Признание пары
1. «Ножницы»
Июль 1943 года. Выжженная солнцем степь. И — жара.
Небо на западе придавлено тяжело нависающей глыбой туч. Кажется, скоро сине-фиолетовая пелена затянет его целиком, прижмет к земле наши самолеты, заставит их вернуться на аэродром. Вот уже ветер налетает рывками, подхватывает на дороге горсти пыли, бросает их в окно моей радиостанции наведения. И тотчас начинают падать первые крупные капли. Каждая выбивает в пыли небольшую воронку. От них веером разбегаются серенькие шарики — крошечные капельки брызг, окутанные чехольниками пыли. Косая сетка приближающегося ливня перечеркивает степные дали. Но дождь так и проходит стороной.
Во мне остывает досада на несправедливое вмешательство стихий — «яки» продолжают спокойно патрулировать.
Шестерка ходит за передним краем вражеской обороны. И — высоко, наших «ястребков» не достать зенитным пулеметам. «Яки» построились «этажеркой» — попарно через каждые триста метров высоты. Когда верхняя пара идет вправо, следующая поворачивает влево, а нижняя оказывается в этот момент где-то посередине.
Разворот! И разом меняется направление полета всех трех пар. А ведь они то и дело повторяются, эти развороты. И кажется: всю полусферу перед моей рацией, все этажи неба заполняют собой наши истребители. А их всего-то шесть.
Правда, немецких бомбардировщиков давно не видно над Миусом. Фронт стоит неподвижно и сотнями тысяч глаз следит за Курской подковой. Ждет... так же, наверно, ждали конца схватки Пересвета с Челубеем русские воины на поле Куликовом...
Внезапно под облачным сводом возникает ряд черных крестиков — словно цепочка птичьих следов на прибрежном песке. «Мессеры»! «Глисты» проклятые! Надо предупредить «ястребков»...
Но еще раньше, чем я успеваю что-нибудь сказать, слышу в наушниках знакомый голос:
— Внимание! Я — Король! С запада на высоте две тысячи — восемь «глистов». Как поняли? Прием.
Это Ваня Королев — самый молодой из комэсков дивизии. Отличный воздушный боец, квадратный крепыш с мгновенной реакцией и просто милый, добрый парень.
Мне неловко — не сумел вовремя подать сигнал.
А вместе с тем приятно, что Ваня раньше заметил «мессов», — это ему, конечно, прибавит уверенности.
— Костя, Миша! Смыкайтесь с набором высоты!
И — фронтом на них сверху. Я — над вами, в случае чего подстрахую.
Вот и сейчас — правильно Ваня решил. Немцам облака помешают высоту набрать — «яки» с ходу получат преимущество.
Однако и мне зевать некогда. Ведь задача шестерки Королева не только свои войска прикрыть. Главное — встретить пару наших особых разведчиков, чтобы отсечь от них «мессеров». А теперь заслон Королева связан воздушным боем... И может быть, фрицы не случайно сюда пожаловали?
Я вызываю по радио следующую смену патрулей — шестерку под командой Залесского. Она дежурит в первой готовности — пять минут, и будет здесь. Значит, к моменту прохода разведчиков через мой участок фронта в воздухе соберется двенадцать «яков» — немцы получат хороший сабантуй.
А разведчики эти и впрямь особые. Не лейтенанты, не капитаны-майоры! Спешнев — командир полка, Якушев — инспектор дивизии по технике пилотирования.
И задание у них — особое: сфотографировать один, но важнейший объект. Вчера разведывательный Пе-2 снял его с большой высоты. Однако на пленке многое не поддается дешифровке — слишком мелок масштаб. А снизиться «пешке» нельзя — больше шансов, что собьют.
Очень уж сильно истребительное и зенитное прикрытие.
Да и «яку» далековато лететь, целых тридцать пять минут, — это при нормальном-то запасе горючего на час двадцать. Времени в обрез на обратную дорогу и для маневра у цели. Ну, чтобы со стороны солнца зайти, из облаков вывалиться или с бреющего выскочить — смотря по обстановке в районе цели. А если драку навяжут? Так что «яков» туда посылать чрезвычайно рискованно. Однако Якушев и Спешнев полетели.
В эфире опять звучит голос Вани Королева:
— Ребятки, спокойно! «Глисты» с нами в жмурки хотят сыграть. Отсекаю их от тучи.
