На пороге

Минувший год был для нас трудным. Зеленые степи Дона были тем игральным сукном, на которое отчаянный игрок бросает последние кредитки. Кого только не пригнал к нам бесноватый! Здесь были и седовласые «гренадеры» кайзера, и немецкие сопляки. Здесь были «незаменимые специалисты», рабочие и техники, взятые с военных заводов. Здесь были даже солдаты «с примесью двадцати пяти процентов неарийской крови» — в погоне за мясом Гитлер забыл о крови. Один фриц-дворняжка скорбно пишет: «Мне предоставили возможность заработать на поле брани недостающую арийскую бабушку. Но возможно, что за бабушку мне придется заплатить своей жизнью...» Мы увидали французские танки, чешские орудия, бельгийские винтовки. Мы воевали в те трудные месяцы одни. Мы выстояли.

Весна человечества в этом году пришлась на позднюю осень. Сталинград казался немцам хорошим привалом на пути к победе. Сталинград стал перевалом: Германия катится под гору. Прошлогодние неудачи немцы пытались объяснить неожиданно ранней зимой, незнакомством с русскими условиями, оплошностью того или иного германского генерала. В этом году зима поздняя, фрицы у нас не новички, и командует ими не очередной козел отпущения, но сам фюрер.

Немка Эрна Краус писала своему мужу: «Дети просят, чтобы ты прислал к Новому году победу нашего оружия. Я буду скромной и попрошу тебя прислать мне мыло и, если это не затруднительно, мех для жакетки, как у Бетти». В придонской степи, среди тысяч и тысяч немецких трупов, лежит майор Краус. Рядом с ним валяются бутылки из-под французского коньяка и затоптанное немецкое знамя. У Эрны не будет жакетки, и у Германии не будет победы.

В сентябре немцам еще казалось, что они идут к триумфу. В аулах Кавказа старые фрицы озабоченно спрашивали, далеко ли до Баку, а молодые наспех обгладывали кур, говоря, что им некогда — они торопятся в Индию. Гитлер, который уже снялся возле Эйфелевой башни и перед Парфеноном, мечтал быть увековеченным на фоне египетских пирамид. Ноябрь многое изменил. Узнав о наступлении англичан, немцы пытались усмехаться: «Обычная африканская кадриль». Они ошиблись: это было немецким галопом. Неудивительно, что итальянская газета «Реджиме фашиста» пишет: «Фельдмаршал Роммель показал себя блестящим стратегом, неуклонно уклоняясь от всякого контакта с наступающим противником». Кому, как не итальянцам, разбираться в беге? Проснувшись в одно отнюдь не прекрасное для Германии утро, немцы узнали, что Америка переплыла в Африку. Заметалась Италия. Франция подняла голову. В Европе люди стали поговаривать о свободе.

Газета «Мюнхнер нейхсте нахрихтен» пытается успокоить своих читателей: «Длинные зимние ночи всегда отрицательно действовали на уверенность немцев в своих силах... Немцы видят привидения там, где они наталкиваются на трудности. Тяжело переносить неизвестность, в которой мы живем уже два месяца, ибо сегодня нам говорят одно, а завтра совсем противоположное...» Ночи скоро станут короче, но уверенность немцев не возрастет. В новогоднюю ночь Германия, которая стала бояться привидений, увидит свою судьбу. К ней придут повешенные из Волоколамска. К ней придут расстрелянные из Нанта. К ней придут дети Лидице. Немец пишет, что «тяжело переносить неизвестность». Мы можем облегчить это бремя. Мы можем сказать немцам, что нам известен вердикт истории: Германия, поднявшая меч, погибнет от меча.

Даже немецкие остолопы начинают понимать, что им говорят сегодня одно, а завтра другое. Еще недавно я читал в берлинской газете: «Клещи, обхват, окружение — чисто немецкие понятия». Что думают об этих хвастливых словах фрицы, изнывающие на маленьком треугольнике под Сталинградом? Впрочем, вряд ли им до стратегии: они мечтают о манне небесной. Но их не накормят ни транспортные самолеты, ни ложь Геббельса.

27 ноября командующий 6-й немецкой армией объявил своим солдатам, что они окружены. Он обещал окруженным «помощь фюрера». Где же эта помощь? Незадачливые спасители поспешно отходят от Котельникова. «Это случилось так неожиданно», — лопочет пленный немецкий майор Курт Кюлер. Вздор: все человечество ждало этого дня долгие годы. Правда должна была взять верх, и правда берет верх.

