Глава десятая

Гвардии полковник Зорин просматривал письма, полученные в его отсутствие. Одно из них было написано крупным ровным почерком.

«Товарищ командир! К вам обращается ваш бывший подчиненный гвардии старшина Шеганцуков. Я, когда уходил в запас, дал вам слово, что буду работать по-гвардейски. Слово свое стараюсь держать. Работаю комбайнером в МТС. Меня здесь все так и зовут «гвардии комбайнер». Еще сообщаю вам, что Петро Репин за весь год прислал только одно письмо. Обещал приехать в отпуск и обманул. Здесь его ждали. Я-то уже заранее рассказал о его приезде. И что же получается? Форменный обман. На днях был в соседней МТС. Мы с ними соревнуемся. Встретил Константинова, помните? У нас был в полку младший лейтенант, которого в сорок первом году отправили в штрафной батальон. Сейчас он работает на радиозаводе в отделе кадров, однополчан своих не забывает. Передавайте мой наилучший привет гвардии подполковнику Пряхину и всем, кто еще не забыл Шеганцукова. Высылаю вам нашу газету, где пишут обо мне.

Ваш однополчанин старшина Шеганцуков X.».

«Сегодня же отвечу», — думал Зорин, пробегая газетную заметку, потом взял другое письмо. Оно было от сына. Несколько раз прочитал скупые строки. От волнения дрожали руки. Сын коротко сообщал о том, что сейчас он находится в лазарете, что опасность ему не угрожает и вскоре он опять будет летать. Отец положил письмо, с трудом поднялся.

Что же произошло? Авария самолета? Может, сын искалечен, а его, отца, успокаивает, не хочет написать правду? Надо сейчас же написать ему, пусть сообщит подробности. Запросить начальника училища. Он должен все знать.

Кто-то подошел к двери и постучал.

— Войдите!

Дверь медленно открылась. Вошла жена инженера Исаева, невысокого роста женщина, просто, но со вкусом одетая.

— Я к вам, Александр Николаевич, — проговорила она.

— Прошу, Евгения Сергеевна, садитесь.

Исаева нерешительно подошла к дивану, постояла в раздумье и несмело села, положив руки на колени.

— Товарищ полковник, к вам с просьбой. Дайте приказание выписать мне литер, я с эшелоном не поеду. Собираюсь к своим родным.

— А как же муж? Вы поссорились? — негромко спросил Зорин.

— Я никому не рассказывала... Считала это семейной тайной. Думала, с годами все уладится.

Исаева в замешательстве умолкла.

— Вы не волнуйтесь, Евгения Сергеевна. Я все сделаю, чтобы помочь вам.

— Трудно мне говорить об этом, но мой муж... страшно скуп. Особенно здесь, в Румынии, он со своей скупостью дошел до того, что стыдно говорить... — Исаева горько усмехнулась. — Он утром дает мне определенную сумму, а вечером я должна отчитаться... Сам на базар ходит...

— О вашем муже я был всегда хорошего мнения, — сказал Зорин. — Правда, еще на фронте замечалось, что он любил меняться вещами с подчиненными, скупать часы. Мы предупредили его, и он как будто исправился.

— Не все у него плохо, — продолжала Исаева. — Он не пьет, любит дочь. И все же тяжело мне с ним.

— Куда же он деньги девает? — спросил Зорин.

— Откладывает... На черный день... Я решила уехать к своим родным. Одумается, приедет за мной.

— Знаете, Евгения Сергеевна, не торопитесь, подумайте, у вас ребенок. Я обещаю помочь вам.

— Простите за беспокойство.

Вскоре после ухода Исаевой Зорин вызвал Колоскова.

— Яков Степанович, какого вы мнения об Исаеве?

Колоскова удивил такой вопрос. Чего это вдруг начальство интересуется инженером? Он ответил:

— Отлично выполняет свои служебные обязанности. Правда, за последнее время стал пассивно относиться к общественной работе, но мы его поправим. Другого инженера мне не надо.