Действительно, «мессы» заметили «яков» и пытаются боевыми разворотами укрыться за облачный щит. Но Королев спокоен. Он и на земле так держится. Всегда немногословен, знай себе покуривает замысловато изогнутую трубку из плексигласа с чертиком на чашечке.
И хотя Ваня еще очень молод, он уже «старик» — второй год воюет и сбил около десятка фашистских самолетов.
А главное — никогда не подведет в бою. Его любят.
Ваня стремительно пикирует на верхнюю пару «мессов». Те сразу прекращают набор, отворачивают, переворотом уходят в пике. Однако по пути попадают под огонь средней пары «яков». Один из «мессов» дымит, продолжая пикировать, другой хитрит-пытается подражать падению осеннего листа, скользя то вправо, то влево, всякий раз сильно проваливаясь. Ваня это видит и не забывает подбодрить своих ребяток:
— Молодец, Миша! Еще, еще дай ему одну!
Но тут же предупреждает:
— Костенька! «Глист» на хвосте! Скользни влево!
И через секунду:
— Ага, проскочил!
И сразу вслед за тем:
— Атакую раззяву! Сережа, прикрой!
Дробно стучат пушки Ваниного «яка». Даже с земли видно: от «месса» что-то отвалилось. Ваня бормочет:
— Ну вот и ладно.
И уже погромче просит:
— Подтвердите, кто видел.
«Мессер», атакованный им, так и не выходит больше из пике — врезается в землю, взрывается. Глухой звук удара долетает до моей рации. Кричу Ване:
— Я, Волга-семь, подтверждаю — двенадцатый сбил «месса»!
Отрезая «мессеров» от облачности, Ваня с ведомым вырвались далеко вперед. Цепочка немцев рассечена на пары, пары тоже кое-где распались. Одиночные «мессы» снуют туда-сюда, снизу вверх, сверху вниз... Сумятица!
С востока на всех газах приближается шестерка Залесского. Предупреждаю о ней Ваню. Но и «мессы» ее заметили — они выходят из боя все сразу, видимо по команде. Пара «яков» бросается было за ними вслед.
Тотчас Ваня кричит:
— Миша, не преследуй!
И командует:
— Разворот все вдруг! Собраться в район патрулирования.
Опять Ваня правильно решил. Пока не подошел Залесский, главная задача шестерки Королева — очистить воздух для прохода разведчиков.
Смотрю на часы. А ведь пора бы им! Еще минута, еще... Тем временем Залесский пристраивается к шестерке Королева. «Яки» снова образовали «этажерку» — теперь уже вдвое более мощную.
Наконец-то! Разведчики вываливаются из самой кромки облачной плиты.
Только... в их тяжелом косом полете чудится беда.
Они не летят, а ковыляют-тащатся из последних сил.
То один, то другой словно бы спотыкаются, едва не падают. От усталости? Или подбиты? Вот меняются местами в строю, переходят: Якушев слева направо, Спешнев справа налево. Будто поддерживают друг друга, подставляют друг другу плечо.
Я еще строю догадки, а уже вслед за нашими разведчиками из-за серо-фиолетовой глыбы облаков вырывается целая свора немецких истребителей. Впереди пара ФВ-190, или попросту «фоккеров».
Словно стая гончих выскочила на поляну по кровавому следу. Вот они и залаяли — зататакали их эрликоны.
И потянулись в сторону Якушева и Спешнева разноцветные щупальца трассирующих очередей.
Кричу Королеву и Залесскому, чтобы скорей отрезали немцев. Но они уже и сами бросились в атаку. А из тучи все еще вываливаются новые «фоккеры», «мессы»... десять, двенадцать... И — сразу попадают под огонь «яков». Пары фонтанчиками вздымаются вверх, исчезают в облаках, снова выскакивают оттуда — кружатся в смертельном танце воздушного боя. Только два передних «фоккера» преследуют Якушева и Спешнева.
Переключаюсь с волны наведения на волну разведки.
Ожидаю услышать измученные прерывающиеся голоса изнемогающих от ран летчиков. Однако майор Спешнев отвечает завидно спокойным тоном:
— Спасибо, Волга-семь, видим гадов. Сейчас дадим им чесу.
Оба «яка», только что летевшие почти рядом, изящно расходятся в стороны. Словно лезвия гигантских ножниц распахнулись. Но «яки» тотчас вновь начинают сближаться — лезвия ножниц складываются. Теперь их полет не кажется мне ковылянием из последних сил.
