Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

21 февраля 1943 года

Касторное нельзя забыть. Цифра в сводке остается только цифрой. Здесь цифра становится видением Гойи. Поземка то засыпает трупы, то обнажает новые. Дрожит чудом уцелевшее пенсне на носу у немца. А туловища нет. Соломенные валенки и сложные оптические приборы, ящики с французским шампанским и раскрытые животы, тысячи и тысячи немцев, расплющенные танками, кожаные рукавицы шоферов, окрошка из «мерседесов», «бьюиков» и «рено», портреты Гитлера, забрызганные мозгами, красная на снегу кровь, три километра железного лома и нашинкованного человеческого мяса. Таково зрелище Касторного.

Почему Гитлер не объявил «дня траура» по своей второй армии? Ее судьба ненамного лучше судьбы шестой немецкой армии. В Сталинграде немцы пережили первое окружение, в Касторном — второе. Командовавший 13-м немецким корпусом генерал Штром молил о помощи. Командующий второй армией генерал-лейтенант фон Зальмут ответил: «Помощи оказать не могу. Расстреливайте паникеров. Старайтесь дойти до Курска». Легко было это сказать, труднее выполнить. Как мог генерал Штром расстреливать паникеров, когда его офицеры разбежались кто куда?

Для суеверных людей — забавная картина: дорогу Касторное — Курск немцы обозначали цифрой 13. По ней шли остатки разбитого 13-го корпуса. Генерал Штром засел в стоге сена и кричал: «Достаньте продовольствие» Но немцы обходили деревни. Об их душевном состоянии может рассказать пятнадцатилетний Коля из деревни Кшеня, который взял в плен восемь немецких офицеров и трех солдат. Штабной офицер Штрома Зинскер возле Щигров зашел в избу и сказал хозяйке: «Зовите русских — сдаюсь».

Я проехал по этой дороге. Уцелели столбы с цифрой 13. Разбитые машины. Трупы немцев.

Когда я приехал в Щигры, город был пуст. Русские войска уже прошли дальше на запад. Горели дома, подожженные фашистами. На главной площади валялись обрывки портретов Гитлера. Голодные жители ели консервы, брошенные немцами, — французскую спаржу и португальские сардинки. В городском парке шеренгами белели четыре тысячи крестов со свастикой: немецкое кладбище.

Гитлер приказал генералу Шнейдеру во что бы то ни стало удержать Курск. В городе был гарнизон. Немцы подвезли свежие части. Два егерских батальона были переброшены из Восточной Пруссии в транспортных самолетах. Примерно в десяти километрах на восток от Курска проходила степью немецкая оборона.

Однако разбитые части у Воронежа и у Касторного напугали курский гарнизон. Немцы расстреливали венгров на глазах у жителей. Венгерские кавалеристы меняли лошадей на фунт хлеба. Я видел на стенах Курска приказ коменданта: «Жителям города запрещается впускать венгерских солдат в дома». Но и немцы, выбравшиеся из Касторного, были настроены весьма посредственно. Они кричали, что Курску грозит окружение.

После взятия Золотухина и Белгорода немцы в Курске остались без железных дорог. У них был один путь — шоссе на Льгов. Русские захватили Фатеж и перерезали шоссейную дорогу на Льгов. Фатеж был хорошо укреплен немцами, но Красная Армия быстро овладела городом. Лейтенант Барзенов, переодевшись в крестьянский костюм и взяв документы «старосты», накануне штурма проник в город. Он изучил расположение немецкой обороны. В Курске царила паника. Немцы пытались вывезти все, что могли. Многого они не вывезли.

Я приехал в Курск из Золотухина. Около пятидесяти километров мы ехали по шпалам. Вот и вокзал. Немцы его успели взорвать. Но они не взорвали тысячи вагонов с добром. Здесь и снаряды, и французское вино, и орудия, и бумага, и машины. Пассажирский состав. Вагончики с французскими надписями: «Государственная железная дорога — восточное направление», — в них приехали немецкие офицеры. Убегали они уже пешком...