Зорин усмехнулся, сбил карандашом с кончика папиросы пепел и проговорил:

— Не волнуйтесь, от вас его никто не думает забирать. А вот как у него в семье?

— Семья как семья. Живут как будто неплохо.

— К сожалению, это не так... — и командир части передал Колоскову содержание разговора с Исаевой.

— Не может быть, даже не верится! — воскликнул Колосков.

— Людей мы знаем плохо. Очень плохо... Завтра к десяти часам пришлите ко мне Исаева.

Когда Колосков пошел к выходу, Зорин остановил его.

— Яков Степанович, я давно хотел спросить вас, что нового слышно о судьбе жены старшего лейтенанта Банникова.

— Я дважды запрашивал Смоленск. Ответ один и тот же: в 1942 году их забрала немецкая комендатура, пропали без вести.

— Жаль... — тихо сказал полковник и опустил голову. «Вспомнил жену», — решил Колосков и тихо закрыл за собой дверь. Зорин долго не мог уснуть. Мысли его вновь и вновь возвращались к сыну...

* * *

Курсант учебного подразделения Виктор Зорин стоял возле самолета и внимательно слушал указания инструктора. Шлемофон у Виктора чуть сдвинут назад, лицо очень сосредоточенное. Еще бы, сегодня он впервые полетит самостоятельно в строю, ведомым в паре.

— В строю главное — внимание, — говорил старший лейтенант Кудрявцев. — Ведомому необходимо сохранять заданный интервал и дистанцию.

На старте взвилась ракета. Она описала огненную дугу и на несколько секунд осветила зеленое поле аэродрома, радиостанцию и развевающийся авиационный флаг. В ту же минуту на стоянке заработали моторы.

На высоте тысячи метров самолеты стали разворачиваться над долиной. Внизу виднелись дома и улицы города, широкой полоской блестела река. Внимательно следя за ведущим, Виктор прислушивался к командам инструктора. Вдруг он почувствовал резкий толчок, будто самолет уперся в стену, и сразу же увидел, как от самолета отделился винт и вместе с редуктором полетел вниз. Стремясь, насколько возможно, сохранить скорость, Виктор отдал ручку от себя и выключил зажигание. На землю понеслись тревожные сигналы: «Я 101, иду на вынужденную... Оторвался винт. Иду на вынужденную».

Внизу горы, до аэродрома далеко. Куда посадить самолет, как спасти себя и машину? Да, попал в переплет. И вдруг внизу возле самой реки Виктор увидел узкую, но длинную площадку.

— Правильно! Так держите, — услышал он ободряющие слова ведущего и повел самолет на посадку. У самой земли Виктор вырвал самолет из крутого планирования, левой рукой машинально отстегнул плечевые и поясные ремни и, не выпуская шасси, добрал ручку управления на себя. Истребитель коснулся земли фюзеляжем, пополз по траве и, развернувшись на девяносто градусов, остановился. Виктор всем корпусом подался вперед и ударился головой о приборную доску. Через несколько минут он оправился от удара и вылез из кабины. «Не надо было ремни расстегивать. Ведь говорили же, — подумал он, — легко отделался». Что ж, можно радоваться: самолет цел, сам он жив и здоров. Он помахал инструктору, который все время кружился над местом приземления самолета.

После полетов возле методического городка выстроился личный состав части. На щите был вывешен только что выпущенный боевой листок. Он призывал всех курсантов брать пример с Виктора Зорина, который не растерялся в минуту опасности, спас себя и машину.

Начальник штаба громко читал: «На высоте тысяча метров у самолета ЯК-П произошел обрыв винта с редуктором... За проявленное мужество наградить ценным подарком — именными часами и сфотографировать у развернутого знамени курсанта Зорина В. Летчику-инструктору... старшему лейтенанту Кудрявцеву А. И. за хорошее воспитание... объявить благодарность. Приказ объявить всему личному составу...»

