Агитотряд
Десантная рота с грохотом ползла через не продравший еще после ночи глаза Кабул, словно в отместку за собственный недосып хотела разбудить ненавистных афганцев. БМП скрежетали по асфальту гусеницами, гудели мощные двигатели, рыскали фары-искатели, высвечивая в темноте каменные заборы, редких в столь ранний час людишек. И только когда рота пересекла весь город, начали просыпаться муллы, и с минарета через репродуктор разнесся пронзительный крик: «Аллах велик!»
Загадочный агитотряд дожидались больше трех часов на северном выезде из города, перед последним контрольным пунктом армейской дорожной комендатуры.
Моргульцев бранился, связывался со штабом, выяснял, куда запропастились «артисты». Солдатня дремала.
— Бардак! Бляха-муха!
Рассвело. Проснулись ночевавшие на площадке перед КПП комендачей водители, умывались, чистили зубы, завтракали, наконец, их колонна грузовиков под прикрытием бронетранспортеров тронулась в сторону Саланга.
С наступлением темноты любое передвижение по трассе прекращалось. Происходила временная смена власти в Афганистане. С утра до вечера на дорогах хозяйничали советские, с наступлением сумерек — правили духи.
Лейтенант Епимахов сидел на башне БМП в шлемофоне, в новом бушлате, серьезный, не расставался с автоматом.
...пусть прокатится на экскурсию, поторчим пару дней на воздухе и в полк...
Прибыл агитотряд. Офицеры и механики-водители, те, у которых имелись, надели очки, мотоциклетные и горнолыжные, чтобы пыль не слепила глаза. Шарагин кивнул приятелю. Епимахов в ответ поднял большой палец, мол, полный ажур!
Рота перестраивала боевой порядок, пропуская между бронемашинами грузовики.
Поднялись на пригорок. И дыхание перехватило: развернулась перед ними красивейшая долина, разрезанная пополам вьющейся бетонной дорогой, а в глубине долины, затерянные в «зеленке», и особенно по краям, приклеенные к горным уступам, как грибы на пеньке, собрались один к другому афганские домишки, образуя кишлачки.
— Я ноль-третий, я ноль-третий! Как слышите меня? Прием! — раздался в шлемофонах голос Зебрева.
— Я ноль-первый, слышу хорошо! Прием! — ответил Моргульцев.
— Ниточка движется нормально, — переговаривался с ротным Зебрев. Его машины шли последними — в замыкании.
Если бы не опасность, занятное дело наблюдать как вьется по бетонке колонна: бронемашины — следом несколько «КамАЗов» — бронетранспортер агитотрядовский — «Уазик» с красным крестом — БТР — бензовоз — БМП — «ЗиЛ» — снова броня — парочка «Уралов» — БРДМ со звуковещательной станцией — еще «КамАЗы» — и еще одна боевая машины пехоты — в замке.
— Внимание влево! — басил в эфире Моргульцев. И стволы БМП развернули влево. Замелькал разрушенный артиллерией кишлак, что означало: «будь начеку!». Навстречу двигались афганские пассажирские автобусы и грузовики. Колонна миновала выстроенные вдоль дороги советские и афганские заставы, подбитую когда-то военную технику, ржавеющую на обочинах, одинокие памятники погибшим советским солдатам.
Добрались до уездного центра, постояли, пока согласовывали предстоящую работу с афганцами. Епимахов отвечал афганцам доброй улыбкой, кивал выклянчивающим мальчишкам.
— Не стоит принимать звериный оскал за дружескую улыбку! — предупредил проходивший мимо ротный.
— Да что вы! Это же дети!
— Сукины дети! — уточнил Моргульцев.
Несколько афганцев, в военной форме, но без оружия, забрались на первую БМП — показывать дорогу к кишлаку. Селение выбрали, как нарочно, подальше от дороги. Тревожно было забираться в такую даль. Переглядывались офицеры и солдаты — не западня ли?
— Надо было сперва блоки выставить, а потом уж лезть в эту дыру! — бубнил Моргульцев.
В кишлаке рота расползлась, заняв оборонительные позиции. Прижались к дувалам боевые машины пехоты, затаились.
— Они глупостями занимаются, а мы их прикрывай! — негодовал ротный. — Без саперов полезли по проселочной дороге!