А «фоккеры» по инерции врываются в захлопывающийся просвет между «яками». И вот уж задний «як» наискось пересекает путь «фоккерам». Отрывисто рявкают его «шваки». Передний «фоккер» вздыбливается, но вверх не идет — оседает на хвост, будто с ходу напоролся на колючую проволоку. Зависает, качается с крыла на крыло и... падает, падает! Второй делает резкий поворот вправо, с земли кажется: он того и гляди столкнется с «яком», который сбил его ведущего. Но в этот момент за хвостом «фоккера» проносится передний «як» — когда только успел?! Коротко стучат «шваки». «Фоккер» клюет носом, как бы ныряет, и тоже падает.
Опять оба «яка» летят почти рядом. Лезвия их «ножниц» отрезали преследователей, снова сложились... Неужели ковыляние, спотыкание, тяжелый косой полет — лишь хитрый четкий маневр?
Так — падая, волоча крыло по земле, еле-еле взлетая и снова падая — отводят врага от своих птенцов глухарка, тетерка... Но вот мать увлекла за собой лису или собаку, закружила по лесу, увела далеко в сторону от выводка. И мгновенно преобразилась: из больной и немощной превратилась в совершенно здоровую — легко поднялась на крыло, улетела. А враг и взрослую птицу не поймал, и птенцов ему уже не найти.
Я подтверждаю по радио двух сбитых разведчиками «фоккеров» и хочу переключиться на волну наведения.
Однако майор Спешнев вместо обычного ответа просит:
— Проследите за нашей вынужденной посадкой — горючка вся. Сообщите восьмому: ждем машину, техников, бензин.
Ясно: майоры «ножницами» прошли весь обратный маршрут от объекта разведки. Их лезвия то складывались-отсекали врагов, защищали друг друга, то снова размыкались — уводили немцев в стороны. И опять захлопывались. Только каждый раз по-разному, всегда в иной плоскости, с новым размахом. Вот уж пара так пара!
Но, конечно, зигзаги получились длиннее прямого пути — бензина не хватило. А теперь... лишь бы немцы не засекли посадку разведчиков, не сбили бы их — беззащитных в момент планирования. Позвать Королева, чтоб прикрыл? И ему трудно, и фрицы могут заметить — увязаться за ним...
Я передаю в дивизию срочную радиограмму, продолжая следить за разведчиками. Ну вот, сели прямо в степи, вылезли из самолетов... Похоже, ни тот, ни другой не ранены — разминаются.
Переключаюсь на волну наведения. Ура! Летчики Королева и Залесского сбили еще одного «месса», погнали остальных на запад.
После счастливого боевого дня, после сытного ужина всеми владеет приподнято — радостное настроение — никому не хочется уходить из столовой.
Неожиданно входит генерал. И опять на устах у всех события этого победного дня. Каждому нужно поделиться своими наблюдениями, мыслями... Рассказываю генералу о «ножницах». Он усмехается, спрашивает:
— Что, удивлены слетанностью майоров Спешнева и Якушева?
И сам же себе отвечает:
— Да, по должности им вместе летать не положено.
И казалось бы, откуда такой слетанности взяться? Но я-то их давно знаю. Поэтому и выпустил в трудную разведку. Никто, кроме них, не справился бы. А они — настоящая пара.
По красивому, смуглому от загара лицу генерала проплывают тени воспоминаний. Тряхнув головой, он их отгоняет, говорит весело:
— А вы попросите майоров рассказать, как они еще до войны учились летать в паре...
Теперь-то каждый школьник знает, что истребители летают попарно: ведущий и ведомый. Но до войны истребители ходили в строю тройками. Как же возникла тогда пара Спешнев — Якушев? Кто из них ее придумал?
С этими вопросами мы бросились в атаку на майоров.
Записать тут же рассказанное мне и в голову не пришло.
Только много лет спустя, по памяти... Однако и до сих пор стоит услышать слово «пара», как уж перед глазами встают Спешнев и Якушев.
2. «Братья-разбойники»
Конечно, всего рассказанного майорами мне теперь не восстановить. Но один их рассказ особенно запомнился. Совсем еще молодыми летчиками Спешнев и Якушев как-то разговорились на старте. Начал Вадим Спешнев:
— Давай условимся: в зоне больше получаса не болтаться — десять минут сэкономим. Наш комэск сегодня выходной — некому за нами в бинокль смотреть.
