Глава седьмая
Скорый поезд нырнул в туннель, и Колосков быстро закрыл окно и задернул шторы. Он был один, соседи по купе ушли в вагон-ресторан.
Вчера ночью его разбудил звонок телефона. Командир части передал приказание командующего сегодня утром выехать в округ. Очевидно, его вызывают в связи с происшествием в воздухе.
«Имел ли он право сбивать самолет, не получив на то разрешения начальства? Правильно ли он поступил? Да, правильно. Разрешения ждать не было времени, и, кроме того, нарушитель открыл огонь», — так думал Колосков.
Поезд замедлил ход и, выйдя из туннеля, пошел на подъем. Колосков опять открыл окно. На взгорье раскинулись сады, приземистые мандариновые деревья гнулись от плодов. Внизу, почти у самой насыпи, плескалось море. Отдыхающие махали пассажирам загорелыми руками и, разбрызгивая воду, убегали далеко в море. «Дадут отпуск, поеду с Танюшей куда-нибудь в Крым или в Сочи», — решил Колосков.
Включил радио. Сразу же, словно по заказу, из репродуктора полились знакомые слова песни:
В небесах мы летали одних,Вечером Колосков прибыл в приморский городок. В большом многоэтажном доме он отыскал нужный кабинет. Его принял худощавый полковник с суровым обветренным лицом.
— Поздравляю, майор, с победой, — сказал он. — Вы заслужили награду, — и протянул широкую крупную ладонь.
— Благодарю, товарищ полковник, — ответил Колосков, а сам насторожился. «За этим меня и вызывать не надо было, что-то поважнее есть, наверное». Словно отвечая на мысли Колоскова, полковник сказал:
— Я вызвал вас по одному очень важному вопросу. Скажите, вы точно видели, что из сбитого вами самолета-нарушителя никто не выпрыгнул?
— Так точно, товарищ полковник. Я, штурман и стрелок наблюдали за горящим самолетом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Правда, до того, как мы его сбили, нарушитель находился некоторое время в облачности. Но он шел с такой скоростью, что вряд ли кто из экипажа мог рискнуть катапультироваться.
— Вы не могли ошибиться в определении типа самолета-нарушителя?
— Нет. Самолет был реактивный бомбардировщик, имел на вооружении крупнокалиберные пулеметы. Пробоины в моем самолете наглядно подтверждают это.
— Допустим, этот вопрос мы уточнили. Тогда ответьте на другой. Вы сбили нарушителя в 7 часов 30 минут. В это время никаких самолетов не было в вашем районе?
— Не было. Наш самолет-буксировщик находился на сотню километров севернее.
— Да, загадочная картина, — задумчиво проговорил полковник. Он несколько раз прошелся по кабинету и остановился возле карты. — Яков Степанович, перейдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, сядьте там на диван, и внимательно слушайте показания человека с самолета, который вы сбили.
Колосков поднялся и с недоумением посмотрел на полковника.
— Солдаты из артиллерийской части под начальством майора Денисова были на лесозаготовках в горах и задержали парашютиста в тридцати километрах от моря.
— Но я сбил самолет в районе между Нагорной и Заречной! — воскликнул Колосков и ушел в другую комнату.
Автоматчики ввели в кабинет невысокого небритого человека в сером костюме.
— Скажите, Никое Варути, кто еще выпрыгнул, кроме вас? — задал ему вопрос полковник.
— Не могу знать. Я сам чудом спасся.
— В первом показании вы утверждали, что вы летели на пассажирском самолете с аэродрома...
— Города Самин, господин начальник, — торопливо подхватил человек в сером костюме. — Город этот находится на побережье моря. Мы незаметно отклонились от курса и совершенно случайно оказались над вашей территорией.
— Наш самолет сбил вас над морем?
— Да, господин начальник.
— Время вы хорошо заметили?
— В семь часов тридцать минут.
Полковник задумался. Выходит, в это утро два иностранных самолета перелетали нашу границу. Один, пассажирский, заблудившийся, другой — военный, и оба были сбиты в одно и то же время. Непонятно.
— Ладно, идите, — сказал он, — постараемся разобраться.
Колосков сидевший в соседней комнате, слушал допрос и пытался припомнить: где он слышал этот голос? А может, ему показалось, что голос знакомый? И когда арестованный уже уходил, Колосков не выдержал и выглянул.