Раздалась команда: «Вольно, разойдись!» — и к Виктору кинулись друзья, от души поздравляли его, восхищались его мужеством, смелостью и находчивостью. Зорин, смущенно улыбаясь, подошел к инструктору и сказал:

— Спасибо вам, товарищ старший лейтенант.

Кудрявцев положил на плечо Зорину свою крепкую ладонь.

— Молодец, из тебя выйдет настоящий летчик.

К инструктору подошел с иголочки одетый, подтянутый старший сержант с энергичным лицом, на котором особенно выделялся резко очерченный крепкий подбородок.

— Товарищ старший лейтенант, гвардии старший сержант сверхсрочной службы Репин прибыл в ваше распоряжение на должность механика самолета.

Виктор с любопытством посмотрел на нового механика. Заметив на груди две орденские планки, решил: «Фронтовик. Нам повезло».

— До этого где служили? — спросил Кудрявцев.

— В Румынии, в бомбардировочном полку.

— Самолет ЯК-11 — не бомбардировщик. Освоите?

— Самолет ЯК-11 отлично знаю. Да вы не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, не подведу.

— С жильем устроились?

— Так точно.

— Семья большая?

— Не женат, — механик улыбнулся.

— Мне разрешите идти? — проговорил Виктор.

— Пожалуйста, отдыхайте, товарищ Зорин.

Виктор уловил пристальный взгляд механика, дружески ему улыбнулся и ушел.

Глава одиннадцатая

В полку теперь разговоры об одном — о возвращении на Родину.

— Как, по твоему, аэродром наш далеко будет от города? — спросил Пылаев у своего штурмана, когда их самолет приземлился после очередного полета.

— Точно могу сказать — километрах в ста.

— Откуда знаешь?

— Мирон рассказывал. Там его родные.

— Жаль, далеко. Так хочется, чтобы театры рядом были, кино, библиотеки, — Пылаев вздохнул.

— Да ну, чего захотел, — усмехнулся Кочубей. — Все это дело второстепенное. Авиаторам — поле да воздушный простор...

— Одно другому не мешает, — Пылаев спрыгнул на землю и стал снимать комбинезон.

Самолет Колоскова зарулил на стоянку. Яков отошел от машины, стал поджидать молодого летчика Гордеева, которого он сегодня вводил в строй. Увидев Пылаева и Кочубея, крикнул:

— Не торопитесь, пойдем вместе!

Лейтенант Гордеев вышел из кабины и подошел к командиру эскадрильи:

— Разрешите выслушать замечания?

— Полетом доволен. Замечаний по технике пилотирования нет. Однако летчик в воздухе обязан не только управлять самолетом, но и за обстановкой следить. Вы же, товарищ лейтенант, не заметили встречного самолета.

— Надеялся, что он отвернет, пришлось с опозданием исправлять ошибку...

— Так нельзя. Летчик должен находить мгновенное и точное решение. Запомните это на всю жизнь.

— Буду помнить, товарищ гвардии майор!

После работы летчики, штурманы и техники направились домой. Колосков догнал товарищей, и они пошли в городок.

— Знаете, товарищи, что сегодня утром я обнаружил? — таинственно проговорил Пылаев.

— Что?

— Инженер Исаев прихватил с собой баллончик и положил его в заднюю кабину. Осталось шланг достать.

— Ну уж хватил! — оправдывался Исаев. — Не баллончик, а бензиновый бак.

— Запасаетесь, значит? — с иронией спросил Кочубей.

— В работе все пригодится, запасные части всегда технику нужны.

Поднявшись на высокую насыпь, они увидели колонну рабочих из железнодорожных мастерских.

— Куда это они? — спросил Кочубей.

— Очевидно, на митинг, нас провожать решили, — ответил Колосков.

— Тогда пошли быстрее, — воскликнул Пылаев.

Стадион был уже заполнен, а люди все шли и шли.

Командир полка открыл митинг.