— Только вместо полигона пройдемся над лугами за Кулайским бором. Все-таки прикрытие.
— И вернемся по Ворше?
Тут Алеша Якушев было замялся. Пробурчал еле слышно:
— Очень уж она крутит...
— Ну и что? Ты — истребитель. Для воздушного боя должен всеми видами полета овладеть. В самых трудных условиях находчивость в себе развивать. Я потому вдоль речки и предлагаю, чтобы развороты на бреющем освоить.
— Как раз на пять суток освоишь.
— Давай-давай — пой эту песенку: «старшим можно, нам нельзя». Видно, она тебе еще с детства не опротивела. Откажись, если суток испугался.
— Я летать хочу, не на «губе» сидеть.
— Прямо говори — будешь речку брить с разворотами? Не то один пойду.
— Черт с тобой, согласен. А какую дистанцию станем держать?
— Двести метров, хватит тебе?
— Почему мне? Могу и первым пойти.
— Не ершись, Алексей. Моя идея — значит, мне первым лететь. А возвратимся врозь. Ты — из-за Кулайского бора, будто бы прямо из зоны. Я — со стороны Кузьмина. Думаю, без «губы» обойдемся.
Приблизительно так было заключено очередное соглашение. В те далекие времена летчики могли объясняться друг с другом в воздухе только покачиваниями крыльев или «клевками», и то заранее на земле обусловленными. Птичий язык! Вот и «братья-разбойники» его применяли.
Но Алексею Якушеву и Вадиму Спешневу утром не удалось слетать в зону высшего пилотажа. Обоих назначили дежурить. И весь день они просидели на старте. То с прогретыми моторами жарились на солнце в открытых кабинах своих «ишачков», то в тени — под крыльями, но все же около самолетов, — сражались в шахматы.
Поочередно переходили из первой готовности во вторую.
Ожидали боевую тревогу, однако ее почему-то не объявили. Только под вечер руководитель полетов снял дежурство, разрешил каждому сделать по одному вылету.
Алексей, как всегда, взлетал вежливо. А Вадим, словно застоявшийся скакун, горячо сорвал с места — начал было на взлете делать горку. Но вовремя сдержался — ведь все впереди! Так «братья-разбойники» разлетелись по своим зонам пилотажа без приключений.
Через полчаса первым в точку встречи прилетел, конечно, Вадим. Из зоны скользнул чуть не до земли.
И сразу перешел на бреющий. Высокие сочные стебли пойменных трав послушно пригнулись. И долго не распрямлялись — за самолетом пролегла полоса, будто по лугу прошелся огромный каток.
А Якушев, снижаясь из зоны, тщательно высматривал и никак не мог высмотреть дружка. Не сомневался, что нетерпеливый Вадим уже носится над лугами. Однако сверху нелегко различить на фоне травы выкрашенного под ее цвет «ишачка».
Внезапно Алексей заметил стадо, спустившееся к реке. Коровы стояли у воды, в воде... Но не пили! Задрали вверх морды... Да на них же «ишачок» пикирует! Вот лишь когда Алексей заметил Вадима. Точно рассчитанным маневром Спешнев выходит из пике и проносится над речкой бреющим. Поворачивая головы, коровы спокойно провожают его медленным взором...
И вдруг, ни с того ни с сего, когда опасность уже миновала, все стадо, задрав хвосты, тяжелым галопом бросается врассыпную! Не струя ли от винта так их напугала?
Пастухи, до тех пор с интересом наблюдавшие за маневром истребителя, бегут собирать ошалевших буренок. А Вадим делает горку и снова пикирует... Алеша видит, как коровы сгрудились, подняв рога, — не думают ли пободаться с самолетом? Но Вадим выходит из пике, проносится над рекой, скрывается за поворотом... Лишь тогда снова повторяется запоздалое паническое коровье бегство с задранными вверх хвостами и телячьими взбрыкиваниями. Тут и вежливый Якушев не выдерживает — тоже бросается в атаку. Он ловит в прицел здоровенного серого быка и, выходя из пике, посмеивается от удовольствия: бык у него занимал самый центр перекрестья прицела. А все же в глубине души Алеше немного стыдно: разве это тренировка — коров гонять?
Вадим разворачивается для нового захода. Доволен летным мастерством своего дружка. Вадима никакие сомнения не тревожат, пока он вдруг не замечает, что пастухи чем-то бросают в самолет Алеши, уже выходящий из пикирования. Камнями, палками... «Что делают, черти!» — Вадим вскипает мгновенно. И так же быстро, неожиданно ставит себя на место пастуха, потерявшего корову. И разом трезвеет.