— А, господин Татулеску? Не узнаете?
Татулеску вздрогнул и остановился. В его маленьких глазах на миг вспыхнуло удивление, которое тут же сменилось испугом. Он никак не мог поверить, что перед ним стоит майор, которого он не раз встречал в Румынии.
— Ха-ха-ха, ведь это вы, домну майор, от вас не скроешься.
Полковник сел за стол и строго спросил:
— Надеюсь, вы теперь заговорите по-иному. С каким заданием перелетели границу?
— В мае этого года, — поспешно заговорил Татулеску, — я бежал в Грецию. Занялся торговлей. С домну майором встречался в Румынии. Наш городок маленький, степной. Меня там все знают. Я имел магазины и продавал керосин. Когда уехал король Михай, появилась государственная торговля... С новыми порядками я был не в ладах и перешел границу. В Салониках живет мой зять, я поселился у него. Летел за товарами под фамилией зятя.
Ложь Татулеску была очевидной, и полковник его не слушал. Он думал о том, что, может быть, самолет сбросил еще одного-двух парашютистов, которые сейчас разгуливают по нашей стране.
— В каком районе вы выбросили груз? — перебил полковник.
«Купец» молчал.
— С кем должны были встретиться в горах?
Опять молчание.
Позвонил телефон.
— Да, я слушаю. Неужели? Молодцы.
Довольная усмешка скользнула по бритому лицу полковника, он оживленно проговорил:
— На один из моих вопросов ответ уже есть. Ящик с радиостанцией найден в ущелье, в двадцати километрах восточнее вашего приземления... Значит, вы были сброшены с военного самолета вместе с грузом.
— Я был на пассажирском самолете и о грузе ничего не знаю. Мы летели над морем в тумане, летчик чуть-чуть не врезался в горы, когда набирал высоту, нас сбили.
— Для какой цели вас сбросили?
— Я спасал свою жизнь. Я не тот, за кого вы, господин полковник, меня принимаете.
Татулеску вызывающе взглянул на полковника.
— Не беспокойтесь, мы все проверим, а вы пока подумайте. Увести, — приказал полковник.
«Почему именно Татулеску оказался в этих местах, с кем он должен был встретиться? Неужели это связано с нашим полком?» — думал Колосков, слушая, как изворачивается Татулеску.
— До войны этот Татулеску состоял членом общества «Румыно-Американо», филиала американского концерна «Стандарт-Ойл», — сказал Колосков, когда Татулеску вышел. — «Король керосина» — так его прозвали в Румынии. В свое время имел несколько магазинов и в Кишиневе.
— Да, ясно, почему именно его хозяева избрали для связи, — проговорил полковник.
— Но с кем он должен встретиться, — вот что меня тревожит.
— Выясним, для этого и поставлены, — задумчиво сказал полковник. — Один из наших заводов начал выпускать новый самолет с ракетными установками. Это не дает покоя империалистам, вот они и зашевелились... Скажите, Яков Степанович, кто-либо из части, кроме вас, был знаком с Татулеску?
— Я выясню, товарищ полковник, и тотчас же вам позвоню.
Полковник встал, протянул летчику руку.
— Татулеску старый враг, матерый шпион и очень хитрый. Пока такие, как он, еще живы, нам с вами, товарищ майор, всегда надо быть начеку. Нельзя допустить, чтобы пушки заговорили снова.
Глава восьмая
Старший лейтенант Кудрявцев отошел от стоянки самолетов и направился к восточной окраине аэродрома. Хотелось побыть одному, кое о чем подумать. Забот у него, летчика-инструктора, было немало. Разрешить самостоятельный полет курсанту — значит дать ему путевку в жизнь. От того, как инструктор научил его летать, зависит дальнейшая судьба будущего летчика, а порою и жизнь. Легко исправить допущенную ошибку на земле и гораздо труднее — в воздухе. На земле ты споткнулся, упал — сразу же поднялся и пошел дальше. Этого не сделаешь в воздухе.
А тут еще это происшествие с Зориным. Инструктор до сих пор не мог найти ответа на вопрос, почему его курсант, всегда дисциплинированный и прилежный, совершил грубейшее нарушение...
Шорох в кустах, окаймлявших дорожку, прервал размышления Кудрявцева.
— Тьфу-у-у, — вздрогнул Кудрявцев от неожиданности. — Что вы в кустах прячетесь?