Одного Епимахова, не понимавшего пока всей опасности затеи с посещением отдаленного кишлака, не нюхавшего пороха, не знавшего коварности афганцев, воодушевляла ура-пропагандистская акция агитотряда. Охватила лейтеху революционная эйфория. Офицеры агитотряда, и те озабоченно поглядывали на холмы, на мелькавших в толпе афганцев вооруженных людей.
— Это кто, с автоматом и четками? — наконец-то забеспокоился Епимахов. — Это не душман?
Нахохлившийся, как воробей, переводчик агитотряда, щуплый узбек, прищурился:
— Ты это слово не употребляй. Это значит враг. А этот, — он кивнул на афганца, — из отряда самообороны.
— А-а...
— Недавно приехал?
— Ага... Николай, — Епимахов протянул переводчику-узбеку руку.
— Тулкун, — рука у узбека была маленькая, безвольная.
— Слушай, Тулкун, ты не мог бы мне подсказать несколько фраз, а то так хочется что-нибудь сказать афганцам?!
— Какие фразы? — узбек насторожился, прищурился.
— Ну, например: «Как дела?» «Все ли в порядке?»
— Афганцы обычно говорят: «Джурасти, четурасти?»
Епимахов записал в книжечку. Повторил вслух. Афганец с автоматом, из отряда самообороны, заулыбался.
— Джурасти, четурасти, хер расти до старости, прилетят верталетасти, будет всем .издец! — передразнил прапорщик Пашков.
— Я тебе советую, — сказал узбек, когда Пашков ушел, — выучить несколько сур из Корана.
— Зачем?
— Всегда может пригодится.
Епимахов записал под диктовку переводчика длинное предложение:
— А что это значит?
— Это значит, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммад — его пророк. — Переводчик взял Епимахова за руку, понизил голос:
— Если вдруг попадешь в плен, повторяй эту фразу, духи тебя не убьют... Извини, мне надо помочь доктору. Потом поговорим.
«В плен? — опешил Епимахов. — Я не собираюсь попадать в плен к бандитам! И о пощаде, как этот узбек, просить не стану!..»
Непривычно ощущал себя Шарагин от участия в благотворительной акции агитотряда. Сидел он на нагретой солнцем броне, курил, наблюдал за холмами, за бородатыми афганцами с оружием, за действиями агитотряда.
...правильно Моргульцев говорит: «...хороший афганец — мертвый афганец»... в Афгане все кишлачки стремные... с этими бородатыми глаз да глаз нужен... отвернешься — нож в спину воткнут за милое дело... ... вот так вот мы и профуфукали Афган! вместо того, чтобы БШУ нанести, они с ними сюсюкаются, думают, что за мешок зерна афганцы в друзей превратятся!.. как бы не так! разбежались!..
Воевать привык он против афганцев, а не в гости по кишлакам ездить, с бачами якшаться. А тут:
...доктор Айболит в белом халате их осматривает, умора! хорошо хоть бойца с автоматом рядом поставил охранять, от этих обезьян что угодно можно ожидать, говорят: кишлак поддерживает народную власть, да хер он вам поддерживает!.. просто мужики все в горы ушли или в Пакистане в лагерях мины ставить учатся, что же им делать остается? работы никакой, пахать и сеять разучились! а вернутся мужики — так кишлак вновь духовским станет... дед весь в язвах каких-то к доктору Айболиту протискивается, к столику с лекарствами... у нас таких из больницы не выпускают, в лепрозорий тебя надо отправить, дед, а ты каждый день, конечно же, в поле еще вкалываешь... Айболит ватку в раствор бульк, по коже деду раз-раз, не боится заразу подцепить Айболит, иди, говорит через переводчика, иди, дед, следующий... дехкане, слово какое! вроде нашего: рабочие и крестьяне! дех-ка-не! потянулись труженики афганского села из домов, поверили, что их вот так одним мазком, одной таблеткой от всех сразу недугов излечат! блажен, кто верует! младший лейтенант переводчик только и успевает врачу с ихнего разъяснять: гепатит, язва, давление, понос, триппер.. вот молодец дедушка! говорит давно триппер, а у самого, как пить дать, еще «стоит», иначе чего тебе, дед, лечиться, может жену молодую решил завести, у вас тут с многоженством все в порядке... ай да доктор Айболит! на все руки мастер! невозмутим, всем бачам помогает, порошочек сунет, таблетку пополам разломит — на, бача, эта половина таблетки от поноса, а эта — от головы... радуются духи, что вылечил их советский доктор, три таблетки дал и вылечил... а