— Товарищи рабочие, крестьяне и служащие! За три года, прожитые в Румынии, мы оценили вашу любовь и ласку, хорошее, честное отношение к нам — воинам Советской Армии. Мы крепко подружились с вами, и наша дружба скреплена навечно. Разрешите митинг по случаю проводов, считать открытым. Слово имеет представитель городского комитета рабочей партии товарищ Садояну.

Костелу снял шляпу и скомкал ее в руках. Он, видимо, очень волновался.

— Вы, представители великого свободолюбивого народа, очень помогли нам во всем. Мы идем по пути, проложенному советским народом. Я, румын, с глубокой радостью смотрю в будущее. Вижу, как шаг за шагом наш народ осуществляет вековую мечту — строительство новой жизни. Передайте советскому народу наше дружеское спасибо, наш привет. Да здравствует Советская Армия! Да здравствует великая дружба наших народов! Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!..

Из толпы вышла пожилая румынка, держа на ладонях широкое полотенце с красивым узором. На полотенце лежали хлеб и две кисти винограда. Подойдя к командиру части, женщина проговорила:

— Я из села Фотшани. Жители поручили мне передать вам большое спасибо за помощь. В долине у нас теперь воды много. Зацвели сады. В этом году впервые снимаем виноград, и будет у нас всего вдоволь, и хлеба, и фруктов. Нашему народу, как и всем народам, нужен мир, а места под небом всем хватит. Но если нас затронут недобрые люди, мы просим вас прийти на помощь. Пусть же вечно вы и ваши солдаты будут счастливы и здоровы!..

После митинга Пылаев с женой направился домой. В аллее их нагнал Татулеску.

— С добрым вечером, домну капитан, — он приподнял шляпу.

— Здравствуйте, — ответил Пылаев и ускорил шаг.

— Минуточку, — Татулеску кивнул на долговязого румына, который стоял чуть в стороне. — Ваш солдат Репин купил у моего служащего часы, деньги обещал принести, но, как мы сегодня узнали, он уехал к себе на родину. Получилось маленькое недоразумение. Чтобы о русских плохого у нас ничего не думали, я и обратился к вам.

Татулеску взглядом подозвал долговязого подойти ближе. Тот несмело шагнул вперед. «Король керосина» опять приподнял шляпу и, извиняясь, отошел в сторону.

— Сколько Репин вам должен? — спросил у Долговязого на румынском языке Пылаев.

— Пятьсот тысяч лей.

— Деньги он оставил мне.

Пылаев быстро достал кошелек и отсчитал нужную сумму.

— Возьмите.

— Большое вам спасибо, — проговорил «король керосина» и торопливо направился к воротам. Долговязый поспешил за ним, на ходу пересчитывая деньги.

Пылаев с негодованием сказал жене:

— Сволочи!

Не способен Репин на такое.

— Так зачем же ты деньги отдал?

— А как же иначе? Чем докажу, что они врут?

— Странно Репин ведет себя. С тобой не попрощался, посылку не передал. Теперь вот часы эти...

Пылаев и сам часто думал о поведении Репина. Непохоже все это на него. Что могло произойти? Что?

* * *

Настал долгожданный день отправки на Родину. Несмотря на ранний час, около аэродрома собралась толпа горожан и жителей окрестных сел.

Утро было пасмурное, моросил мелкий дождичек. Небо казалось сотканным из барашковых шапок. Порою налетал ветер, и тогда тучи клубились и послушно, словно стадо за пастухом, бежали на восток. Через час этим курсом полетят и самолеты бомбардировочного полка.

Колосков залез в кабину, прикрыл колпак и через стекло оглядел толпу. На бугре стоял Костелу. Он высоко поднял руку.

Самолеты звеньями пошли на взлет. На большом кругу они построились в эскадрильи и взяли курс на восток.

Яков во главе девяти реактивных бомбардировщиков зашел со стороны гор и пролетел над центром города. Последний раз бросил взгляд на румынскую землю. Внизу, подняв лица к небу, махали шапками провожающие: «В добрый путь!».