— Виноват, товарищ командир, — позевывая, заговорил сонный механик. — Немножко вздремнул. Часы подвели, пришлось раньше прийти. Вижу, стоянка еще закрыта, на частную квартиру идти далеко, а сейчас тепло, лег в кустах и уснул.
Старший лейтенант посмотрел на часы.
— Да, до конца обеда осталось сорок минут, через час придут курсанты. Надо торопиться.
— Товарищ старший лейтенант, я прошу вас поговорить с Галей, — неожиданно заговорил Репин. — «Надо проверить, — решил он, — не грозит ли отсюда опасность». Не виноват я, сам чуть не утонул. Напрасно она сердится. Расскажите ей, она вас послушает. — Он замолчал и, старательно разыгрывая волнение, добавил: — Ведь я ее люблю.
Старший лейтенант окинул механика пристальным взглядом.
— Я признался одному вам, — заговорил механик. — Клянусь, люблю Галю больше жизни. Помогите мне помириться с ней. Тяжело... — Губы его дрогнули, и он отвернулся.
— Я сестре не советчик, — ответил Кудрявцев. — Она своим умом живет. Лучше вы с ней сами поговорите.
Кудрявцев гордился своей сестрой. Ее портрет вот уже второй год не снимают с Доски почета. Большой заводской коллектив ее уважает и ценит. Пережив столько страданий и унижений в годы войны, она очень осторожно подходит к оценке людей. И если быстро перестала встречаться с Репиным, значит, он заслужил этого. Да и сам Кудрявцев после случая с Зориным чувствовал какую-то неприязнь к механику.
— Правда, что вы женитесь на Исаевой? — неожиданно спросил Репин.
— Думаю, — сдержанно ответил инструктор.
— Счастье не в воздухе вьется, товарищ командир, а руками берется.
— Это верно.
— Так действуйте смелее, через мать, она поможет.
— Как-нибудь сами договоримся.
— Сегодня в городе вечер молодежи, вы поедете? — допытывался Репин.
— Да. Приедут офицеры из бывшей вашей части. Я уже познакомился с Мироном Исаевым, Кочубеем, — хорошие товарищи. А вы видели своих однополчан?
— Нет, товарищ командир, там у меня друзей не осталось. Многие демобилизовались, разъехались в разные концы Союза. И все-таки жаль, что я не могу поехать. Договорился с ребятами податься на охоту.
На стоянке самолетов появились механики первой эскадрильи. От реки хорошо было видно, как они дружно стали снимать чехлы с моторов, готовить самолеты.
— Пойдемте, скоро придут и наши курсанты, — заторопился инструктор.
Они вышли на тропинку и стали подниматься к аэродрому.
— Вы новость слышали, товарищ старший лейтенант? — спросил механик.
— Кто-нибудь новую планету открыл? — пошутил Кудрявцев.
— У нас в рабочем поселке говорят, якобы вчера наши летчики сбили иностранный самолет над горами.
— Слышал. Приезжал брат Розы. Он рассказывал, что экипаж майора Колоскова сбил чужой самолет, с которого выпрыгнул парашютист.
— Неужели?
— Парашютиста задержали солдаты. Колосков опознал в нем румына из того города, где стояла ваша часть, не то Трубалеску, не то Татулеску. Не знали такого?
— Нет, не знал, — с трудом владея собой, проговорил механик. Стараясь не выдать своего волнения, он замедлил шаг и приотстал от инструктора.
Кудрявцев вслед за Розой вышел из танцевального зала. Невдалеке виднелся летний ресторан. Оттуда до летали оживленные разговоры и звон бокалов.
— Мороженое купить? — спросил Кудрявцев девушку.
Она молчала, смотрела в сторону танцевальной площадки, где кружилась парами молодежь. Вспыхнули ракеты. Множество разноцветных огней посыпалось на деревья. Громче заиграл духовой оркестр, живее закружились пары.
— Молчишь...
Роза повернула к Кудрявцеву лицо, капризно поморщилась.
— Леша, пойдем танцевать.
— Да неохота. Сама знаешь, танцор я неважный.
— Жаль. И Виктора нет, не с кем потанцевать. Они выбрали под деревом скамеечку, присели. Кудрявцев заговорил:
— Ты знаешь, я давно тебя люблю. Не раз говорил об этом, но ты молчишь. Что с тобой? Почему ты не говоришь: да или нет. С огнем не шутят, Роза. Надо выбирать: или я, или Зорин. Дальше так продолжаться не может. Если любишь Виктора — так и скажи. Как ни тяжело мне будет, я отойду. Насильно мил не будешь.