Когда часы пробьют двенадцать, встанут немцы и немки. Они еще подымут бокалы с последними каплями французского вина. Они еще попробуют улыбнуться. Но как похожа на оскал эта улыбка! А лозы Франции уже налились соком гнева. Немцам и немкам послышатся роковые слова: «Суд идет». Это идет Красная Армия. Ничего, если вместо судебных мантий на судьях маскировочные халаты. Закон у нас в сердце. Мы пишем приговор черным по белому — немецкой кровью на снегу. Прислушиваясь к шуму российской битвы, дрожат ободранные шакалы и облезшие гиены Германии.

Нет в нашем наступлении веселого задора. Сурово мы смотрим вперед. Новый год рождается в грохоте боя. Нас ждут в новом году большие битвы и большие испытания. Германия знает, что она стала ненавистью мира, и Германия будет отчаянно сопротивляться. Немцы заставят вассалов послать новые дивизии. Немцы навербуют в оккупированных странах новые легионы. Немцы укрепят каждый город, каждое село. Страх перед расплатой придает им смелость. Мы знаем, что впереди еще много жертв. Но нас ведет великое чувство. Нас ждут Украина и Белоруссия. Нас ждут истерзанные русские города. Измученная Европа ждет наших союзников. Когда-то в детстве мы читали о самоотверженных врачах, которые в пургу или в самум, глубокой ночью спешили к постели больного. Когда дело идет о жизни близкого, тяжел бой часов. Каждый день — это тысячи спасенных жизней. Да, немцы будут защищаться, контратаковать, но есть страсть, которая сильнее брони. Одно дело мать, которая защищает ребенка, другое вор, который не хочет расстаться с поживой.

Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта. Проклятая Германия вмешалась в наши дни. Европа мечтала о полете в стратосферу, теперь она должна жить, как крот, в бомбоубежищах, в землянках. По воле бесноватого и ему присных настало затемнение века. Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: «убей». Мы ненавидим немцев за то, что они обворовали жизнь. Они оставили из ее ароматов только запахи войны — пожарища, перегоревшего бензина и крови. Они оставили из всех цветов пестрой жизни один защитный. Мы строили города, растили сады, мы писали поэмы, мы нянчились с детьми. Немцы нас оторвали от всего. Они объявили наши нивы, вишенники Украины, виноградники Бургундии, фиорды Норвегии анонимным «пространством». Они сделали из всей Европы поле боя, дзоты и доты. Они отняли у молодости лучшие годы. Они разорвали объятия. Они разорили гнезда. Теперь настает год возмездия. Мы не хотим их терзать. Мы хотим их уничтожить. Мы хотим покончить с позором века: это наша страсть, наша клятва, наш обет.

Россия — передний край свободы. Коптилка в блиндаже может быть названа маяком, факелом, путеводной звездой. Боец, лежа у пулемета, как бы живет во весь рост. Разведчик, который бесшумно крадется по снегу, как бы говорит в полный голос. Мы долго сражались одни. Теперь до нас доходят первые залпы наших боевых друзей. Мы видим волю Англии. Мы видим, как идет из Америки пополнение свободы. Время! — говорит мир.

Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть. У победы натруженные руки и окровавленные ноги. Но, встречая Новый год, мы говорим себе и нашим боевым друзьям: он должен стать годом победы.

Прежде под Новый год желали здоровья, удачи в работе, достатка. Теперь изменилось значение многих слов. Под Витебском немцы закопали людей живыми в землю. Эти люди были здоровыми. Здоровыми были дети Смоленска и Ковентри, заложники Парижа, сербские девушки. Великое дело труд. Но разве немцы не уничтожили виноградники Шампани, голландские плотины, русские города? О каком достатке говорить? Богатая Франция мечтает о кормовой репе. Нет, теперь одно желают друг другу и люди и народы: победы.

Прежде мы встречали Новый год с близкими, друзьями. Странно подумать, что были на свете залитые светом улицы, клубы, вечеринки, сверкающие огнями елки. Теперь тускло светится коптилка. Может быть, ее мерцание напомнит фронтовику милые глаза. В ночь под Новый год он вспомнит семью. Он увидит и другой свет: это светятся глаза России. Она нас родила. Для нее пойдем и на смерть: освободим родину. Мы слышим чудесные слова: «В последний час... Наступление продолжается...»