В 1942 году Альфред Розенберг писал:

«Мы не остановимся ни перед чем, чтобы достигнуть нового порядка, основанного на подчинении низших рас высшей».

Можно отметить, что ровно за восемьдесят лет до этого «откровения», в 1862 году, предводитель рабовладельцев, вице-президент Южной конфедерации Александр Стефенс писал:

«Мы отвергаем ложное представление о равенстве рас. Наша новая власть основывается на противоположном мнении: черный человек не может быть приравнен к белому; следовательно, абсолютное, рабское подчинение высшей расе неизбежно и морально оправдано. Впервые в мировой истории мы провозглашаем превосходство высшей расы над низший как этическую и философскую истину».

Заполняя свои апартаменты крадеными картинами, автор «Мифа XX века» заполнял свои сочинения крадеными предрассудками.

Мы знаем, чем кончилась попытка рабовладельцев утвердить принцип расового превосходства. Хотя южане были подготовлены к войне лучше, чем их противники, после четырех лет боев с переменным успехом они были разбиты; причем в их разгроме приняли некоторое участие и представители «низшей расы».

Мы присутствуем при одном из самых патетических событий истории: колоссальная попытка установить «новый порядок» на основе далеко не нового рабства заканчивается моральным и физическим уничтожением «высшей расы».

Всего два года тому назад, в эти дни поздней осени, немцы еще лелеяли мечту о мировом господстве; они еще говорили о Суэце и Месопотамии. О чем они говорят теперь? О Гумбинене и Дюрене.

Они ожесточили против себя весь мир. Бывали и прежде войны, когда из коалиции выпадало то или иное государство, но впервые в истории одни за другим все союзники Германии подымаются на нее. Нельзя приписывать это только победам антигитлеровской коалиции; над тем, чтобы восстановить Европу против Германии, потрудились и сами немцы. Меня удивляет, когда говорят, что тот или иной литератор укрепил в том или ином народе ненависть к Германии; не слова, а кровь разжигает подлинное чувство; и не антифашистские писатели, а фашистские вешатели воспитали ненависть к земле злодеев. Германия своей «расовой иерархией», своим презрением к другим народам, сражавшимся на ее стороне, оттолкнула от себя друзей и превратила их в врагов. Разве не удивительно, что в Италии или в Румынии слово «немец» стало бранным? Может быть, возразят, что южные народы страдают непостоянством? Вспомним о финнах: их вернее упрекнуть в упрямстве, чем в ветрености; однако и финны обратили свое оружие против спесивых германцев. Такова оплата за речи о «высшей расе», за чванство немцев, которые надели на померанскую свинью тиару и превратили университеты Европы в свинарни.

Великие счастье для всего человечества, что против рабовладельцев идут ревнители вольности, что фашистская Германия натолкнулась на Советскую Россию. Среди вольных и невольных противников Германии есть люди, которые не любят вспоминать о прошлом; с удовольствием они сожгли бы воспоминания, как жгут старые письма. Мы можем с чистой совестью оглянуться назад. Мы никогда не проповедовали расовой ненависти. Мы выросли на уважении к разноликости мира, к чужим языкам, чужой культуре, чужим верованиям. Если человек нагл у себя дома, если он обижает младшего брата, издевается над отцом или над сестрой, вряд ли он годится в рыцари; такого «освободителя» встретят с законный недоверием. В нашей стране много разных народов, и они живут в дружбе; а ведь русский куда менее похож на узбека, чем немец на голландца. Если у нас находится выродок, который позволяет себе насмехаться над человеком несходного с ним облика, над евреем, армянином или казахом, он кажется каждому из нас дикарем. Вот почему с таким доверием смотрит мир на Красную Армию: все народы знают, что мы исповедуем не расовую ненависть, а братство. Не размеры нашей территории дали нам первое место в рядах антигитлеровской коалиции, а размеры нашей души, не самообожествление, а самоотверженность, не пренебрежение к слабым народам, а презрение к сильным тиранам.