Роза чуть отодвинулась, приподняла голову:
— За что Виктор сидел на гауптвахте? Что он тебе плохого сделал? — спросила она.
— Заслужил — наказали, — резко ответил Кудрявцев. — К тебе это отношения не имеет.
Наступило неловкое молчание. Опять ярко осветился парк. Рвались хлопушки, конфетти снежинками сыпались на танцующих. Доносился голос затейника:
— Вальс «Березка», кавалеры, приглашайте своих дам!
Кочубей на своем новеньком «москвиче» доехал до реки. У рыбаков попросил лодку, им же оставил на хранение машину и, работая одним веслом, стал переправляться на другой берег, где его должна была ждать Галя. С девушкой он познакомился в клубе радиозавода на танцах. Галя понравилась ему, и он зачастил к ней на свидания.
Легкая лодка быстро скользила по реке. Над долиной серпом висел месяц, полоской освещая реку.
Кочубей издалека увидел на берегу Галю. Сердце у него учащенно забилось. Лодка ударилась о берег.
— Здравствуй, Галя. На двадцать минут опоздал. Прошу прощения, — вытаскивая лодку на песок, виновато говорил Кочубей.
Галя улыбнулась откровенно радостно. Кочубей понял, что эта встреча так же желанна ей, как и ему. Они присели на большой камень, недалеко от берега.
— Понимаешь, какое дело. В четыре утра начало полетов, и на вечер я ехать не могу. Давай решим: или погуляем здесь, или я провожу тебя до автобуса и ты одна поедешь на вечер.
— Здесь сыро, пойдем повыше, — ответила Галя. Вышли на тропинку, стали медленно подниматься вверх. Прохладный речной ветерок догнал их, обласкал, и, не задерживаясь, унесся дальше.
Галя присела на срубленное дерево, Николай примостился рядом. Они говорили обо всем, о любимых книгах, о друзьях, о жизни. Оказалось, что взгляды у них одинаковы, что на людей, на их поступки Кочубей и Галя смотрят одними глазами...
Проводив Николая, Галя долго еще стояла на берегу. Потом неохотно отошла от воды и, прислонившись к дереву, подумала: «Какой он хороший, славный».
Полковник Зорин взволнованно ходил по старту: до сих пор не вернулась на аэродром машина Гордеева. За перевалом появилась грозовая облачность, и два самолета возвратились, не выполнив задание. А этого юнца все нет и нет. «Эх, видно, поспешил я выпустить его в самостоятельный полет, да еще по такому маршруту», — сетовал Зорин, поглядывая в сторону перевала, откуда должен был прилететь самолет Гордеева. Сядет на вынужденную или врежется в горы, — не найдешь. Да, промашку, видно, я дал».
Подошел к Пряхину.
— Что с Гордеевым? Как думаешь?
Пряхин посмотрел на кромку высоких гор, которые вдруг вспыхнули огнями, и, не оборачиваясь к командиру части, спокойно ответил:
— Солнце еще только встает, рано волноваться. Лейтенант Гордеев летает отлично.
— Так почему он вместе с другими не прилетел? Нет, что-то не так.
В это время из репродуктора, установленного на стартовом командном пункте, послышалось:
— Астра, я — 0,8, подлетаю к перевалу. Разрешите посадку?
Зорин торопливо отдал приказание в эфир:
— 0,8, я — Астра, посадку разрешаю.
И тут же посмотрел на Пряхина. Суровое, обветренное лицо Александра Николаевича сделалось добродушным и ласковым.
Далеко в глубокой лазури неба засеребрилась небольшая точка. Вот она все ближе, ближе, отчетливо стали видны очертания реактивного бомбардировщика. Самолет выпустил шасси и зашел на посадку.
— Командира эскадрильи и лейтенанта Гордеева ко мне! — отдал приказание Зорин, входя в радиостанцию.
— Товарищ гвардии майор, задание выполнил. Маршрут прошел полностью, — доложил лейтенант Гордеев Колоскову.
Для молодого летчика это был первый полет в тяжелых метеорологических условиях. Он с волнением ожидал оценки, которую даст командир эскадрильи.
