейтенант? — спросила Эрика, сияя.
— Извините, уже капитан, — поправил ее Пихт. — Я не мог умереть, оставляя после себя вдову. Строгий немецкий бог не простил бы мне подобного легкомыслия в исполнении столь важной национальной задачи. Здравствуйте, Эрика! Я привез вам "Шанель".
4
Утром слегка подморозило. Вчерашний ветер нагнал на взлетную полосу опавшие листья. Механики расчехлили самолет задолго до рассвета и начали предполетный осмотр двигателей.
Поеживаясь, Карл Гехорсман регулировал клапаны подачи топлива и думал об Эрихе Хайдте, брате Ютты. "Что заставляет парня рисковать? Сидел бы в своем ателье и копил марки, если уж ногу покалечил. Может, Гитлер и правда победит, тогда немцы получат в России большие наделы и заживут лучше. Почти каждый верит в это. Может, и я заведу себе хозяйство. Ха-ха, "Образцовое хозяйство Карла Гехорсмана с сыновьями"..."
Гехорсман покрутил головой, представив себя в необычной роли.
Работая в 1925 году в России и обслуживая самолеты Юнкерса, летающие по договору с Добролетом на пассажирских линиях, Карл ничего не имел против русских и теперь чувствовал, что русские сумеют постоять за себя.
"Только ребятишек жалко. Написать бы им, чтобы они сматывались из России, пока целы".
Налив ведро бензина, Гехорсман вымыл руки и отступил назад, любуясь серебристым "Штурмфогелем". Истребитель каждой своей линией был устремлен вперед.
"А ведь если такой самолет пойдет в серию, он натворит дел", — вдруг подумал Карл.
Новая мысль поразила его. Гехорсман вытер руки паклей и подошел к Вайдеману. Тот сидел на ящике от запасных частей и курил, дожидаясь вылета.
— Ну, кажется, все готово, господин капитан, — сказал Гехорсман.
Подошла машина Зандлера, остановилась около "Штурмфогеля". Профессор, нервно потирая руки, потребовал снова открыть капоты, чтобы лично убедиться в готовности двигателей. Под плоскостями, как и прежде, стояли "БМВ 109-003", а в носу — поршневой тысячесильный "Юмо-211".
После осмотра Зандлер подошел к Вайдеману:
— Альберт, как и в прошлый раз, попытайтесь только взлететь. Рекорды ни мне, ни тем более вам не нужны, если они оканчиваются катастрофой.
— По-моему, я рискую большим, — проговорил, усмехнувшись, Вайдеман...
— Все рискуем...
Истребитель начал разбег. Альберт чуть потянул ручку на себя, но машина не испытала желания взлететь. Конец взлетной полосы стремительно летел навстречу. Через две-три секунды взлетать будет поздно... Вайдеман еще раз рванул ручку на себя. "Штурмфогель" опустил хвост и на скорости сто шестьдесят километров в час оторвался от бетонки.
"Норовистый же, чертенок", — мелькнула мысль.
Под крылья понеслись фонари аэродромного ограждения, кустарник, небольшое крестьянское поле, ореховый лес. Вдруг на высоте сорока метров обрезало правый двигатель. Самолет, как утлая лодочка, шарахнулся в сторону. Вайдеман интуитивно выключил левый двигатель. Теперь гудел только поршневой "Юмо".
— Опять что-то стряслось с двигателями, — передал Вайдеман, вытирая лоб перчаткой.
— Попробуйте набрать высоту, развернуться и сесть, — посоветовал Зандлер.
— Ладно.
"Юмо" тянул изо всех сил, но для него все же был тяжеловат цельнометаллический корпус "ШтурмФогеля".
Над замком Блоков Вайдеман развернулся и пошел на посадку.