Красная Армия изменила климат мира. Ее победы открыли дорогу нашим союзникам, вдохновили партизан Европы. Вспомним недавнее прошлое: годы презрения к человеку. С «князем тьмы» любезничали князья римской церкви, и в приниженной Вене социал-демократ Таннер приниженно прославлял Гитлера. Обнаглев, маленький мясник Франко слал наемных убийц к стенам Ленинграда. Народы были в одиночной тюрьме, разобщенные, разоруженные, растерянные. Когда французские моряки взорвали свои корабли, это показалось немцам пределом дерзости. Нейтральные государства обхаживали людоедов; и Швеция превратилась в немецкое шоссе. Французские академики в смертном страхе объявляли «бессмертными» холопов Гитлера. Каждое слово, каждый рык или хрип фюрера обсуждались дипломатами и стратегами Старого и Нового Света. Казалось, что Гольфстрим переменил свое направление и что Европа навеки превратилась в ледяную пустыню.

Теперь на дворе весна. По удилам европейских городов проходят гордые патриоты с оружием. На грандиозных митингах раздаются слова надежды. Люди смеются, радуются, вставляют окна в домах, печатают книги, судят изменников и украшают осенними астрами могилы героев. Угнетенные приподнялись, угнетатели присмирели. Даже Таннер и тот отрекается от Гитлера, даже французские академики клянутся, что они просидели четыре года не «под куполом», а в «маки».

Мясник Франко лепечет, что он заядлый вегетарианец; а Гитлер молчит, как будто воды набрал в рот, — да и о чем ему говорить — ведь дело идет о Кельне и Кенигсберге... А шведские газеты, вспомнив на пятый год, что братская Норвегия угнетена, пишут о посылке туда корпуса добровольцев. Пожалуй, только Швейцария не изменялась: крохотная окаменелость в центре Европы, страна часов, где люди не чувствуют хода времени.

Кому не ясно, что это Красная Армия изменила облик Европы? Чем дальше мы отходим от Сталинграда, тем нам виднее значение битвы, обагрившей воды Волги. Мы знаем теперь, что именно там была разбита преступная мечта Германии о господстве над миром. Конец первой мировой войны был полуконцом; но людям свойственно убаюкивать себя иллюзиями, и тогдашние победители установили в Компьене камень, на котором начертали, что там положен конец разбойным затеям Германии. Не прошло и четверти века, как бесноватый фюрер наступил ногой на тот камень. Конец теперешней войны будет иным: не во французском и не в польском лесах, а в Берлине Германия услышит слова приговора. Но я вижу памятник у Сталинграда: «Здесь Красная Армия спасла мир». Сербские пастухи и французские художники, фермеры Канады и рыбаки Норвегии, все народы и все города захотят вложить свой камень в стену, которая будет говорить потомкам о величии человеческого духа.

Красная Армия предстала пред миром как Освободительница не только потому, что, одерживая победы, она неустанно движется на запад, но и потому, что ее чаяния — это чаяния всех честных народов. Она никому не навязывает своих идей; но одно ее приближение, ее присутствие оживляет народы, как свежий ветер, как солнечный свет. Морские течения не «вмешиваются» в жизнь садов, но благодаря им в Тронхейме цветут розы. Мы видим, как просияла оскверненная фашизмом душа болгарского народа. Десятки лет болгары были на Балканах чужими жандармами, невольными поджигателями; и вот вместе с югославами они освобождают села Македонии. Разве это не чудо? Оно стало возможным потому, что на Балканы пришла Армия-освободительница. Нельзя без волнения читать о том, как жители заполярного Киркенеса уничтожили эшафот, на котором немцы казнили отважных норвежцев. Разве такое зрелище не высшая награда для наших солдат, которые, присягая Родине, тем самым присягают свободе и братству народов? В Ужгороде, в Белграде, в Люблине Красная Армия увидела слезы радости, которые прекраснее всех драгоценных каменьев.

Напрасно иные клеветники хотели восстановить против нас поляков. Мы не ищем в этой войне ни чужих земель, ни господства, ни суетного возвеличения. Когда-то Герцен писал о своих польских друзьях, которые остерегались всего русского: «Они ищут воскресения мертвых, мы же хотим поскорее схоронить своих». С тех пор многое изменилось: народы России давно похоронили своих палачей, которые были и палачами Польши; а зубры, переехавшие из польских пущ в дома Хемстеда, все еще жаждут воскресить призраки далекого прошлого. Но Польша и мир знают, что мы идем на запад с одной целью: освободить народы от их угнетателей. В одном польском городке девушка показала нашим бойцам пузырек с ядом, который носила при немцах на груди; она сказала: «Мы называли это счастьем жизни». Растоптав флакончик, она улыбнулась — впервые за долгие годы. При немцах счастьем ей казалась свобода умереть своей собственной смертью. Красная Армия принесла ей другое, великое счастье: свободу жить своей собственной жизнью.