Но Колосков молчал. Лейтенанта охватила тревога. «Неужели, что-нибудь случилось?» Майор внимательно смотрел на горы, откуда только что прилетел Гордеев. Темно-фиолетовые тучи сплошной стеной медленно сползали в долину.
— Два экипажа вернулись из-за погоды. Почему вы не прекратили полет? Зачем рисковали? — хмуро спросил Колосков.
Летчик смотрел на своего командира эскадрильи с недоумением. Вот этого он не ожидал.
— Действительно, товарищ командир, мы встретили грозовые облака. Я решил обойти их и выполнить задание. Думаю, что принял правильное решение.
— Пойдемте к командиру, вызывает.
— Не понимаю, — произнес Гордеев, — в чем же моя ошибка? Прежде чем принять решение к продолжать полет, я спросил себя: если бы такое случилось на фронте, неужели бы я вернулся? Конечно, нет. Значит, надо выполнять задание! Кто риска боится, товарищ гвардии майор, тому, я думаю, в авиации и делать нечего.
— Да, в авиации элементы риска неизбежны, но принимать вот такие рискованные решения имеет право лишь очень опытный летчик. Скажите, на каком удалении вы обходили грозовые облака?
— Около десяти километров, товарищ командир, с выключенным радиооборудованием.
Колосков в душе был на стороне летчика, он на его месте поступил бы точно так же.
— Почему не вернулись с маршрута, почему не последовали примеру других? — спросил Гордеева гвардии полковник.
— Задание можно было выполнить, и я взял на себя инициативу.
Зорин не дал Гордееву договорить.
— Значит, пренебрегли моим приказом? Первый и последний раз вас предупреждаю: летайте без ненужных выдумок. Ваше решение неправильное и могло привести к очень плохим последствиям.
— Нет, не могло, — упрямо ответил молодой летчик. — Я всесторонне оценил свои силы и силы экипажа.
— Ладно. Рисковать будете на войне. Идите, еще раз проанализируйте сегодняшний полет, мы к нему еще вернемся.
Когда Гордеев ушел, Колосков заметил:
— Гордеев, товарищ командир, летает отлично.
— Этого, Яков Степанович, мало. У него отсутствуют тренировка, опыт. Хорошо, что грозовая облачность охватила небольшой район...
— Без риска, товарищ гвардии полковник, ничего не дается. Он задание выполнил точно и уложился во время. Два же первых экипажа действовали по шаблону. Увидели грозовую облачность, вернулись, даже не подумали о выполнении задания. На войне так бы они не сделали, да и вы бы им не простили. Летчик и в мирное время обязан творчески подходить к выполнению каждого задания, а не летать по готовому рецепту.
Зорин нахмурился и, не отвечая, сердито сунул руку в карман брюк, достал коробку папирос и, не закуривая, вышел из радиостанции. Он не ожидал, что Колосков примет сторону Гордеева.
«Тоже учить вздумал, молодо-зелено», — с горечью подумал он, направляясь к стоянке эскадрильи Пылаева.
На полпути Зорина нагнала легковая машина. Пряхин открыл дверцу, предложил:
— Садитесь, Александр Николаевич.
Зорин молча уселся рядом с заместителем и только тут закурил.
— А ведь вы неправы, товарищ командир. Разумную инициативу лейтенанта Гордеева надо было поддержать.
— Да что вы, сговорились сегодня все, что ли? — рассердился Зорин, но где-то в глубине души мелькнуло сомнение: а может, все же он неправ, может, действительно, просто погорячился?
Глава девятая
С бомбометанием в эскадрильи Колоскова не ладилось. Несмотря на то, что ведущий сбросил бомбы точно по цели, эскадрилья выполнила бомбометание только на «хорошо». Большинство бомб упало с недолетом.
Колосков задумался. Он еще раз просмотрел результаты индивидуального бомбометания каждого экипажа. Результаты были высокие. За последнее время ниже, чем на «отлично», не бомбили.
Так в чем же дело?
Колосков зашагал на аэродром к штурману части. Морозов и лейтенант Гордеев стояли возле самолета ЯК-18, они готовились к перелету на полигон. Эскадрилья реактивных бомбардировщиков сегодня бомбит с больших высот.
— Товарищ гвардии майор, — обратился Колосков к штурману части. — Прошу вас, уловите момент пролета нашей группы над целью и точками, покажите место каждого самолета в строю.