медсестра агитотрядовская, ох! вот девка что надо! ради нее готов и неделю в кишлаки ездить... женщин афганских осматривает... под задранную паранджу стетоскопом нырк... там, небось, грязи-то! с рождения не мылась... лица не видать... страшна, наверное, как сто китайцев страшна... медсестра ей сердечко слушает: тук-тук, тук-тук, и не догадаешься сразу, сколько ей лет — двадцать пять или шестьдесят пять — у всех руки одинаково до черствости высохшие, а остальное под балахоном скрыто... эх, медсестричка, лучше бы ты мое сердце послушала!.. а у грузовика дележка идет, мешки с зерном уходят запросто так, калоши дармовые расхватывают духи... у нас у самих страна не вся обута, без дорог который век живем! грязь везде, в любом городе, лучше б нашим, советским гражданам бесплатно калоши раздавали: на-те, это вам заместо асфальта! каждой семье советской по паре калош!.. фиг тебе! афганцам, оказывается, нужней... дружественному афганскому народу! революции помогаем... вот так мы всю страну и разбазариваем... не разбрасывались бы друзьям по лагерю, по борьбе, давно б зажили нормально... а бабаи-то в драку полезли, толкаются, как их там называют? саксаулы? аксакалы! старейшины! как петухи дерутся, им дай волю — такую драку устроят! зерно выдают мешками, халява!.. кино запустили... на кой хрен этим папуасам кино показывать?! фильм-то тем более советский, художественный... «Анна Каренина», что ли? с переводом, правда, но разве поймут бачи, что там на экране делается!.. одну часть показали и сворачивают кино... поагитировали... а у бээрдээма, что надрывается бабайскими песнями через громкоговоритель, листовки разбрасывают... лучше бы книги печатали, вместо листовок, нормальные книги только через макулатурные карточки, иначе не достать, это же полное собрание сочинений Дюма можно было издать вместо этих листовок! ну зачем, зачем, скажите вы мне, этим бабаям листовки? да они же все подряд неграмотные! они даже подтираться бумагой еще не научились! ссут и то сидя!.. ...лейтенант, который Айболиту помогал, теперь беседует со старейшинами... вы им, бля, еще под баян спойте, хороводом походите, может, тогда они нам хоть в спину стрелять не станут, когда будем выбираться из этого кишлака! накроют нас здесь с этим агитотрядом!..
— Наконец-то, закончился балаган! — обрадовался Моргульцев.
Поползли обратно на основную дорогу, оттуда — в уездный центр. Командование агитотряда с местными афганскими активистами ушли совещаться в одноэтажные казармы.
...да жрать, наверное, плов пошли... а мы — сиди и жди, вроде бедных родственников...
Наглые, назойливые бачи, как мухи навозные, зашныряли возле машин. Отдельные по-русски шпарили будь здоров, в основном матом. Вьются бачи, суют, суют всякую мелочь, чтоб купили шурави; двое барахлом торгуют, а четверо зыркают, что бы спереть.
...проморгаешь, всю БМП по деталям за пять минут растащат... ...бача-то сам ростом ниже колеса БТРа, а готов это колесо на спине унести...
— Я тебе щас такой бакшиш покажу! — заорал рядовой Чириков и затряс гранатой.
...а бачи не боятся, не уходят, знают, что здесь в них никто стрелять не станет...
Через дорогу, напротив от машин Шарагина, остановился красно-белый рейсовый пассажирский автобус. Вскоре он двинулся дальше, оставив стоять старика-афганца, на спине которого, обхватив руками за плечи, сидела девочка лет четырех-пяти. Медленно сгибая трясущиеся колени, старик положил девочку, встал, растерянно оглядываясь. Справа, особняком, сидели за чаем индусы-дуканщики, слева сошлись бородачи с автоматами, долго приветствовали друг друга, лобызались, прикладывались щеками.
...то ли духи договорные, что перемирие выдерживают, то ли так называемые народные ополченцы, в сущности, тоже духи, только сегодня за кабульский режим, а завтра — против...
Нерешительно, по-холопски пригибаясь, съежившись, подошел старик к дуканщикам, постоял над ними, промямлил что-то, указывая рукой на девочку. Дуканщики окинули его презрительными взглядами, пожали плечами. Индусы и думать о нем забыли, а старик не уходил, топтался на месте, крутил головой, наконец, остановил прохожего. И тому было некогда выслушивать.