Вот уж он кидает своего «ишачка» в неширокий коридор берегов Ворши и подает Алеше сигнал: «Следуй за мной!»
Алексей принимает сигнал. Отвернув немного, чтобы соблюсти дистанцию в двести метров, он ревниво следит за рискованным маневром товарища. Сверху кажется, будто по ровной глади реки скользит блестящий жучок — «вертячка». Даже «усы» — тонкие длинные гребни волн — расходятся углом от «ишачка» Вадима по поверхности воды. Над самой водой несется его машина.
Но через две секунды и сам Алексей устремляется вслед за Вадимом. Он, правда, летит чуть повыше, винтом за воду не хочет цепляться — не было ведь уговору пускаться в подводное плавание.
А машина Вадима вдруг встает на ребро и сразу скрывается за излучиной Ворши. Хотя берега реки в этом месте и не высоки, Вадим вполне мог бы перескочить препятствие. Но риск ему по душе — надо же тренировать в себе находчивость!
Внимание Алеши напряжено. Разворот! Вывод! Снова разворот... Внезапно он не выдерживает — взмывает над перегородившим реку лесистым мыском — посмотреть, как там Вадим вдоль излучин крутит. За мыском открывается широкая песчаная отмель — ничего страшного.
Закат окрашивает пляж в красновато-оранжевые тона.
И на нем полно купальщиков!
Алеша видит, как «ишачок» Вадима хищно проносится вдоль пляжа. Голые ребятишки, словно желтые утята-пуховички, разбегаются во все стороны, шлепаются в воду... Женщины падают на песок. Одна, стоя поодаль, машет полотенцем. Совсем как на ястреба. Только «кыш-кыш» не слышно за шумом мотора.
Алеша тоже не прочь принять участие в веселом переполохе. Нацеливается на полотенце. Слегка прижимает машину, но вдруг замечает коренастую фигуру...
Комэск! Да, майор Курдубов выходит из воды.
Мгновенно Алеша делает горку: снизу труднее будет разглядеть хвостовой номер его самолета. Он отчаянно сигналит правым крылом: «Полундра!» Но Вадим и сам заметил: резко разворачивается, скрывается над лесом.
И Алексей тоже чуть не рубит винтом макушки сосен — хочет заслониться ими от пляжа. Вот уже лес позади, Алеша снижается до бреющего. Взмывает лишь у Кулайского бора — своей законной зоны пилотажа.
А все же ему жаль расставаться с бреющим. Каждого летчика радует скорость, ощущаемая только у самой земли особенно остро.
Тем временем «ишачок» Вадима стелется вдоль протянувшихся на километр кузьминских огородов. Отсветы заката поочередно вспыхивают в окнах деревенских домов. Вот яркое зарево взвилось в крайнем. Но самолет пронесся, и жаркий блеск внезапно погас. Зато солнце запылало, зажглось в стеклах соседнего дома. Словно огонь обнял его целиком, весь закрыл блестящим занавесом. Кажется, не «ишачок» мчится вдоль деревенского порядка, а пламя перескакивает с избы на избу. Да, так же легко и быстро перебегают огоньки по сухой ветке, если она лежала с краю костра и вдруг занялась. Вадим наслаждается игрой закатных лучей, неповторимой, чуть тревожной радостью скорости, тем странным чувством свободы, которое всегда охватывает его на бреющем.
Он-то знает, что попался на глаза комэску. И не рассчитывает на снисхождение.
Якушев и Спешнев возвращаются почти одновременно. Вместе идут в приангарное здание на разбор полетов.
Однако об их сегодняшних художествах руководителю полетов пока еще ничего не известно. И на разборе никто не интересуется ни коровами, ни пляжем. Зато завтра...
Утром, еще затемно, обоих вызывают к майору Курдубову.
— Ну, догадались, зачем вызвал? — спрашивает майор.
«Все знает!» — Спешнев заметно мрачнеет, но упрямо помалкивает — показывает, что предпочитает чисто официальные отношения. А Якушев вообще не умеет отвечать на уклончиво-дипломатические вопросы. Дружное молчание «братьев-разбойников» ничуть не смущает комэска, он продолжает весело:
— Значит, за ночь не додумались? Так я помогу — проверю сегодня вашу слетанность...