В далеких от нас странах люди теперь знают цвет русской шинели и звезду на шапке, путеводную звезду. Париж понимает, что в его освобождении приняли участие герои Белоруссии, Молдавии, Польши, Литвы. Нелегок путь народов: годы затемнения сделали свое; пятая колонна не складывает оружия. Мы видим, как в маленькой Бельгии, которая восхищала нас героическим сопротивлением врагу, нашлись люди, которые куда больше боятся бельгийских патриотов, чем немецких наемников. Мы видим, как во Франции, спешно перекрасившись, предатели, спекулянты, мародеры заседают, произносят благородные речи и пытаются замаскировать свои сейфы ветками лавра. Измученные народы жаждут великого очищения, и в победах Красной Армии за тридевять земель от их городов они находят живительный источник. Из всех изречений Геббельса одно мне кажется разумным — он как-то заявил, что «1945 год не будет походить на 1918-й». Да, тогда Советская Россия была в колыбели, теперь она на переднем крае, и теперь народы не будут обмануты, они не будут обречены на новые страшные испытания.

Мир смотрит на Красную Армию, как на Освободительницу, потому что мы твердо решили поставить в конце этой трагедии не запятую, но хорошую отчетливую точку. Мы не для того идем в Берлин, чтобы дать Гитлеру пенсию, да и не для того, чтобы на его место поставить какого-нибудь благообразного генерала или велеречивого маклера. Мы твердо решили раз и навсегда покончить с очагом заразы. Для этого мало кабинетных рассуждений, для этого необходим тот справедливый гнев, который накопился в сердце нашего народа.

Газета «Ньюс кроникл» недавно напечатала рассказ английского учителя, в годы войны занимавшегося с детьми интернированных гитлеровцев. Оказывается, учителя решили быть сверхджентльменами: они давали детям учебники, присланные из Германии, игрушки со свастикой. Детей в школе было шестьдесят — от 5 до 14 лет. Учитель скорбно отмечает, что на уроках рисования эти маленькие гитлеровцы рисовали исключительно бомбардировку английских городов немецкими самолетами, а на переменках играли в «расстрел» заложников. Опыт показателен: благодаря непонятной вежливости педагогов за четыре года англичане вырастили шестьдесят кандидатов в печники для нового Майданека или в прислугу для новых «фау». Мир смотрит на Красную Армию, как на Освободительницу, потому что мир твердо знает, что, когда Красная Армия займет Берлин или Дрезден, там таких школ не будет. Немецкие дети забудут о «забавах» их папаш. Мы не собираемся физически уничтожить всех немцев: мы не людоеды. Мы уничтожим только преступников, которые убивали детей, вешали, бесчинствовали, жгли. Остальные смогут искупить свое соучастие в преступлениях тяжелым, но честным трудом. Дети имеют право войти в новый мир: они не отвечают за грехи своих родителей; но мы их будем воспитывать не как волчат, и этим мы спасем мир от новых войн. Я убежден, что даже тот английский учитель, который четыре года выращивал людоедов, теперь смотрит с надеждой на штыки Красной Армии.

Сто лет тому назад Гейне писал:

«Немец похож на раба, повинующегося своему господину без помощи веревок, кнута, только по его слову, даже взгляду. Рабство в нем самом, в его душе; хуже материального рабства духовное рабство. Немцев нужно освободить внутренне, внешнее их освобождение не принесет никакой пользы».

За годы страшной войны мы хорошо изучили характер немецких захватчиков. Мы поняли, почему фашизм нашел столь благодарную почву в Германии. Мы, конечно, не стали сторонниками «расовой теории» и, как прежде, не склонны приписывать грехи народа его крови, но мы хотим освободить мир от зла. Для этого мы не только освободим народы от немецкого ига, мы освободим немцев от того гнусного, что они взрастили в себе. Мы не хотим ни рабовладельцев, ни рабов. Лечить Германию мы будем не витаминами и не валерьянкой, а хирургией.