...девчонка хворая совсем... или спать хочет... Настюшка, что там, интересно, моя Настюшка сейчас делает?..
И он представил, как его родимая дочурка бегает по травке в беленьких трусиках, порхают бабочки, а Лена лежит на одеяле с книжкой, греется на солнышке...
Шарагин наблюдал за растерянно стоящим стариком, который то и дело
исчезал из виду, когда по дороге проезжала машина и загораживала его. Афганец топтался на месте, поглядывал на девочку, которая как-то странно завалилась на бок, на дуканщиков.
...а что, если бы это была моя Настюша?..
— Герасимов!
— Я!
— Ну-ка, сбегайте, товарищ солдат, приведите-ка мне переводчика из агитотряда. Не узбека только, а русский там — младший лейтенант. Пусть узнает у деда... Какого? Вон, переходит дорогу! Пусть узнает, что стряслось с девочкой его! Все понятно? Бегом! Саватеев, Сычев, за мной. — И Епимахову, который подошел к БМП:
— Присмотри-ка за хозяйством.
Спроси кто Шарагина, почему вдруг его затронули проблемы дряхлого афганца, не ответил бы, просто, скорее всего, на тот конкретный момент, ничто другое не занимало лейтенанта, и еще показалось ему, что девочка плачет.
Сбивчиво, многочисленными жестами, по-мужицки бестолково объяснялся афганец.
— У него внучка ранена. Пуля в плечо попала. Врач нужен, — переводил младший лейтенант.
Солдаты перенесли девочку через дорогу, положили на траве, недалеко от БМП и машин агитотряда.
— Чириков!
— Я!
— Ищите врача!
— Есть!
Шарагин повернулся к переводчику, словно оправдывался:
— Я-то думал, может быть, ее в автобусе укачало. Потом вижу, она на бок завалилась...
Посланный солдат вернулся без врача.
— Где Айболит?! — недовольным голосом спросил Шарагин.
— Он там, товарищ лейтенант, с афганцами обедает... Говорит, скоро придет...
Набежали любопытные афганцы, человек тридцать, толкались, карабкались на плечи друг другу.
— Разогнать! — приказал Шарагин.
Рядовой Бурков направил на афганцев автомат, передернул затвор. Мальчишки отскочили, но не испугались. Дразнили советского солдата.
Девочка сидела и тихо плакала. Явившийся наконец врач поднял разорванный рукав, осмотрел наспех перебинтованную несвежими тряпками серую от грязи тонкую детскую руку с запекшимися пятнами крови.
Очевидно, пуля на излете вошла в плечо, и застряла где-то под лопаткой. Переводчик со слов старика объяснял, что произошло:
— Она в поле работала, в верхнем кишлаке. Душманы часто обстреливают советскую заставу, и застава отвечает, а мирным жителям достается. Шальная пуля. Поле посреди, получается, расположено... Часа три назад ее ранило.
...бедная девочка, три часа терпит боль...
Врач сменил бинты, сделал обезболивающий укол, через переводчика объяснил деду, что необходимо срочно везти ребенка в госпиталь, а там немедленно оперировать.
— Скажи деду, что не исключено, задето легкое и перебиты сосуды. Пусть поспешит. Заражение, скажи, может начаться.
— Не знаю, как перевести...
— Скажи просто, что оперировать срочно надо! Пусть в Кабул ее везет. Иначе не выживет!
— Говорит, денег нет.
— Тьфу ты, черт, — рассердился Айболит. — А я тут причем? Я врач или шофер такси? Может, прикажешь на дороге ее оперировать, штык-ножом?!
— Подожди, — вмешался Шарагин. — У вас там мешки с зерном еще остались?
— Наверное, — кивнул переводчик.
— Дай ему мешок. За мешок зерна их любая машина до Кабула довезет.
— Это надо с командиром отряда обсудить...
— А что здесь обсуждать?! В кишлаке сколько мешков духам подарили?! Я пойду сам говорить с командиром отряда. Где он?
— А вот он идет — капитан Ненашев.
Командира агитотряда уговаривать не пришлось, порядочным оказался капитан Ненашев, мигом все понял, отдал распоряжение бойцам сгрузить мешок.
Пока ловили машину, договаривались с водителем, перетаскивали зерно из «КамАЗа», врач накорябал что-то на клочке бумаги. Закончив, протянул переводчику:
— Скажи, пусть в Кабуле идет в советский госпиталь, записку там покажет, я все написал...