И вот уж майор принимается объяснять условия предстоящего полета:
— Пойдете со мной в зону. Высота-две тысячи метров. Задача: в составе звена пройти бреющим над верхней кромкой облачности, считая ее землей. Строй не разрывать, в облака не заходить. На обратном пути повторить маршрут парой. А я сверху понаблюдаю, как у вас вдвоем пойдет.
«Неужели пронесло?» — удивляется Спешнев. Выслушивая задание, он все-таки ищет в словах комэска намеки на вчерашнее. А Якушев с облегчением вздыхает. И говорит радостно:
— Все понятно, товарищ майор.
— Мне тоже понятно, что арестами вас не научишь уважать приказы. Поэтому предупреждаю: того, кто не выполнит это задание, просто отстраню от полетов на месяц. Летать-то вы любите.
Майор уже открыто усмехается, даже усы его слегка приподнялись. Очень уж комична неожиданная встревоженность «братьев-разбойников».
Все трое идут к самолетам. В расстройстве лейтенанты забывают доложить своим командирам звена и отряда о полученном от комэска задании. Посмеиваясь, Курдубов напоминает — не любит действовать через головы подчиненных.
Наконец они взлетают строем звена: майор впереди, «братья-разбойники» по обеим сторонам его и чуть сзади. С минуту идут прямо — привыкают к строю. Но вот комэск устремляется вверх...
Со стороны озера на аэродром наплывает широкая полоса мутно-белой взвеси. Растекается все шире и шире. .. Приподнятый туман! Курдубов стремится обойти его раньше, чем закроется летное поле. Это удается. Теперь под самолетами гористое плоскогорье-страна вечных снегов. По склонам хребтов ползут ледники, их лапы свисают в долины. Навстречу из расселин вздымаются клубы пара. И все это дышит, шевелится как живое...
Комэск несется над горами. Вдоль отрогов облачного хребта спускается в лощину. И... переходит на бреющий!
«А мы-то не догадались использовать облака для тренировки в бреющем... Или вчера безоблачно было?»
Да, Вадим вспоминает: небольшая тучка, похожая на усы комэска, пересекала закатное солнце — вот и вся вчерашняя облачность.
Внезапно ему приходится задрать нос своего «ишачка». Майор неожиданно и круто развернулся в его сторону, и, чтобы сохранить строй, Вадим автоматически повторяет разворот комэска. Конечно, по внутреннему кругy — с гораздо меньшим радиусом. Невольно пришлось убрать газ — снизить скорость. Иначе не удержишь интервалы и дистанции строя — задание не выполнишь.
Но майор продолжает все круче и круче разворачиваться — прижимает Вадима к стенке облачного хребта.
А у Вадима скорость уже упала дальше некуда. Да и не может его «ишачок» на месте крутиться. Еще сорвется в штопор. И пусть высоты хватит — вывести из штопора Вадим успеет. А все равно строй будет сломан, задание не выполнено. Неужели месяц не летать?!
Вадим прибавляет газ, увеличивает скорость... И резко срезает кривую разворота — врывается в отрог облачного хребта. И тотчас выскакивает из него... Слева, совсем близко, в тумане проносится самолет Курдубова.
Грозное, суровое в напряженной сосредоточенности лицо комэска только мелькнуло, а Вадим уже шарахнулся в сторону. Значит, комэск сейчас проверял его догадливость, быстроту реакции. Сам-то, конечно, все видел, не допустил бы до столкновения. Надо было и Вадиму не строй сохранять, а избегнуть удара о «гору».
Вадим оглядывается — не налететь бы на Алексея!
Нет, Алеша не попался. Конечно, ему было легче — шел не по внутреннему, а по внешнему — с большим радиусом — кругу. Он не зависал и мог не бояться сваливания в штопор.
Майор круто пошел вверх. Сделал «клевок», вот уж отваливает влево.
Теперь они с Алексеем должны вдвоем повторить весь маршрут в обратном порядке. А Курдубов будет наблюдать за ними.
Вадим занимает место майора в строю. Алексей пристраивается справа и выше — становится в прежнее положение Вадима.
Разворот! Только, конечно, влево. Ведь обратный полет вдоль лощины — зеркальное отражение их маршрута с комэском. А Якушев опять на внешнем круге, опять у Алексея все в порядке — везет парню!
Так они долетают до начала маршрута. Курдубов машет левым крылом — пора возвращаться на аэродром.
