Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Верность

Темна и страшна измена. Она опустошает сердце человека, она его заставляет умереть задолго до смерти. Изменник много говорит — ему страшно замолчать. Вдруг его голос срывается, наступает молчание. Оно — как могила. Глаза изменника проворны, но это — бег на месте. Трудно заглянуть в такие глаза, а если удастся, видишь пустоту, небытие. Есть у измены запах, привкус: духота, горечь, безвыходная тоска.

Заместитель бургомистра Курска Алексей Кепов был когда-то жизнерадостным. Он изменял родине. Немцы его награждали, баловали. Они ему «подарили» чужой дом, и немецкий майор здоровался с предателем за руку. Но Кепов не радовался. С каждым днем он становился все мрачнее. Он сидел у себя и ровным почерком выписывал имена «неблагонадежных»: он выдавал немцам русских. Потом он с изумлением глядел на свою руку. Он стал избегать зеркала. Даже мед, реквизированный у крестьян, казался ему горьким. Над Курском пролетел наш самолет. Немецкий офицер спросил Кепова: «Это что за птичка?» Кепов ответил: «Русский». Потом показался «мессершмит», и Кепов добавил: «А это наш». Тогда немец загоготал: «Врете! Это не ваш и тот не ваш». Кепов вобрал голову в плечи: еще раз он почувствовал цену измены.

В одном из сел Курской области староста прославился лютыми расправами. Он порол женщин на помосте, бил стариков. Из немецкой винтовки он стрелял в голубей. Он говорил: «Сердце у меня чешется. Вот взял бы и перестрелял всех...» Его сердце грызла измена. Он хотел уйти от себя и не мог. Когда немцы отступали, за последним грузовиком бежал человек с всклокоченной бородой и с мутными глазами. Это был староста.

Я сидел в одном доме. Меня удивили глаза хозяйки: они казались сделанными из опалового стекла, в них не было жизни. Хозяйка неохотно отвечала на мои вопросы, а спрашивал я ее, только чтобы разрядить чересчур тяжелую тишину. В углу играл пятилетний мальчуган. Я спросил хозяйку: «Немцы к вам приходили?» Она ответила: «Нет». Я сказал: «Вам повезло». Но тогда мальчик закричал: «Отто приходил», и, упрямо стуча кулаком по стулу, он долго повторял: «Отто приходил». Женщина молча вышла из комнаты. Я больше не мог сидеть в этом доме. Мне показалось, что в комнате нет воздуха. Я выбежал на улицу. Был морозный яркий день. Сотни женщин жмурились и улыбались первому красному флагу на фасаде поврежденного снарядом дома. Мир жил и радовался. Только одна высокая белокурая женщина с пустыми опаловыми глазами не находила себе места в этом мире.

Верность не только укрепляет человека, верность веселит. Палач Фридрих Шмидт, в Буденновке истязавший юношей и девушек, писал: «Они чертовски держатся». Он стоял с плетью, а его жертвы молчали. Он ждал слез и не дождался. Верность вдохновляла героев, верность согревала их последние часы.

Коле Горяинову одиннадцать лет. Немцы, выпив, сказали мальчику: «Говори хайль Гитлер». Коля молчал. «Ну, змееныш?..» Тогда Коля ответил: «Я — советский. Я таких слов не буду говорить». Его били ремнем, а он молчал. Его поддерживала верность. Старушка Мария Дементьевна Краскова — верующая. Немцы устроили молебен: за здравие Гитлера. На паперти Мария Дементьевна громко сказала: «Мы — люди русские, молимся за победу своей армии». Ее подвергли порке, потом заперли в холодный амбар. Она стояла в амбаре и молилась за победу Красной Армии.

Пятнадцать месяцев немецкого ига не смогли сломить миллионов сердец. Люди жили страшной жизнью. Их морили голодом, над ними измывались. Многих пытали, убивали. Но в глубине русских сердец жила большая неумирающая вера: за своих страдаем, думали они. Ждали Красную Армию, как после обвала в шахте задыхающиеся горняки ждут глотка воздуха. Кто в Курске работал с партизанами? Учительницы, рабочие, студентки-комсомолки и престарелый священник Павел Говоров, подростки и матери — народ. Они сберегли не только гордость, они сберегли и ту бодрость, которую в старину называли весельем духа.

Все теперь знают, что такое «работа в Германии»: юношей и девушек немцы насильно отсылают в свою страну. Там их продают, как рабов. Одних покупают владельцы заводов, других берут фермеры. Свободные люди нашей страны становятся невольниками, прислугой жадных и жестоких немцев. Тяжела жизнь в рабстве, но даже там, за тридевять земель от родины, отданные во власть рабовладельцев, русские сохраняют бодрость духа. Передо мной письма двух курских девушек, осторожности наперекор посланные из Германии.

«15 января 1943.

Здравствуйте, дорогие мои родные, миленькая мамочка, Ниночка, Миша и детишки Галочка и Надюша! Сегодня для нас с Таней счастливый день — получили от вас письма. Сегодня утром я стирала белье и так устала — очень много было белья, но Таня прибежала и принесла письмо, и сразу прошла вся усталость.

Дорогие мои родные, когда же это кончится? Как тяжело переносить издевательства! Милая мамочка, если бы вы знали, как тяжело! Но мы с Таней все переносим, и если перенесем, это наше счастье.

Сейчас здесь холодная зима, но на нас не обращают внимания, хоть ты ходи раздетая — им дела нет. Сволочи, сидят в теплой комнате, ничего не работают, только приказывают — сделай то и то, и приходится делать. Будь это у нас, я бы им плюнула в рожу, а здесь молчи и делай, что скажут.