Морозов с любопытством посмотрел на командира эскадрильи.
— Хорошо, сделаю.
Колосков торопливо направился к самолетам своей эскадрильи. Подозвал Исаева, отдал последние указания.
— Запускать двигатели по моей команде. Я через тридцать минут сообщу по радио. Готовьте буксировщик с нашей мишенью.
— Конструкция отличная, — заметил Исаев. — Любую скорость выдерживает, не чета конусу.
Колосков вызвал с командного пункта дежурную автомашину и уехал на старт. На стоянке одновременно заработали все турбины. Резкий гул взбудоражил тишину. Со старта Колоскову хорошо был виден столб пыли, поднятый воздушными потоками, вылетающими из реактивных сопел.
Бомбардировщики звеньями выруливали на старт. Подана команда на взлет. Самолеты на большом кругу пристроились к ведущему и, набирая заданную высоту, развернулись над аэродромом.
Колосков с земли следил за полетом. Эскадрилья летела острым клином. Самолеты прошли над стартом. Правый ведомый левого звена чуть поотстал и этим усложнил полет своему ведущему.
— Десятый! — скомандовал с земли командир эскадрильи. — Подойдите ближе, следите за ведущим.
— Я — десятый, вас понял.
Колосков приказал ведущему повторить заход.
Над горами самолеты развернулись и взяли куре строго по долине.
Колосков вошел в автобус, оборудованный под радиостанцию, и подсел к большому репродуктору. В дверях автобуса показался заместитель командира полка по политчасти. Колосков доложил:
— Товарищ гвардии подполковник, девять самолетов находятся в воздухе. Руководитель полета гвардии майор Колосков.
— Здравствуйте, Яков Степанович. Каких результатов сегодня ждем?
— Думаю, ниже, чем на «хорошо», не должны выполнить. Ведь пора быть мастерами своего дела. Сколько труда положено...
— Именно. Решил сегодня тряхнуть стариной. С эскадрильей Пылаева полечу на стрельбы.
— А я от поршневых самолетов уже отвык, — признался Колосков.
— Мы на них последний месяц летаем и — на прикол, — проговорил Пряхин и загадочно глянул на Колоскова: — Для вас новость есть.
— Какая?
— После полетов зайдете к командиру полка, он вам сообщит.
В репродукторе раздался бас Морозова:
— Я — сорок первый, цель накрыта. Результаты лучше, но не отличные. Работу прекращаю.
«Опять результаты ниже, чем в других эскадрильях. В чем же причина?» — думал Колосков и не находил ответа. Но то, что сегодня эскадрилья отбомбилась лучше, чем вчера, уже радовало.
Пылаев стоял около своего поршневого бомбардировщика и ревниво наблюдал за посадкой реактивных самолетов. Ничего, через несколько дней его эскадрилья тоже пересядет на реактивные. Он окинул взглядом свой старенький бомбардировщик, потерявший яркость окраски. За колесом самолета, под плоскостью он увидел Павлюченко. Оружейник так задумался, что не услышал приближения командира. У ног его лежал конверт и листок из ученической тетради, исписанный красными чернилами.
— Вы почему не ушли на обед? — спросил Пылаев.
— Не хочется что-то.
— К полету приготовились? Стволы почистили?
Павлюченко молчал. Он действительно не успел почистить стволы.
— Разве не знаете, что через полчаса вылетаем? — сурово спросил капитан и подумал: «Вечно с этим Павлюченко какое-то недоразумение. Надо было его все-таки отправить в стройбат».
Павлюченко достал ящик с инструментами, приготовил стремянку.
— Что это вы сегодня, словно неживой? Может, нездоровы — так скажите, — допытывался Пылаев.
— Спасибо, здоров.
— Вон, бумагу потеряли, подберите.
— Это письмо из дому, — приглушенно ответил оружейник и нагнулся к конверту.
— Наверное, мать интересуется, как ее сын служит?
— Нет, это соседка пишет.
Командир поспешно взял исписанный листок и бегло пробежал глазами. Соседка сообщала, что мать Павлюченко переехала машина и что ее в тяжелом состоянии отправили из Кочубеевки в Полтаву.
— Почему сразу не сказали? — спросил Пылаев, и взгляд его потеплел.
— А зачем?
— Как зачем? Домой вам надо съездить.