В облаках видны просветы. Майор устремляется в один из них. Вслед за комэском и «братья-разбойники» прорываются к земле. И хотя на душе у Вадима становится уютнее от замены белого цвета зеленым, однако все та же мысль: «Неужели отстранит от полетов на целый месяц?» — сверлит его.
Они заходят на посадку, садятся. И майор Курдубов не откладывает замечаний по полету до общего разбора, спокойно спрашивает Вадима:
— Ну хорошо, я полез в облака, а тебе зачем?
— Чтобы строй сохранить.
— Сохранил?
— Нет.
— А если б я в настоящую гору вмазал, и тебя бы за мной понесло? Лишь бы строй удержать! Что молчишь?
— Скорость очень быстро упала...
— Твоя голова еще быстрее должна работать. На бреющем у тебя разве больше было времени?
— Я тоже принимал облака за горы... Над облаками удобнее брить, чем над землей.
— Хочешь сказать, чем над Воршей?.. Что молчишь?
Не научился еще в ошибках каяться?
— Нет, я свою вину признаю: упустил момент, пока скорость была.
— И то приятно слышать. Значит, об удобствах бреющего мечтал? А женщин на пляже удобно распугивать?
Вадим молчит. Алеша понуро бредет сзади. Не находит повода, чтобы вступить в разговор. Но при упоминании о пляже оживляется, спрашивает:
— Неужели вы заметили, товарищ майор, наши хвостовые номера?
— Успокойся, Якушев, не заметил. Оба вы ловко сосняком прикрылись. Так что никто с пляжа ваших номеров не разглядел. Да ведь, как говорится, видать птицу по полету — я вас сразу заподозрил. Ну а сегодня проверил: посмотрел, как вы над облаками бреющим ходили, окончательно убедился. Тренировка-то чувствуется.
Только учтите; доверие — обоюдное дело. Теперь сами, наверно, поняли: сказали бы мне, что хотите бреющим потренироваться, я бы вам посоветовал над облаками себя проверять. И пользы бы больше было, и риска никакого!
Майор делает паузу. Наслаждается смущением «братьев-разбойников»? Нет, спрашивает Алексея по-деловому:
— Вот скажи, легче вдвоем летать, чем втроем?
— На разворотах легче.
— А на пике? Особо при выводе из него?
Алексей запинается. Вспомнилось вчерашнее злополучное стадо — уж не о нем ли комэск?
Но тут вовремя вступает в разговор Вадим:
— Истребителю, товарищ майор, всякий строй — обуза!
— А должен быть — в помощь. Не мы для строя, он для нас. Докажем, что удобнее парами, — всю организацию ВВС переделаем.
Кто-то из великих сказал, что человек тем одареннее, чем дольше в нем сохраняется детство. Вот и сорокалетний майор Курдубов нашел общий язык с молодыми лейтенантами. Спешнев и Якушев уверяли: именно после доверительного разговора с комэском они отказались от лихачества. Или для психологического перелома важнейшую роль сыграли новые интересы?
Майор Курдубов не ограничился проверкой их слетанности — поставил эксперимент. Назначил учебный воздушный бой пары Спешнев — Якушев со звеном старшего лейтенанта Птнцына. Тот как раз Недавно отлично отстрелялся по конусам из ПВ-1 и в одиночных учебных боях «сбил» фотокинопулеметом всех своих противников.
А командир звена Спешнева и Якушева в то время прибаливал. Но «братья-разбойники», конечно, великодушно согласились драться вдвоем против трех летчиков птицынского звена.
И видимо, так сильно было всеобщее в то время представление о нерасторжимости трехсамолетного звена как боевой единицы, что Птицыну и в голову не пришло отставить от боя кого-нибудь из своих ведомых.
А майор Курдубов еще и всячески разрекламировал среди летчиков бригады предстоящий учебный бой двумя звеньями. И в шутку летчики заранее прозвали его «гала-представление».
Бой начался ясным весенним утром. Оба звена взлетели порознь и высоту две тысячи метров набрали на противоположных сторонах аэродрома. Только тогда майор Курдубов дал со старта две красные ракеты — заранее обусловленный сигнал: «Теперь сходитесь!»
Птицын просто пошел всем звеном навстречу «братьям-разбойникам».