Дорогая Ниночка, ты спрашиваешь, что за люди мои хозяева. Да если бы они были люди, они не люди; сидят, не работают и по десяти пар чулок на ногах. А до того, как ты мне прислала мои старые гетры, я ходила на босу ногу. Они это видели и только смеялись. Ниночка, ты себе не можешь представить, что со мной было, когда я получила посылку. Слезы полились от радости. А мои гетры, когда я надела, показались мне теплее их десяти чулок, потому что это мои гетры, с моей родины, где я свободно жила, хотя и не так богато, как мои проклятые хозяева, но жила, как хотела. Ну что же, дорогая сестра, мы им все вспомним, как кончится война. Ниночка, если можно будет, пошли мне мою черную юбку, которая сшита клешем, а то мое платье уже рвется. Этим зверям все равно. Я здесь работаю во дворе, с утра до поздней ночи в их г... то у коров, то у свиней. Так и проходит жизнь. Ниночка, я этих идиотов готова разорвать на куски за все их зверские поступки. Здесь есть русские, их хозяева бьют чуть ли не каждый день. А нас с Таней пусть только попробуют. Сегодня Танина хозяйка кинулась на Таню, но Танька ей показала так, что она отлетела на два метра. Таня ей закричала: «Уйди, косая!» Не знаю, что с ней теперь будет.

Здесь такие люди, они хотят, чтобы мы ходили голые, босые и хорошо на них работали. Нам очень трудно, но придет день, и не нас тогда будут карать, а их за все их проделки. Ниночка, письма мы с Таней пишем часто, а почему не доходят, не знаю. Вас интересует, как нас кормят. Кормят так — лишь бы до весны не умерли, а сами едят, что хотят.

Ниночка, ты не написала, как у вас. Нам все интересно знать. Здесь новостей никаких, кроме работы. Интересно узнать о фронте, как наши воюют? Ведь мы здесь ничего не знаем.

Желаю вам быть здоровыми. Мамочка, не беспокойся, я набралась смелости и вернусь домой. До свидания. Целую вас всех крепко.

Клава».

«15 января 1943 г.

Здравствуйте, дорогие мамочка и дядя Шура!

Такой радости, как получить ваше письмо, вы не можете себе представить. Я думала, что вас нет в живых или что вы на другой стороне фронта около своих братьев, а этого я бы очень хотела.

Мамочка, мы здесь живем оторванные от мира, ничего не знаем, ничего не слышим. Хотя бы вы что-нибудь написали — хочется знать, когда нас освободят от этой кабалы.

Мамочка, вы пишете, что послали маленькую посылку. Но я не получила. Мамочка милая, не нужно мне посылать, я знаю, что вам самим нечего кушать и носить, а я на все махнула рукой, хожу разутая, раздетая, голодная; ладно, лишь бы добраться домой.

Мамочка и дядя Шура, вы не сможете понять нашу жизнь, если бы увидели, поняли. Тяжело быть в угнетении, но вы не подумайте, что я изменилась, нет, я не могу покоряться этим негодяям. Здесь, как не подчинишься, вызывают в полицию. В общем, мамочка, я не могу писать, когда приеду, все расскажу, что мы с Клавкой выделывали, несмотря на полицию. А пока до свидания, дорогие. Прошу вас, мамочка, живите дружно с дядей Шурой и ждите Таньку.

Ваша Таня».

Я читаю и перечитываю эти наивные полудетские письма. Какая сила духа! Мы скажем с усмешкой: такой народ Гитлер думал покорить. Две девушки, почти девочки, попали в неволю. Ими помыкают злые немки. Но девушки не сдаются. Что их подкрепляет? Верность. Прекрасные слезы пролила втихомолку Клава над старыми гетрами, присланными из родного Курска. Она вспомнила обрыв над Тускарем, сады, смех, песни. Она вспомнила родину, Россию. Она спрашивает сестру: «Как наши воюют?» Она не изменник Кепов, она — русская в немецком рабстве, и она не спутает местоимений. Она твердо знает, кто «наши». В немецкой деревне она думает о великом пути Красной Армии. И ее подруга Таня верит, что Красная Армия скоро освободит мать и дядю Шуру.

Родные двух девушек уже вздохнули свободно: они дождались желанного часа. Придет день, и две русских девушки Клава и Таня обнимут своих освободителей.

Немцы могут пороть, пытать, вешать советских людей. Немцы не могут их покорить. Они не могут выжечь из сердец верности. Душа верного веселится и в самой страшной муке. Сознание своей правоты, своего достоинства украшает обезображенные немцами наши города. «Наши» — это слово пятнадцать месяцев вдохновляло курян. И вот наши подымаются по горбатым улицам. На картинах это будет выглядеть иначе — красивее и скучнее. Из домов выбежали измученные, изголодавшиеся люди. У них нет ни флагов, ни цветов. У них только слезы радости и это великое слово: «Наши»... Солдаты устали от долгих переходов, от суровых боев. Промерзли насквозь и валенки, и рукавицы, и лица. Солдаты как будто пропахли порохом. Они подымаются на гору и на ходу слушают ласковый гул: «Наши»... Они не поют, не смеются. Но есть в этой встрече великое веселье, торжество жизни, победа добродетели. Верность помогла Курску остаться русским городом. Горсточка отступников не исказила его души. Верность вела вперед полки Красной Армии — мимо вражеских дзотов, по сугробам, через минные поля. Верность привела их сюда, и, глядя на второе рождение древнего города, хочется еще раз прославить высокую добродетель России, силу наших солдат, убранство наших женщин: верность.

5 марта 1943 г.
Дальше