— А разве пустят?
— Ну конечно же. Медлить нельзя. Отец где?
— Погиб под Кременчугом на Днепре.
— Идите готовьтесь к отъезду, а я сейчас доложу командиру полка. Документы на проезд в штабе получите.
Павлюченко не верил своим ушам, стоял растерянный, не зная, что предпринять. Замасленной ладонью он стал протирать глаза, будто туда залетела соринка.
— Плохо, что сегодня начфина нет, в город уехал. Деньги-то есть у вас?
— Трошки есть, — робко ответил солдат и впервые прямо посмотрел на командира.
Пылаев достал кошелек и, отсчитав двести рублей, протянул их.
— Возьмите, когда приедете, вернете...
— Да, я... — сказал солдат в сильном волнении, не трогаясь с места.
— Садитесь на московский поезд, там есть вагон прямого сообщения. Ну, живее. Не падайте духом.
Павлюченко зажал в руках деньги и, рванувшись с места, побежал от самолета. «Вот я его успел два раза отругать, а что отец погиб на Днепре, не знал», — думал командир эскадрильи, глядя вслед солдату.
Новость, которую сообщил командир части, обрадовала и взволновала Колоскова. Он заторопился домой.
— Танюша, поздравь, — бросил он с порога.
— С чем? — отозвалась жена.
— С новым назначением.
— Неужели уезжать? — воскликнула Таня, бросаясь к мужу. — Ну вот, а я только стала привыкать...
— Да нет, жить здесь будем. Приказом Главкома назначен заместителем командира по летной подготовке.
— Поздравляю, Яша, а теперь ужинать, ужинать. Таня быстро поставила два прибора, и они сели за стол.
— Да, сегодня письмо от Гриши получил, — сказал Яков. — Тебе привет.
— Хорошо Грише в Москве, — вздохнула Таня.
— Наверное, неплохо, однако он хочет после окончания академии проситься к себе на родину в Новосибирск, или в нашу часть, если будет место, — ответил Колосов. — А меня, Танюша, из полка никуда не тянет. Через два года окончу академию, здесь останусь.
— Со временем и здесь неплохо будет.
— Это что-то новое. Ты же говорила, что здесь одни шакалы...
— Пора и забыть об этом... — смущенно проговорила Таня.
Вспомнился разговор с мужем несколько месяцев тому назад, стало стыдно: как она могла тогда скучать? Ведь везде можно жить и работать, дружить и веселиться. Главное — жить с коллективом, уметь в любых условиях быть полезной обществу.
После ужина Яков сел заниматься. Таня готовилась к занятиям в школе. В комнате стало тихо. Немного времени спустя Таня отложила учебник и обратилась к мужу:
— Знаешь, позавчера Куприян так мне отвечал урок, что я бы ему и шестерку, и десятку поставила. А есть еще такие, что только и ждут подсказки.
— Дисциплина отсутствует, товарищ педагог.
— А ты хоть бы раз к нам заглянул. Там и твои подчиненные учатся.
— Есть, товарищ начальник, — весело проговорил Яков. — Спасибо, что напомнила.
— Серьезно, Яша, у вас в части замечательные ребята...
Уже далеко за полночь Яков, потягиваясь, встал из-за стола, подошел к окну. Веяло прохладой. Было слышно, как капли дождя шелестят в листьях деревьев. Донесся отдаленный голос часового: «Стой, кто идет?» И опять все стихло. Городок спал.
Мимо окна проехала легковая машина. «Кочубей от девушки», — подумал Яков и улыбнулся. Ведь и он, бывало, за тридцать километров ездил на свидание к Тане.
— Пожалей себя. Скоро рассвет, — послышался голос жены.
— Ложусь, Танюша.
Колосков собрал книги, сложил на этажерку, выключил свет в комнате и вышел на кухню покурить.
В доме напротив в одной из комнат светился огонек.
«Гордеев не спит, видимо, готовится к завтрашним занятиям», — подумал командир эскадрильи.
Сегодня в перерыве между занятиями в класс вошел Исаев и отозвал в сторону Колоскова и Пылаева.
— Константинов приехал, просит вас.
— Где он? — спросил Колосков.
— Я его встретил у проходной будки и привел на аэродром.
Нелегко было узнать бывшего летчика Константинова. Он похудел, в его пышных волосах уже заметно мелькала седина.