А в такой прямой лобовой атаке таилась угроза ничьей. Ведь оба звена «ишачков» одновременно окажутся на максимальной дистанции фотосъемки. И если ни те, ни другие не прозевают — в одно и то же время сфотографируют друг друга, синхронно «собьют» своих «противников». «Разбойникам» же нужна была только победа. Поэтому они применили волчью хитрость. Не доходя до дистанции фотострельбы, заложили боевые развороты. И, словно волк с волчицей, преследующие зайца, Спешнев и Якушев принялись обрезать круг, в который втянули звено Птицына. Меняясь при этом местами в строю, они опередили «противника» в быстроте набора высоты. И опять-таки, как волк с волчицей, «братья-разбойники» сумели улучить подходящий момент. Торопясь с набором высоты, нервничая из-за своего отставания, Птицын оказался в беспомощном положении. Его внутренний ведомый все же завис без скорости, а внешний — дал газ за защелку и оторвался от строя на развороте.
Торжествуя, Вадим с Алешей дружно спикировал и сняли на пленку обоих птицынских ведомых. И пока те силились восстановить сломанный строй, промчались вниз. Птицын бросился было за ними, но сразу отстал.
Ведь его скорость на развороте была куда меньше, чем у «братьев» на пике. Да они уже и выходили из пике, снова лезли вверх. И звено Птицына рассыпалось — он был принужден вернуться. А все равно собрать своих ведомых так больше и не смог.
Теперь каждому из его летчиков приходилось вести бой в одиночку и... всякий раз против двух самолетов.
Потому что «братья» сражались так, будто кто-то связал их веревочкой. Они атаковали вдвоем и вместе же выходили из атаки. А когда Птицын пытался прийти на помощь своим ведомым... вот тут Алеша и Вадим применили свою третью хитрость. Стоило только Птицыну пойти в атаку на одного из «братьев», а уж другой оказывался на пересекающем курсе — грозил Птицыну столкновением! И тому приходилось отворачивать. Действительно, как будешь наводить свой фотокинопулемет, когда кто-то того и гляди врежется в твою машину? Невольно развернешься или скользнешь. И хорошо еще, если при этом не попадешь в прицел «разбойника», который тебя так смело отсекал, угрожая столкновением.
А «братьям-разбойникам» только того и надо. Они-то успевали схватывать в прицел запуганных летчиков птицынского звена.
Из-за постоянных угроз отсечением «гала-представление» выглядело весьма зрелищно. Может быть, даже чересчур? Во всяком случае комбриг, наблюдая эту, как он выразился, «собачью свалку», забеспокоился. Особенно взволновали его приемы отсечения.
— Смотрите, товарищ майор, если они столкнутся, вы будете отвечать, — шептал он Курдубову.
После проявления пленок стало ясно: пара буквально разгромила тройку. Конечно, возникли споры между сторонниками и противниками пары. Сделать пару основной боевой единицей в истребительной авиации — значит перестроить ее организационную структуру. Свершение подобного переворота оказалось не под силу лейтенантам Спешиеву и Якушеву даже при поддержке майора Курдубова. Только война смогла это сделать.
Теперь многим опытным летчикам-тем более искушенным в летно-испытательной работе — самодеятельный эксперимент майора Курдубова может показаться наивным. Ведь чтобы строго судить о преимуществах пары, следовало бы провести групповой воздушный бой двух шестерок. И составить одну шестерку из двух троек, а другую — из трех пар истребителей. Тогда превосходство пар выглядело бы гораздо убедительнее.
Но в те далекие времена, о которых я пишу, даже «гала-представление» тройки и пары в условиях строевой части, а не летно-испытательного полигона представлялось весьма доказательным. Возможно, и еще где-нибудь практиковалось нечто подобное описанному мною...
Вероятно, археологам так и не удастся ответить на, казалось бы, самые простые вопросы:
Кто изобрел колесо?
Кто научил людей печь хлеб?
Кто придумал иголку с ниткой?
И точно так же уже сейчас — всего лишь через тридцать лет после окончания войны — невозможно уверенно назвать имена создателей пары. Рождение этой неразрывной боевой единицы, может быть, у одного меня навсегда связалось с фамилиями Якушев и Спешнев. На самом же деле в таинстве возникновения нары, наверно, Принимали участие многие и многие летчики. Вот ведь даже и в моем рассказе к творцам пары надо, конечно, причислить майора Курдубова...
Как бы там ни было, все, кто приложил руку к этому перевороту в тактике истребительной авиации, рисковали, изобретали, учили других... И опыт их не пропал даром.