В Курске немцы взорвали почти все большие здания — больницы, школы, театр, цирк, высокие жилые дома. Но мост они не успели взорвать: подвесили авиабомбы, а взорвать не успели.

Горели дома. Шли уличные бои. В боях погиб любимец солдат — полковник Перклевский, который шел в боевых порядках. Наконец сопротивление немцев было сломлено. Не останавливаясь, наши части двинулись на запад. Два дня спустя торжественно похоронили героя-полковника. Улицы освобожденного города были полны толпой. Вышла газета. Начиналась жизнь. А впереди шли новые бои. Немцы бросили свежие части. Я видел пленных. Это крепкие парни двадцати — двадцати двух лет из «гитлерюгенд». Они кусались, когда их схватили. Они еще не воевали. Они еще верят в победу Германии. Они ведь не знают, что такое Сталинград или Касторное.

Вероятно, генерал Шнейдер и генерал фон Блюм изумились бы, увидев генерал-лейтенанта Ивана Даниловича Черняховского, чьи войска освободили Воронеж и Курск. Генералу Черняховскому всего 36 лет. Танкист. Вырос в семье железнодорожника. Его дипломная работа была посвящена предтече танка «Т-34». Знает хорошо французский язык. Крепкий телом и тонкий умом. Его биография похожа на путь танка, который преодолевает все препятствия.

Я описал, что видел. Возможно, спросят: в чем же тайна русского наступления? Отвечу: в моральной силе Красной Армии. Пятьдесят лет тому назад можно было верить в абсолютную силу техники. Но в наш век, в век мощной техники, реабилитируется роль сердца. Ведь нет в мире орудий, способных уничтожить современную оборону, искрошить бетон. Значит, решает дело психика. Победитель Касторного генерал-лейтенант Пухов справедливо мне сказал: «Главное — это создать армию». Летом в самые горькие дни создавалась армия, способная наступать. Сейчас наступление стало ураганом.

Возле села Юдина русские прорвали немецкие линии. На двух флангах немцы, еще удерживали позиции. Они открыли сильный огонь по прорвавшимся красноармейцам. Но русские шли дальше, как бы не замечая огня. И это так подействовало на немцев, что они подняли руки. В Касторном двадцатилетний капитан Тищенко очутился один перед семьюдесятью немецкими автоматчиками. Тищенко говорит: «Я подошел к одному фрицу, хлопнул его по плечу и говорю: «Молодец, что сдаешься». Тогда он действительно поднял лапы, а за ним все другие». Тищенко рассказывает это и смеется. Он знает, что теперь открыта дорога к победе. Знают это и наши солдаты, которые пишут письма родным в Днепропетровск, в Николаев, в Киев. Они говорят: «Пока письмо дойдет, освободят...» Правда, письма теперь идут медленно — не поспеть почте за армией. Но в этих рассуждениях твердая уверенность: идем и дойдем.

Ночь. Пурга. Крестьянки, дети, старики, солдаты расчищают дороги. Пусть гитлеровцы не говорят, что в их поражении повинна зима. Я просидел восемнадцать часов в машине, и, как мы ни работали лопатами, машину заносило — до половины кузова. Пурга помогала немцам, задерживая движение колонн. Но люди шли. Шли лыжники. Шли пулеметчики с салазками. Шли по сорок километров в сутки, отдыхая на снегу. Запивали сухари французским шампанским, взятым у немцев, и шли дальше. Они идут и сейчас на севере от Курска, на западе. Они идут с упорным боем. Штабной офицер 82-й дивизии Отто Циглер нарисовал нам карту предполагаемого отступления немцев. По расчетам Циглера, они через месяц «достигнут Днепра». Но немцы предполагают, а Красная Армия располагает: маршруты немецких дивизий теперь сплошь да рядом определяются не в Берлине, а в Москве.

Дальше