Колосков и Пылаев молча пожали ему руку. Преодолевая неловкость, Константинов начал:
— Ну вот, мы и снова встретились... Я к вам, товарищи, не только повидаться... Дело у меня...
— Давай, выкладывай, чего стесняешься, — сказал Колосков. — Поможем.
— Да нет, у меня не личное, не подумайте чего. Скажите, Репина помните!
— Помним, как же. У меня в эскадрильи был, весной этого года демобилизовался, — ответил Пылаев.
— Сейчас он сверхсрочником служит в училище недалеко от нашего радиозавода, а живет у меня, — пояснил Константинов.
— Это не тот Репин, я видел его, — заметил Исаев.
— Не может быть, — взволнованно заговорил Константинов. — Я лично читал его дневник, там жизнь нашего полка хорошо описана. Видел фронтовые фотографии Зорина, Пряхина. Вручение наград Кочубею, Дружинину. Я не смог ему признаться, что я когда-то служил в полку.
— Я собирался навестить Репина, кое-что у него выяснить, да Исаев сбил меня с толку — «однофамилец, однофамилец», — Пылаев с иронией посмотрел на инженера: — После домашнего угощения, видно, все у тебя перепуталось...
— Не дури, — обиделся Исаев. — Не мог я ошибиться.
— Для меня он загадка, — проговорил Константинов. — Он ни разу не напомнил мне о том, что я попал в штрафной батальон, хотя он должен был бы знать об этом.
— Вероятно, не знает. Он прибыл в часть, когда тебя уже не было, — вставил Пылаев.
— Вот именно, но зато хорошо помнит, что я после ранения попал в немецкий госпиталь в Харькове, что у меня дед немец и что он был осужден. А ведь я об этом в полку никому не говорил. Случайно проболтался врачам в госпитале...
— Так откуда же он все это знает? — с удивлением воскликнул Колосков.
— Вот я и приехал к вам... Если бы не это... не тревожил бы свои раны. Преступление, которое я совершил в сорок первом, хотел забыть, вырвать из памяти. Но, приехал Репин, привез от деда ружье, и я опять все старое вспомнил.
— Какое ружье, от какого деда, толком объясни, — сказал Колосков.
— Репин привез мне ружье от моего деда, которого он будто бы встретил в Берлине. А дед мой действительно куда-то исчез. Возможно, что он и в Берлине. Я взял ружье. Репин поселился у меня на квартире. Первое время жили мы с ним дружно, ходили на охоту, два раза ездили на полигон за перевал, были и в платановом ущелье, но... — он замолчал, собираясь с мыслями. — А потом приехали вы, Репин что-то стал нервничать и путать.
— Еще бы, — подхватил Пылаев. — Моя жена передала с ним посылку, он не заехал ко мне; купил часы у румына — не заплатил. Совесть, видно, заедает...
— Ничего вы не понимаете, — сердито заявил Исаев. — Я голову даю наотрез — это не тот Репин. А вот то, что он знает о Константинове и о других летчиках нашего полка, вызывает подозрение.
Пылаев громко рассмеялся.
— Ну вот, ты готов в нем чуть ли не врага видеть.
Уверен, что это наш Репин. И надо мне к нему все-таки съездить, разузнать, что и как с ним произошло. Вы, Константинов, подождите, у нас еще час занятий, а потом мы что-нибудь сообразим.
Колосков, Пылаев и Исаев ушли в класс. Константинов остался один. Из-за стены ангара до его слуха донесся знакомый голос. Он встал, прошел вдоль стены и, как вкопанный, остановился. Он увидел Кочубея, который проводил с сержантами беседу. Константинов попятился назад, боясь встретиться с живым свидетелем его позора. Ведь это он, Константинов, бросил тогда тяжелораненого Кочубея, и если бы не друзья Кочубея, он не остался бы жив. «Сейчас кончится политинформация, и Кочубей встретится со мной. Как же я посмотрю ему в глаза? Нет, надо уходить», — решил Константинов и медленно побрел к дороге.
Кончились занятия. Колосков вышел из класса. Он внимательно огляделся по сторонам, но Константинова нигде не было видно. Подошел Пылаев.
— Знаешь, Василий, надо сейчас же доложить о Репине. Там быстро разберутся.
— Я тоже так думаю. А прежде надо самим повидать его.
Через несколько часов Колосков и Зорин выехали в летное училище.